Table of Contents 9 страница

Шульц снова спустился на палубу:

— Доктор, ради бога, поторопитесь!

— Господин капитан-лейтенант, я делаю все, что в моих силах, — ответил Годер. — Я уже вколол ему лошадиную дозу морфия. Но вы сами видите, что это не дало никакого эффекта.

— Мы уже отремонтировали шлюпку, сложили туда всю провизию и установили парус. Ждем только этого человека, — сказал он доктору.

— Господин каплей, он будет без сознания еще долгое время, — беспомощно объяснил доктор. — Мой друг, — мягко сказал он больному, — я собираюсь причинить вам сильную боль, но это просто необходимо.

Немецкая речь, как видно, была непонятна раненому, но ласковый голос врача и его осторожные прикосновения сказали ему о многом.

Тройная доза морфия произвела на человека эффект удара дубиной по голове, и он полностью потерял сознание, прежде чем Годер выпустил из рук шприц.

Понадобилось всего лишь несколько минут, чтобы вправить плечо и наложить шину на сломанную ногу. Человека, еще находящегося в бессознательном состоянии, осторожно подняли и перенесли в шлюпку, в то время как Годер давал инструкции его спутникам по уходу за раненым.

Командир сообщил мистеру Бейкеру — третьему офицеру «Твида» — курс, которого они должны придерживаться, чтобы как можно быстрее добраться до суши. Со словами благодарности англичане отошли на шлюпке от борта лодки.

Это был эпизод, вызвавший большое удивление у английских моряков. Когда им сообщили, что их поднимут на борт германской подлодки, некоторые из них ожидали, что их возьмут в плен, а некоторые — что расстреляют. Но никто из них не ожидал, что им дадут сигареты, коньяк и будут так участливо с ними обходиться. После такой хладнокровной и жестоко-успешной торпедной атаки командир подлодки с полным сознанием опасности, которой он подвергает свою подлодку, останавливает ее для того, чтобы оказать помощь экипажу потопленного им же судна. Это показалось им парадоксальным.

Отойдя на шлюпке от борта подлодки, они сомневались, увидят ли когда-нибудь свою любимую Англию. Но во всяком случае, теперь знали, что если это все-таки случится, то только благодаря великодушию командира германской подлодки, в котором они теперь уже никогда не будут видеть врага.

В то время как Шульц наблюдал за отваливающей шлюпкой, он был уверен, что видит ее пассажиров в последний раз. Но по окончании войны третий офицер (теперь капитан судна) Бейкер, неспособный забыть этого благородного командира подлодки, чье сочувствие и участие спасло ему жизнь, решил найти его, если он остался жив.

Не зная ни номера лодки, ни имени ее командира, он мог основывать свои поиски только на том факте, что на рубке лодки был изображен цветок эдельвейса, который он ошибочно принял то ли за изображение солнца, то ли цветка подсолнечника. Располагая лишь такой скудной информацией, он, тем не менее, сумел вычислить имя Шульца и найти его адрес в Гамбурге. Он написал ему письмо, спрашивая, не тот ли он самый Шульц, командир подлодки, который потопил «Твид», а затем спас его и его товарищей.

Когда Шульц подтвердил его догадки, Бейкер пригласил его с супругой посетить его в Пуле. Вот так, через шестнадцать лет после роковой встречи у африканского побережья, эти два человека пожимали друг другу руки в доке Пула.

Это была странная и в то же время радостная встреча. Акт милосердия, который хоть на мгновение отодвинул в сторону войну, чтобы спасти жизнь потерпевших кораблекрушение моряков, тронул сердца жителей Пула, которому за сотню лет своего существования пришлось свыкнуться с опасностями и тяготами войны.

От Бейкера Шульц узнал, что внезапный разворот «Твида» в сторону его лодки, который так встревожил его в тот момент, был всего лишь результатом потери управления судном. Его торпеда разрушила рулевое устройство корабля, и этот непроизвольный маневр не имел ничего общего с атакой на лодку.

Шульц также узнал о судьбе трех других англичан, которые благополучно пережили гибель «Умоны» для того, чтобы после нее пройти суровое испытание на ветхом плоту. Человек, получивший травму головы, умер несколько дней спустя, а двое других достигли африканского побережья после девятнадцати ужасных дней плавания в океане. Оба они — Эдвард Эллиот и Ф. Витаут — написали благодарственное письмо Шульцу после окончания войны. Без провизии, которой их снабдил Шульц, они наверняка не выжили бы.

