Глава 19 АКСЕЛЬРУЛЬФ СРЕДИ ГРЕТЦЕВ

Глава 19 АКСЕЛЬРУЛЬФ СРЕДИ ГРЕТЦЕВ

В «Аксельте и Туннель» есть момент, когда глубина материнских чувств и приоритетов подвергается испытанию. Аксельт хочет взять с собой своего юного сына Аксельрульфа в очередной поход против воюющих Гретцев. К этому времени парнишке исполняется всего шесть лет, и Туннель теряет рассудок оттого, что ее муж проявляет такое бессердечие.

— Da blott pattebarn! — восклицает она. — Он всего лишь ребенок!

Аксельт снисходительно спрашивает, чего она, собственно, опасается. Что Аксельрульф будет убит Гретцами? Если так, то ей следует помнить, что Гретцы всегда терпят поражение. Или, может, она боится, что солдатские разговоры и манеры слишком грубы для мальчика? В таком случае ей следует уважать здравомыслие своего мужа: мальчик будет надежно защищен от подобного.

— Dar ok ikke tu frygte! (Опасаться нечего!) — настаивает Аксельт.

Заливаясь краской, Туннель признается, чего она на самом деле опасается.

— Среди Гретцев ты возьмешь себе женщину, — говорит она, не глядя ему в глаза.

Это правда. Аксельт всегда берет себе женщину, когда побеждает в войне. Но он по-прежнему не понимает, в чем тут дело.

— Nettopp ub utuktig kvinna! — кричит он. — Nettop tu utukt… sla nek ub moder zu slim. (Всего лишь проклятую бабу! Только затем, чтобы стелить ее под себя… она же не станет ему матерью.)

Туннель не улавливает оттенков. Она боится, что юный Аксельрульф не сможет различить роли гретцкой женщины-подстилки и его собственной матери, что Туннель упадет в глазах сына из-за этой связи. С подстилкой.

— Utuk kvinnas! (Черт бы взял этих женщин!) — жалуется Аксельт своему старому отцу Таку.

— Utuk kvinnas urt moders! (Черт бы взял женщин и матерей!) — вторит ему Старый Так.

Но суть не в этом. Суть в том, что Аксельт оставляет Аксельрульфа дома с его матерью; он поступает так, как того хочет Туннель.

Таким образом — хотя и нельзя сказать, что он проникся сочувствием к «Теории неравенства материнства & гретцких женщин-подстилок» при чтении поэмы, — Богус был в некотором смысле заранее подготовлен к реакции Бигги на появление этой гретцкой шлюхи Тюльпен, то есть к ее заботе о чистоте Кольма.

Поскольку Трамперу было сложно уезжать из Нью-Йорка и поскольку визиты к Бигги и Кольму вызывали у всех чувство неловкости, особенно у Богуса, Бигги в виде исключения позволила Кольму поездку в Нью-Йорк, при условии: «Эта девица, с которой ты живешь… Бюль Пен, кажется, так ее зовут? В той квартире, где ты намерен держать Кольма… одним словом, Богус, я хочу сказать, что ты не должен показывать перед мальчиком свою близость с ней. В конце концов, он еще помнит, когда ты спал со мной…»

— Господи, Биг, — возразил ей по телефону Трампер, — он помнит, как я спал с тобой, конечно, а как насчет Коута, Биг? Как насчет него, а?

— Ты же понимаешь, что мне не следует посылать Кольма в Нью-Йорк, — заявила Бигги. — Пожалуйста, постарайся понять, что я имею в виду. Он живет со мной, ты же понимаешь…

Трампер понимал.

Приготовления были крайне изматывающими. Действовало на нервы постоянное сравнивание часов, бесконечное повторение номера рейса. Были проблемы с получением согласия от авиакомпании взять на борт самолета пятилетнего мальчика без сопровождения взрослых (Бигги пришлось солгать, что ему шесть); его взяли при условии, что по прибытии его обязательно встретят, что самолет не будет переполнен, что ребенок спокойный и на высоте в двадцать тысяч футов с ним не случится истерика. А что, если его тошнит?

Трампер, дергаясь, стоял рядом с Тюльпен у засаленной стойки наблюдения в Ла-Гуардиа. Была ранняя весна — прекрасная погода, может, день был хорош даже там, где находился Кольм: на высоте двадцать тысяч футов над Манхэттеном? И все же воздух над Ла-Гуардиа напоминал гигантский концентрированный бздех.

