Глава девятая

Глава девятая

Костер разожгли перед палаткой, натянутой под огромной сосной. Когда они спали в палатке, всегда казалось, будто идет дождь, — сверху все время сыпались сосновые иглы. Напротив него, уставив глаза в огонь, сидел отец. Каждое лето они приезжали в эти лесистые места, расположенные на высоте в девять тысяч футов. Тут было много озер. Днем ловили рыбу, а ночью, когда они спали, в ушах отдавался неумолчный рев водопадов, соединявших озера.

С тех пор как ему исполнилось семь лет, они бывали здесь каждый год. Теперь ему было уже пятнадцать, а назавтра он ожидал прибытия Билла Харпера. Он сидел у костра, сквозь пламя смотрел на отца и все не решался сказать ему об этом очень важном для него событии. Завтра, впервые за все их поездки сюда, он пойдет на рыбалку не с отцом, а с кем-то другим. Прежде ему такое и в голову не приходило. Отец всегда предпочитал его общество обществу взрослых мужчин, а ему было приятнее с отцом, чем с ребятами. И вдруг такое дело: утром приедет Билл Харпер, и он хочет порыбалить именно с ним. Он знал — раньше или позже так случится. Но он также знал — тут что-то кончается. То есть и кончается, и начинается, и он все не мог додуматься, как же выложить это отцу.

Поэтому в конце концов он довольно небрежно проговорил, что, вот, мол, завтра приедет Билл Харпер и, я думаю, мы с ним пойдем вдвоем. Билл мало что смыслит в рыбной ловле, и мне хочется, если ты, конечно, не возражаешь, утром встать пораньше и вместе с ним отправиться на озеро.

С минуту отец молчал. А затем сказал — да, разумеется, пойди с ним, Джо. Немного погодя отец спросил, есть ли у Билла спиннинг. Нет, сказал он отцу, откуда же? Тогда ты возьми мой, а ему отдашь свой, предложил отец.

Вот так просто все и обошлось, но он понимал, как это важно. У отца был очень дорогой спиннинг, едва ли не единственная роскошь, которую он позволил себе за всю жизнь. На спиннинге были направляющие кольца с янтарными вкладками и красивыми шелковыми обмотками на лапках. Каждую весну отец отправлял свою драгоценность в Колорадо-Спрингс к какому-то специалисту по этой части. Мастер тщательно соскребал с удилища старый лак, наносил новый, заменял обмотки лапок, и спиннинг возвращался домой, сверкая как новенький. Отец ничем так не дорожил. У него подкатил ком к горлу при мысли, что ради товарища он бросает отца, а тот ему по собственной воле предлагает свой спиннинг.

Они улеглись на ложе, устроенном из густого слоя хвойных игл. Иглы приходилось разгребать — в выемке удобнее лежать на боку. Он долго не смыкал глаз, думал о завтрашнем дне, об отце, спавшем рядом. Наконец и сам уснул. В шесть утра Билл Харпер приподнял клапан палатки и что-то прошептал. Он тихонько встал, протянул Биллу свой спиннинг, взял отцовский, и оба ушли, не разбудив отца.

В сумерках случилось непоправимое. Они сидели в лодке и ловили на блесну. Обе лески были выброшены. Он греб, а Билл сидел лицом к нему на корме и держал в каждой руке по удилищу. Было тихо-тихо, вода застыла, словно стекло. Они провели чудесный день, и теперь их слегка разморило. Когда рыба клюнула, раздался громкий треск разматывающейся катушки, удилище выскользнуло из рук Билла и исчезло под водой. Обезумев от волнения, они тщетно пытались выловить его. Это был отцовский спиннинг. Битый час они кружили вокруг да около, шарили в воде другим удилищем и веслами, хотя понимали полную бесполезность своих стараний. Чудесный отцовский спиннинг пропал навсегда.

Они причалили к берегу, почистили выловленную рыбу, потом пошли в магазин и взяли крепкого пива. Выпив по бутылке, еще некоторое время вполголоса продолжали разговор про спиннинг. Вскоре они расстались.