Незадолго до того, как «Твид» затонул, его радист успел послать сигналы бедствия. Однако радистам «U-124» не удалось уловить никаких ответов на эти призывы.

Возможно, эти сигналы поймал самолет и дал ответ на них, но возможно, также и то, что это был просто рутинный вылет на патрулирование. Во всяком случае, он первый обнаружил подлодку и пошел на нее в атаку со стороны солнца.

— Самолет!

Вернер Хенке, несший вахту на мостике, решил, что для погружения времени уже не осталось и будет лучше увернуться от первых бомб.

Однако он не оценил инициативности стармеха, находившегося в это время двумя палубами ниже. Как только Бринкер услышал тревожное сообщение с мостика, он осуществил аварийное погружение.

И пока Хенке пребывал в нерешительности, двое других вахтенных (хорошо знакомых с нравом Бринкера) мгновенно спустились в люк, не ожидая приказа. Последний из них буквально сгреб вахтенного офицера в охапку и торопливо втолкнул его, сопротивляющегося, в люк.

Хенке, сконфуженный и потерявший равновесие, шлепнулся, как куль, на палубу центрального поста. Он вцепился в трап, чтобы не упасть, когда лодка с дифферентом 20 градусов внезапно пошла на погружение.

— В чем дело? — поинтересовался Мор, громко смеясь при виде Хенке, ползущего по наклонившейся палубе. — Пора бы привыкнуть к бринкеровской манере погружения!

— Я сломаю шею этому проклятому стармеху, — ворчал Хенке.

Бомба взорвалась выше их, но с такой силой, что ударная волна от нее сбила с ног всех находящихся в центральном посту.

Электродвигатели внезапно остановились, свет погас, со звоном разбился какой-то прибор, а осколки разбитого стекла просвистели по отсеку, как шрапнель. Все, что не было надежно закреплено, повалилось со своих мест, когда сила взрывов достигла своей максимальной силы. Сильное сотрясение привело к заклиниванию в носовой трубе одной из торпед, причем с такой силой, что ее так и не удалось вытащить оттуда, пока лодка не вернулась в базу.

Бомбы упали именно там, где мог бы оказаться нос лодки, если бы не большой угол дифферента на нос при погружении и на расстоянии столь близком от нее, что она вот-вот могла разрушиться.

Поскольку электродвигатели не работали и лодка потеряла ход, ее горизонтальные рули оказались совершенно неэффективными, и Бринкер дифферентовал ее командами: «Всем в нос» и «Всем в корму», перемещая по длине вес экипажа так, чтобы удерживать субмарину в горизонтальном положении.

Старший машинист Люфт, знавший свои электродвигатели, как домашняя хозяйка знает свою кухню, занялся их ремонтом при тусклом свете аварийного фонаря. Его умение ладить с машинами дало эффект — они заработали к тому моменту, когда Бринкер выровнял лодку.

Снова вспыхнуло освещение, демонстрируя разруху, воцарившуюся в центральном отсеке. Битое стекло и куски изоляционной пробки устилали палубу, а воздух был пропитан запахом взрывчатки, хотя корпус остался цел. Об этом феномене Кессельхайм уже слышал от других подводников, хотя не хотел этому верить.

Перечень потопленных судов непрерывно ширился по мере того, как лодка продолжала свою охоту, выводя из строя входящие и выходящие из Фритауна суда. Движение вражеских судов было очень оживленным, и, хотя лодку все время держала в напряжении авиация противника, она, тем не менее, продолжала топить одиночно движущиеся суда и корабли противника торпедами и убийственным огнем палубного орудия, пока не были полностью исчерпаны все боеприпасы.

Случайно оказавшиеся на ее пути суда нейтральных стран, как, например, испанское «Эль монтегилло», лодка вначале незаметно сопровождала, затем, после опознания, отпускала восвояси. Корабли и суда не нейтральных стран, такие как, например, голландский «Актиноус», обычно успевали вовремя увернуться от выпущенных торпед. И могли после этого беспрепятственно продолжать свой путь, иногда сообщая о нападении по радио другим судам. Все вражеские суда, как правило, следовали противолодочными зигзагами.