— Бедный ребенок, наверное, он страшно напуган, — пробормотал Трампер. — Один-одинешенек в самолете, кружит и кружит над Нью-Йорком. Он никогда раньше не бывал в городе. Господи, он ведь даже не летал на самолете до этого.

Но тут Трампер ошибался. Когда Бигги и Кольм покинули Айову, они летели самолетом, и Кольму весь полет от начала до конца ужасно понравился.

Однако самолеты не сходились во взглядах с Трампером.

— Ты только посмотри, как они кружат, — заметил он Тюльпен. — Должно быть, не меньше пятидесяти проклятых железяк застряли в воздухе и ждут свободного места для посадки.

Несмотря на то что вообразить подобное было несложно, но в этот день ничего такого не было; Трампер наблюдал за эскадрильей военных реактивных самолетов.

Самолет Кольма приземлился на десять минут раньше. К счастью, Тюльпен заметила, как он сел, пока Трампер продолжал восхищаться реактивными красавцами. Она также расслышала номер рейса и выхода для встречающих.

Трампер уже оплакивал Кольма, как если бы его самолет потерпел крушение.

— Я не должен был позволять ему лететь, — причитал он. — Мне нужно было занять машину и забрать мальчика прямо от дверей дома!

Увлекая за собой убивающегося Трампера, Тюльпен привела его к выходу как раз вовремя.

— Никогда себе этого не прощу, — бубнил Трампер. — Это был чистой воды эгоизм. Мне не хотелось вести машину так далеко. Кроме того, я не хотел встречаться с Бигги.

Тюльпен скользила взглядом по толпе пассажиров. Ребенок был один, он держал за руку стюардессу. Голова мальчика доходила ей до груди, он выглядел совершенно спокойным среди этой разношерстной толпы; казалось, будто стюардесса держала его за руку лишь потому, что ей этого хотелось или она в этом нуждалась — он просто не возражал. Он был красивым мальчиком, с чудесной кожей, как у матери, но только более темной, с прямыми чертами, как у отца. На нем были спортивные ботинки, отличная туристическая пара на толстой подошве и нарядный тирольский жакет из шерсти поверх новой белой рубашки. Стюардесса держала в руках его рюкзак.

— Трампер, — произнесла Тюльпен, указывая на мальчика. Но Трампер смотрел совсем в другую сторону. Тут ребенок заметил Богуса: он выпустил руку стюардессы, попросил рюкзак и указал ей на своего отца, который теперь проделывал пируэты, глядя куда угодно, только не в нужном направлении. Тюльпен пришлось насильно повернуть его туда, где Кольм.

— Кольм! — закричал Богус.

После того как он схватил ребенка в охапку и подбросил вверх, до него дошло, что Кольм за последнее время сильно подрос и, вероятно, ему не нравится, когда его подбрасывают, по крайней мере на публике. Всему этому он предпочел бы рукопожатие. Трампер опустил его и пожал сыну руку.

— Bay! — воскликнул Трампер, скаля зубы как полоумный.

— Меня посадили рядом с пилотом, — сообщил Кольм.

— Bay! — снова воскликнул Богус, вроде как недоверчиво. Он разглядывал австрийский костюмчик Кольма, думая о том, что Бигги хотелось, чтобы их сын всех умилял, — для этого она разодела бедного мальчика, как экспонат австрийского туристического агентства. Богус позабыл, что он прихватил с собой целый рюкзак экипировки для Кольма, включая и сам рюкзак.

— Мистер Трампер? — вежливо обратилась к нему стюардесса, исполненная достоинства. — Так это твой папа? — спросила она Кольма. Богус затаил дыхание, в ожидании признания этого Кольмом.

— Угу, — буркнул Кольм.

— Угу, УГУ> — повторял Трампер на всем пути от терминала.

Тюльпен несла рюкзак Кольма и наблюдала за ними обоими, пораженная странной походкой Кольма, унаследованной им от Богуса.

Богус спросил у Кольма, что он видел в кабине пилота.

— Там было много приборов, — сообщил ему Кольм.

В такси Богус не умолкая болтал о большом количестве машин. Кольм когда-нибудь видел столько? Он когда-нибудь нюхал такой плохой воздух? Тюльпен прикусила губу, держа на коленях рюкзак Кольма. Она чуть не плакала — Богус даже не представил ее сыну.

