А. М. Буровский, 36 страница

У образованной части русского общества трилогия вызывала чувства почти агрессивные. Подростки и молодежь зачитывались Сенкевичем, и, конечно же, не в силу его национализма, а высоко оценив авантюрные сюжеты и динамизм повествования. Да и написано ведь очень хорошо!

Но вместе с тем считалось, что Сенкевич «все наврал» и что все его оценки неверны. Не были подданные польского короля так отважны, так рыцарственны, так достойны. Не производили они такого сильного впечатления! Не были они такими… такими привлекательными для молодежи! Русское общество отнеслось к романам не только как к литературному произведению, но и как к акту пропаганды.

Уже в советской тюрьме такой интеллигентный писатель, как Олег Волков, только из вежливости не говорит поляку, католическому священнику отцу Феликсу, «что он думает о романах Сенкевича». А думает он о них, конечно же, плохо.

Парадоксально, но факт – русские фактически отказываются и от своей истории, и от части собственных предков!

Отрекались тогда, в момент выхода в свет романов, продолжают это делать и сейчас. В романах Сенкевича, по мнению много раз цитированного мною справочника,

…тенденциозно идеализируется борьба шляхетской Речи Посполитой с Украиной…[145]

– оценка советского времени.

Но ведь в трилогии Генрика Сенкевича действует, строго говоря, только один поляк – пан Заглоба. Все остальные герои всех трех романов – это русская шляхта или как Кетлер, прижившийся в Речи Посполитой иноземец. Конечно же, в романах нет ни малейшего упоминания, никакого намека, что это именно русская шляхта. Но стоит посмотреть, откуда они происходят, их имена, многие детали биографий…

И что характерно – ни одна из сторон, спорящих вокруг романов Сенкевича, совершенно этого не замечает.

– Вот какие у нас предки! – кичливо говорит Сенкевич. И за его кичливостью ясно звучит: а вот восстанут из гроба Кмитиц и Володыевский, они вам всем еще покажут…

– А они вовсе и не такие были, ваши предки! Ты все про них наврал! – голосят русские в ответ. И им совершенно не приходит в голову, что несравненно более сильным пропагандистским ходом стало бы тихое недоуменное замечание:

– Позвольте! Но ведь это же вовсе не ваши! Это вовсе даже и наши предки!

Точно так же легко выбить полемическую шпагу из рук Н. В. Гоголя. Не сомневаюсь, что его «Тарас Бульба» должен вызывать у поляков примерно такие же эмоции, какие трилогия – у старой русской интеллигенции. А парировать – элементарно:

– Позвольте! Какие поляки?! Откуда поляки в Дубно?!

В повести же нет ни одного поляка!

При наличии некоторой природной пакостливости можно даже высказаться в духе: мол, почему русских Гоголь назвал поляками – это у него и спросите, но только на страницах повести русские воюют с украинцами… Читайте – там все написано! Украинцы нападают, русские осаждены в Дубно… Вы что, не знаете? В XV веке там жили русские!

Между прочим – вполне серьезно дарю эту идею для полемики. Не исключаю, что и пригодится.

Но у Генрика Сенкевича, конечно же, русская шляхта попросту никак не обозначена. Ему нужны предки-поляки (интересно, современным Огинским и Чарторыйским – тоже?).

И в одном, причем в главном, позиции русских москалей и поляков трогательно совпадают: ни тем, ни другими не нужно никаких «не своих» предков.

А Западная Русь отодвигается все дальше и дальше и от русских, и от польских потомков. И в Польше над Русской Атлантидой, Западной Русью, смыкаются воды истории, и Западная Русь погружается все глубже, и ее видно все хуже.

С каждым десятилетием – все больше толща вод над огромной частью нашей общей Родины.

Глава 27

ПОЧЕМУ?!

Петр I Борису Петровичу Шереметеву:

– Ну как, Петрович, возьмем Нарву?

– Возьмем, Государь… Людишков хватит.