13 апреля «U-124» снова пошла к Лорьяну. Однако несколько дней спустя мысли о доме и отпуске были выброшены из головы после привычного крика с мостика:

— Вижу корабль!

Вскоре после начала погони лодка была вынуждена погрузиться из-за появления самолета.

— Думаю, он заметил нас, — с досадой проворчал Шульц, сидящий в тесной рубке у перископа. — Через минуту еще раз взгляну на него, если мы не услышим бомбовых взрывов.

Вилли Кляйн, стоящий рядом на руле, повернулся в его сторону и сказал: — Вы помните, господин капитан-лейтенант, прошел ровно год с того момента, как одна такая пчелка ужалила нас?

— Что? — спросил Шульц с удивлением. — Разве сегодня 15-е число?

— Да, господин капитан-лейтенант, — ответил Вилли. — И время то же самое — около тринадцати часов.

Шульц крикнул в люк:

— Погружаемся на 50 метров, стармех! Дадим время этой пчелке, чтобы улетела подальше.

Плохо скрываемые ухмылки пробежали по лицам присутствующих в центральном посту, когда они все разом с удовольствием отметили про себя, что это внезапное решение вызвано скорее данью суеверию, чем каким-либо тактическим соображением. Он, по-видимому, при этом не утруждал себя какими-то сложными расчетами.

После короткого перерыва лодка возобновила преследование. Судно все еще маячило впереди, а самолет улетел. С наступлением темноты Шульц сократил дистанцию между лодкой и судном и теперь мчался на всех парах, стремясь достичь дистанции торпедной атаки, пока они не достигли английских минных полей в непосредственной близости от Фритауна.

— Господин каплей, — доложил Рафальски из радиорубки, — он обнаружил нас. Я только что поймал его сигнал.

— И что он сообщает? — спросил Шульц.

— Сообщает, что его преследует субмарина. Это «Корринтик».

Мор быстро перелистал справочник Ллойда.

— Вот оно, господин капитан-лейтенант, английский пароход «Корринтик», водоизмещение 4823 тонны.

В темноте ночи два корабля неумолимо сближались; транспорт отчаянно слал в эфир сообщения о своем опасном положении, а молчаливая «U-124» подкрадывалась с изготовленными к пуску торпедами.

— Бедный парень, — заметил Кессельхайм с неожиданной симпатией.

— Там уже, наверное, творится черт знает что, если они знают, что германская подлодка вот-вот настигнет их, чтобы пустить на дно.

— Лучше их, чем нас, — бессердечно заметил кто-то из присутствующих.

— Вот это верно!

Совсем незадолго до полуночи торпеда отправила транспорт на дно и прекратила отчаянные призывы о помощи.

— Курс на Лорьян, Мор, — сказал командир. — Отправимся-ка домой.

Глава 7

1 мая «U-124» вошла в бухту Лорьяна, закончив свой самый долгий и самый удачливый поход. На ее мачте в весеннем бризе трепыхались 12 маленьких флажков, на каждом из которых было указано название и тоннаж потопленного лодкой судна, рядом с которыми развевался флаг ВМС Германии.

Толпы народа заполнили пирс, играл военный оркестр, здесь же стояла толпа девушек с букетами цветов, предназначенных для героев. Чуть поодаль от всех стоял Большой Лев, надменный и спокойный, с нескрываемой гордостью в холодных голубых глазах.

Германия высоко взлетела в своих военных успехах, и прибытие непобедимой подлодки было еще одним поводом для празднования победы. Греция пала неделю назад, а Роммель с захватывающим дыхание темпом наступления подошел к границам Египта, хотя и оторвавшись от своих тылов. Вытянутое серое тело субмарины у причала как бы символизировало неодолимое стремление к повсеместным победам германского оружия.

Шульц и другие офицеры лодки стояли на мостике в предвкушении ожидающего их триумфа. Через несколько минут их втянут в док, и он наконец-то сможет отдохнуть некоторое время от тяжелейшей ответственности командования боевым кораблем в военное время. Теперь он мог позволить себе улыбнуться с чувством глубокого удовлетворения. Он смог вернуть лодку домой целой и невредимой после более чем двухмесячного плавания во вражеских водах. Он отправил на дно 12 судов общим водоизмещением 57 626 регистровых тонн. Сражения на время остались позади; настало время для цветов и медалей, принятия почестей и заслуженного отдыха.

