Читая произведения, выделите использованные в нем образы и мотивы античной литературы. С какой целью к ним обращается Данте?

- Читая произведения, выделите использованные в нем образы и мотивы античной литературы. С какой целью к ним обращается Данте?

АД

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

1 Земную жизнь пройдя до половины[1],

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

4 Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!

7 Так горек он, что смерть едва ль не слаще.

Но, благо в нем обретши навсегда,

Скажу про все, что видел в этой чаще.

10 Не помню сам, как я вошел туда,

Настолько сон меня опутал ложью,

Когда я сбился с верного следа.

13 Но к холмному приблизившись подножью,

Которым замыкался этот дол,

Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,

16 Я увидал, едва глаза возвел,

Что свет планеты[2], всюду путеводной,

Уже на плечи горные сошел.

19 Тогда вздохнула более свободной

И долгий страх превозмогла душа,

Измученная ночью безысходной.

22 И словно тот, кто, тяжело дыша,

На берег выйдя из пучины пенной,

Глядит назад, где волны бьют, страша,

25 Так и мой дух, бегущий и смятенный,

Вспять обернулся, озирая путь,

Всех уводящий к смерти предреченной.

28 Когда я телу дал передохнуть,

Я вверх пошел, и мне была опора

В стопе, давившей на земную грудь.

31 И вот, внизу крутого косогора,

Проворная и вьющаяся рысь[3],

Вся в ярких пятнах пестрого узора.

34 Она, кружа, мне преграждала высь,

И я не раз на крутизне опасной

Возвратным следом помышлял спастись.

37 Был ранний час, и солнце в тверди ясной

Сопровождали те же звезды вновь[4],

Что в первый раз, когда их сонм прекрасный

40 Божественная двинула Любовь[5].

Доверясь часу и поре счастливой,

Уже не так сжималась в сердце кровь

43 При виде зверя с шерстью прихотливой;

Но, ужасом опять его стесня,

Навстречу вышел лев с подъятой гривой.

46 Он наступал как будто на меня,

От голода рыча освирепело

И самый воздух страхом цепеня.

49 И с ним волчица, чье худое тело,

Казалось, все алчбы в себе несет;

Немало душ из-за нее скорбело.

52 Меня сковал такой тяжелый гнет,

Перед ее стремящим ужас взглядом,

Что я утратил чаянье высот.

55 И как скупец, копивший клад за кладом,

Когда приблизится пора утрат,

Скорбит и плачет по былым отрадам,

58 Так был и я смятением объят,

За шагом шаг волчицей неуемной

Туда теснимый, где лучи молчат.

61 Пока к долине я свергался темной,

Какой-то муж[6] явился предо мной,

От долгого безмолвья словно томный.

64 Его узрев среди пустыни той:

«Спаси, – воззвал я голосом унылым, –

Будь призрак ты, будь человек живой!»

67 Он отвечал: «Не человек; я был им;

Я от ломбардцев низвожу мой род,

И Мантуя[7] была их краем милым.

70 Рожден sub Julio[8], хоть в поздний год,

Я в Риме жил под Августовой сенью[9],

Когда еще кумиры чтил народ.

73 Я был поэт и вверил песнопенью[10],

Как сын Анхиза отплыл на закат

От гордой Трои, преданной сожженью.

76 Но что же к муке ты спешишь назад?

Что не восходишь к выси озаренной,

Началу и причине всех отрад?»

79 «Так ты Вергилий, ты родник бездонный,

Откуда песни миру потекли? –

Ответил я, склоняя лик смущенный. –

82 О честь и светоч всех певцов земли,

Уважь любовь и труд неутомимый,

Что в свиток твой мне вникнуть помогли!

85 Ты мой учитель, мой пример любимый;

Лишь ты один в наследье мне вручил

Прекрасный слог, везде превозносимый.

88 Смотри, как этот зверь меня стеснил!

О вещий муж, приди мне на подмогу,

Я трепещу до сокровенных жил!»

91 «Ты должен выбрать новую дорогу[11], –

Он отвечал мне, увидав мой страх, –

И к дикому не возвращаться логу;

94 Волчица, от которой ты в слезах,

Всех восходящих гонит, утесняя,

И убивает на своих путях;

97 Она такая лютая и злая,

Что ненасытно будет голодна,

Вслед за едой еще сильней алкая.

100 Со всяческою тварью случена,

Она премногих соблазнит, но славный

Нагрянет Пес[12], и кончится она.

