Глава седьмая

Глава седьмая

Брат Жером твердо придерживался мнения, которое выражал весьма настойчиво и при всяком удобном случае: брат Павел непозволительно пренебрегает властью, данной ему над его юными подопечными — послушниками и учениками. Свой надзор за ними брат Павел предпочитал осуществлять в самой ненавязчивой форме, за исключением того времени, когда непосредственно занимался их обучением и наставлением. Однако в случае реальной необходимости, когда кто-либо из них и впрямь нуждался в нем, брат Павел был тут как тут. Такие же обыденные процедуры, как умывание, поведение за трапезой, отход ко сну и утренняя побудка были оставлены братом Павлом на добрую волю и здравый смысл своих подопечных. Однако брат Жером был твердо убежден, что мальчикам, которые не достигли шестнадцати лет, доверять ни в коем случае нельзя, да и после достижения этого вполне зрелого возраста в юношах куда больше от лукавого, нежели от ангелов. Поэтому брат Жером постоянно следил за юношами и без устали делал им замечания по поводу каждого их шага, словно именно он, а не брат Павел, был их наставником, причем усматривал в наказаниях куда больше пользы, нежели мог помыслить добросердечный брат Павел. Брату Жерому неизменно доставляло удовольствие при всяком удобном случае повторять, что не миновать им беды со столь слабохарактерным наставником.

Трое учеников и девятеро послушников в возрасте от девяти лет до семнадцати, это была уже достаточно многочисленная ватага, чтобы глядя на них за завтраком, кому-либо пришло в голову пересчитывать их и обнаружить, что одного мальчика не хватает. Разве что брат Жером, который пересчитывал мальчиков то и дело, рано или поздно мог бы обнаружить пропажу. А брат Павел их никогда не считал. И поскольку с утра он был занят на капитуле, а потом в этот день у него были свои дела, то утренние занятия он переложил на плечи старших послушников, что само по себе брат Жером считал фактом вопиющим и пагубно сказывающимся на дисциплине. В церкви мальчики стояли так тесно, что одним больше, одним меньше — было все едино. И вышло так, что отсутствие Ричарда наконец обнаружилось лишь далеко за полдень, когда брат Павел вновь собрал своих подопечных для дневных занятий в классе и разделил послушников и учеников.

Однако далеко не сразу брат Павел встревожился по-настоящему. Он подумал, что, наверное, мальчик просто потерял счет времени и где-то задерживается, и без всякого сомнения, вот-вот примчится на урок. Но время шло, а Ричард все не появлялся. Трое оставшихся учеников, когда брат Павел принялся их расспрашивать, переминались с ноги на ногу, неуверенно жались друг к другу, пожимали плечами и молча покачивали головами, избегая смотреть монаху в глаза. Самый младший мальчик выглядел каким-то особенно напуганным, но никто из них так ничего и не сказал, и брат Павел заключил, что Ричард просто отлынивает от уроков, а мальчики, зная об этом и осуждая его, тем не менее не хотят выдавать своего товарища. Брат Павел не стал прибегать к угрозам всяческими наказаниями за их молчание, что дало лишь новый повод для осуждения со стороны брата Жерома.

Брат Жером поощрял доносы. Брат же Павел в душе вполне одобрял подобную греховную «солидарность» тех, кто предпочитал навлечь на свою голову наказание, нежели пойти на предательство друзей. И он решил, что рано или поздно Ричарду самому придется понести наказание за свой проступок. Зато брат Павел строго пресекал всякие шалости на уроках и особенно не любил, когда списывают. Как бы то ни было, в итоге он обратил внимание, что самый младший из мальчиков что-то явно скрывает и что за его отказом отвечать стоит нечто большее, нежели у остальных его товарищей.

Отпустив мальчиков, брат Павел остановил Эдвина у выхода и воротил его ласково и очень осторожно.

— Поди-ка сюда, Эдвин.

Почуяв, что сейчас на их головы наверняка обрушатся все громы небесные и желая избежать первых ударов грозы, двое других мальчиков поспешили унести ноги. Эдвин же остановился, повернулся и нехотя побрел обратно, потупив очи и слегка приволакивая свою больную ногу. Он стоял перед братом Павлом, дрожа как осиновый лист. Колено его было перевязано, повязка немного сползла. Недолго думая, брат Павел развязал бинты и принялся делать перевязку заново.

— Эдвин, что ты знаешь о Ричарде? — спросил он. — Где он?