Адъютант адмирала поднялся на борт сразу же, как только лодка стала на швартовы. После того как он и Шульц обменялись приветствиями, его грозный взгляд упал на самодельный Рыцарский крест, висящий на шее капитан-лейтенанта, и он заметил с нескрываемым осуждением:

— Немедленно снимите эту вещь! Адмирал собирается подняться на борт, чтобы вручить вам настоящий!

Шульц молча снял крест, хотя считал настоящим именно его. Тем не менее он воздержался от комментариев.

Команда лодки замерла на палубе по команде «смирно» во все время церемонии вручения Рыцарского креста их командиру дядюшкой Карлом в дополнение к Железному кресту, а после произнесения команды «вольно» тепло приветствовала и поздравила его с наградой. Его глаза при этом сияли неподдельной радостью, а на груди блистали черный и серебряный кресты.

Вот теперь их старик стал официальным асом, с удовлетворением констатировала команда. Хотя, по ее мнению, он был таковым уже давно, но тем не менее они с удовлетворением восприняли это официальное признание выдающихся способностей своего командира.

Он всегда был хорошим командиром, заботящимся о благополучии команды, компетентно, а часто с блеском выполняющим свои обязанности.

Им постоянно приходилось слышать о том, как члены экипажей других лодок с презрением говорили о своих командирах «он настоящий брюзга», о не столь частых, но хорошо известных распрях между командирами подлодок, которые успокаивались лишь после получения черной или белой ленты Рыцарского креста кем-то из них.

Для Шульца на этом пути оставалось лишь одно препятствие, и оно было под рукой, когда он вышагивал впереди адмирала, чтобы провести его в кают-компанию лодки.

Настал момент, когда он должен был рассказать адмиралу о том, что он, заслуженный командир германской субмарины, носящий на груди сверкающий новизной орден, умышленно совершил акт неповиновения и подверг свою лодку серьезной опасности, спасая выживших членов экипажей потопленных им же английских судов.

Пронзительные голубые глаза адмирала глубоко проникали в его собственные, когда адмирал задавал ему вопрос за вопросом об этих встречах.

— Сообщали ли эти суда об их местонахождении?

— Да, сообщали!

— Много ли патрулирующих самолетов было в этой зоне?

— Да, много!

— Достаточно ли длительными были эти остановки лодки?

— Очень!

Некоторое время Дениц сидел погруженный в размышления. Риск был слишком велик. Однако Шульц действовал корректно. Адмирал одобрил его действия.

Напряженность, которую все время испытывал Шульц, внезапно спала, и он облегченно улыбнулся.

Непослушание начальству обходилось человеку с его складом и подготовкой дорогой ценой.

Он налил коньяку адмиралу и себе, и они вместе выпили за столь успешно закончившееся патрулирование.

На следующий день был проведен парад, на котором вручались награды и другим членам экипажа лодки. Рольф Бринкер был награжден Золотым крестом. Это был первый человек на флотилии и один из трех или четырех во всем военно-морском флоте Германии, кто получил орден такого высокого ранга.

Командир отправился в отпуск, остальные члены экипажа вскоре тоже рассыпались по всей Германии на шестинедельный отпуск, поскольку лодка проходила крайне необходимый и серьезный ремонт.

Бринкер и Годер в ту же ночь выехали поездом в Киль, с первой остановкой в Берлине, где вся команда лодки должна была стать гостем города и присутствовать на премьере фильма о подводниках. А после этого все собирались побывать на свадьбе Мора.

Трое молодых офицеров, все одного возраста, были добрыми друзьями. Члены одной команды, они хорошо знали друг друга и были задушевными друзьями.

Их свободное от вахты время было заполнено откровенными беседами, темы которых простирались от полной бессмысленности этой войны до планов наиболее полноценного проведения отпуска в Берлине. Не существовало, пожалуй, ни одного вопроса, который не заинтересовал бы их живые и аналитические умы. И уж конечно, ни одного, который избежал бы острого критического ума Мора. Смелые и уверенные в своих силах, они живо обсуждали множество проблем, и особую прелесть этим разговорам придавало участие в них Мора с его острым умом и хорошо развитым чувством юмора.

Узы тесной дружбы между Мором и Бринкером основывались на умении глубоко и точно учитывать темперамент и способности друг друга.

