|
|||
МОСОЛИКОВЫ ЛУГАСОН
Языки пламени взмывали к высокому синему небу, казавшемуся тёмным и мглистым. Падающие искры были похожи на яркие и большие звёзды. У костра на площади села тесным кольцом стояли люди. В кругу плясали два паренька, подпоясанные кушаками. Земля под их ногами освещалась дрожащим пламенем, и каждый отпечаток подошвы или глубоко вдавленного каблука на ней был хорошо заметен. К костру подъехал на коне Чапаев в сдвинутой набок папахе. Прищурившись, он внимательно следил за плясунами. По тонким, плотно сжатым губам его нет-нет да пробегала улыбка. Под дружные хлопки и весёлые возгласы пареньки усердно раскланялись и удалились. — А ну, братцы-товарищи, дай дорогу! — закричал кто-то. И все узнали в вышедшем к огню большеусом мужчине с лысиной во всю голову Василенко. — Смотрю вот на вас, молодых, и самому молодым охота быть, — сказал Василенко. — Нехай, думаю, смеются ребята, а я песню им спою. В другой раз когда, может, и гопака станцую, если разойдусь… Слушать будете? — Валяй, дедушка!.. Просим! — со всех сторон раздались голоса. — Я вам спою, что на Украине нашей спивают…
Розпрягайте, хлопцi, конi Та лягайте спочивать…
Чапаев закрыл глаза, и песня, плавная, немного грустная, захватила его, дошла до самого сердца.
Вийшла, вийшла дiвчинонька В сад вишнёвий воду брать, А за нею козаченько Веде коня напувать…
Василенко, недавно схоронивший зарубленного белоказаками сына и сам вместо него вступивший в отряд Чапаева, стоял у костра с потухшей трубкой в руке и, казалось, изливал в песне перед зачарованными слушателями свою печаль и затаённую грусть. С непокрытой опущенной головой вышел он из круга. Все ещё были под впечатлением песни, и минуты две на площади царила тишина. Василий Иванович вдруг спрыгнул с коня и, расталкивая людей, устремился в середину круга, к затухающему костру: — Камаринскую! Несколько разудалых гармонистов заиграли камаринскую, кто-то подбросил в костёр дров. Чапаев легко, молодо пошёл по кругу, широко разводя руками, почти не касаясь ногами земли.
…Весёлыми расходились с площади бойцы на ночлег. — А ты, Василий Иванович, здорово отплясывал, — смеялся ординарец Петька Исаев, когда они с Чапаевым возвращались на квартиру. — Моложе был — лучше умел… На фронте, бывало, выскочишь на бугор в трёхстах шагах окопы неприятеля — и вприсядку. Василий Иванович усмехнулся, дотронулся рукой до плеча спутника и продолжал: — Да-а, Петька… Когда началась война, я совсем тёмным человеком был. А на фронте к чтению пристрастился. Про Суворова читал, про Разина, Пугачёва… Потом объявился у нас в полку большевик. Невысокий такой, коренастый. Руки большие, в застарелых рубцах. Сразу видно — рабочего происхождения. Лицо простое, будто прокопчённое. А глаза ясные такие! От него и узнал всю правду. Сдружился я с ним. И до чего хороший человек был! Вернулся я осенью прошлого года в Николаевск — сразу в большевистскую партию вступил… Жизнь у меня была, скажу тебе… И в подпасках бегал, и «мальчиком» у купца служил. Если всё по порядку начать… Когда Чапаев кончил, ординарец сказал: — Хоть капельку быть на тебя похожим, Василий Иваныч… Вот чего бы мне хотелось! Чапаев как будто не слушал Петьку. Вдруг он задумчиво проговорил: — Мечту большую имею, Петька. Никогда я не видел Ленина. А как хочется повидаться с ним, послушать его! Носком сапога Исаев отшвырнул с дороги попавшийся под ноги камешек, обернулся к своему командиру и, поймав его за локоть, в волнении остановился: — Ей-богу, увидишь, Василий Иваныч! Быть того не может, чтоб Ленин про тебя не слыхал! А раз слыхал, то непременно приказание даст: «Вызвать ко мне Чапаева Василия Иваныча». Правду говорю. — А ну тебя! — отмахнулся Чапаев и торопливо пошёл дальше, придерживая рукой саблю. В избу он вошёл осторожно, огня не зажигал, боясь разбудить хозяйку. Спать лёг на расстеленную на полу кошму. Скоро со двора явился Исаев и, устроившись рядом с