— Не знаю! — выдавил из себя мальчик и вдруг разрыдался.

— Ну рассказывай же! — ласково потребовал брат Павел и привлек Эдвина к себе, так что тот зарылся хлюпающим носом в его сутану. — Когда ты видел его в последний раз? Куда он ушел?

Эдвин всхлипывал и бормотал нечто неразборчивое в шерстяных складках одеяния брата Павла, покуда тот не извлек мальчика на свет божий и не посмотрел внимательно в его заплаканное лицо.

— Ну давай, расскажи мне все, что знаешь.

Перемежая слова со всхлипываниями и слезами, Эдвин поведал следующее:

— Это было вчера, после вечерни. Я видел, как Ричард оседлал своего пони и поехал в сторону Форгейта. Я думал, он скоро вернется, а он не вернулся… И мы испугались… Мы не хотели, чтобы его задержали, он был так встревожен… Мы молчали, мы думали, он вернется и никто не узнает…

— Ты хочешь сказать, что Ричард не ночевал нынче в аббатстве? — твердо потребовал ответа брат Павел. — Его нет со вчерашнего дня, а вы молчите?!

Последовал новый взрыв рыданий, после чего Эдвин, низко опустив голову, вынужден был признать свою вину.

— Это все, что вам известно? — строго спросил брат Павел. — Всем троим? А тебе не приходило в голову, что с Ричардом могло что-нибудь случиться? Что он попал в беду? Зачем ему по доброй воле ночевать неизвестно где? Малыш, почему ты мне сразу не сказал? Сколько времени мы потеряли! — Однако мальчик был уже настолько испуган, что монаху не оставалось ничего другого, как утешать и успокаивать его, хотя едва ли тот был достоин утешения. — А теперь скажи-ка, Ричард уехал верхом? После вечерни? Он не сказал, куда поехал?

Совершенно подавленный, Эдвин собрался с духом и выложил все без утайки:

— Он опоздал на вечерню. Он задержался у реки и не хотел возвращаться, а потом было уже поздно. Я думаю, он собирался тихонько присоединиться к нам при выходе из церкви, но там стоял брат Жером… Он разговаривал с тем человеком, которого…

Эдвин вновь принялся всхлипывать, вспоминая то, что ему вовсе не следовало бы видеть, — людей у ворот, которые принесли носилки, безжизненное тело с покрытой головой…

— Я ждал у дверей школы, — всхлипывал Эдвин, — и видел, как Ричард побежал в конюшню, вывел оттуда своего пони, провел его к воротам и уехал. Это все, что я знаю. Я думал, он скоро вернется, — жалобно вымолвил мальчик, — мы не хотели, чтобы ему попало…

Как бы то ни было, не желая Ричарду худого, мальчики сделали все возможное, чтобы у того было время попасть в такую беду, какая никоим образом не угрожала бы ему, пойди они на предательство. Погладив по голове своего подопечного, брат Павел немного успокоил его.

— Ты поступил очень плохо и очень глупо. И если тебе сейчас нехорошо, то ничуть не более, чем ты заслуживаешь. А теперь, готовься говорить правду и, дай бог, мы найдем Ричарда живым и здоровым. Ступай и приведи двух своих товарищей, и все трое ждите, пока вас не позовут.

Первым делом брат Павел поспешил с дурными новостями к приору Роберту, а затем к аббату, после чего отправился в конюшню, дабы лично удостовериться в том, что пони, которого леди Дионисия прислала внуку в качестве приманки, и впрямь нет на месте. В обители поднялась суматоха, все принялись искать пропавшего мальчика, — и на хозяйственном дворе, и в странноприимном доме, справедливо полагая, что тот вполне мог вернуться обратно и чего доброго попытаться скрыть факт своей самовольной отлучки. Провинившиеся мальчики, постояв пред грозными очами приора Роберта и получив свою порцию угроз, которые, впрочем, некому и некогда было исполнять, дрожали от страха и плакали от обиды, ибо их добрые намерения обернулись столь скверно. Однако первый шквал обвинений уже миновал, и мальчики стоически готовились понести грядущее наказание, а именно — остаться без ужина. Брату же Павлу некогда было утешать их, ибо в это время он занимался тем, что прочесывал местность вокруг мельницы и ближний край Форгейта.

