Вадим Валерианович Кожинов 4 страница

Все это очень трудно показать наглядно и точно, речь идет о тончайших и к тому же таящихся в глубине поэтической реальности моментах. Повторю еще раз, что внутренний смысл начальной строки по-настоящему открывается, конечно, не сразу, а лишь после восприятия стихотворения в его целостности или даже на фоне всей поэзии Николая Рубцова. Но, войдя в атмосферу стихотворения (и поэзии в целом), мы схватываем и относительно самостоятельный смысл зачина. Тогда нам становится внятным тот особенный внутренний «язык», в котором органически слиты голос человека и голос мира. Сущность заключена не в объективном образе и не в субъективном, личном слове, а в глубинном движении, воплощающем со-бытие человека и мира:

Как далеко дороги пролегли!

Вполне понятно, что, характеризуя своеобразные зачины поэта, мы затронули лишь одно частное проявление сути дела (к тому же далеко не все стихи Николая Рубцова имеют подобные зачины). Но естественно было начать с «проблемы первой строки». Обратимся теперь к другим сторонам творчества поэта, в которых его суть выступит, надеюсь, более отчетливо и основательно.

***

В свое время Анатолий Передреев заметил, что в поэзии Николая Рубцова почти отсутствует цвет. Это, между прочим, явно согласуется с тем, что в стихах поэта, как уже говорилось, почти нет пейзажа (который чаще всего связан с цветом, с красками).

Да, в стихах Николая Рубцова крайне мало слов, обозначающих цвет¹. В большинстве его известнейших стихотворений вообще нет каких-либо «красок».

¹ Опять-таки прошу извинения за цифры, но очень уж они показательны. В двухстах с лишним разысканных до сих пор стихотворениях Рубцова слово «красный» встречается всего лишь четыре раза, «багряный» — шесть раз, «синий» — шесть, «голу бой» — пять, «золотой» — пять. Несколько чаще употребляются слова «зеленый» (десять раз) и «желтый» (двенадцать), но они выступают обычно лишь как простые приметы весенней или летней и осенней растительности («зеленая трава», «желтые листья»). Остальные «цветовые» слова встречаются у Рубцова всего лишь по одному разу: «багровый», «бурый», «алый», «оловянный», «малиновый», «седой», «рыжий», «гнедой», и более «экзотические» — «аспидный», «сиреневый», «бирюзовый», «лазурный»; «серебряно-янтарный». Следует отметить еще, что я имею в виду не только эпитеты, но и все формы «цветовых» слов (в подсчетах учтены, скажем, и такие слова, как «просинь», «зелень» и т. п.). Таким образом, в поэзии Рубцова в целом всего лишь около шестидесяти «цветовых» слов.

Но это еще не все. Подавляющее большинство «цветовых» слов выступают у Рубцова либо в устойчивых традиционных сочетаниях, где они в силу их привычности ощущаются очень слабо («синее небо», «небесные синие своды», «синие небеса», «просинь неба», «синенький платочек», «зеленый луг», «зеленые чащи», «зеленый пруд», «зеленая гора», «зеленый простор», «зеленая трава», «зеленеющие сады», «позеленевшая крыша», «зеленый дворик», «желтые листья», «желтые поля», «желтый листопад», «желтый куст», «желтеющая глина», «багряный лист», «багряная роща», «багряный лес» (дважды), «багряные ивы», «багряный садик», «голубое небо», «голубые небеса», «золотой пунш» и т. д.), либо не в цветовом, а в оценочном или «символическом» смысле («золотой сон», фольклорное «красное солнце», «голубые глаза вечности», «седой холм», «златогривый конь» и т. п.), либо, наконец, как обозначения вида, «сорта» явлений («красная смородина», «гнедой конь», «красное вино» и т. д.)¹.

Собственно цветовые (то есть действительно дающие ощущение цвета) детали в стихах Рубцова можно буквально сосчитать по пальцам («небо с прозеленью», «желтый рой» огней, «бурая листва», «оловянное небо», «малиновые перья» заката). И в целостности его поэзии эти цветовые мазки почти не заметны — их слишком мало.