Подлинный диалог

Наверняка у многих читателей уже возникли вопросы. У заинтересованных и доброжелательных они могут прозвучать примерно так:

– Грубо говоря, почему же Московия смогла завоевать Великое княжество Литовское? Почему Восточная Русь одолела, – завоевала, подчинила себе Западную Русь, а потом и Польшу? Если она была грубее, примитивнее, первобытное, тогда тем более все непонятно. Почему же?

Читатель агрессивный задаст те же самые вопросы, но, конечно же, совсем в другой форме, обвиняя автора в преувеличениях, вранье, подтасовках и вообще в русофобии.

Объясняться в любви к собственному народу не стану, и попробую сразу перейти к вопросам содержательным.

Увы, это не единственный пример в истории, когда более высокая цивилизация терпит поражение от более примитивной. Более высокая может развалиться, переживать период ослабления и пасть жертвой внешнего нашествия. Так Китай завоевали монголы, Древний Египет гиксосы, а Римскую империю – вандалы и готы.

В какой-то степени это верно и для Западной Руси, расколотой борьбой католицизма и православия. А польские короли и большая часть польского общества не только не остановили этого раскола, не только не постарались достигнуть примирения, но с какой-то шизофренической, полубезумной горячностью раздували проблему, ставили во главу угла принадлежность к католицизму. Религиозная упертость поляков дорого им обошлась. Немалая доля их собственных стараний привела к тому, что их собственная страна стала частью Российской империи, а посреди Варшавы построили православный храм.

Мне рассказывали поляки, что взрыв этого храма стал едва ли не первым мероприятием польского национального правительства в 1918 году. И что не только варшавяне и варшавянки, но и жители окрестных деревень приходили, чтобы унести и выбросить хотя бы кусочек стены этого православного храма и тем самым избавиться от этого наглого вызова. В литературе я этой истории не нашел, а мои информаторы могли и ошибаться. Но даже если это только легенда, характерно, что такая легенда родилась и живет поколения.

Но замечу: поляки сами сделали все необходимое, чтобы стал возможен этот храм, построенный владыками Российской империи им назло; этот каменный плевок во все польские физиономии.

И правители Великого княжества Литовского вели себя нисколько не умнее. Глупейшая дискриминация православных (которая ничем решительно не лучше дискриминации евреев или любого другого этнического, культурного или религиозного меньшинства) заставила многих отъехать в Московию.

Великие князья литовские сами своей идиотской политикой усиливали Московию… Впрочем, все это я уже говорил.

Итак, с конца XIV века Великое княжество Литовское оказывается расколотым. И в перспективе одна его часть окажется в составе католической Польши, другая – в составе православной Российской империи.

Есть и другая, еще более значимая причина. Эту причину я лично считаю основной, и, думаю, многие читатели уже и сами начали догадываться, в чем тут дело.

В конце концов, если воюют две страны или две цивилизации, что может быть причиной победы одной из них?

Причин может быть всего несколько:

1. Более высокое боевое искусство.

2. Более высокий дух войск.

3. Более высокий уровень развития науки и техники.

4. Наличие большего ресурса.

Чем дольше воюют страны и государства, тем менее важны первые два фактора. Боевому искусству всегда можно научиться, было бы желание. Патриотический дух зависит от ситуации; если он возникает постоянно на протяжении веков, как у славян и балтов в противостоянии ордену, тут дело уже не в охватившем войска порыве, тут все гораздо серьезнее.

Если речь идет о долговременных событиях, о том, что длится века и поколения, исход борьбы решают два фактора:

1. Более высокий уровень развития.

2. Больший объем материальных ресурсов.

Уровень развития славянских земель однозначно повышается в направлении с востока на запад: и экономический, и социальный, и культурный. Казалось бы, тем более странно, что восток одолевает запад…

Но у востока всегда больше материальный ресурс. И не просто больше на сколько-то процентов, а в несколько раз как минимум. А то и в несколько десятков, сотен раз. Природные ресурсы и Польши, и Великого княжества Литовского всегда конечны. У Московии, которая все время движется на восток, природный ресурс не только не рискует иссякнуть, а все прирастает – Заволжьем, Предуральем, Западной Сибирью, Восточной Сибирью, Дальним Востоком, Русской Америкой, Крымом, Новороссией, Кубанью, Северным Кавказом, Закавказьем, Средней Азией. Московии-Российской империи всегда есть чем прирастать, тогда как вся история Польши и Великого княжества Литовского протекает в одном и том же географическом контуре, на одной и той же, не очень большой территории.