Об этом он вспомнил в квартире Тюльпен. Кольм пришел в восторг от рыбок и черепах. Как их зовут? Кто их нашел? Тогда Богус и вспомнил о Тюльпен и о том, как она волновалась из-за приезда ребенка. Она хотела знать: что едят пятилетние мальчики? Что им нравится делать? Насколько они большие? Где спят? Неожиданно до Богуса дошло, как этот визит важен для нее, и это его отрезвило. Почти так же страстно, как он хотел нравиться Кольму, ему хотелось, чтобы сыну понравилась Тюльпен.

— Прости меня, прости, — прошептал он ей на кухне. Она готовила еду для черепах, чтобы Кольм мог покормить их.

— О, все в порядке, все в порядке, — улыбнулась Тюльпен. — Он чудесный ребенок, Трампер. Разве он не чудо?

— Да, — прошептал Богус, затем он вернулся к Кольму, который наблюдал за черепахами.

— Они живут в пресной воде, да? — спросил Кольм.

Трампер не знал.

— Да, — вмешалась Тюльпен. — Ты когда-нибудь видел черепах в океане?

— Угу, один раз, — оживился Кольм. — Коут поймал ее, вот такую большую! — И Кольм развел руки.

«Слишком широко, — подумал Трампер, — для любой черепахи, которую мог бы поймать Коут в округе Джорджтауна, просто Кольм сильно преувеличил».

— Нам приходилось менять ей воду каждый день. Морскую воду — соленую. Она бы умерла в такой, — заглядывая в искусно оснащенные резервуары Тюльпен, сообщил Кольм. — А эти черепахи, — его голос дрогнул от сделанного им открытия, — они бы умерли в моем аквариуме дома, да?

— Да, — подтвердила Тюльпен.

Кольм переключил свое внимание на рыб.

— У меня было несколько миног, но они умерли. У меня теперь нет рыб. — Он внимательно разглядывал их яркую окраску.

— Знаешь что, — сказала ему Тюльпен, — ты можешь выбрать ту, которая тебе больше всех понравилась, и, когда поедешь домой, возьмешь ее с собой. У меня есть маленькая баночка, в которой можно перевозить рыбку.

— Правда?

— Ну да, — заверила его Тюльпен. — Они едят особый корм, и я тебе дам немного с собой. А когда ты приедешь домой, тебе нужно будет раздобыть для нее аквариум с маленькими трубочками, которые обогащают воду воздухом… — И она принялась показывать ему приспособление на одном из своих аквариумов, но Кольм перебил ее.

— Коут может сделать такой, — заявил он. — Он уже сделал один для моей черепахи.

— Очень хорошо, — сказала Тюльпен. Она наблюдала за тем, как Трампер ретировался в ванную. — Тогда к твоей черепахе прибавится еще и рыбка.

— Ага, — откликнулся Кольм, радостно кивая и глядя на нее. — Но только в другой воде, да? Рыбка должна жить в пресной воде, не в соленой, правда? — Он был очень дотошным маленьким мальчиком.

— Да, — подтвердила Тюльпен. Она прислушалась, как Богус в ванной спустил за собой воду.

Они сходили в Бронксский зоопарк: Кольм, Богус и Тюльпен, Ральф Пакер и Кент, вместе с киноаппаратурой стоимостью в две тысячи долларов. Пакер заснял Кольма и Богуса, когда они ехали на метро к Бронксу на том длинном, уродливом участке, что проходит над землей.

Кольм увидел белье, вывешенное из закопченных квартир в закопченных домах на противоположной стороне.

— А разве это белье не пачкается? — удивился он.

— Угу, — отозвался Богус. Ему очень хотелось сбросить с поезда Ральфа Пакера вместе с Кентом и их оборудованием на две тысячи долларов, предпочтительно с большой высоты. Но Тюльпен вела себя очень мило, и Кольму она явно нравилась. Разумеется, она прилагала для этого немало усилий, и все же оставалась достаточно естественной, чтобы Кольм чувствовал себя с ней как дома.

Но Кольм никогда не любил Ральфа. Даже когда был еще совсем маленьким и Ральф приходил к ним домой в Айове, Кольм не любил его. Когда камера начинала трещать не переставая, Кольм таращил глаза прямо в объектив до тех пор, пока Ральф не останавливал камеру и не опускал ее вниз. Затем Кольм притворялся равнодушным и отворачивался в сторону.