Это отсутствие цвета, конечно же, не случайно. Я бы даже сказал, что как раз те очень немногие цветовые детали, которые все же есть в некоторых стихах Николая Рубцова, имеют случайный характер. Их могло бы и не быть, ибо поэт явно не ставил перед собой изобразительных задач.

Итак, цвет не играет сколько-нибудь существенной роли в поэзии Николая Рубцова, и в этом, между прочим, состоит одно из коренных ее отличий от поэзии Есенина, переполненной цветом. Но отсутствие цвета как бы возмещается пронизывающей рубцовскую поэзию стихией света.

Об этом верно и интересно написал Валерий Дементьев в своей работе «Предвечернее Николая Рубцова». Отметив, что «особенный отклик» находило у Рубцова еще в молодости высказывание Блока (из его статьи 1905 года «Слова и краски») — «Действие света и цвета освободительно. Оно улегчает душу, рождает прекрасную мысль», — критик пишет: «Освободительное действие света Рубцов ощущал с наибольшей полнотой и силой... в неуловимом, зыбком переходе «дня к ночи». Его «северные пейзажи»¹ характерны этим неуловимым скольжением солнечных лучей откуда-то с края земли. В таких предвечерних лучах все казалось таинственным, все приобретало двойственный — реальный и призрачный — вид.

¹ Отмечу, что в эти рубрики вошли почти две трети «цветовых» слов, встречающихся в стихах Рубцова.

Слава тебе, поднебесный,

Радостный, краткий покой!

Рубцов шел на поразительное обновление языка, чтобы передать свое переживание природы:

Когда заря смеркается и брезжит...

Обычно говорят «брезжит» утренняя заря или рассвет, однако поэт не нарушил смысловых норм родного языка, ибо «брезжит» — это одновременно и слабо светится, распространяет слабый свет. С таких слабо светящихся, люминесцентных красок начинаются многие стихи Николая Рубцова... Свет и цвет действительно «улегчили» душу поэта»².

Критик напрасно говорит здесь не только о свете, но и о цвете и красках, которые, как мы видели, не играют сколько-нибудь заметной роли в поэзии Николая Рубцова. Впрочем, Валерий Дементьев по сути дела размышляет именно и только о стихии света, об его зыбких, неуловимых переходах и скольжении, об его лучах, об его таинственном и двойственном воздействии. И это размышление схватывает очень существенную сторону поэтического мира Николая Рубцова.

¹ Пейзаж здесь, пожалуй, неточное слово; впрочем, как явствует из дальнейшего, критик имеет в виду не пейзаж, а нечто иное.

² «Москва», 1973, № 3, стр. 209, 214.

Валерий Дементьев метко говорит о поэте, что, если его «сокровенной мысли найти световой эквивалент, то им было предвечернее». Стоит только уточнить, что «световой эквивалент» своей «сокровенной мысли» нашел сам поэт: стихия предвечернего света в его творчестве во многом как раз и есть воплощение, поэтическое бытие этой сокровенной мысли.

Но вглядимся внимательнее в стихию света, живущую в поэзии Николая Рубцова. Мы видели, что в этой поэзии крайне мало слов, обозначающих цвет. Совершенно по-иному обстоит дело со словами, обозначающими свет, его различные оттенки и градации и, с другой стороны, словами, обозначающими отсутствие света, так сказать, «нуль-свет» («тьма», «тень», мрак» и т. п.).

Слово «свет» и другие слова этого корня (светлый, светить, светящийся, рассвет, просветленье, освещенный и т. п.) встречаются в стихах Николая Рубцова более ста раз. Но это далеко не все. Рубцов очень часто употребляет и слова, выступающие как своего рода синонимы слов «свет» и «светлый» — например, сияние, сияющий, блеск, блестеть, луч, лучистый, излучающий, сверканье, сверкать и т. д.

С другой стороны, почти столь же часто встречаются в стихах поэта слова, обозначающие отсутствие света — тьма, мрак, тень и различные производные от этих слов.

