Глава шестая

Глава шестая

В столь поздний час брату Кадфаэлю едва ли стоило рассчитывать на срочную помощь из аббатства или из замка, да и едва ли кто мог пролить свет на случившееся в этом ночном лесу. Монаху не оставалось ничего другого, как встать на колени перед лежавшим и постараться уловить звуки сердцебиения или слабого дыхания. Однако, хотя тело Дрого Босье было еще теплым и не окоченело, дыхание не прослушивалось и сердце в его могучей груди, пронзенное, очевидно, ударом кинжала сзади, не издавало ни звука. Он умер, по-видимому, совсем недавно, однако кровь из раны уже не сочилась и по краям запеклась темной корочкой. Кадфаэль пришел к выводу, что Дрого умер не меньше часа назад, но и никак не больше двух. Седельные сумки Дрого убийца срезал и унес с собой. И это в Шропширских лесах! Где это слыхано, чтобы разбойники орудовали прямо у нас под боком! Быть может, какой-нибудь городской головорез, прознав о том, что Эймунд покалечен и не выходит из дома, решил попытать счастья в этом лесу, подстерегая одинокого путника?

Как бы то ни было, никакая задержка уже не могла повредить Дрого Босье, и оставалось надеяться на то, что при дневном свете удастся разглядеть какие-нибудь следы, которые помогут отыскать убийцу. Так что в сложившихся обстоятельствах самое лучшее было послать известие в замок, где оставалась ночная стража, чтобы Хью Берингар приехал сюда с самого рассвета. В полночь братья монахи встанут помолиться, и тогда печальное известие можно и нужно будет сообщить аббату Радульфусу. Ведь убитый был гостем монастыря и со дня на день ожидался приезд сына Дрого Босье, так что аббатству надлежало заняться всеми положенными хлопотами.

Увы, для самого Дрого Босье Кадфаэль уже ничего не мог сделать, однако он мог, по крайней мере, вернуть в конюшню его коня. Взяв того за узду левой рукой, Кадфаэль сел в седло и конь послушно последовал за монахом. Спешить было некуда, до полночи было еще далеко. Да и куда спешить? Если даже Кадфаэль доберется в аббатство до полуночи, поспать ему все равно не удастся. Будет лучше просто заняться лошадьми и дожидаться колокола.

Аббат Радульфус встал раньше всех и обнаружил Кадфаэля, который ждал у южного крыльца, когда тот выйдет из своих покоев. В дормитории колокол пробил, однако Кадфаэлю понадобилось совсем немного времени, чтобы доложить о мертвом человеке, который умер не по воле божией, но от руки человеческой.

Аббат Радульфус никогда не тратил слов попусту, не стал он этого делать и теперь, когда узнал, что один из гостей монастыря нашел свой безвременный конец в принадлежащем аббатству лесу. Известие об этом грубом оскорблении достоинства и еще более тяжком преступлении он принял в мрачном молчании, сознавая, что право и священный долг возмездия ложатся теперь не только на светские власти, но и на церковь. Он молча покачал головой и угрюмо сжал свои тонкие губы. Некоторое время аббат размышлял, но услышав шарканье сандалий приближающихся монахов, он спросил Кадфаэля:

— Ты послал известие Хью Берингару?

— В замок и домой.

— Стало быть, ты сделал все, что мог, во всяком случае, до рассвета. Убитого пусть принесут сюда, потому что сюда едет его сын. А тебе следует проводить шерифа прямо к тому месту, где лежит покойник. А теперь ступай. Я освобождаю тебя от службы. Иди и немного отдохни, а на рассвете присоединяйся к шерифу. Передай ему, что попозже я пришлю людей, которые принесут тело в аббатство.

Студеным утром с первыми лучами рассвета они стояли над телом убитого Дрого Босье, — Хью Берингар и Кадфаэль, гарнизонный сержант и двое стражников, — молчаливые, угрюмо глядящие на большое пятно запекшейся крови, напитавшей со спины богатое платье покойного. Трава была усыпана обильной росой, как если бы после сильного дождя; влага скопилась на меховой опушке одежды Дрого, и словно алмазы, капли сияли на осенней паутине.

— Раз убийца выдернул кинжал из раны, он наверняка унес его с собой, — сказал Хью. — Но мы все же поищем вокруг, а вдруг бросил. Говоришь, ремни седельных сумок были перерезаны? Значит, после убийства он вновь пустил в ход свой кинжал. Разумеется, в темноте куда проще было перерезать ремни, нежели расстегивать. А убийца, кем бы он ни был, не желал терять времени. Однако странно, что всадник подвергся такому нападению. При малейшем шорохе ему ничего не стоило пришпорить коня и избежать гибели.