И это взаимное доверие и взаимопонимание будут оказывать благотворное влияние на весь экипаж лодки еще в течение многих будущих месяцев.

Годер женился совсем недавно и с удовольствием давал Мору разнообразные житейские советы. Поэтому он и Бринкер конечно же должны быть рядом со своим товарищем, предпринимавшим такой важный шаг в своей жизни, как женитьба.

Когда поезд, на котором они ехали, покидал Лорьян, стояла невыносимая жара, и Годер открыл окно их купе. Однако за ночь, когда они значительно удалились к северу, погода резко изменилась, и уже задолго до их прибытия в Киль пошел холодный дождь.

Годер, проспавший ночь у открытого окна, к утру сильно простудился. Он был крайне расстроен тем, что не сможет из-за этого поехать вместе с друзьями в Берлин, и остался в Киле, а его друзья оправились в Берлин без него.

Команда «U-124» была встречена приветственными криками собравшихся в кинотеатре людей, однако надуманный сюжет фильма, его мелодраматический настрой и герои с их простовато-глупыми поступками оставили у них самое скверное впечатление, и поэтому они вздохнули с облегчением, когда фильм, наконец, закончился.

Это был последний поход Вернера Хенке на борту «U-124», и он распрощался со своими сослуживцами. Этот красивый голубоглазый блондин отправился в отпуск, преисполненный самыми радужными надеждами и планами, которые в будущем еще более укрепят его заслуженную репутацию человека весьма удачливого в делах любви.

Хенке,[7] так же как и Шульц и Гюнтер Прин, а также несколько других широко известных командиров германских подлодок, пришел в подводный флот с коммерческого грузового судна, где служил матросом с пятнадцати лет. Как и все они, он был превосходным моряком и смелым, мастерски владеющим своим боевым искусством командиром подлодки. И как ас подводного плавания, командуя «U-515», он заслужил Рыцарский крест с дубовыми листьями.

Сопровождаемый Бринкером, выполняющим обязанности шафера с чувством высокой ответственности, Мор был обвенчан со своей Евой — очаровательной девушкой с золотистыми волосами и завораживающими зелеными глазами. Его познакомили с ней во время предыдущего отпуска в одном из нелепых кафе на тротуарах Кюрфюрстендамм в Берлине, в разгар полуденного дорожного движения, когда им приходилось кричать друг другу, чтобы перекрыть этот шум.

После короткого медового месяца они провели два месяца в Нойштадте — деревеньке на побережье Балтийского моря, где Мор проходил командные курсы.

Ближайший выход на патрулирование в океане должен был стать для Шульца последним, и он рекомендовал командованию передать свою лодку Мору.

Вся команда вернулась в Лорьян в первую неделю июля, и лодка снова вышла на патрулирование уже 10 июля.

Хайнц Экк, который сменил Мора в качестве первого вахтенного офицера, имея на своем счету всего лишь один выход в море, второй вахтенный офицер Ганс Кестер — блестящий молодой офицер со странным прозвищем Умо (ласкательная кличка для лохматой собаки), Бринкер, по-прежнему занимающий должность старшего механика, и инженер-стажер — вот и весь тогдашний офицерский коллектив лодки.

Лодка покинула Лорьян 10 июля, но была вынуждена вернуться в базу уже на следующий день из-за каких-то неисправностей ее механизмов. Потребовалось еще несколько дней на устранение этих неисправностей, и они снова вышли в море уже 15 июля, взяв курс на юг сразу же, как только покинули воды Бискайского залива.

Когда лодка шла параллельно испанскому побережью, вахтенные доложили о каком-то предмете на поверхности моря прямо по курсу. Лодка медленно приблизилась к этому предмету, который оказался сорванной с якоря швартовой бочкой.

— Ее, наверное, сорвало с якоря сильным штормом, — заметил Шульц, обращаясь к Кестеру. — Она могла бы причинить нам серьезные неприятности при случайном столкновении с ней на приличной скорости. — Он перегнулся через край люка и прокричал в рубку: — Артиллерийскому расчету на палубу!

Практическая стрельба по плавающей цели стала своего рода отвлечением от надоевшей всем повседневности плавания, но это развлечение так же быстро закончилось, как и началось: меткие артиллеристы тут же разнесли бочку на куски, и она благополучно отправилась на дно.