Далее, в стихах Рубцова много слов, обозначающих то или иное соотношение света и тьмы. Наиболее часто употребляется слово мгла (и производные от него); мгла — это, так сказать, уже не свет, но еще и не тьма. Сюда же относятся слова: сумерки (это также еще не «мрак»), тусклый, гаснущий, пасмурный, мутный, смутный, расплывчатый, мерцающий, мерцание, туманный, хмурый, неясный, полутьма, брезжит и т. п. — слова, означающие различные «степени», «меры» света и тьмы.

Нельзя не сказать и о том, что слова «белый» и «черный», которые многократно выступают в стихах Рубцова, чаще всего имеют не цветовое, а световое значение (поэтому я и не говорил о них при обсуждении роли цвета у Рубцова). Они предстают как варианты, синонимы слов «светлый» и «темный»:

...И черный дым летел за перевалы

К стоянкам светлых русских деревень.

Лошадь белая в поле темном...

...И не боится черных туч,

Идет себе в простой одежде

С душою, светлою, как луч...

И т. п.

Наконец, в этом проникнутом стихией света поэтическом мире чаще всего обретают чисто световое значение и такие слова, как солнце, заря, небо, луна, звезды, пламя, огонь, ясность, яркость, гореть и тем более эпитеты от этих корней — солнечный, лунный, звездный, небесный, пламенный, горящий, огнистый, огнеликий, огненный, яркий, ясный и т. д. и т. п. Даже слова, обозначающие время суток — день, ночь, утро, вечер, а также восход, закат и т. п., выступают в стихах Николая Рубцова главным образом в световом плане.

Можно с полным правом утверждать, что стихия света выступает так или иначе в каждом зрелом стихотворении Рубцова, а множество его вещей всецело основаны на этой стихии.

Вот, скажем, уже выписав три десятка характерных начальных строк из стихотворений поэта (см. выше, стр. 55—56), я заметил, что более трети из них несут в себе световое начало:

В горнице моей светло...

Окно, светящееся чуть...

Лошадь белая в поле темном...

Уже деревня вся в тени...

Меж болотных стволов красовался восток огнеликий...

Закатилось солнце за вагоны...

Ах, как светло роятся огоньки...

Потонула во тьме отдаленная пристань...

В этой деревне огни не погашены...

Все движется к темному устью...

Короткий день. А вечер долгий...

Эти зачины, вполне понятно, кладут печать на стихотворение в целом.

Приведу еще типичные световые зачины:

Светлый покой

Опустился с небес...

В потемневших лучах горизонта...

Как я подолгу слушал этот шум,

Когда во мгле горел закатный пламень!

Во мгле, по холмам суровым...

Когда заря

Смеркается и брезжит.

Когда за окном потемнело...

В черной бездне Большая Медведица

Так сверкает!...

Звезда полей во мгле заледенелой...

Когда душе моей

Сойдет успокоенье

С высоких, после гроз,

Немеркнущих небес...

Когда заря, светясь по сосняку,

Горит, горит, и лес уже не дремлет...

В полях сверкало.

Близилась гроза...

Мороз над звездочками светлыми...

Когда стою во мгле,

Душе покоя нет...

Кто-то стонет на темном кладбище...

Над горной долиной — мерцанье.

Над горной долиной — светло.

Он шел против снега во мраке...

Слава тебе, поднебесный

Радостный краткий покой...

Я забыл, что такое любовь,

И под лунным над городом светом...

Вода недвижнее стекла.

И в глубине ее светло...

И т. д.

Итак, поэтический мир Николая Рубцова буквально переполнен световыми деталями. Невозможно предположить, что это произошло случайно. Подчас стихия света нагнетается с такой интенсивностью, которая свидетельствует об осознанной воле поэта:

...Светлыми звездами нежно украшена

Тихая зимняя ночь.

Светятся тихие, светятся чудные...

...И озаряемый луною,

Светился тихо край родной.

Светился сад, светилось поле...

...Светит лампа в избе укромной,

Освещая осенний мрак...

...Меж тем рассветало.

И вдруг, озаряя ухабы,

Взлетел раскаленный

Светящийся солнечный шар...

Светлый покой опустился с небес

И посетил мою душу!