Ранним вечером, в разгар этой самой суматохи в обитель вернулся Кадфаэль, который незадолго до этого расстался с Хью Берингаром. Как раз вечером стражники собирались прочесывать лес к западу от Эйтона, надеясь разыскать там пропавшего Гиацинта, который, возможно, был беглым Брандом. Шерифу, равно как и Кадфаэлю, не по душе была охота за беглым человеком. Вилланы часто убегали от своих хозяев и становились таким образом вне закона. Однако убийство есть убийство, и закон тут молчать никак не мог. Независимо от того, виновен он или нет, Гиацинта следовало найти. Спешиваясь у ворот, Кадфаэль был полон мыслей о пропавшем юноше, однако он увидел сновавших по всей обители братьев, занятых поисками совсем другого молодого человека. Покуда Кадфаэль с удивлением взирал на открывшееся ему зрелище, к нему подбежал запыхавшийся брат Павел и с надеждой в голосе спросил:

— Ты, кажется, был в лесу, Кадфаэль. Не слыхать ли там чего о Ричарде? Похоже, он сбежал домой…

— Вряд ли, — разумно заметил Кадфаэль. — Итон это последнее место, куда бы он сбежал. Зачем ему помогать своей бабушке? Неужели он и впрямь пропал?

— Его нет. Нет со вчерашнего вечера, но мы узнали об этом только час назад. — Брат Павел поведал всю эту историю Кадфаэлю, перемежая ее самообвинениями и упреками в свой адрес. — Это я виноват! Я пренебрег своим долгом, был слишком мягок и слишком доверял им… Но зачем ему понадобилось убегать? Ему же было тут хорошо… Ни с того ни с сего…

— Наверное, у него были на то свои причины, — заметил Кадфаэль, в задумчивости потирая пальцем переносицу. — Но чтобы домой? Нет, тут наверняка было нечто иное, нечто весьма срочное. Значит, говоришь, вчера после вечерни?

— Эдвин сказал мне, что Ричард задержался у реки и опоздал к вечерне. Поэтому ему пришлось дожидаться конца службы, чтобы смешаться с толпой детей, когда те будут выходить из храма. Но ничего у него не вышло, так как у входа стоял Жером, который хотел поговорить с Дрого Босье, тоже присутствовавшим на службе среди прочих наших гостей. А потом Эдвин видел, как Ричард побежал в конюшню и уехал на своем пони.

— Вот так-так! — воскликнул Кадфаэль, словно его осенило. — И где же Жером говорил с Босье, так что не заметил спрятавшегося мальчика? — Однако Кадфаэль не стал дожидаться ответа. — Впрочем, это и не важно. Нам известно, о чем говорили эти двое с глазу на глаз. Жером не хотел, чтобы кто-либо, кроме Босье, услышал его слова. Однако, похоже, не вышло. Знаешь, Павел, я пока оставлю тебя. Надо срочно догнать Хью Берингара. Он только что отправился на поиски одного пропавшего парня, так пусть заодно поищет и второго.

Кадфаэль догнал Хью Берингара уже у городских ворот. Услышав новость, тот резко натянул повод и в задумчивости посмотрел на монаха.

— Значит, вот оно как! — сказал он и присвистнул. — Но какое мальчику дело до парня, с которым он и словом-то едва ли перемолвился? Или у тебя есть основания полагать, что эти двое успели как-то снюхаться?

— Да нет. Но больно уж время совпадает. Нет сомнений, что Ричард подслушал беседу Жерома и Босье, и, похоже, именно это заставило его срочно уехать. И прежде чем Босье добрался до отшельника, Гиацинт как в воду канул.

— Его предупредил Ричард! — Хью сдвинул свои черные брови, размышляя. — Ты хочешь сказать, если я найду одного, то найду и другого?

— Нет, в этом я сильно сомневаюсь. Мальчик наверняка собирался вернуться в обитель еще до ночи, чтобы никто не заметил. Он не дурак, ему незачем убегать от нас. И тем больше у нас оснований тревожиться за него. Он наверняка вернулся бы, если бы ему не помешали. А может, он упал где-нибудь с пони и покалечился, или просто заблудился… Кое-кто считает, что Ричард подался домой, в Итон, но это почти невероятно. Никогда бы он не сделал этого.

Хью сразу уловил невысказанную вслух догадку Кадфаэля.