Стало общим местом обвинять польскую шляхту в хищном движении на восток, в стремлении считать земли Руси фондом, из которого они могут пополнять свои богатства.

Но если это и так, то шляхта не достигла своей цели. Присоединение к Польше Киевщины, Подолии и Волыни не дало никаких новых земель, свободных от прежних хозяев. Скорее уж русская шляхта тех богатых краев оттеснила и поставила на второй план коренную польскую шляхту. Земли Московии Польше так и не достались, а отвоевать богатое Причерноморье тоже удалось Московии, а не Речи Посполитой. Так что же она получила, шляхта, от своего Drang nach Osten?

А вот Московия увеличилась в 20 раз за XIV–XV столетия… Ну это, допустим, в основном за счет присоединения других, уже заселенных и освоенных территорий. Но в XVI–XVII веках территория Московии вырастает еще в 12 раз, и теперь по преимуществу за счет новых земель, ранее не освоенных славянами. Российские и советские историки плаксиво повествуют, что земли это плохие, холодные и неуютные, не то что в теплой, благодатной Европе. Но позвольте! Как раз в XVI–XVII веках Московская Русь обрела тридцать процентов всего мирового чернозема! Еще почти столько же она приобретет в XVIII веке, став обладателем ни много ни мало – 55% всего мирового чернозема – 130 миллионов гектаров из 240 миллионов на всем земном шаре… А земли Севера и Сибири если и холодны, то, во-первых, не больше, чем земли Норвегии и Швеции, а во-вторых, уж очень их много.

Не говоря о том, что овладение Уралом и Сибирью сделало невозможным никакой сырьевой голод. Ни в СССР, ни в Российской Федерации, судя по всему, и не очень понимают, что такое металлический голод или дефицит нефти.

Не говоря о том, что вывоз соболей в XVII веке, железа и золота в XVIII, разнообразнейшего сырья, включая лес, в XIX и XX давало государству огромнейшие валютные запасы. И если даже Европа воевала с Российской империей, даже если ей не нравилась политика Российской империи и СССР, даже если по поводу миролюбивых деклараций СССР возникало множество сомнений, Европа вынуждена была, при любой конфронтации, интересоваться и получением этого сырья. Выигрывал из европейцев тот, кто получал такую возможность, и с этим ничего нельзя поделать.

Московская Русь поразительно быстро поднималась после всех разорений, бедствий и войн. Девлет-Гирей сжег Москву.

В 1571 году на месте Москвы было только пепелище – сгорел практически весь деревянный город. Но через год город отстроили на 70%. Через два года город стоял весь. Потому что в верховьях Москвы-реки рубили и ладили срубы, ставили их на плоты, и река сама несла вниз, к Москве, почти готовые дома.

Ни Варшава, ни Берлин, ни Лондон, ни Краков, ни Львов никогда бы не смогли подняться с такой скоростью. Доберись Девлет-Гирей до любого из этих городов, подниматься им гораздо дольше, и не только потому, что они – каменные. Но и потому что в XVI веке в верховьях Вислы, Шпрее, Темзы, Буга давно уже нет таких лесов. То, что московитам дано практически даром, придется покупать за серьезные деньги, везти за тридевять земель и полякам, и немцам, и англичанам, и западным русским.

После погрома крестоносцами Константинополь – город не правдоподобно богатый – поднимался больше двадцати лет. Москва же после пожара 1812 года отстроится уже к 1816. Еще были леса и были неограниченные средства в громадном, до Тихого океана, тылу. Имея в тылу Урал с Сибирью, не так уж страшно потерять Москву.

Иван IV разорил страну, превратил Московию в руины.

А через 15–20 лет почти все уже восстановилось. Население разбежалось из центра – есть ведь куда разбежаться.

Везде, куда разбегались люди, были свободные земли, которые можно было распахать, и места, где удобно поселиться.