103 Не прах земной и не металл двусплавный[13],

А честь, любовь и мудрость он вкусит,

Меж войлоком и войлоком[14] державный.

106 Италии он будет верный щит,

Той, для которой умерла Камилла[15],

И Эвриал, и Турн, и Нис убит.

109 Свой бег волчица где бы ни стремила,

Ее, нагнав, он заточит в Аду,

Откуда зависть хищницу взманила.

112 И я тебе скажу в свою чреду:

Иди за мной, и в вечные селенья

Из этих мест тебя я приведу,

115 И ты услышишь вопли исступленья

И древних духов, бедствующих там,

О новой смерти тщетные моленья[16];

117 Потом увидишь тех, кто чужд скорбям

Среди огня, в надежде приобщиться

Когда-нибудь к блаженным племенам.

121 Но если выше ты захочешь взвиться,

Тебя душа достойнейшая[17] ждет:

С ней ты пойдешь, а мы должны проститься;

124 Царь горних высей, возбраняя вход

В свой город мне, врагу его устава,

Тех не впускает, кто со мной идет.

127 Он всюду царь, но там его держава;

Там град его, и там его престол;

Блажен, кому открыта эта слава!»

130 «О мой поэт, – ему я речь повел, –

Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:

Чтоб я от зла и гибели ушел,

133 Яви мне путь, о коем ты поведал,

Дай врат Петровых[18] мне увидеть свет

И тех, кто душу вечной муке предал».

136 Он двинулся, и я ему вослед.

ПЕСНЬ ПЯТАЯ

1 Так я сошел, покинув круг начальный,

Вниз во второй; он менее, чем тот,

Но больших мук в нем слышен стон печальный.

4 Здесь ждет Минос[19], оскалив страшный рот;

Допрос и суд свершает у порога

И взмахами хвоста на муку шлет.

7 Едва душа, отпавшая от бога,

Пред ним предстанет с повестью своей,

Он, согрешенья различая строго,

10 Обитель Ада назначает ей,

Хвост обвивая столько раз вкруг тела,

На сколько ей спуститься ступеней.

13 Всегда толпа у грозного предела;

Подходят души чередой на суд:

Промолвила, вняла и вглубь слетела.

16 «О ты, пришедший в бедственный приют, –

Вскричал Минос, меня окинув взглядом

И прерывая свой жестокий труд, –

19 Зачем ты здесь, и кто с тобою рядом?

Не обольщайся, что легко войти!»

И вождь в ответ: «Тому, кто сходит Адом,

22 Не преграждай сужденного пути.

Того хотят – там, где исполнить властны

То, что хотят. И речи прекрати».

25 И вот я начал различать неясный

И дальний стон; вот я пришел туда,

Где плач в меня ударил многогласный.

28 Я там, где свет немотствует всегда

И словно воет глубина морская,

Когда двух вихрей злобствует вражда.

31 То адский ветер, отдыха не зная,

Мчит сонмы душ среди окрестной мглы

И мучит их, крутя и истязая.

34 Когда они стремятся вдоль скалы[20],

Взлетают крики, жалобы и пени,

На господа ужасные хулы.

37 И я узнал, что это круг мучений

Для тех, кого земная плоть звала,

Кто предал разум власти вожделений.

40 И как скворцов уносят их крыла,

В дни холода, густым и длинным строем,

Так эта буря кружит духов зла

43 Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем;

Там нет надежды на смягченье мук

Или на миг, овеянный покоем.

46 Как журавлиный клин летит на юг

С унылой песнью в высоте надгорной,

Так предо мной, стеная, несся круг

49 Теней, гонимых вьюгой необорной,

И я сказал: «Учитель, кто они,

Которых так терзает воздух черный?»

52 Он отвечал: «Вот первая, взгляни:

Ее державе многие языки

В минувшие покорствовали дни.

55 Она вдалась в такой разврат великий,

Что вольность всем была разрешена,

Дабы народ не осуждал владыки.

58 То Нинова венчанная жена,

Семирамида, древняя царица;

Ее земля Султану отдана.

61 Вот нежной страсти горестная жрица[21],

Которой прах Сихея оскорблен;

Вот Клеопатра, грешная блудница.

64 А там Елена, тягостных времен

Виновница; Ахилл, гроза сражений,

Который был любовью побежден;

67 Парис, Тристан». Бесчисленные тени

Он назвал мне и указал рукой,

Погубленные жаждой наслаждений.