— Его могли увести в Итон силой! Наверняка так оно и было. Если кто-либо из людей леди Дионисии встретил мальчика в лесу, да еще одного, то он не упустил случая угодить своей хозяйке. Я, конечно, знаю кое-кого из итонской челяди, кто стоит на стороне Ричарда и не поддерживает его бабушку, однако таких раз-два и обчелся. Кадфаэль, дружище, — с чувством сказал Хью, — езжай-ка ты в монастырь, в свой сарайчик, а Итоном займусь я. Своих людей я уже выслал на поиски, поэтому в Итон поеду сам. Послушаем, что скажет старая леди. Если она не позволит мне искать Бранда в своем маноре, значит Ричард спрятан где-нибудь неподалеку. А тогда я переверну там все вверх дном! Если Ричард у нее, я привезу его завтра утром и передам с рук на руки брату Павлу, — пообещал Хью. — Даже хорошую порку, — усмехнулся он, — парню следует предпочесть женитьбе, уготованной ему бабушкой. По крайней мере, охать будет не всю оставшуюся жизнь.

Кадфаэль подумал, что у человека, который имел все основания благодарить судьбу за прекрасную супругу и мог гордиться своим сыном, едва ли был серьезный повод так дурно отзываться о браке. Хью направил своего коня в сторону крутого склона Вайля, но обернулся и, улыбаясь, бросил Кадфаэлю через плечо:

— Поезжай-ка лучше ко мне домой, извинись за меня перед Элин и составь ей компанию, покуда я занят делами в замке.

Перспектива посидеть часок в обществе Элин и поиграть с ее трехлетним сыном Жилем была весьма заманчивой, однако Кадфаэль решительно отказался.

— Нет уж, лучше я поеду обратно, — сказал он. — Мы проведем свои розыски в окрестностях Форгейта. Неизвестно, где Ричард на самом деле, и нельзя пропустить ни одного уголка. Однако бог в помощь тебе, Хью, я думаю, у тебя больше шансов на успех.

Отпустив повод, Кадфаэль направил свою лошадь через мост, обратно в обитель. Он пришел к выводу, что на сегодня наездился уже достаточно и что ему вовсе не помешает отдохнуть и обрести душевный покой за молитвой в стенах святого храма. Пусть Хью со своими людьми прочесывает лес. Что толку теперь тревожиться о том, где мальчик проведет эту ночь? Однако помолиться о нем совсем не помешает. Кадфаэль подумал, что утром он поедет проведать Эйлмунда и отвезет ему костыли, а заодно поглядит по сторонам. Он не очень рассчитывал на то, что, найдя одного из пропавших, удастся найти и второго, однако найти одного из них значило бы сделать существенный шаг в поисках второго.

Подле крыльца странноприимного дома стоял новоприбывший гость аббатства. Он с нескрываемым интересом наблюдал за все еще продолжающимися поисками Ричарда, которые, правда, уже не были такими суматошными, как вначале, но перешли в ту стадию, когда монахи ходили с угрюмым видом и тщательно обследовали каждый уголок в пределах монастырских стен. Особая группа монахов занималась поисками в Форгейте. Безмятежное спокойствие гостя, стоявшего посреди всей этой суматохи, было просто вызывающим, хотя сама по себе его внешность не привлекала особого внимания. Одет он был прилично, но скромно, — поношенные, однако на совесть сработанные сапоги, простая, добротная юбка чуть ниже колена, — то есть обычная одежда для путника. С равным успехом он мог оказаться преуспевающим купцом, разъезжающим с товаром своего господина, и небогатым дворянином, едущим по своей надобности. Кадфаэль сразу заметил приезжего, еще когда спешивался у ворот. К нему вышел страдающий одышкой привратник и тяжело плюхнулся на каменную скамью.

— Ну как, нашли? — спросил его Кадфаэль на всякий случай.

— Какое там! Откуда ему тут быть, когда он уехал на пони. Но они хотят сперва проверить здесь. Того и гляди начнут баграми в пруду орудовать. Совсем уже с ума сошли! Причем тут пруд, когда всем известно, что он верхом уехал через Форгейт! Да и не утонул бы он ни за что! Он отлично плавает. Нет, уж не знаю, в какую историю он попал, только нету его тут, хоть тресни! Но они не успокоятся, покуда не переворошат все сеновалы и навозные кучи на конюшне. Поторопись к себе в сарайчик, а то они и там перевернут все вверх дном!

— А кто это приехал, — спросил Кадфаэль привратника, указывая на неподвижную темную фигуру, маячившую подле странноприимного дома.

— Некто Рейф из Ковентри, сокольничий графа Варвика. Брат Дэнис сказал мне, что это Рейф приехал к Гвинеду за птенцами. Он уже четверть часа тут околачивается.