По пути к палатке, шагая под соснами по податливому перегною, вслушиваясь в шум горных стремнин и вглядываясь в звезды на небе, он думал об отце. У отца с матерью никогда не было много денег, и все-таки они умудрялись жить довольно прилично. У них был небольшой дом, построенный в глубине обширного продолговатого участка, неподалеку от городской окраины. Перед домом зеленел газон, а между газоном и тротуаром отец разбил огород. Со всего Шейл-Сити приходили люди полюбоваться на этот огород. Отец вставал в пять или в половине шестого и принимался за поливку. Под вечер, возвратясь с работы, он снова отправлялся на огород, ставший для него каким-то убежищем от накладных, от дурацких журнальных рассказов о молниеносных карьерах, от службы в магазине. Здесь отец чувствовал себя творцом, художником.

Сначала они посеяли латук, бобы, горох, морковь, лук, свеклу, редиску. Потом отец договорился с соседом, что присоединит его пустующий участок к своему. Сосед только обрадовался: он избавился от ежегодной возни с сорняками — каждую осень их приходилось сжигать. На новом участке отец взялся выращивать сладкую кукурузу, кабачки, мускусные дыни, арбузы и огурцы. Вокруг всего этого выросла густая изгородь из подсолнухов. Их головки достигали фута в поперечнике, а семечки были отличным кормом для кур. На небольшом клочке земли, где полдня господствовала тень, отец посадил ремонтантную клубнику. Она все время плодоносила, и с весны до осени в доме не переводились свежие ягоды.

На заднем дворе их дома в Шейл-Сити мать держала цыплят и кроликов, а Джонни ходил там за своими любимцами — карликовыми петушками и курочками бентамской породы. Два, а то и три раза в неделю к обеду подавалась жареная курица, и это не считалось роскошью. Зимой семья частенько угощалась тушеной курятиной с яблоками, запеченными в тесте, и картофелем с собственного огорода. Когда в разгар сезона несушки давали много яиц и их за бесценок продавали в местной лавке, мать брала яйца из курятника и складывала их в большие стеклянные банки. А зимой, когда яйца были дороги и куры не неслись, она спускалась в погреб и брала их оттуда, как говорится, бесплатно. В хозяйстве была корова, и мать взбивала масло, снимала пахтанье. На заднее крыльцо выставлялись миски с молоком. К утру оно затягивалось плотным слоем сливок, тяжелых, словно кожа. В жаркие летние дни крутили мороженое из собственных сливок, клубники, яиц. Покупался только лед.

На дальнем конце участка, полученного от соседа, отец поставил пасеку в шесть ульев, так что осенью у них всегда было вдоволь меду. Бывало, отец подойдет к ульям, вынет соты и пристально разглядывает ячейки. Если улей оказывался слабым, он разрушал все ячейки матки или даже обрывал ей крылышки, чтобы она не испортила весь рой.

Когда наступала зима, отец отправлялся на одну из соседних ферм и закупал свежее мясо — примерно четверть говяжьей туши и около половины свиной. Замороженное мясо подвешивалось на заднем крыльце, там оно сохраняло свежесть. Захотел полакомиться отбивной — пожалуйста, отпили или отрежь себе кусок. Получалось и вкуснее и несравненно дешевле, чем если покупать свинину в мясной лавке.

Осенью, неделя за неделей, мать консервировала фрукты. К концу, сезона погреб был сплошь заставлен. Спустишься вниз и, кроме больших стеклянных банок с яйцами, видишь глиняные горшки с абрикосовым вареньем, апельсиновым, малиновым и черничным джемом, яблочным желе, — все что душе угодно. Еще здесь были крутые яйца в свекольном соку, маринованные огурцы, соленые вишни и соус чили. В октябре в погреб спускали три или четыре тяжелых фруктовых кекса, черных и влажных, начиненных лимоном и орехами. Их обертывали мокрыми тряпками, ставили в самый прохладный угол и держали до рождества.