— Кольм? — прошептал Богус. — Как ты думаешь, Ральф жил бы в пресной или соленой воде? — Кольм хихикнул, потом зашептал на ухо Тюльпен, передавая ей то, что сказал Богус. Она улыбнулась и что-то сказала ему в ответ, и он тут же передал это Богусу. Камера заработала снова,

— Нефть, — прошептал Кольм.

— Что? — не понял Богус.

— Нефть! Ральф жил бы в нефти.

— Правильно! — воскликнул Трампер, бросая благодарный взгляд на Тюльпен.

— Правильно! — закричал Кольм. Заметив, что камера опять взялась за него, он снова заставил Ральфа Пакера опустить ее.

— Малыш все время пялится в камеру, — пробурчал Кент Ральфу.

С преувеличенным терпением Ральф наклонился к Кольму и улыбнулся.

— Эй, Кольм! — ласково сказал он. — Не смотри прямо в камеру, хорошо?

Кольм глянул на отца, словно ожидая указания, должен он слушаться Ральфа или нет.

— Нефть! — прошептал Богус.

— Нефть, — повторила Тюльпен, как припев. Затем она засмеялась, и Кольм залился смехом вместе с ней.

— Нефть, — припевал Кольм.

Кент выглядел сбитым с толку, но Ральф Пакер, который все же умел подмечать детали, отвел камеру в сторону.

А после зоопарка — беременных самок, линяющих зверей, всего этого охраняемого маленького королевства — и после бог знает скольких футов отснятой пленки, запечатлевшей не животных, а главных персонажей, Тюльпен, Богуса и Кольма, они бросили Ральфа и Кента вместе с их причиндалами на две тысячи долларов.

На самом деле Ральф никогда не расставался с камерой. Она болталась на его мощных плечах, словно револьвер в кобуре, но было видно, что это револьвер большого калибра и что он постоянно заряжен.

Тюльпен с Богусом водили Кольма на кукольное представление в Виллидж. Тюльпен знала все о подобных вещах: когда в кинотеатрах показывают детские фильмы, устраивают танцы и спектакли, дают оперы, симфонии и кукольные представления. Она знала обо всем этом, поскольку такие мероприятия интересовали ее больше, чем развлечения для взрослых, хотя по большей части они были просто ужасными.

Но Тюльпен всегда выбирала то, что надо. После кукольного спектакля они отправились подкрепиться в местечко под названием «Желтый ковбой», которое было украшено плакатами из старых вестернов. Кольму там страшно понравилось, и он уплетал за обе щеки. Потом он заснул прямо в такси. Богус настоял на такси, поскольку не хотел, чтобы мальчик видел ночное метро. На заднем сиденье Тюльпен и Богус едва не подрались, пытаясь решить, на чьих коленях лежать Кольму. Тюльпен уступила, позволив Трамперу взять ребенка себе, но положила свою руку на ногу Кольма.

— Я просто не могу от него оторваться, — прошептала она Трамперу. — Понимаешь, он твой, он часть тебя. — Трампер выглядел сконфуженным, но Тюльпен продолжила: — Я не знала, что так сильно люблю тебя, — сказала она Богусу и тихонько заплакала.

— Я тебя тоже очень люблю, — хрипло прошептал Богус, но не отважился взглянуть на нее.

— Давай родим ребенка, Трампер, — прошептала она. — Разве мы не можем?

— У меня есть ребенок, — мрачно ответил Трампер. Затем он скорчил гримасу, как если бы не мог вынести прозвучавшую в его голосе жалость к самому себе.

Она тоже не смогла.

— Ты, черт бы тебя побрал, законченный эгоист, — сказала она Богусу, сжимая ногу Кольма.

— Я тебя очень хорошо понимаю, и я тебя очень люблю, — ответил он. — Просто это, черт побери, страшный риск.

— Живи спокойно, Джек, — произнесла Тюльпен и выпустила ногу Колма.

Тюльпен восприняла просьбу Бигги не показывать Кольму близость их отношений более серьезно, чем Трампер. Она устроила Кольма на ночь в своей кровати, лицом к рыбкам и черепахам. Богус должен был спать с ним, если только он не забудется и не потянется обнимать ребенка среди ночи. Сама она спала на кушетке.