Светлый покой, простираясь окрест,

Воды объемлет и сушу...

О этот светлый покой-чародей!..

С другой стороны, в стихах нередки подобные же нагнетания тьмы, отсутствия света, так сказать, нуль-света :

...Ночь придет — родимая окрестность,

Словно в омут, канет в темноту.

Темнота, забытость, неизвестность...

Печальная Вологда дремлет

На темной печальной земле,

И люди окраины древней

Тревожно проходят во мгле...

И сдержанный говор печален

На темном печальном крыльце...

На темном разъезде разлуки

И в темном прощальном авто...

...И, поднимаясь в гаснущей дали,

Весь ужас ночи, прямо за окошком

Как будто встанет вдруг из-под земли!

И так тревожно в час перед набегом

Кромешной тьмы без жизни и следа...

...И эта ночь со слякотью и тьмою,

И горький запах слякоти и тьмы...

Но в то же время было бы совершенно неправильно видеть в этом обилии или даже засилье световой стихии результат некоего сознательного задания. Необходимо строго различать осознанный «прием» и целеустремленную, но лишенную всякой нарочитости творческую волю поэта. В целом стихия света в поэтическом мире Николая Рубцова есть порождение творческой воли, а вовсе не произвольная прихоть.

Стихия света выступает как воплощение наиболее глубокой сути рубцовской поэзии, — притом как одно из основных, если не самое основное воплощение этой сути.

Уже говорилось, что поэзия Рубцова раскрывает то единство человека и мира, которое «невыразимо» на обычном языке. Стихия света как раз и является своего рода осуществлением этого единства, тем «материалом», или, если угодно, «языком», в котором свободно органически и равноправно сливаются «голоса» мира и человеческой души.

Стихия света уже сама по себе есть нечто такое, что в равной мере свойственно миру и человеческому духу. И слово «свет» обозначает душевное состояние столь же естественно, как, и состояние мира. В поэзии Рубцова, например:

Я вспоминаю, сердцем посветлев...

Душа, излучавшая свет...

С душою светлою, как луч...

Светлеет грусть...

И вот явилось просветленье

Моих простых вечерних дум...

От прежних чувств остался, охладев,

Спокойный свет...

Свет души свободно связывается со светом мира или даже переходит в него (и обратно):

...Надежды, скрытые в душе,

Светло восходят в день цветущий...

Светлый покой опустился с небес

И посетил мою душу!..

...Звездный небосвод

Полон светлых дум...

...И всей душой, которую не жаль

Всю потопить в таинственном и милом,

Овладевает светлая печаль,

Как лунный свет овладевает миром...

(здесь «светлая печаль» — своего рода синоним «лунного света»).

...Вдруг вспыхнут все огни эфира И льется в душу свет с небес...

Однако такое прямое, открытое соотнесение света мира и света души не очень характерно для поэзии Рубцова. Для нее типичны сложные и тонкие связи «внешнего» и «внутреннего» света и, в конечном счете, эти связи есть повсюду. Свет всегда объединяет, сливает воедино мир и человеческую душу, стирая границу между ними.

Это обусловлено, в частности, тем, что свет в поэтическом мире Николая Рубцова предстает как необычайно гибкая, богатая движением и оттенками, полная жизни стихия. И это наиболее существенно.

До сих пор я стремился показать, какую большую роль играет свет в поэзии Рубцова. Но само по себе это еще ничего не говорит об ее достоинствах, об ее художественной ценности. Любой версификатор способен перенасытить свои стихи световыми деталями. Важно не то, что в рубцовских стихах много света, но то, что свет выступает как живая, проникнутая смыслом поэтическая реальность.

Очень многообразны оттенки и, так сказать, градации света в поэзии Рубцова, — что отчетливо видно, например, в его световых эпитетах: 1) пламенный, раскаленный, огненный, огнистый, горящий, лучистый, излучающий; светящийся; озаряемый; сияющий; яркий ясный; 2) мерцающий, зыбкий, туманный, пасмурный, тусклый, гаснущий, смутный, расплывчатый, мглистый, мутный, сумрачный, хмурый, поблекший; 3) потемневший, мрачный, померкший, погаснувший, беспросветный, кромешный и многие другие.