— Сперва я принял его за сына Босье, — признался Кадфаэль. — Но потом смотрю, он, пожалуй, староват для сына-то. Скорее в отцы ему годится.

— Я тоже поначалу принял его за сына Босье и сунулся было к нему с тем, чтобы сказать, мол, его тут ждут и прочее, но уж лучше бы этим вместо меня занимался приор Роберт.

— А мне нравится этот человек. Стоит себе ничтоже сумняшеся посреди всей этой суматохи и не задает вопросов, — сказал Кадфаэль, внимательно глядя на незнакомца. — Ну ладно, пойду, пожалуй, помогу этому господину расседлать коня и покажу ему конюшню. Наверняка он провел тяжелый день в дороге, да и я тоже.

Ведя коня через большой двор в конюшню, Кадфаэль подумал, что утром ему снова в дорогу и что, может, он и заблуждается, но проверить кое-что все-таки надо.

Он приблизился к тому месту, где стоял Рейф из Ковентри, который, погрузившись в собственные мысли, рассеянно наблюдал за происходящим. Услышав стук копыт по булыжнику, он повернулся и встретился взглядом с Кадфаэлем. Тот слегка улыбнулся и кивнул ему в знак приветствия. У незнакомца оказалось строгое, довольно-таки угрюмое лицо, открытый лоб, широкие скулы, коротко стриженая бородка, широко расставленные карие глаза, которые он время от времени прищуривал, словно, живя не в городе, привык вглядываться в расстояние.

— Ты что, брат, в конюшню? — спросил он Кадфаэля. — Проводи меня туда. Не то чтобы я не доверял вашим грумам, но своего коня люблю обихаживать сам.

— Я тоже, — тепло вымолвил Кадфаэль. — Так уж я привык. Как смолоду приучишься, так оно и пойдет.

Оба они были примерно одного роста и шли теперь шаг в шаг. Перед конюшней один из монастырских грумов обтирал стройного гнедого жеребца с белой звездочкой на лбу. За работой грум тихонько насвистывал.

— Ваш? — спросил Кадфаэль, с одобрением глядя на коня.

— Мой, — кивнул Рейф из Ковентри и взял тряпку из рук грума. — Спасибо, дружок! Теперь я сам. Куда его можно поставить? — Он пошел к стойлу, указанному грумом, и, внимательно его осмотрев, с удовлетворением кивнул головой. — Как я посмотрю, брат, у вас тут хорошая конюшня. Надеюсь, на меня не затаят обиду за то, что я сам хожу за своим конем? Ведь далеко не везде к путникам относятся как положено, да и сам ты говорил, что привычка есть привычка.

— Вы путешествуете в одиночку? — спросил Кадфаэль, расседлывая свою лошадь, но в то же время не спуская глаз с незнакомца.

Пояс Рейфа был явно предназначен для меча и кинжала. Наверняка он снял их вместе с плащом у себя в комнате в странноприимном доме. Однако сокольничий далеко не самая подходящая профессия для путешественника. У купца же наверняка был бы какой-нибудь здоровенный слуга-охранник, а то и двое. Ездить же в одиночку больше пристало воину, рассчитывающему в пути на свои собственные силы и оружие.

— Я спешу, — просто ответил Рейф. — Чем меньше спутников, тем лучше. Когда человек ни от кого не зависит, ему никто и не мешает.

— Издалека ли путь держите? — спросил Кадфаэль.

— Из Варвика.

Не больно-то разговорчивым и не особенно любопытным оказался этот сокольничий. А может, это все напускное? Видя, как ищут мальчика, он никого ни о чем не спросил, однако, заинтересовался, правда, в меру, конюшней и стоявшими там лошадьми. Даже закончив обихаживать своего жеребца, он не уходил и со знанием дела разглядывал других лошадей. Он прошел мимо мулов и рабочих лошадок, но задержался подле буланого жеребца Дрого Босье. Впрочем, это было вполне объяснимо для человека, знающего толк в лошадях, поскольку жеребец был и впрямь хорош и чистых кровей.

— Неужели монастырь может позволить себе держать такого жеребца? — удивился Рейф, ласково погладив коня и потрепав его за ухом. — Или это конь кого-либо из ваших гостей?

— Был, — коротко ответил Кадфаэль, решив пока придержать язык.

— Был? — удивился Рейф. — То есть как это?

Рейф мгновенно повернулся к монаху и с интересом поглядел на него.

— Его хозяин умер. Сейчас его тело лежит у нас в часовне.