Пока ресурсов было много, выживал чуть больший процент крестьянских детишек, чем обычно. Как правило, взрослая женщина рожала раз 15–20, и 12–15 детишек умирало до 5 лет. А теперь, в особо благоприятных условиях, выживало не 2–4 ребенка на семью, а 3–6. Повзрослевших сыновей было на ком женить, были земли, куда отселять…

В любой стране Европы или Азии страна, потеряв треть населения, была обречена веками восстанавливать потенциал: и демографический, и экономический. А в Московии проходит не так много лет – жизнь всего лишь одного поколения, и следы катастрофы заживляются.

Так будет и после Смутного времени, и после страшных лет Петра Великого.

То же будет и во время войн.

…Произойдет огромное расточение богатств, труда, даже человеческих жизней. Однако сила России и тайна ее судьбы в большей своей части заключаются в том, что она всегда имела волю и располагала властью не обращать внимания на траты, когда дело шло о достижении раз поставленной цели…

– свидетельствует Конрад Валишевский.

Как бы ни вел себя противник, какое бы сокрушительное поражение ни потерпели московиты, а у Московии всегда больше ресурс. Так Тевтонский орден был особенно страшен тем, что подпитывался силами всей Европы, и разбить его в одном сражении и даже в нескольких не означало почти ничего.

Великое княжество Литовское выигрывает многие сражения войн XV–XVI веков. Ну и что? На смену истребленным подходят новые враги.

Четыре раза Иван IV пытался взять Казань, и каждый раз армия, приготовленная для вторжения, гибла. Ну и что?

Всякий раз собиралась новая армия, а казанские татары такой возможности были лишены и проиграли войну.

Если бы Стефан Баторий потерпел такое же поражение, которое он сам нанес Ивану IV, это был бы конец не успевшей начаться Речи Посполитой. А Иван IV, и теряя армии, получает полную возможность их восстановить. Останься король Речи Посполитой жив и начни он новую войну с Московией, ему пришлось бы не развивать победу, а начинать сначала.

Под Азовом Петр I теряет армию, а через год приводит новую. Под Нарвой Петр опять теряет армию. Через два года его армия восстановлена.

При этом ни один московитский царь или военачальник никогда не будет осужден за потери своих людей или за то, что вымотал их сверх всякого предела. Организация любых действий «на рывок», невероятное напряжение всех сил в краткий момент, расточение материальных ценностей, жизней и судеб – вполне в традициях московитского общества.

Скорее вызывает удивление военачальник или царь, который станет поступать иначе.

Пруссия славянского мира

Тут возникает одна навязчивая ассоциация, от которой просто невозможно отделаться. В германском мире тоже есть страна, возникшая на восточных землях, за пределами первоначального расселения германских племен.

В этой стране тоже оказались ослаблены традиции общественного самоуправления, а сильные епископства не успели укрепиться. Ничто не препятствовало укреплению необычайно прочной власти герцогов Бранденбургских, потом – королей Пруссии.

Пруссия – это большая площадь земель, чем площадь всей остальной, исторической Германии. Это больше ресурсов, чем во всей остальной Германии. Это особенно сильная власть монарха. Это слабость общества и сила государства.

Это бесконтрольность и безответственность государства. Это архаика во всем: в экономике, в отношениях людей, в культуре. Это крепостное право в те века, когда в старых германских землях по Рейну о нем и думать забыли. Это стремление решать возникающие проблемы чисто экстенсивными средствами: завоеваниями и грабежами.

Именно эта страна, бледной поганкой выросшая на крайнем востоке германского мира, в конечном счете подмяла под себя все остальные германские княжества, железом и кровью сколотила германскую империю, вторую империю после Священной Римской империи германской нации. И, между прочим, без особенной благодарности от всех остальных немцев.

Пруссия – это примитивизм. Пруссия – это тупое… чуть не сказал – пруссачество. Слово стало нарицательным, прямо как «прусская военщина» – тоже символ своего рода.

Пруссия – это отсутствие гибкости. Пруссия – это неумение договариваться. Пруссия – это привычка решать проблемы кулаком, а не языком. Пруссак – это почти ругательство.

В дневниках В. И. Вернадского есть прелестное описание, как в Геттингене некий юноша из земли Пфальц облил его всяческим презрением и вел себя крайне задиристо и нагло.