70 Вняв имена прославленных молвой

Воителей и жен из уст поэта,

Я смутен стал, и дух затмился мой.

73 Я начал так: «Я бы хотел ответа

От этих двух[22], которых вместе вьет

И так легко уносит буря эта».

76 И мне мой вождь: «Пусть ветер их пригнет

Поближе к нам; и пусть любовью молит

Их оклик твой; они прервут полет».

79 Увидев, что их ветер к нам неволит:

«О души скорби! – я воззвал. – Сюда!

И отзовитесь, если Тот позволит![23]«

82 Как голуби на сладкий зов гнезда,

Поддержанные волею несущей,

Раскинув крылья, мчатся без труда,

85 Так и они, паря во мгле гнетущей,

Покинули Дидоны скорбный рой

На возглас мой, приветливо зовущий.

88 «О ласковый и благостный живой,

Ты, посетивший в тьме неизреченной

Нас, обагривших кровью мир земной;

91 Когда бы нам был другом царь вселенной,

Мы бы молились, чтоб тебя он спас,

Сочувственного к муке сокровенной.

94 И если к нам беседа есть у вас,

Мы рады говорить и слушать сами,

Пока безмолвен вихрь, как здесь сейчас.

97 Я родилась над теми берегами[24],

Где волны, как усталого гонца,

Встречают По с попутными реками.

100 Любовь сжигает нежные сердца,

И он пленился телом несравнимым,

Погубленным так страшно в час конца.

103 Любовь, любить велящая любимым,

Меня к нему так властно привлекла,

Что этот плен ты видишь нерушимым.

106 Любовь вдвоем на гибель нас вела;

В Каине[25] будет наших дней гаситель».

Такая речь из уст у них текла.

109 Скорбящих теней сокрушенный зритель,

Я голову в тоске склонил на грудь.

«О чем ты думаешь?» – спросил учитель.

112 Я начал так: «О, знал ли кто-нибудь,

Какая нега и мечта какая

Их привела на этот горький путь!»

115 Потом, к умолкшим слово обращая,

Сказал: «Франческа, жалобе твоей

Я со слезами внемлю, сострадая.

118 Но расскажи: меж вздохов нежных дней,

Что было вам любовною наукой,

Раскрывшей слуху тайный зов страстей?»

121 И мне она: «Тот страждет высшей мукой,

Кто радостные помнит времена

В несчастии; твой вождь тому порукой.

124 Но если знать до первого зерна

Злосчастную любовь ты полон жажды,

Слова и слезы расточу сполна.

127 В досужий час читали мы однажды

О Ланчелоте[26] сладостный рассказ;

Одни мы были, был беспечен каждый.

130 Над книгой взоры встретились не раз,

И мы бледнели с тайным содроганьем;

Но дальше повесть победила нас.

133 Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем

Прильнул к улыбке дорогого рта,

Тот, с кем навек я скована терзаньем,

136 Поцеловал, дрожа, мои уста.

И книга стала нашим Галеотом[27]!

Никто из нас не дочитал листа».

139 Дух говорил, томимый страшным гнетом,

Другой рыдал, и мука их сердец

Мое чело покрыла смертным потом;

142 И я упал, как падает мертвец.

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1 Vexma regis prodeunt inferni[28]

Навстречу нам, – сказал учитель. – Вот,

Смотри, уже он виден в этой черни».

4 Когда на нашем небе ночь встает

Или в тумане меркнет ясность взгляда,

Так мельница вдали крылами бьет,

7 Как здесь во мгле встававшая громада.

Я хоронился за вождем, как мог,

Чтобы от ветра мне была пощада.

10 Мы были там[29], – мне страшно этих строк, –

Где тени в недрах ледяного слоя

Сквозят глубоко, как в стекле сучок.

13 Одни лежат; другие вмерзли стоя,

Кто вверх, кто книзу головой застыв;

А кто – дугой, лицо ступнями кроя.

16 В безмолвии дальнейший путь свершив

И пожелав, чтобы мой взгляд окинул

Того, кто был когда-то так красив,

19 Учитель мой вперед меня подвинул,

Сказав: «Вот Дит[30], вот мы пришли туда,

Где надлежит, чтоб ты боязнь отринул».

22 Как холоден и слаб я стал тогда,

Не спрашивай, читатель; речь – убоже;

Писать о том не стоит и труда.