Всего этого у них было вдоволь, и все-таки отец был неудачником. Он не умел зарабатывать деньги. Иногда даже разговаривал об этом с матерью. Вот, дескать, один из здешних уехал в Калифорнию и нажился на скупке и продаже недвижимости. Другой тоже уехал, устроился на работу в большой обувной магазин, дослужился до управляющего и разбогател. Все, кто уезжали в Калифорнию, добивались своего. А отец, живший в Шейл-Сити, так и оставался неудачником.

Было трудно понять, почему отцу так крупно не везло. Он был добряк и честный человек. Его дети росли дружно, всегда у них была отличная еда, вкусная и обильная.

Обычно горожане такой еды вообще не видят. Даже богатые жители не имеют таких свежих и питательных овощей. Нет у них и такого отборного мяса. В городе его не достанешь ни за какие деньги. Обо всем надо заботиться самому. Отец так и делал, умудряясь получать со своих двух городских участков все вплоть до меда, который они намазывали на горячие бисквиты домашней выпечки. И все-таки отец был неудачник…

Он увидел палатку, выделявшуюся на горном склоне, словно белое облачко на темном небе, и снова подумал про спиннинг, и вдруг как-то сразу понял, почему его отец неудачник. Да, он обеспечивал свою семью, одевал их всех, кормил, заботился об их развлечениях. Все это так. Но он не мог бы купить себе новый спиннинг. Не было у него вещи дороже, и теперь, когда спиннинг пропал, он ни за что не сумеет раскошелиться на новый. Значит, он и впрямь неудачник.

Когда он вошел в палатку, отец спал. Он недолго глядел на него, потом вышел и нанизал свои рыбины на шпагат. Вернувшись в палатку, быстро разделся и улегся рядом с отцом. Тот спросонья пошевельнулся. Он знал, что ждать до завтра не годится. Надо сказать сразу. И он заговорил, но каким-то глуховатым голосом. Не от страха перед тем, что ему скажет отец. Просто он понимал — отец уже никогда не сможет купить себе такой роскошный спиннинг, как пропавший.

Папа, проговорил он, мы потеряли твой спиннинг. Рыба резко дернула, и спиннинг тут же ушел под воду. Мы и оглянуться не успели. Уж как мы старались его выловить, как шарили веслами, но все попусту. Так что спиннинга нет.

Минут пять, если не больше, отец не вымолвил ни слова. Потом медленно повернулся на своем ложе, и вдруг он почувствовал отцовскую ладонь на своей груди, ощутил его теплое, словно утешительное прикосновение. Что же, сказал отец, по-моему, такой пустяк, как спиннинг, не должен испортить нам радость последней поездки вдвоем.

Ответить на это было нечего, и он продолжал неподвижно лежать. Отцу было важнее, что вместе они больше ездить не будут.

С тех пор в летнее время он отправлялся в походы с ребятами вроде Билла Харпера, Глена Хогэна и других. А отец ловил рыбу со взрослыми знакомыми. Так уж получилось. Так должно было получиться. Но в ту ночь они еще были вдвоем и, как всегда, спали, уютно прижавшись друг к другу. Отец обнял его рукой, а он часто моргал и смахивал набегавшие слезы. И он, и отец потеряли все — и самих себя, и спиннинг впридачу.

Он проснулся с мыслями об отце и медсестре. Где она? Сколько он помнил себя, никогда еще он не был так одинок. Он тосковал по Шейл-Сити с его радостями. Он так тосковал! Почувствовать бы на себе хоть один взгляд, ощутить бы хоть вкус чего-то или запах, услышать бы хоть одно слово, которое вернуло бы ему Шейл-Сити, и отца, и мать, и сестер. Но он был так безнадежно отрезан от них, что, очутись они здесь, у этой постели, они все равно остались бы столь же далекими от него, как если бы находились где-то за десять тысяч миль.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