«Неужели это потому, что я русский?» – не мог не подумать Владимир Иванович. Назавтра обидчик пришел извиняться и вел себя крайне смущенно: «Простите, ради Бога. Меня ввели в заблуждение… Мне сказали, что Вы из Пруссии…».

Быть пруссаком в Германии – не комплимент. Ассоциации уже возникли, да, читатель? Вы правы. Московия – это Пруссия славянского мира.

Глава 28

ГРОЗЯЩАЯ ОПАСНОСТЬ

Дешева кровь на червонных полях, и никто выкупать ее не будет. Никто.

М. А. Булгаков

Опасность для России

Победа Московии над всей Русью-Россией – не только достояние истории. Московия – это образ жизни, система ценностей, представления о должном и о правильном. Одним словом – это культура. Культура, которую Московия положила в основу Российской империи, та – в основу СССР.

И в этом кроется опасность для людей – жителей Российской Федерации. Тех, кто называет себя русскими и кого правильнее было бы называть великороссами.

Трудно отрицать, что бытие в недрах огромной империи, в прочных тисках государства и «коллектива» страшно уродует людей. Мало того, что человек отвыкает (точнее – смолоду не приучивается) жить сам, без подпорок государства и общины, – об этом уже сказано немало. В самом обществе утверждаются самые примитивные формы общежития, даже «вспоминаются», казалось бы, давно умершие. Защищая себя и свой образ жизни, люди придумывают самые несусветные способы идеализировать эту архаику, показать всем (и самим себе), до чего же им хорошо без свободы.

Бывший советский, нынче российский человек так привык быть несвободным, что вообще плохо понимает эту потребность и еще хуже понимает, до какой степени несвободен.

Один невозвращенец рассказывает историю, после которой сбежал из СССР. Сотрудник Внешторга, он долго жил в Дании и завел там роман с местной дамой. От лишних глаз они часто уезжали за город. Как-то рассказчик во время свидания приметил подозрительную машину, решил, что его выследили, и страшно занервничал. К его удивлению, женщина ударилась в слезы.

– Я знала, что вы рабы, – плакала она, – но чтобы до такой степени… Чтобы тебя могли так перепугать этой проверкой…

И предлагала все, что угодно, любые усилия, любые деньги: только, мол, беги, пока не поздно, пока еще можешь, беги изо всех сил, чтобы никто не смел выяснять, с кем проводит время взрослый человек.

А до русского впервые, в общем-то, дошло, как выглядит он сам и его поведение для западного человека. И бежал.

И сейчас чиновники не понимают – как это кто-то что-то произведет, продаст, купит, зарегистрирует сам, без команды. Как это кто-то получит много денег… Благие желания, искреннее стремление к реформам упираются в непонимание самой их сути – свободы и права.[146]

В системе «московско-советско-российского» мировоззрения (как сейчас модно говорить – «ментальности») так же сильна и непривычка к дисциплине.

Всякий запрет, всякая рекомендация вызывает сильнейшее отторжение: а вдруг это начальство придумало, чтобы нас в очередной раз притеснить? В российской действительности подозрение, прямо скажем, далеко не беспочвенное.

Но если мыть машину – это не необходимость, а блажь инспектора ГАИ, то ведь и соблюдение скоростного режима, и правил обгона – это тоже его вредная выдумка. Что водку вредно пить, придумали врачи, чтобы им больше досталось. А уж что надо вовремя приходить на работу, так это вовсе черное измышление начальства. И «всякий порядочный человек» просто обязан гнать по улицам города под 100 километров, напиваться до бесчувствия, опаздывать на работу и вообще быть максимально расхлюстанным.

Об этом блестяще пишет Марина Влади,[147] а Карен Хьюит так объясняет одно из коренных отличий британца от россиянина:

Когда британец обнаруживает знак, запрещающий ему въехать в улочку, он рассуждает примерно так: «Я вместе с другими запретил себе въезд». Русский же исходит из того, что это «кто-то запретил мне сюда въезжать».[148]

Но точно так же рассуждает русский, когда ему «запрещают» курить, обжираться, пить крепкие напитки или «заставляют» заниматься своим здоровьем и не употреблять экологически вредных дезодорантов. А! Это какой-то иностранный гад придумал, что я не должен использовать это вещество, когда я его-то и хочу использовать! Так я же ему назло буду делать так, как привык!