Трампер прислушивался к сладкому дыханию Кольма. Какие беззащитные лица у спящих детей!

Кольм проснулся в полутьме пред самым рассветом, плача и вздрагивая: он хныкал, что хочет пить, требовал, чтобы рыбы вели себя тихо, и жаловался, что сумасшедшая черепаха набросилась на него, затем снова заснул, прежде чем Тюльпен успела принести ему воды. Она не могла поверить, что ребенок, который был таким шустрым днем, мог так перепугаться ночью. Трампер объяснил ей, что это совершенно естественно, — некоторым детям снятся кошмары. Кольм всегда спал беспокойно, едва ли две ночи подряд обходились без плача, загадочного и необъяснимого.

— Это понятно, — сказал он Тюльпен, — если учитывать, с кем ребенок живет.

— Но кажется, ты говорил, что Бигги хорошо с ним обращается, — обеспокоенно произнесла Тюльпен. — И по твоим словам, Коут тоже. Ты имел в виду Коута?

— Я имел в виду себя, — вздохнул Трампер. — Да пошел он… этот Коут, — пробурчал он. — Этот замечательный человек…

Тюльпен также поразило то, насколько полностью просыпаются дети утром. Глядя в окно, Кольм вел беседу с самим собой, рассуждая, чем он хотел бы заняться, потом слонялся по кухне Тюльпен.

— Что было в йогурте? — фрукты.

— О, а я думал, это комки.

— Комки?

— Как в каше, — пояснил Кольм.

«Ага, — подумал Богус, — так, значит, Бигги не умеет варить кашу. Или, может, в этих комках повинен этот сверх меры талантливый Коут?»

Но потом Кольм завел разговор о музеях, интересуясь, есть ли музеи в Мэне. Да, корабельные, как сообщила Тюльпен. Здесь в Нью-Йорке есть музеи с картинами и скульптурами, и еще музеи истории и естествознания…

Они отвели его в музей с машинами. Именно этого он и хотел. У главного входа в музей высилось хитроумное сооружение гигантских размеров: груда шестеренок, рычагов, паровых свистков и стучащих палочек, высотой с трехэтажное здание и шириной с хороший амбар.

— Что оно делает? — спросил Кольм, застыв как громом пораженный перед этим чудовищем. Создавалось впечатление, что эта штуковина была сконструирована сама для себя.

— Я не знаю, — сказал Трампер.

— Я не думаю, что оно в самом деле что-то делает, — заметила Тюльпен.

— Это такой вид механизма, да? — спросил Кольм.

— Ну да, — сказал Трампер.

Там оказались сотни машин. Некоторые были изящными, некоторые мощными, некоторые можно было завести и остановить самому, некоторые походили на шумных убийц, а некоторые просто отдыхали, как огромные диковинные животные в зоопарке, которые постоянно спят.

В длинном тоннеле, ведущем из здания, Кольм остановился и потрогал стену рукой, ощутив вибрацию всех этих машин.

— Надо же, — произнес он, — их можно почувствовать.

Трампер ненавидел машины.

В другом музее показывали вестерн о B.C. Филдсе, так что они повели Кольма туда. Оба, мальчик и Трампер, радостно вскрикивали во время фильма, а Тюльпен мирно спала.

— Кажется, ей не понравился фильм, — прошептал Богус Кольму.

— Мне кажется, она просто устала, — прошептал в ответ Кольм. Немного помолчав, он добавил: — Почему она спит на кушетке?

Поспешив переменить тему разговора, Трампер сказал:

— Может, она нашла этот фильм не слишком веселым?

— Но он же веселый.

— Угу, — согласился Трампер.

— Знаешь что? — прошептал Кольм задумчиво. — Девчонки не очень любят смешные вещи.

— Не любят?

— Не-а. Мама не любит и… как ее зовут? — Он. ткнул пальцем в сторону Тюльпен.

— Тюльпен, — прошептал в ответ Трампер.

— Тюльпен, — повторил Кольм. — Она тоже не любит смешное.

— Ну…

— А ты любишь, и я тоже.

— Ну да, — прошептал Трампер. Он подумал, что мог бы слушать ребенка бесконечно.