Умершего старого монаха похоронили тем же утром, и Дрого теперь лежал в часовне один.

— А что это был за человек? Как он умер?

На этот раз сокольничий уже не был столь равнодушен и безразличен, он прямо-таки сыпал вопросами.

— Мы нашли его труп в лесу, в нескольких милях отсюда. Его ограбили, в спине была ножевая рана.

В эту минуту Кадфаэль и сам не понимал, зачем скрытничает, почему прямо не называет имени убитого. Если бы его собеседник спросил, что было бы вполне естественно, Кадфаэль наверняка ответил бы. Однако на этом вопросы кончились. Рейф выразил свое сочувствие по поводу опасностей, грозящих одинокому путнику в лесах пограничных графств, после чего закрыл низкую дверцу стойла, где стоял его конь.

— Я учту это. А вообще-то либо держи оружие наготове, либо езжай по тракту. — Он отряхнул ладони и направился к выходу из конюшни. — Ну я пойду готовиться к ужину.

Рейф неторопливо вышел наружу, однако направился он вовсе не в странноприимный дом, а завернул в церковь. Такая целеустремленность показалась Кадфаэлю подозрительной, и он, искренне любопытствуя, пошел следом. Он увидел Рейфа из Ковентри, который в замешательстве стоял подле алтаря, поглядывая на многочисленные часовни, открывшиеся его взору в поперечных нефах и переходах церкви, и без долгих объяснений указал ему на искомую часовню.

— Идите сюда, — позвал он. — Свод тут низкий, но мы с вами одного роста, так что пригибаться не нужно.

Рейф даже не сделал попытки скрыть свои намерения и не протестовал против общества Кадфаэля. Он только пристально посмотрел на него, молча кивнул и последовал за ним. В прохладной, сумрачной часовне он решительно подошел к смертному одру, на котором со свечами в ногах и у изголовья лежало почтительно прикрытое тело Дрого Босье. Рейф отогнул полотно, прикрывавшее лицо покойника.

Коротко взглянув на застывшие черты бледного лица, Рейф вновь прикрыл его, при этом былой спешки в его движениях уже не было. Он даже нашел время для выражения простого человеческого страха при виде смерти.

— А вы его часом не знали? — спросил Кадфаэль.

— Нет, никогда не видел. Упокой, господи, его душу.

Рейф выпрямился над одром и перевел дух. Если и был у него какой-либо интерес к покойнику, то он уже прошел.

— Он барон из Нортгемптоншира, Дрого Босье, — сказал Кадфаэль. — Со дня на день сюда должен приехать его сын.

— Ну и ну… Невеселая его ждет встреча. — Речь Рейфа теперь звучала как бы машинально. — А много ли у вас гостей об эту пору? То есть, моих лет и моего положения. Если найдется партнер, я бы не отказался после ужина сыграть партию-другую в шахматы.

К Дрого Босье Рейф потерял всякий интерес, однако, похоже, был не прочь разузнать о других остановившихся в аббатстве путниках. О путниках его лет и его положения!

— Об этом вам лучше спросить у брата Дэниса, — уклончиво ответил Кадфаэль. — А вообще-то теперь у нас затишье. Больше половины комнат в доме пустует.

Между тем они, бок о бок, подошли к крыльцу странноприимного дома. Косой предвечерний свет стал уже тускнеть, постепенно переходя в серые сумерки.

— Я вот насчет того убитого в лесу, — вымолвил Рейф. — Наверное, ваш шериф уже ищет разбойников, что объявились так близко от города. Может, уже и подозреваемые в этом убийстве есть?

— Есть, — ответил Кадфаэль. — Правда, тут еще многое неясно. В наших краях появился один беглый виллан. — Не подавая вида, что проверяет Рейфа, Кадфаэль добавил: — Молодой парень, лет двадцати…

Нет, не одних лет и положения с Рейфом! И разумеется, тот отнесся к сказанному без всякого интереса. Просто покивал головой.

— Что ж, доброй охоты! — пожелал Рейф таким тоном, словно ему было совершенно безразлично, виновен Гиацинт или нет. Он просто не хотел вникать в это дело.

Рейф поднялся на крыльцо и вошел в дом. Кадфаэль подумал, что за ужином его наверняка будут интересовать все мужчины средних лет. Но кого же он ищет? Как зовут этого человека? Впрочем, Рейф не спрашивал имен, ибо назваться ведь можно как угодно. Как бы то ни было, ищет он вовсе не Дрого Босье из Нортгемптоншира.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