Но дело не столько в многообразии, сколько в подвижности, гибкости этой световой гаммы, создающей живую жизнь света. Свет создает глубину поэтического мира. Цвет, например, предстает как поверхность, плоскость, которая непроницаема; между тем световой образ ведет взгляд вглубь, у него есть третье измерение. Наконец, свет в поэзии Николая Рубцова воспринимается не только в зрительном плане; он воспринимается как бы всем существом.

Все это определяет непосредственную эстетическую ценность стихии света в поэтическом мире Николая Рубцова. Кстати сказать, свет прямо осознается как ценность во многих стихах, — ценность одновременно и эстетическая, и нравственная.

Стихи о старике — своего рода носителе идеи добра — заканчиваются так:

...Идет себе в простой одежде,

С душою светлою, как луч.

Той же нотой завершаются стихи о «русском огоньке», чей «тихий свет» является как спасение:

...С доброй верою дружа,

Среди тревог великих и разбоя

Горишь, горишь, как добрая душа,

Горишь во мгле, и нет тебе покоя.

Характерны и строки о том времени, когда

...Чингисхана сумрачная тень

Над целым миром солнце затмевала,

И черный дым летел за перевалы,

К стоянкам светлых русских деревень...

Или такие строки:

...И страшно немного

Без света, без друга...

И, наконец, особенно содержательный образ:

...Когда душе моей

Земная веет святость

И полная река

Несет небесный свет...

Свет в поэзии Николая Рубцова — это душа мира и в то же время истинное содержание человеческой души, «святое» в ней. В стихии света мир и человеческая душа обретают единство, говорят на одном «языке».

Мне могут возразить, что контраст света и тьмы и их ценностное соотношение извечно существует в народном сознании, и Николай Рубцов, так сказать, не открыл здесь ничего нового. Да, поэт действительно исходит из народного мироощущения. Но он дал древней идее света новое и вполне своеобразное, глубоко личностное бытие.

Стихия света в его поэзии предстает как поэтическая реальность, в которой совершается сложная, многогранная и в то же время единая жизнь. Эта жизнь воспринимается не только, так сказать, зрительно, но и всей целостностью нашего восприятия, ибо в стихии света преодолевается граница мира и души, свет непосредственно переходит, переливается из мира в душу и обратно.

Стихия света создает ту внутреннюю, глубинную музыкальность рубцовской поэзии, которая, как уже говорилось, по-настоящему роднит ее с искусством музыки. Стихотворный ритм и звуковая стройность лишь подкрепляют, поддерживают живущую в глубине музыку поэзии Николая Рубцова, музыку, которая отчетливо слышна, скажем, в этих вот просквоженных стихией света строфах:

Летят журавли высоко,

Под куполом светлых небес,

И лодка, шурша осокой,

Плывет по каналу в лес.

И холодно так и чисто,

И светлый канал волнист,

И с дерева с легким свистом

Слетает прохладный лист.

И словно душа простая

Проносится в мире чудес,

Как птиц одиноких стая

Под куполом светлых небес...

Слово «светлый», вспыхивающее в каждой строфе, — это только открытые проявления световой стихии, которые побуждают «светиться» все остальное (так, несомненный оттенок светового смысла получают здесь не только дважды повторенные слова «купол небес», но и «высоко», «чисто», «душа простая» и даже «холодно», «волнист», «легкий», «прохладный», «проносится», «птиц одиноких стая» и т. д.).

Мы говорим об эстетической (и вместе с тем, конечно, нравственной) ценности света в поэзии Николая Рубцова. Но стихия света имеет в ней еще и художественно-образную ценность. Из света созидается своеобразный предметно-чувственный мир рубцовской поэзии. Поэзия Рубцова сравнима не с живописью, а с графикой. Она, так сказать, «черно-белая», и не случайно слова «черный» и «белый» употребляются в ней значительно чаще, чем обозначения других красок («синий», «красный», «зеленый» и т. п.). Это, собственно, и не краски, а крайние точки светотеневой гаммы. Ту же роль играет и слово «серый», встречающееся, впрочем, редко:

Много серой воды, много серого неба...

