У МЕНЯ РУКИ ЕСТЬ…»

«У МЕНЯ РУКИ ЕСТЬ…»

Через некоторое время снова вызвали в штаб дивизии: у вас уже опыт есть, пойдете во вновь создаваемую 51-ю штрафную роту. Что тут поделаешь, придется…

Дело, вроде, привычное, но на этот раз контингент другой – воры ростовские, астраханские, одесские. Здоровые мужики лет по тридцать и старше. Все синие от тюремных наколок. Ну прямо картинные галереи: «перстни» на пальцах, кресты на всю спину… У одного, стыдно сказать, даже на том самом месте похабная картина наколота.

О прошлой жизни вчерашние зэки говорили без стеснения. Один (культурный такой), назначенный в санитары к Искандярову, сразу сказал: «Я медвежатником был, замки у сейфов ломал». И сразу же последовало чисто деловое предложение: «Ты, лейтенант, меня отпусти, а через три дня я твоих родителей озолочу». Воры, что тут еще скажешь.

В числе штрафников было даже два интеллигента: инженер, который вовремя не успел в своем городе водопровод починить, и начальник одной их исправительных колоний (странно, что его еще в поезде не зарезали). У инженера, когда он задремал на солнцепеке, ростовский вор по фамилии Бондаренко снял с руки часы и принес их Искандярову:

– Лейтенант, мы видели, у тебя часов нет. Бери вот, носи.

– Да ты что, сдурел, отнеси их обратно!

– Хоть убей, обратно не понесу.

И этот случай был далеко не последним. Другой штрафник-санитар принес Искандярову белый врачебный халат, стетоскоп и новые валенки. Бери, мол, лейтенант, по случаю достались. А он оказывается, их в медсанбате спёр. Когда по этому поводу в роту позвонили, Хайдар не сдержался, схватил один из подаренных валенков и начал охаживать «дарителя» по чему попало:

– Ты, скотина, ты что мне принес?! Неси немедленно все обратно.

– Слышь, лейтенант, ты хоть меня убей, хоть расстреляй, но обратно я ничего не понесу. Я – вор, это мне в падлу.

А расстреливали, надо сказать, в штрафной роте безо всяких. Офицер из особого отдела – «особняк», надзиравший за штрафниками, имел здесь полную власть. К примеру, один из солдат отказался идти на пост. Его уговаривать начали, а он ни в какую: «Не пойду и всё тут!» День с ним валандались, два… а на третий построили роту, вышел вперед ротный с «особняком», зачитали приказ о приговоре к высшей мере, потом скомандовали: такой-то, выйти из строя. С того сразу же весь блатной гонор слетел, завизжал «Нет, нет, я больше не буду, не расстреливайте!!!» И упирается… Ротный дело своё туго знал, назвал по фамилиям двух таких же «отказников».

– Вывести осужденного из строя.

Те намек поняли: сегодня его, завтра их. Потащили,.. а невдалеке уже могила выкопана…

Долго ротный с «особняком» спорили – кому из них провинившегося в расход вывести. Спор выиграл ротный.

Еще один попал под суд за самострел – руку через шапку, набитую землей, прострелил. Никто его не арестовывал, просто перед построением поставили отдельно. «Особняк» зачитал приговор, без лишних слов вынул из кобуры ТТ и влепил тому пулю в затылок. В упор. А наутро позвонил в дивизию и доложил: «Батя, я тут одного шлепнул».

Вообще зэки, они везде зэки. На передовой умудрялись мастерить из каких-то железок ножи. И рукояти не простые, а наборные, в три цвета – белый, черный и серый. Из чего?!! Кто его знает.

Вскоре, в 44-м году, началось наступление. Штрафников, как водится, погнали в самую мясорубку. Всех прелестей этих боев Искандяров не видел, находился чуть позади. Но вот навсегда в память врезалось, как к нему принесли того самого ростовского вора Бондаренко. Нога выше колена оторвана, кость торчит, лохмотья кровавого мяса висят… А он счастливый, улыбается, во всё горло блатную песню орет. Уж не тронулся ли умом от боли.

– Ты что, сдурел?!! У тебя же ноги нет.

А тот оскалился золотыми фиксами:

– Эх, лейтенант, что ты понимаешь? Ноги нет, зато руки остались. Я же вор, мне ноги ни к чему.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