командиром, с присвистом захрапел. Чапаев долго ворочался с боку на бок, поправлял подушку, вздыхал… Во сне Василию Ивановичу приснился Ленин. Будто Владимир Ильич дружески разговаривал с ним. А когда Чапаев собрался уходить, Ленин крепко пожал ему руку. Проснулся Чапаев, посмотрел вокруг: на окно, бледно-синее в предутренней знобящей свежести, на опустившуюся до полу гирьку ходиков, а перед глазами всё стоял и стоял Ленин, и рука, казалось, была ещё согрета его пожатием. Повеселевшим и бодрым поднялся в это утро Василий Иванович. Он умылся студёной колодезной водой и, усердно вытирая раскрасневшееся лицо жёстким холщовым полотенцем, задорно крикнул Исаеву: — Петька, вставай! Весь день Василий Иванович оставался жизнерадостным. На душе было празднично, хорошо, точно случилось наконец то, чего он так давно желал и к чему так неуклонно стремился. Хотелось с кем-то поделиться, рассказать о чудесном сне, но боялся, как бы над ним не посмеялись. К вечеру Чапаев всё-таки не утерпел: — Я с Лениным нынче разговор имел… — По телефону, Василий Иваныч? Чапаев помедлил с ответом, затем утвердительно кивнул головой: — По прямому. — И с жаром принялся рассказывать о встрече с Лениным во сне: — Буржуев всяких и беляков приказал громить до победы коммунизма. Напоследок и о тебе словечком обмолвился. «Как, говорит, Исаев Пётр свои обязанности исполняет?» — «Отлично, говорю, Владимир Ильич, жаловаться не могу». — Обо мне спросил! — ахнул Исаев и выронил из рук тяжёлый, в нескольких местах залатанный сапог. — Это как он про меня-то знает? — Ну, вот ещё! — хитро усмехнулся Василий Иванович и с гордостью добавил, разглаживая пышные усы: — Ленин — да не знает!
МОСОЛИКОВЫ ЛУГА
Шпанин устало посмотрел на невысокого вертлявого мужика по прозвищу Мосолик и спросил: — Пишешься ты как, Прокофий? — Ярочкин моя фамилия. Нас на яру девять дворов. Записав Мосолика в список, Шпанин поднялся с треногого стула и положил в оттопыренный карман гимнастёрки исписанную бумажку. Обращаясь к толпившимся у стола мужикам, он решительно сказал: — Поехали. Перед сельсоветом у коновязи стояло несколько подвод. Лошади ожесточённо махали хвостами, отгоняя мух. Расселись по телегам и тронулись в путь. На передней подводе ехал Мосолик, с ним рядом сидели сухощавый старик и веснушчатый парень. — Травы нынче хорошие, — заметил старик и вздохнул: — Одна вот беда: с войной никак не покончим. — Весь и корень в том, — серьёзно сказал Мосолик. Веснушчатый парень улыбнулся. Мосолику не шла серьёзность. Его все знали как занятного балагура и шутника. — Ты, Прошка, побасёнку какую-нибудь подбросил бы, — обратился к Мосолику парень. — Да чтобы позабористее! Мосолик сощурился, готовясь начать рассказ, а парень, глупо улыбаясь, ещё ближе придвинулся к нему, приготовившись слушать. Старик неодобрительно покачал головой и снова вздохнул. Шустрые лошадёнки бежали весело. На другой подводе, где сидел Шпанин, говорили о Чапаеве. — Василия Ивановича я тоже знаю, — рассказывал один из мужиков. Когда он зимой был в нашей деревне, я рядышком с ним сидел… И человек же он куда какой храбрый — жизнью своей и то не дорожит! — Он такой! — подтвердил Шпанин. Дорога вела к весёлому березнячку, за которым начинались луга, и разговор пошёл о покосах, урожаях и ценах на хлеб. Навстречу подводам из лесу галопом выскочили два всадника. — Здорово, мужики! — издали закричал первый всадник, обгоняя своего товарища. И все узнали Чапаева. Мосолик остановил лошадь. Слез с телеги. — Из Семёновки? Куда едете? — Василий Иванович поводьями сдержал разгорячённого коня. — Траву собрались делить, товарищ Чапаев, — проговорил степенно Мосолик. — Уполномоченные мы от общества. Мужики окружили Чапаева. — Кто старший? — спросил Василий Иванович. — Я. — Шпанин вышел вперёд. — Член сельсовета от земельного отдела. — Шпанин? Знаю! Траву, значит, едете делить? Та-ак… — Василий Иванович потеребил ус и решительно