...Дождик знобящий и серый...

...И в затерянном сером краю...

Поэтическая графика Николая Рубцова чаще всего воплощает такие тонкие переливы светотени, что отсутствие цвета как бы полностью возмещается.

Искусствовед Н. А. Дмитриева метко писала о графике Михаила Врубеля: «Глаз Врубеля был настолько зорким и изощренным, что улавливал плоскости, на которые членится форма, ...даже в таких предметах, как, скажем, скомканная вуаль, или пелена снега с плавными перетеканиями поверхности, или внутренность перламутровой раковины... Ему удавалось графически, без помощи цвета, передавать переливы перламутра. «Эта удивительная игра переливов, — говорил художник, — заключается не в красках, а в сложности структуры раковины и в соотношениях светотени»¹. Нечто подобное можно сказать и о поэзии Николая Рубцова. Вот его стихи «Наступление ночи»:

Когда заря смеркается и брезжит,

Как будто тонет в смутной ночи,

И в гробовом затишье побережий

Скользят ее последние лучи,

Мне жаль ее. Вот-вот... еще немножко...

И, поднимаясь в гаснущей дали,

Весь ужас ночи прямо за окошком

Как будто встанет вдруг из-под земли!

И так тревожно в час перед набегом

Кромешной тьмы без жизни и следа,

Как будто солнце красное над снегом,

Огромное, погасло навсегда...

За исключением традиционного «солнца красного» здесь нет ни одной цветовой детали, но сложность и глубина световой реальности воссозданы так пластично, что мы видим это «наступление ночи» словно во всей его красочности.

Но это, строго говоря, вовсе не пейзаж, не «картина». Здесь воссоздай не некий «предмет», но движение, течение, или уж совсем точно — изменяющееся свечение. И цвет здесь не только был бы излишним; он, безусловно, помешал бы воссозданию изменчивого и уводящего в глубину движения света. Сейчас есть немало поэтов, которые в тех или иных отношениях близки к Николаю Рубцову, — либо в силу прямого воздействия его поэзии (а это воздействие очень власт-

¹ Н. Дмитриева. Изображение и слово. М., «Искусство», 1962, стр. 61. (Разрядка моя.— В. К,)

но), либо потому, что сложились в то же самое время, в той же художественной атмосфере. Однако в подавляющем большинстве случаев это чисто внешняя близость. Стихи почти всех «спутников» Рубцова — в сравнении с его стихами — внутренне статичны и плоски. Они лишены того глубинного струящегося свечения, той живой светящейся музыки, которая составляет самую суть рубцовской поэзии.

***

Мы сосредоточились на стихии света, но, как уже отмечалось, это только одно из воплощений существа поэзии Николая Рубцова (хотя, может быть, и самое основное). Большую роль играет в творчестве поэта и стихия ветра (так называется, между прочим, упомянутая в начале этой книжки превосходная статья Михаила Лобанова).

Вот «ветровые» зачины ряда стихотворений поэта (а зачины имеют особенно существенное значение):

Был вечер и зловещ и ветрен...

Стихи из дома гонят нас,

Как будто ветер воет, воет...

Лошадь белая в поле темном.

Воет ветер, бурлит овраг...

Осень кончилась. Сильный ветер

Заметает ее следы...

Когда в окно осенний ветер свищет

И вносит в жизнь смятенье и тоску...

В который раз меня приветил

Уютный древний Липин Бор,

Где только ветер, снежный ветер

Заводит с хвоей вечный спор...

Грустные мысли наводит порывистый ветер...

Наслаждаясь ветром резким,

Допоздна по вечерам

Я брожу, брожу по сельским

Белым в сумраке холмам...

Люблю ветер. Больше всего на свете.

Как воет ветер! Как стонет ветер!..¹

Ветер, не ветер — Иду из дома!..

Утром проснешься на чердаке,

Выглянешь — ветры свистят!..

Итак, дюжина стихотворений, у «истока» которых — ветер. Отмечу сразу же, что ветер, — а также его «братья» — буря, вьюга, метель, пурга, буран и т. п. — присутствуют во множестве стихотворений поэта; хотя и не столь повсеместно, как свет.