Пребывая в хорошем расположении духа, командир быстро настрочил короткую радиограмму в штаб флотилии: «Versenkt eine Tonne».[8]

«U-124» была включена в так называемую «волчью стаю» вместе с «U-109», «U-123», «U-93» и «U-94». И все эти лодки крейсировали на патрульной линии, протянувшейся к югу, в сторону марроканского побережья. Долгое время крейсирование как таковое не давало никаких результатов, пока 10 августа они не получили сигнал от «U-97», направившей их к конвою HG-69, двигавшемуся вблизи Гибралтара.

11 августа «U-79» и итальянские подлодки «Джузеппе Финци» и «Джульельмо Маркони», находившиеся поблизости, также приняли участие в охоте за конвоем. В тот же день «U-79» установила контакт с конвоем. «U-124» сразу же полным ходом направилась к месту обнаружения конвоя.

В полдень внезапно появившийся самолет заставил ее срочно погрузиться. Когда через полчаса она всплыла, в пределах ее видимости оказалась «U-331». Лодки сблизились, и их командиры смогли обменяться новостями.

Лодкой «U-331» командовал Ганс Дитрих барон фон Тизенхаузен, тот самый Тизенхаузен, который тремя месяцами позже потопит английский линкор «Бэрхэм». Он сообщил Шульцу, что получил радиограмму самолета типа «кондор», сообщившего ему пеленг на конвой, но который Шульц так и не смог обнаружить по этому пеленгу. Примерно через час подошла и «U-109», но ее командир также не смог дать никакой информации, и лодки продолжили поиски.

Вскоре после этой встречи Шульц получил сообщение от «U-94» о том, что она готовится к атаке. Шульц взял курс на перехват конвоя и прибыл в расчетную точку местонахождения конвоя через три часа, уже с наступлением ночи.

Но единственным признаком присутствия конвоя был эсминец, который сразу же направился к лодке, но затем отвернул, взяв курс на север.

Шульц и другие командиры лодок упорно вели поиск конвоя, усердно маневрируя, делая прокладку на картах и следуя всякой примете присутствия конвоя.

Команды лодок, находясь в постоянной боевой готовности, спали и ели где придется. Часто бои с охраной конвоев продолжались в течение нескольких суток, и экипажи лодок вскоре научились использовать всякую возможность, чтобы поспать, впадая из-за переутомления в полубессознательное состояние, как только принимали горизонтальное положение.

Шульц лег на курс в соответствии с последней информацией и впервые за двадцать четыре часа смог выспаться на своей койке.

Он проспал не более двух часов, когда его разбудил Кессельхайм; осторожно потряся его за плечо:

— Господин капитан-лейтенант!

Перед глазами Кессельхайма тут же встала картина такого же внезапного пробуждения в подвешенных к подволоку отсеков койках в носовом торпедном отсеке. Удар в бок и крик:

— Давай вставай! Ты что же, хочешь так проспать всю свою оставшуюся жизнь? Вставай и получи свою получку, неотесанная деревенщина!

И он подумал, как прореагировал бы Шульц на подобное приветствие после сна.

Шульц сел в койке, протирая глаза, и Кессельхайм, найдя это естественное движение смешным, вдруг заулыбался.

— Сигнал от «U-331», господин капитан-лейтенант, — сказал он, подавляя идиотское желание рассмеяться, когда вручал командиру листок с текстом сообщения.

Шульц удивился, подумав, что такого радостного мог узнать Кессельхайм в час ночи, но мгновенно забыл об этом, пробежав сообщение от фон Тизенхаузена. Его лодка настигла конвой, но ее преследуют три эсминца.

Шульц обулся, и Кессельхайм протянул ему чашечку дымящегося кофе. Зная, что сон командира улетучится, как только он прочтет сообщение, Кессельхайм по дороге успел прихватить чашечку кофе для него.

Согласно сообщению Тизенхаузена конвой должен был находиться совсем недалеко от их лодки, и Шульц тут же изменил курс, чтобы обследовать указанный в сообщении район. Сообщения от других лодок и сообщения «кондора» давали общее направление поиска, но заманчиво близкий конвой тем не менее оставался вне досягаемости «стаи».

Периодически поступавшие сообщения требовали тщательных прокладок курса конвоя на карте, чтобы получить точное представление о его координатах, что не оставляло командиру «U-124» времени даже на кратковременный сон. Он чувствовал себя совершенно измотанным, и его узкая, находящаяся всего лишь в нескольких метрах койка казалась ему пределом всех желаний.