заговорил: — Вот какое дело, мужики. В Грачёвке отряд белоказаков болтается. Выбить надо. К вечеру к ним пополнение может прийти, тогда дело плохо… Со мной народу тут маловато, так я уж к вам за поддержкой. Беляков выбьем, и траву делить будете. Согласны? Стало тихо. Мужики переминались с ноги на ногу. Не глядели друг на друга. — Поехали, что ли? — спросил Шпанин. — А то накосим травы, а тут эти кровопийцы нагрянут… — Чего разговаривать, поехали! — Веснушчатый парень сплюнул и с презрительной усмешкой глянул на мужиков. Кто-то вздохнул, кто-то почесал затылок, но к телегам пошли все. — Давно уж в руках ружья не держал, — улыбнулся сдержанно старик, — с японской… — и крякнул. — Лети к своим, — приказал Чапаев ординарцу. — Силантьеву передай, чтоб винтовки и патроны приготовил. Через полчаса отряд чапаевцев и крестьяне, вооружённые винтовками, ведя в поводу коней, лощиной незаметно приблизились к Грачёвке. — План такой, — обратился Василий Иванович к крестьянам. — Вы все под начальством командира Силантьева подойдёте к дороге в посёлок. Из-за прикрытий начнёте стрельбу. Отвлечёте внимание противника, а мы в это время зайдём в тыл и… — Чапаев взмахнул рукой, — начнём рубить белоказаков! Пригибаясь к земле, перебегая от стога соломы к риге, чапаевец Силантьев повёл отряд к дороге. Близ околицы, в тени полуразрушенной риги, цепочкой залегли в разросшемся коноплянике, высоком и пахучем. — У всех заряжено? — тихо спросил Силантьев. — У всех, — ответил Мосолик и тряхнул головой. — Берегись, казачня! После первых же выстрелов белоказаки в посёлке забили тревогу. Видно было, как они перебегали от избы к избе, плашмя падали в траву, прятались за кучи навоза. Первое время перестрелка шла вяло, неприятель не проявлял особой активности. Но вот из-за тополя, стоявшего вблизи крайней избы, дробно застучал пулемёт, и тут же к нему присоединился второй. Пули пролетали над головами мужиков и, ударяясь в ригу, поднимали облака пыли. — Гляди-ко, как пуляют! — обратился Мосолик к Силантьеву. — И патронов не жалеют. — Огонь пулемётный усилили, — нехотя ответил тот, вглядываясь вперёд и думая: «Что же наших так долго нет?» В это время показались белые. Они бежали из села размеренным шагом, с винтовками наперевес. — Пропа-али! — завопил дурным голосом веснушчатый парень. Вскочив, он бросился назад, в сторону лощины. За ним побежали ещё двое. — Мужики! Мужики! — закричал вдруг Мосолик и, порывисто поднявшись с земли, кинулся навстречу белоказакам. — Вперёд, ребятушки!.. Пробежав несколько шагов, он вдруг остановился. И, широко взмахнув руками, повалился на землю. Но тут случилось неожиданное. Белоказаки стали падать, будто скошенные искусным косцом. Пулемёты смолкли. От посёлка скакали чапаевцы и кричали «ура»… — Очень благодарю за подмогу, ребята, — говорил Чапаев после боя, пожимая крестьянам руки.
Подъехала телега с Мосоликом. Обнажив головы, все молча столпились вокруг подводы. Теперь Мосолик казался моложе и даже как будто длиннее. Плотно сжатые губы его застыли, а широко открытые, по-детски ясные глаза выражали удивление. Василий Иванович откашлялся в кулак и тихо сказал: — Человек он был… настоящий. Веснушчатый парень упорно глядел себе под ноги, на запылённые лапти, и мял в руках фуражку. …Домой мужики возвращались молча. Лошади шли шагом. Когда проезжали мимо лугов, Шпанин приказал остановиться. Взяв из телеги косу, он зашагал по траве. За ним пошло несколько человек. В телегу набросали сочной, душистой травы и на неё, как на перину, положили Мосолика. — Благодать травка! — сказал старик и поднёс к увлажнившимся глазам несколько травинок. — Трава — загляденье, — подтвердил Шпанин и оглянулся на отрадно зелёное, упруго плещущее море лугов. — Мосоликовы луга. …Было это давно, летом тысяча девятьсот восемнадцатого года, во время подавления белоказачьего мятежа в Поволжье, но луга эти с тех пор так и называются Мосоликовыми.
|
|||
|