Движение ветра, то есть воздуха, воплощается в поэзии Рубцова столь же живо и пластично, как свет и его движение:

...Вихревыми холодными струями

Ветер движется, ходит вокруг...

...Незримый ветер, словно в невода,

Со всех сторон затягивает листья...

...Стоит береза старая, как Русь, —

И вся она как огненная буря,

Когда по ветру вытянутся ветви

И зашумят, охваченные дрожью...

Вот он и кончился, покой!

Взрывая снег, завыла вьюга...

Где вьюга полночным набегом

Поля заметает кругом...

Нередко слово «ветер» вообще не называется:

Это стихотворение целиком посвящено ветру.

Осень! Летит по дорогам

Осени стужа и стон...

И скрипят, не смолкая, ворота,

И дыхание близкой зимы

Все слышней с ледяного болота...

...И шум порывистых берез...

Кто-то стонет на темном кладбище,

Кто-то глухо стучится ко мне...

...Сад качается, стонут стропила...

...Видеть табор под бурою мглистой,

Видеть ливень, и грязь, и со свистом

Ворох листьев, летящий над ней...

И только слышно, как над полем

Негромко стонут провода...

Ветер сам по себе, как говорит поэт, «незрим»; движение воздуха наглядно воплощается в движении древесных ветвей и листьев, снега, дождя, осязается всем телесным существом (поразительной силы образ: «...Дыхание близкой зимы Все слышней с ледяного болота...») и, чаще всего, выражается в звуке (стон, вой, свист, шум деревьев, скрипенье ворот...). Ветер — это, пожалуй, основная звучащая природная сила в поэзии Рубцова:

...Что сам не можешь, то может ветер

Сказать о жизни на целом свете...

И т. п.

Уже из приведенных отрывков, надо думать, явствует, что стихия ветра играет столь большую роль в творчестве поэта не случайно. Ветер — так же как и свет — летучая, непрерывно движущаяся, изменчивая, «музыкальная» стихия. Поэтому он легко входит в основу, сердцевину рубцовской поэзии.

Известно древнее представление о четырех созидающих бытие стихиях, которые располагаются в такой последовательности: огонь, воздух, вода, земля. Свет — это одно из наиболее существенных проявлений огня, а ветер — воздуха. Вода, и в особенности земля (как твердое вещество, в пределе — камень) играют в поэзии Рубцова значительно меньшую роль, чем огонь (свет) и воздух (ветер)1.

Стихия ветра, как и света, воплощает в себе внутреннюю музыку поэзии Николая Рубцова. Но это, конечно, существенно иное начало. Стихия света раскрывается в творчестве поэта как сложное соотношение собственно света и, с другой стороны, тьмы. Стихия ветра едина, но в то же время многозначна, что явствует уже хотя бы из приведенных фрагментов: «...ветер свищет и вносит в жизнь смятенье и тоску»; «грустные мысли наводит порывистый ветер»; «был вечер и зловещ и ветрен», и вместе с тем: «Люблю ветер. Больше всего на свете»; «наслаждаясь ветром резким, допоздна по вечерам я брожу»...

Стихия ветра в поэзии Рубцова непосредственно связана с человеческой судьбой, точнее, с судьбой самого поэта (как стихия света с душой). Уже приводилась строфа о скитаниях по родной земле:

...Как будто ветер гнал меня по ней

По всей земле — по селам и столицам!

¹ Конечно, в поэзии Рубцова есть отдельные образы воды, но для поэта Вологодской земли (где более двухсот значительных рек и более шестисот озер) их неоправданно мало. Стихия воды царит, пожалуй, только в одном замечательном произведении — «Седьмые сутки дождь не умолкает...» При этом вода чаще всего появляется у Николая Рубцова как стихия, отражающая и вбирающая в себя свет: «Вода недвижнее стекла. И в глубине ее светло»; «Солнечный блеск... С нашей играет рекой»; «И полная река Несет небесный свет»; «Много серой воды, много серого неба...» и т. п.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 Следующая ⇒