— Коут тоже считает, что вещи бывают смешными, — продолжал Кольм, но с этого места Трампер перестал его слушать. Он смотрел, как B.C. Филдс везет наводящего ужас грабителя банка к дальнему концу дока, нависающего над озером. Филдс заявил грабителю: «Отсюда тебе придется брать лодку». Кольм прибегнул к уловке, засмеявшись так громко, что разбудил Тюльпен, но Трампер даже не смог заставить себя убедительно улыбнуться.

В последнюю ночь пребывания Кольма в Нью-Йорке Богусу Трамперу снился кошмарный сон про самолеты, и на этот раз уже Трампер разбудил Кольма и Тюльпен своими стонами.

Кольм, совершенно проснувшийся, засыпал их вопросами и принялся искать черепаху, которая могла наброситься на его отца. Но Тюльпен объяснила ему, что все в порядке; просто отцу приснился дурной сон.

— Со мной тоже бывает такое, — признался Кольм и с сочувствием посмотрел на Богуса.

Из-за этого кошмара Богус решил одолжить машину у Кента и отвезти Кольма обратно в Мэн.

— Но это же глупо, — возразила ему Бигги по телефону.

— Я хорошо вожу машину, — сказал Трампер.

— Я знаю, но это займет слишком много времени. Он может долететь до Портленда всего за час.

— Если только не свалится в океан, — упорствовал Богус.

Бигги вздохнула.

— Хорошо, — согласилась она. — Я поеду на машине до Портленда и встречу его там, так что тебе не придется сидеть за рулем до самого Джорджтауна.

«Ага! — подумал Трампер. — Что там такое в Джорджтауне, чего я не должен видеть?»

— Почему я не могу приехать в Джорджтаун? — спросил он.

— Господи, — вздохнула Бигги. — Конечно же ты можешь, если хочешь. Но я не думала, что ты хочешь. Я просто подумала, что раз мне все равно ехать в Портленд встречать самолет…

— Хорошо, пусть будет по-твоему.

— Нет, поступай по-своему, — возразила Биг-ги. — Вы хорошо провели время?

Но он поступил так, как хотела Бигги. Он одолжил у Кента его ужасную машину и довез Кольма до аэропорта в Портленде. Тюльпен приготовила им еду и купила замечательный контейнер для перевозки выбранной Кольмом рыбки — большой пурпурной вуалехвостки. Кольм не видел, как Тюльпен заплакала, обнимая его на прощание; она сердито одернула Трампера, когда тот попытался обнять ее на тротуаре.

Прежде чем они миновали границу штата Нью-; Йорк, Кольм обнаружил в грязном бардачке Кента машинку для скручивания сигарет и пять завалявшихся самокруток с марихуаной. Придя в ужас от мысли, что его может застукать полиция — да еще на глазах у мальчика, — Богус велел Кольму опорожнить содержимое бардачка в пакет для мусора, и, как только они оказались на дороге одни, он выбросил все это в окно.

Где-то уже в Массачусетсе до него дошло, что он выбросил все документы на машину и, вероятно, водительские права Кента; весь этот инструментарий будет найден вместе с именем и адресом Кента. От решил, что скажет Кенту, будто бардачок был взломан.

Трампер расслабился, ведя машину через Нью-Хэмпшир. Он выбрал более длинную дорогу вдоль побережья, чтобы растянуть последние минуты пребывания с Кольмом. Он думал о Бигги и о Коуте, и о том, что могла Бигги сказать Кольму о его отце и о девушке его отца. Но он не думал о ней плохо: иногда с грустью, но всегда по-доброму. Мысли о Бигги не были неприязненными.

— Тебе нравится жить в штате Мэн?

— Угу.

— Даже зимой? — удивился Трампер. — Чем можно заниматься на берегу океана в зимнее время?

— Гулять по снежному пляжу, — ответил Кольм. — И смотреть на шторм. А еще мы собираемся спустить лодку обратно на воду, когда я вернусь домой…

— О? — удивился Трампер. — Ты и мама? — Он нарочно сказал так, подводя Кольма к ответу.

— Нет, — возразил Кольм. — Я и Коут. Это лодка Коута.

— Тебе ведь нравится Коут, да?

— Угу.

— Ты хорошо провел время в Нью-Йорке? — умоляюще спросил Трампер.

— Угу.

— Мне тоже нравится Коут… и мама, — сказал Богус.

— И мне тоже, — кивнул Кольм. — А еще ты, — добавил он, — и эта… как ее зовут?

— Тюльпен.