25 Я не был мертв, и жив я не был тоже;

А рассудить ты можешь и один:

Ни тем, ни этим быть – с чем это схоже.

28 Мучительной державы властелин

Грудь изо льда вздымал наполовину;

И мне по росту ближе исполин,

31 Чем руки Люцифера исполину;

По этой части ты бы сам расчел,

Каков он весь, ушедший телом в льдину.

34 О, если вежды он к Творцу возвел[31]

И был так дивен, как теперь ужасен,

Он, истинно, первопричина зол!

37 И я от изумленья стал безгласен,

Когда увидел три лица на нем;

Одно – над грудью; цвет его был красен;

40 А над одним и над другим плечом

Два смежных с этим в стороны грозило,

Смыкаясь на затылке под хохлом.

43 Лицо направо – бело-желтым было;

Окраска же у левого была,

Как у пришедших с водопадов Нила[32].

46 Росло под каждым два больших крыла,

Как должно птице, столь великой в мире;

Таких ветрил и мачта не несла.

49 Без перьев, вид у них был нетопырий;

Он ими веял, движа рамена,

И гнал три ветра вдоль по темной шири,

52 Струи Коцита леденя до дна.

Шесть глаз точило слезы, и стекала

Из трех пастей кровавая слюна.

55 Они все три терзали, как трепала,

По грешнику[33]; так, с каждой стороны

По одному, в них трое изнывало.

58 Переднему не зубы так страшны,

Как ногти были, все одну и ту же

Сдирающие кожу со спины.

61 «Тот, наверху, страдающий всех хуже, –

Промолвил вождь, – Иуда Искарьот;

Внутрь головой и пятками наруже.

64 А эти – видишь – головой вперед:

Вот Брут[34], свисающий из черной пасти;

Он корчится – и губ не разомкнет!

67 Напротив – Кассий, телом коренастей.

Но наступает ночь[35]; пора и в путь;

Ты видел все, что было в нашей власти».

70 Велев себя вкруг шеи обомкнуть

И выбрав миг и место, мой вожатый,

Как только крылья обнажили грудь,

73 Приблизился, вцепился в стан косматый

И стал спускаться вниз, с клока на клок,

Меж корок льда и грудью волосатой.

76 Когда мы пробирались там[36], где бок,

Загнув к бедру, дает уклон пологий,

Вождь, тяжело дыша, с усильем лег

79 Челом туда, где прежде были ноги,

И стал по шерсти подыматься ввысь,

Я думал – вспять, по той же вновь дороге.

82 Учитель молвил: «Крепче ухватись, –

И он дышал, как человек усталый. –

Вот путь, чтоб нам из бездны зла спастись».

85 Он в толще скал[37] проник сквозь отступ малый.

Помог мне сесть на край, потом ко мне

Уверенно перешагнул на скалы.

88 Я ждал, глаза подъемля к Сатане,

Что он такой, как я его покинул,

А он торчал ногами к вышине.

91 И что за трепет на меня нахлынул,

Пусть судят те, кто, слыша мой рассказ,

Не угадал, какой рубеж я минул.

94 «Встань, – вождь промолвил. – Ожидает нас

Немалый путь, и нелегка дорога,

А солнце входит во второй свой час».

97 Мы были с ним не посреди чертога;

То был, верней, естественный подвал,

С неровным дном, и свет мерцал убого.

100 «Учитель, – молвил я, как только встал, –

Пока мы здесь, на глубине безвестной,

Скажи, чтоб я в сомненьях не блуждал:

103 Где лед? Зачем вот этот в яме тесной

Торчит стремглав? И как уже пройден

От ночи к утру солнцем путь небесный?»

106 «Ты думал – мы, как прежде, – молвил он, –

За средоточьем, там, где я вцепился

В руно червя, которым мир пронзен?

109 Спускаясь вниз, ты там и находился;

Но я в той точке сделал поворот,

Где гнет всех грузов отовсюду слился;

112 И над тобой теперь небесный свод,

Обратный своду, что взнесен навеки

Над сушей и под сенью чьих высот

115 Угасла жизнь в безгрешном Человеке[38];

Тебя держащий каменный настил

Есть малый круг, обратный лик Джудекки.

118 Тут – день встает, там – вечер наступил;

А этот вот, чья лестница мохната,

Все так же воткнут, как и прежде был.