Долгие часы погони складывались в дни, а дни и ночи смешивались в непрерывную и запутанную вереницу сообщений, расчетов, навигационных построений и догадок. И все это ради обнаружения конвоя.

Находясь на мостике, Шульц напряженно обшаривал в бинокль горизонт даже в наступающих сумерках, стараясь угадать положение конвоя.

— Самолет! Пеленг сто двадцать пять! — выкрикнул стоявший рядом с ним Хеннинг.

Шульц тоже заметил самолет и смотрел на него в течение нескольких секунд. У него были крылья с верхним креплением. Это был «кондор»!

— Боевая тревога! — крикнул он. — Срочное погружение!

Уже не оставалось времени убедиться в том, что они действительно обнаружены. Люди, находившиеся на мостике, быстро прыгали в рубочный люк, когда лодка уже начала погружение.

Внезапный крик, раздавшийся из дизельного отсека, перекрыл обычный при срочном погружении шум и заставил доктора Годера броситься туда, протискиваясь между суетящимися членами команды, преодолевая внезапно возникшую крутизну палубы. К тому моменту, когда лодка выровнялась, он уже был около раненого старшины машинной команды Струве.

Мизинец на левой руке старшины оказался размозжен, и Годеру хватило беглого взгляда, чтобы сообщить командиру о необходимости срочной операции на борту лодки. Введенный морфий ослабил боль раненого, и Годер уже обрабатывал его рану, в то время как лодка продолжала медленное погружение.

Погрузившись, субмарина потеряла скорость, но, учитывая, что ее всплытие сопровождалось бы сильным сотрясением, которое помешало бы Годеру обрабатывать рану старшины, Шульц придержал ее в погруженном состоянии до окончания операции.

В 20.30 раненый машинист заснул в своей койке, получив еще один укол морфия. А лодка к этому времени опять всплыла.

В сообщении от Рейнхарда Хардегена с «U-123» говорилось об установлении им контакта с конвоем и его местонахождении. Оказалось, что конвой находится очень близко.

Находясь на мостике, Шульц с трудом держался на ногах от сильной качки лодки, нырявшей в накатывающуюся высокую зыбь. Он нахмурился, пытаясь преодолеть страшную усталость последних дней, от которой ноги наливались свинцом, Каждая мысль и каждое действие требовали от него огромных усилий. С тех пор как несколько дней тому назад начал погоню за конвоем, он спал лишь урывками, а точнее, дремал, то и дело принимая сообщения об обстоятельствах, которые требовали его вмешательства.

— Очистить мостик! — крикнул он.

Если нельзя ничего увидеть, то, возможно, он сможет что-нибудь услышать. Звуки вращающихся гребных винтов судов конвоя распространяются достаточно далеко и могут сказать о многом.

Шредер подошел к пульту гидроакустика. Тот медленно поворачивал излучатель по всем румбам, пытаясь расслышать малейшие шумы, раздающиеся в наушниках. Наконец он заметил стоящего около него командира, внимательно наблюдающего за ним и старающегося прочитать на его лице хоть какие-то следы тревоги.

— Ничего, господин капитан-лейтенант, — сказал Шредер, — ни звука.

— Ладно. — Шульц повернулся и сделал знак Бринкеру. — Всплываем.

Он подождал, пока лодка всплывет, держась рукой за ступени трапа.

— Рубка чиста! — сказал Бринкер.

Шульц поднял крышку люка и выскочил на мостик, с которого еще стекала вода, быстро осмотрел небо и море, прежде чем вызвать вахту.

Момент всплытия лодки на поверхность всегда представляет для нее определенную опасность, поскольку производится вслепую. По этой причине ее балластные цистерны остаются частично заполненными, и благодаря этому лодка остается готовой к немедленному новому погружению. Командир в этом случае, оставаясь в полном одиночестве на мостике, производит быструю оценку обстановки, в то время как вахтенные внизу, в рубке, ожидают его приказа на выход на ходовой мостик.

Его цепкий взгляд подметил какую-то тень к югу, и он увидел эсминец, который тут же развернулся, но не в их сторону. Шульц продолжал ждать, держась за крышку люка и наблюдая за тем, как из-за первого эсминца появился второй.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