Так же и с соблюдением любых правил и законов, правил общежития в любой стране.

Поведение туристов из СССР или Российской Федерации в аэропортах или в гостиницах, конечно, можно и пережить.

Это же не советская оккупация, в конце концов! Самое большее, чем чревата проблема, это просто приступ раздражения… Делов! Но людям, которые не могут управиться с самими собой в элементарной житейской ситуации, особенно-то не доверишься и на борту терпящего аварию самолета или во время наводнения. Если они так пихаются только для того, чтобы попасть к стойке первыми, что будет, если от попадания к стойке будут зависеть и правда серьезные вещи?

Отсутствие дисциплины в поведении взрослых мужчин и женщин не вызывает уважения. А современные русские выпестованы Московией и недисциплинированы, что поделать.

И агрессивны. Невероятно, неприлично агрессивны.

Много раз мне доводилось наблюдать, как иностранцы удивляются этой агрессии российских коллег.

Как он любит, холит, пестует свою агрессивность, средний россиянин! И в малом, и в большом он инстинктивно стремится разделить мир на «их» и «нас». Отделиться, спрятаться от «них», отдалившись на северо-восток или закрывшись за колючей проволокой закрытых городов – комфортабельных и добровольных концлагерей для победителей. А если удастся, то напасть на «них», стукнуть, обидеть, уничтожить!

Очень часто россиянин даже не понимает, что он агрессивен, что его поведение прочитывается, как угроза.

– Эти французы какие-то странные! Рявкнешь на них – они улыбаются и отступают! – со смехом рассказывала мне одна дама.

Помнится, я спросил эту даму: а что, по ее мнению, думают французы при этом? И оказалось, что моя собеседница, в ее почти тридцатилетнем возрасте, об этом просто не задумывалась. Ах, эта прелестнейшая незамутненность совкового сознания! С чем сравнить? Разве что с такой же незамутненностью сознания московита времен Иванушки… Плюнешь в общую миску – эти дураки-шляхтичи из нее перестают есть! Смех с ними, да и только!

Россиянин привык решать все вопросы самым примитивным способом. Он вообще не любит ничего сложного, требующего усилий. Все, для чего нужно учение, квалификация, затраты интеллекта, ему несколько подозрительно.

«Простой» – это у нас до сих пор положительная характеристика человека. «Простейшее решение проблемы!» – радуются люди.

А все, над чем надо еще потрудиться, люди не любят, что поделать…

Интенсивный подход к решению любой проблемы многим россиянам чужд органически, утробно. Ну просто душа не приемлет. И это обеспечивает легчайшую замену разумных, эффективных, но сложных технологий вредными, но зато очень простыми в применении.

Это прекрасно описывает Лев Толстой в «Анне Карениной», когда мужики ломают сложную машину, потому что им не хочется сосредотачиваться, думать во время работы.

Они готовы трудиться, они вовсе не бездельники, но им нужен веселый артельный труд, а не сосредоточенность на том, что они делают.[149]

А в политике эта же черта позволяет очень неплохо существовать всем, кто предлагает упрощенные решения разного уровня, от ловли «жидов» под кроватью до омовения сапог в водах Индийского океана. В 1996 году Жириновский имел серьезные шансы стать президентом, и на 90% – усилиями этих любителей простоты.

Столетиями природорасточительная технология отбирала тех, кто работает на рывок, снимает сливки, не задумываясь о последствиях. Веками община и государство отбирали «простых» – тех, кто меньше склонен к размышлению, анализу, сравнению, рефлексии.

А «шибко умные», умеющие и любящие думать, склонные вычленять себя из любой общности и добиваться успеха, истреблялись поколениями, веками.

На государственном уровне господство «московской» культуры уже привело к нескольким катастрофам разного масштаба – от экологических до политических. Назову самую страшную из них: разрушение природной среды.

Разрушение природной среды – прямое следствие культа расточительности.