121 Сюда с небес вонзился он когда-то[39];

Земля, что раньше наверху цвела,

Застлалась морем, ужасом объята,

124 И в наше полушарье перешла;

И здесь, быть может, вверх горой скакнула,

И он остался в пустоте дупла».

127 Там место есть[40], вдали от Вельзевула,

Насколько стены склепа вдаль ведут;

Оно приметно только из-за гула

130 Ручья, который вытекает тут,

Пробившись через камень, им точимый;

Он вьется сверху, и наклон не крут.

133 Мой вождь и я на этот путь незримый

Ступили, чтоб вернуться в ясный свет,

И двигались все вверх, неутомимы,

136 Он – впереди, а я ему вослед,

Пока моих очей не озарила

Краса небес в зияющий просвет;

139 И здесь мы вышли вновь узреть светила.

ЧИСТИЛИЩЕ

ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ

1 Когда небес верховных семизвездье,

Чьей славе чужд закат или восход

И мгла иная, чем вины возмездье,

4 Всем указуя должных дел черед,

Как указует нижнее деснице

Того, кто судно к пристани ведет,

7 Остановилось[41], – шедший в веренице,

Перед Грифоном, праведный собор

С отрадой обратился к колеснице;

10 Один, подъемля вдохновенный взор,

Спел: «Veni, sponsa, de Libano, veni!»[42] –

Воззвав трикраты, и за ним весь хор.

13 Как сонм блаженных из могильной сени,

Спеша, восстанет на призывный звук,

В земной плоти, воскресшей для хвалений,

16 Так над небесной колесницей вдруг.

Возникло сто, ad vocem tanti senis[43],

Всевечной жизни вестников и слуг[44].

19 И каждый пел: «Benedictus qui venis!»[45]

И, рассыпая вверх и вкруг цветы,

Звал: «Manibus о date lilia plenis!»[46]

22 Как иногда багрянцем залиты

В начале утра области востока,

А небеса прекрасны и чисты,

25 И солнца лик, поднявшись невысоко,

Настолько застлан мягкостью паров,

Что на него спокойно смотрит око, –

28 Так в легкой туче ангельских цветов,

Взлетавших и свергавшихся обвалом

На дивный воз и вне его краев,

31 В венке олив, под белым покрывалом,

Предстала женщина[47], облачена

В зеленый плащ и в платье огне-алом.

34 И дух мой, – хоть умчались времена,

Когда его ввергала в содроганье

Одним своим присутствием она,

37 А здесь неполным было созерцанье, –

Пред тайной силой, шедшей от нее,

Былой любви изведал обаянье.

40 Едва в лицо ударила мое

Та сила, чье, став отроком, я вскоре

Разящее почуял острие,

43 Я глянул влево, – с той мольбой во взоре,

С какой ребенок ищет мать свою

И к ней бежит в испуге или в горе, –

46 Сказать Вергилию: «Всю кровь мою

Пронизывает трепет несказанный:

Следы огня былого узнаю!»

49 Но мой Вергилий в этот миг нежданный

Исчез, Вергилий, мой отец и вождь,

Вергилий, мне для избавленья данный.

52 Все чудеса запретных Еве рощ

Омытого росой[48] не оградили

От слез, пролившихся, как черный дождь.

55 «Дант, оттого что отошел Вергилий,

Не плачь, не плачь еще; не этот меч

Тебе для плача жребии судили».

58 Как адмирал, чтобы людей увлечь

На кораблях воинственной станицы,

То с носа, то с кормы к ним держит речь,

61 Такой, над левым краем колесницы,

Чуть я взглянул при имени своем,

Здесь поневоле вписанном в страницы,

64 Возникшая с завешенным челом

Средь ангельского празднества – стояла,

Ко мне чрез реку обратясь лицом.

67 Хотя опущенное покрывало,

Окружено Минервиной листвой[49],

Ее открыто видеть не давало,

70 Но, с царственно взнесенной головой,

Она промолвила, храня обличье

Того, кто гнев удерживает свой:

73 «Взгляни смелей! Да, да, я – Беатриче.

Как соизволил ты взойти сюда[50],

Где обитают счастье и величье?»

76 Глаза к ручью склонил я, но когда

Себя увидел, то, не молвив слова,

К траве отвел их, не стерпев стыда.

79 Так мать грозна для сына молодого,

Как мне она казалась в гневе том:

Горька любовь, когда она сурова.