— Угу, Тюльпен. Она мне тоже нравится, — заявил Кольм, — и ты, и мама, и Коут.

Ну вот вам и заключение. Он не мог бы сказать, что он чувствовал.

— Ты знаешь Даниэля Арбутнота? — неожиданно спросил Кольм.

— Нет, не знаю.

— Ну так вот, он мне не слишком нравится.

— Кто он такой?

— Да так, один мальчик из моей школы, — объяснил Кольм. — Он просто дурак.

В аэропорту Портленда Бигги спросила Трампера, не хочет ли он заехать в Джорджтаун, — до города оставался час езды, и он мог переночевать там. Коут будет рад увидеться с ним. Но Богус почувствовал, что на самом деле Бигги не хочет, чтобы он приезжал, да он и сам этого не хотел.

— Передай Коуту, что мне очень жаль, но я должен поскорее вернуться в Нью-Йорк, — сказал он. — Ральф горит от нетерпения заняться новым фильмом.

Бигги потупилась в землю.

— Кто главный герой? — спросила она, а когда Богус пристально посмотрел на нее, как бы спрашивая, откуда ей это известно, сказала: — Ральф заезжал к нам. Он прилетал на выходные и беседовал с Коутом. — Она пожала плечами. — Я не возражаю, Богус, — сказала она. — Я только не понимаю, зачем тебе понадобился фильм о… о чем? — добавила он* сердито. — Вот это я хотела бы знать.

— Ты же знаешь Ральфа, Биг. Я не думаю, что он сам ответит, о чем его фильмы…

— Ты знаешь, что он хотел переспать со мной? — спросила она. — И не раз, — добавила она, раздражаясь все сильней. — Господи, даже когда он приезжай на выходные, даже при Коуте и всех остальных.

Трампер только вздохнул.

— А эта девушка, — начала Бигги, и Трампер поднял на нее глаза. — Тюльпен?

— Да. — вмешался Кольм. — Тюльпен…

Они подвинулись к другому краю машины. Кольм был поглощен тем, что разворачивал покрытую фольгой и перевязанную лентой баночку с рыбкой.

— Так что насчет нее? — спросил Трампер.

— Знаешь, Ральф говорит, что она хорошая девушка, — произнесла Бигги. — Я хочу сказать, действительно очень хорошая.

— Да, хорошая.

— Знаешь, он хотел переспать и с ней, — выпалила Бигги. — Ты должен это знать… — Трампер хотел сказать, что Ральф уже спал с Тюльпен и что, быть может, он до сих пор жалеет, что больше не спит с ней, но промолчал; он лишь шевельнул губами, но ничего не сказал.

— Богус, — начала Бигги. — Только не говори, что тебе жаль. Хотя бы на этот раз не говори ничего такого. Ты всегда говоришь это.

— Но мне и вправду жаль, Биг.

— Не нужно, — сказала она ему. — Я очень счастлива, и Кольм тоже.

Он ей верил, но почему это так злило его? — А ты?

— Что?

— Ты счастлив?

Он думал, что да, что можно так сказать, но не стал отвечать.

— Мы отлично провели время, Кольм и я, — заявил он ей. — Мы ходили в зоопарк и на кукольное представление…

— И еще в музей, — добавил Кольм. Теперь он развернул банку и поднял ее, чтобы показать Бигги. Но рыбка плавала на поверхности.

— О, какая красивая! — восхитилась Бигги.

— Она умерла, — сказал Кольм; казалось, он не слишком удивился.

— Мы найдем тебе другую, — пообещал Трампер. — Ты можешь снова приехать к нам, — добавил он, не глядя на Бигги. — Ведь ты бы этого хотел?

— Угу.

— Или твой папа приедет навестить нас, — сказала Бигги.

— Там были еще желтая и красная, — сообщил Бигги Кольм. — И много разных черепах. Может, черепаха не умерла бы так быстро?

Неподалеку от них взлетел небольшой самолет, и Кольм наблюдал, как он поднимается в небо.

— Лучше бы я вернулся на самолете, — сказал °н с сожалением. — На самолете не так долго, как на машине, может, тогда бы рыбка не умерла.

Рыбоубийца Трампер едва удержался, чтобы не сказать: «Может, Великий Коут сумеет оживить ее?» Но на самом деле ему не хотелось говорить ничего такого; на самом деле он чувствовал себя настоящим дерьмом из-за того, что так подумал.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