НИКОЛЕНЬКА

НИКОЛЕНЬКА

- Няня! Няня! Нянюшка!

Испуганный голос Николеньки разнёсся по двум этажам и бежал впереди мальчика. Ночная сорочка путалась в ногах. Тапочки одна за другой вырывались вперёд. Протянутые руки искали подмогу.

- Няня! Нянюшка!

Одна дверь открылась, другая. Девочки повскакали с постелей и выбежали в длинный коридор, наполненный утренним полумраком.

- Николенька, что с тобою? – неслись голоса сестер, а мальчик торопился к лестнице, ведущей вниз, на первый этаж, где в маленькой комнатке жила няня.

- Голубь мой сизокрылый, - торопилась старая женщина по крутой лестнице вверх. – Скорей ко мне.

Няня протянула вперед руки, и в них нырнул Николенька. Прижался к тёплой груди няни.

- Да что с тобой? Али опять нехороший сон приснился?

Николенька никак не переведёт дыхание. Прижался к няне. Плечи вздрагивают, а руки, что обхватили шею женщины, подрагивают.

- Ну, ну, уж скоро с меня будешь, а всё снов пугаешься. Мудрёное ли дело приспать лихоманку какую.

Двери в комнаты девочек закрылись. Они белые, высокие, открывались и закрывались без скрипа, будто по щучьему велению. А в Николенькину комнату дверь настежь. На диванчике, что примостился к правой стене, подушка смята, одеяльце пуховое на полу валяется.

- Ты смотри-ка, что вытворял во сне-то, - усаживает в кресло няня Николеньку. – Будто и взаправду лешак какой приснился.

- Не лешак. Меня на Покровке кучер чуть кнутом не отхлестал.

Николенька, а это было видно по его вздрагивающим ресницам и побелевшим губам, всё ещё никак не приходил в себя. Он ещё был там, в отголосках утреннего сна. Хоть и говорят, утренний сон короток, а вот поди ж ты, не отпускает мальчика.

- Да ты расскажи, что с тобой сотворилось.

Няня Наталья Осиповна поправила простынь на диване. Подняла с пола подушку, расправила уголки и положила на постель. Легонько подошла к мальчику, так же легонько, будто перышко, подхватила Николеньку, поднесла к образам и перекрестилась:

- Заступница Божья Матушка, успокой сердечко раба твоего Николеньки.

Вслед за няней перекрестился Николенька и ткнулся носом в шею старушки. От неё, как всегда, пахло крапивным настоем, ладаном и вызревшим тестом.

- Ну, поведай, что же с тобой такое на Покровской-то приключилось?

Няня поправила подушку, подтолкнула её с обеих сторон, и голова Николеньки уютно легла на мягкое пёрышко. Под самое горлышко подтянула одеяльце, высвободив наружу руки, и присела рядом, совсем-совсем с краюшку.

- Идём мы будто с матушкой по улице. Люди кругом, снуют туда-сюда. Оглянулся – мамы нет. Я в одну сторону – нет. Я в другую – и там её нет. И вдруг сидит передо мной человек. Одежда на нём рваная. Сам весь бородой заросший, а глаза большие и в слезах. Он ничего не говорит, а только руку тянет в мою сторону. Но я слышу, что он у меня милостыню просит.

Мне его нисколечко не жалко. Мало ли таких на Покровке каждый день, особенно в праздники. Ну, вот ни капельки мне его не жалко. Что, говорю, есть ты хочешь? Мне нечего тебе дать. И так мне весело стало, что я громко, во весь голос, рассмеялся.

А мужик на меня смотрит. Горько глядит. Он не упрекает меня, а только слёз больше из глаз появляется.

Стою я перед ним и ещё громче смеюсь, и в это время подлетает пролетка. Кучер вожжи потянул, лошадь аж взвилась надо мной, и засвистел кнут перед моими глазами.

Не смей смеяться над бедным. Нет, не так он сказал. Он прокричал: над обездоленным. И так посмотрел, что страх меня всего пронзил, прямо насквозь. Няня, я так испугался. Вскочил и побежал к тебе.

- У нас под Лукояновым, когда я ещё молодая была, девчушкой совсем, по домам старушка ходила. Жила подаяниями. Кто какой кусок подаст, тем и питалась. Как вечер наступал, стучалась по очереди то в один дом, то в другой – ночевать-то надо было где-то, не на улице же оставаться. Ладно летом, а зимой как? Придёт, бывало, на приступок у печки примостится и сидит тихонько. Выжидает: оставят хозяева или проводят на улицу? Никто не выгонял. Свои семьи большие, самим порой есть нечего, а всегда за стол приглашали.

Я однажды и говорю отцу:

- Батюшка, как надоела эта старуха. Придёт, и будто у нас теснее становится. Может, запрём дверь?

Отец тогда ни слова не сказал, а дед, он уж совсем к тому времени старый стал, тихонько так откликнулся:

- Сидит нищий у дороги, милостыню просит. Проходит молодка мимо, будто и не видит просящего. Идёт мужик на сенокос. Остановился, кошель на траву поставил, и всё, что припас себе на обед, всё нищему отдал. А тот принял милостыню, встал и в ноги мужику поклонился. Когда с поклона распрямился, глядит косец, а перед ним сам Господь стоит и в ноги кланяется. Кто знает, в каком образе Он к нам приходит. Можа, старушка-нищенка и есть Образ Божий?

Няня отчего-то вздохнула глубоко и Николенькину правую ручку поцеловала.

- Матушка у тебя заступница такая. Батюшка какой тяжёлый крест несёт – каждый день в храме за нас, людей, молится и службы свершает. Да ты подумай, какой фамилией тебя природа надарила: Добролюбов, - няня подумала чуток и по слогам повторила, - Доб-ро-лю-бов. Какие слова-то в неё сложила: добро да любовь. Ты уж, сынок мой сердечный, не подведи имени своего.

12 Следующая ⇒