Веками никто особенно не заботился о том, чтобы одна и та же земля сохраняла, а тем более преумножала свое плодородие. Для многих в наше время стало своего рода идеалом крестьянское хозяйство. Мол, там заботились о природе, вели себя хорошо, плодородие почв не падало. Эти представления странным образом расходятся со сведениями, полученными основоположником российского (и мирового) почвоведения Василием Васильевичем Докучаевым.

В. В. Докучаев как раз доказал, что плодородие почв при ведении традиционного хозяйства падало, да еще как!

Но никого это особенно не волновало: ни крестьян, ни правительство страны. Подумаешь, истощение почв! Перейти на другое место – и все… Еще при Столыпине идея переселения или идея раздела помещичьей земли была несравненно сильнее идеи рационального использования того, что есть. А тем более идеи интенсификации.

Вроде бы советская власть даже начала с природоохранных мероприятий. В лесах опять появился лось, а в заповедниках – и соболь. Но вот проведение такой масштабнейшей акции, как освоение целины, дает знакомые примеры.

Если хотите: то же переселение избыточного населения на новые территории, на своего рода Новое Заволжье или Казахстанскую Сибирь.

От более ранних актов переселения это отличалось, во-первых, огромной ролью государства, намного большей, чем даже в пору Столыпина. Государство организовывало, везло, отводило, поставляло технику, скупало продукцию, обеспечивало и заставляло. Во-вторых, большая часть целинных и залежных земель просто не подлежала земледельческому освоению. Как правило, это территории, где ураганные ветры мгновенно могут унести плодородный слой. Не случайно русские никогда не селились тут и не заводили своего хозяйства.

Последствия понятны: огромные массивы земель, которые могли использоваться века и тысячелетия, оказались загублены в считанные годы. Масштаб разрушения явился мне во время работы нашей экспедиции в Хакасии. Мы стремились комплексно изучать интересующие нас территории, и среди прочего выяснилось, что хакасской степи, строго говоря, больше не существует. Там, где произрастали ковыльные и разнотравные степи, завели хлебные поля. Два года ходили по уши в зерне, не успевали вывозить. На третий год хлеб не вырос и не вырастал уже никогда, потому что плодородный слой исчез.

Пытались вернуться к скотоводству, но безнадежно: там, где росли степные травы, стал вырастать бурьян и прочие сорняки. На месте прежних степей сейчас лежат так называемые «бэдлэнды» – «дурные земли». Характерно, что в русском языке это явление и не осмысливается никак, приходится переводить с английского. Американцы столкнулись с таким же явлением на Среднем Западе, отследили его и описали. Русские сталкивались с ним множество раз, но не объясняли его, не описывали и не осмысливали. Они просто переселялись на еще пока нетронутые земли.

Впрочем, за последние десятилетия погибло и много «старых» земель, которым как будто ничто и не угрожало. Оказывается – очень даже угрожало: использование земель не по назначению. Когда пахотные земли зарастают лесом, кочкарники приходится распахивать. Заливные луга ушли на дно очередного рукотворного моря, а скот приходится пасти то в лесу, то на бывших пахотных землях. Рано или поздно начинается деградация и гибель земель, что поделаешь.

Сельскохозяйственные земли СССР погубили старые стереотипы Московии: неаккуратность, расточительность, привычка к изобилию земли и упорная вера в то, что обязательно должны быть территории для расселения и для ведения привычного хозяйства. Ну никак не может быть так, чтобы таких земель не было…

Точно так же, как пахотные земли, экстенсивно использовались леса и недра. Леса повырублены так, что давно уже нет никакого такого «зеленого моря тайги». В песнях есть, а в реальности – нет. Есть огромные площади старых и новых вырубок, заваленных гниющими деревьями. Площади, по которым можно бродить целый день, не встретив ничего живого.

Мало кто знает, что в Сибири сегодня охотничьи угодья куда более скверные, чем в Германии, Польше или тем более в Канаде. Плотность расселения косули, благородного оленя, лося или медведя несравненно меньше, и дело не в суровом климате (в Канаде он примерно такой же), а в бедности выхлестанных, истребленных, обнищавших угодий.

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