82 Она умолкла; ангелы кругом

Запели: «In te, Domine, speravi»[51],

На «pedes meos» завершив псалом.

85 Как леденеет снег в живой дубраве,

Когда, славонским ветром остужен,

Хребет Италии сжат в мерзлом сплаве,

88 И как он сам собою поглощен,

Едва дохнет земля, где гибнут тени[52],

И кажется-то воск огнем спален, –

91 Таков был я, без слез и сокрушений,

До песни тех[53], которые поют

Вослед созвучьям вековечных сеней;

94 Но чуть я понял, что они зовут

Простить меня, усердней, чем словами:

«О госпожа, зачем так строг твой суд!», –

97 Лед, сердце мне сжимавший как тисками,

Стал влагой и дыханьем и, томясь,

Покинул грудь глазами и устами.

100 Она, все той же стороны держась

На колеснице, вняв моленья эти,

Так, речь начав, на них отозвалась:

103 «Вы бодрствуете в вековечном свете;

Ни ночь, ни сон не затмевают вам

Неутомимой поступи столетий;

106 И мой ответ скорей тому, кто там

Сейчас стоит и слезы льет безгласно,

И скорбь да соразмерится делам.

109 Не только силой горних кругов, властно

Белящих семени дать должный плод,

Чему расположенье звезд причастно,

112 Но милостью божественных щедрот,

Чья дождевая туча так подъята,

Что до нее наш взор не досягнет,

115 Он в новой жизни был таков когда-то[54],

Что мог свои дары, с теченьем дней,

Осуществить невиданно богато.

118 Но тем дичей земля и тем вредней,

Когда в ней плевел сеять понемногу,

Чем больше силы почвенной у ней.

121 Была пора, он находил подмогу

В моем лице; я взором молодым

Вела его на верную дорогу.

124 Но чуть я, между первым и вторым

Из возрастов[55], от жизни отлетела, –

Меня покинув, он ушел к другим[56].

127 Когда я к духу вознеслась от тела

И силой возросла и красотой,

Его душа к любимой охладела.

130 Он устремил шаги дурной стезей,

К обманным благам, ложным изначала,

Чьи обещанья – лишь посул пустой.

133 Напрасно я во снах к нему взывала

И наяву, чтоб с ложного следа

Вернуть его: он не скорбел нимало.

136 Так глубока была его беда,

Что дать ему спасенье можно было

Лишь зрелищем погибших навсегда.

139 И я ворота мертвых посетила,

Прося, в тоске, чтобы ему помог

Тот, чья рука его сюда взводила.

142 То было бы нарушить божий рок –

Пройти сквозь Лету и вкусить губами

Такую снедь, не заплатив оброк

145 Раскаянья, обильного слезами».

РАЙ

ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

1 Как белой розой, чей венец раскрылся,

Являлась мне святая рать высот,

С которой агнец кровью обручился;

4 А та, что, рея[57], видит и поет

Лучи того, кто дух ее влюбляет

И ей такою мощной быть дает,

7 Как войско пчел, которое слетает

К цветам и возвращается потом

Туда, где труд их сладость обретает,

10 Витала низко над большим цветком,

Столь многолистным, и взлетала снова

Туда, где их Любви всевечный дом.

13 Их лица были из огня живого,

Их крылья – золотые, а наряд

Так бел, что снега не найти такого.

16 Внутри цветка они за рядом ряд

Дарили миром и отрадой пыла,

Которые они на крыльях мчат.

19 То, что меж высью и цветком парила

Посереди такая густота,

Ни зрению, ни блеску не вредило;

22 Господня слава всюду разлита

По степени достоинства вселенной,

И от нее не может быть щита.

25 Весь этот град, спокойный и блаженный,

Полн древнею и новою толпой[58],

Взирал, любя, к одной мете священной.

28 Трехликий свет, ты, что одной звездой

Им в очи блещешь, умиротворяя,

Склони свой взор над нашею грозой!

31 Раз варвары, пришедшие из края,

Где с милым сыном в высях горних стран

Кружит Гелика[59], день за днем сверкая,

34 Увидев Рим и как он в блеск убран,

Дивились, созерцая величавый

Над миром вознесенный Латеран[60], –

37 То я, из тлена в свет небесной славы,

В мир вечности из времени вступив,

Из стен Фьоренцы в мудрый град и здравый,

40 Какой смущенья испытал прилив!

Душой меж ним и радостью раздвоен,

Я был охотно глух и молчалив.

43 И как паломник, сердцем успокоен,

Осматривает свой обетный храм,

Надеясь рассказать, как он устроен, –

46 Так, в ярком свете дав блуждать очам,

Я озирал ряды ступеней стройных,

То в высоту, то вниз, то по кругам.

49 Я видел много лиц, любви достойных,

Украшенных улыбкой и лучом,

И обликов почтенных и спокойных.

52 Когда мой взор, все обошед кругом,

Воспринял общее строенье Рая,

Внимательней не медля ни на чем,

55 Я обернулся, волей вновь пылая,

И госпожу мою спросить желал

О том, чего не постигал, взирая.

58 Мне встретилось не то, что я искал;

И некий старец в ризе белоснежной[61]

На месте Беатриче мне предстал.

61 Дышали добротою безмятежной

Взор и лицо, и он так ласков был,

Как только может быть родитель нежный.

64 Я тотчас: «Где она?» – его спросил;

И он: «К тебе твоим я послан другом,

Чтоб ты свое желанье завершил.

67 Взглянув на третий ряд под верхним кругом[62],

Ее увидишь ты, еще светлей,

На троне, ей суждением по заслугам».

70 Я, не ответив, поднял взоры к ней,

И мне она явилась осененной

Венцом из отражаемых лучей.

73 От области, громами оглашенной,

Так отдален не будет смертный глаз,

На дно морской пучины погруженный,

76 Как я от Беатриче был в тот час;

Но это мне не затмевало взгляда,

И лик ее в сквозной среде не гас.

79 «О госпожа, надежд моих ограда,

Ты, чтобы помощь свыше мне подать,

Оставившая след свой в глубях Ада,

82 Во всем, что я был призван созерцать,

Твоих щедрот и воли благородной

Я признаю и мощь и благодать.

85 Меня из рабства на простор свободный

Они по всем дорогам провели,

Где власть твоя могла быть путеводной.

88 Хранить меня и впредь благоволи,

Дабы мой дух, отныне без порока,

Тебе угодным сбросил тлен земли!»

91 Так я воззвал; с улыбкой, издалека,

Она ко мне свой обратила взгляд;

И вновь – к сиянью Вечного Истока.

94 И старец: «Чтоб свершился без преград

Твой путь, – на то и стал с тобой я рядом,

Как мне и просьба и любовь велят[63], –

97 Паря глазами, свыкнись с этим садом;

Тогда и луч божественный смелей

Воспримешь ты, к нему взлетая взглядом.

100 Владычица небес, по ком я всей

Горю душой, нам всячески поможет,

Вняв мне, Бернарду, преданному ей».

103 Как тот, кто из Кроации, быть может,

Придя узреть нерукотворный лик[64],

Старинной жаждой умиленье множит

106 И думает, чуть он пред ним возник:

«Так вот твое подобие какое,

Христе Исусе, господи владык!» –

109 Так я взирал на рвение святое

Того, кто, окруженный миром зла,

Жил, созерцая, в неземном покое.

112 «Сын милости, как эта жизнь светла,

Ты не постигнешь, если к горней сени, –

Так начал он, – не вознесешь чела.

115 Но если взор твой минет все ступени,

Он в высоте, на троне, обретет

Царицу этих верных ей владений»[65].

118 Я поднял взгляд; как утром небосвод

В восточной части, озаренной ало,

Светлей, чем в той, где солнце западет,

121 Так, словно в гору движа из провала

Глаза, я увидал, что часть каймы[66]

Все остальное светом побеждала.

124 И как сильнее пламень там, где мы

Ждем дышло. Фаэтону роковое[67],

А в обе стороны – все больше тьмы,

127 Так посредине пламя заревое

Та орифламма[68] мирная лила,

А по краям уже не столь живое.

130 И в той средине, распластав крыла, –

Я видел, – сонмы ангелов сияли,

И слава их различною была.

133 Пока они так пели и играли,

Им улыбалась Красота[69], дая

Отраду всем, чьи очи к ней взирали.

136 Будь даже равномощна речь моя

Воображенью, – как она прекрасна,

И смутно молвить не дерзнул бы я.

139 Бернард, когда он увидал, как властно

Сковал мне взор его палящий пыл[70],

Свои глаза к ней устремил так страстно,

142 Что и мои сильней воспламенил.

Перевод М.Л.Лозинского

12 Следующая ⇒