— А я вот думаю, — заметил Кадфаэль, — что в этом месте Дрого Босье шел пешком, ведя коня в поводу. Мест он этих не знал, а тропа тут очень узкая, деревья растут густо, да и темно было или, по крайней мере, смеркалось. Видишь листья, что прилипли к его подошвам? Он даже обернуться не успел, хватило одного удара. Куда он ездил, я не знаю, но удар в спину он получил, направляясь домой, то есть в наш странноприимный дом, где он остановился. Конь его даже не испугался, он бродил рядом с убитым хозяином.

— Это говорит о том, что разбойник был опытный, — сказал Хью. — Только вот разбойник ли? Это в нашем-то графстве, у самого города!

— Трудно поверить, — согласился Кадфаэль и покачал головой. — Разве что какой-нибудь залетный грабитель, не из городских… Прознал, что Эйлмунд прикован к постели и рискнул пойти на дело. Но это всего лишь догадки… Браконьеры, скажем, сплошь и рядом отваживаются на убийство, если встретят состоятельного человека одного, да еще ночью. Однако от моих догадок мало толку.

На тропе уже показались люди с носилками, которых послал аббат Радульфус, чтобы те принесли покойника в монастырь. Кадфаэль опустился на колени прямо в росистую траву и сразу ощутил, что ряса его промокла. Он осторожно перевернул окоченевшее тело лицом вверх. Мясистое лицо Дрого осунулось, глаза, столь непропорционально маленькие на его массивном лице, были полуоткрыты. Мертвый Дрого Босье выглядел старше своих лет и куда менее высокомерным, — простой смертный, как и все прочие люди, даже отчасти жалкий. На руке Дрого, что прежде лежала под животом, оказался крупный серебряный перстень.

— Разбойник его не заметил, — сказал Хью, с некоторым сожалением глядя на лицо Дрого Босье, некогда столь властное, а теперь безвольное.

— Еще один знак того, что очень спешил. Иначе снял бы все драгоценности. Он даже не перевернул покойника, тот лежит как упал, головой в сторону Шрусбери, и значит я прав, он направлялся в аббатство.

— Говоришь, скоро приедет его сын? — спросил Хью Кадфаэля. — Что ж, пойдем. Покойником займутся ваши люди, а мои прочешут лес на тот случай, если остались хоть какие-нибудь следы. Впрочем, я сильно в этом сомневаюсь. А мы поедем в монастырь, посмотрим, что удалось выяснить аббату. Ведь кто-то же навел Дрого на след, раз тот вновь отправился в дорогу, причем так поздно.

Когда Хью с Кадфаэлем сели в седла и пустились в обратный путь по узкой тропе, солнце уже встало над краем луга, правда, все еще бледное и в туманной дымке. Первые солнечные лучи, пробившие туман, прорезали кусты, увешанные росистой паутиной, которая искрилась алмазным блеском. Всадники выехали на открытое место, где тропа шла мимо низинных полей. Кони шли по пояс в лиловатом море тумана.

— Что тебе известно об этом Босье такого, чего он не рассказал мне сам и о чем я не мог бы догадаться из разговора с ним? — спросил Хью Кадфаэля.

— Не так уж и много. Он хозяин нескольких маноров в Нортгемптоншире. А еще, один из его вилланов, по неизвестной мне причине, избил его управляющего, так что то несколько дней пролежал в лежку. А потом этот виллан поступил весьма разумно, взял ноги в руки и был таков, покуда его не схватили. Вот Босье со своими людьми и гонялся за ним до сих пор. Они, должно быть, потратили немало времени на поиски в своем графстве, но потом кто-то их надоумил, что беглец, по-видимому, подался в Нортгемптон, а оттуда куда-то на север или на запад. Вот они и рыщут в обоих этих направлениях. Должно быть, они очень высоко ставят жизнь этого виллана, признавая в нем хорошего мастера. Но мне совершенно ясно, что прежде всего они жаждут его крови, это им куда важнее, чем его умелые руки, каким бы хорошим ремесленником он ни был. Их ведет лютая ненависть, — с сожалением заключил Кадфаэль. — Дрого Босье принес ее с собой на наш капитул, так что аббат Радульфус и не подумал оказывать ему помощь в его слепом мщении.

— Просто сбагрил его на меня, — мрачно заметил Хью. — Ладно, грех невелик. Я получил твою весточку и бегал от него как мог. В любом случае, я мало чем оказался полезен ему. Что еще тебе известно о нем?

— С ним приехал грум по имени Варин, но на этот раз, похоже, Босье выехал без него. Может, он послал грума по какому-нибудь другому делу, а узнав нечто новенькое, решил не дожидаться слугу и поехал в одиночку. И вообще, этот человек любит… то есть любил распускать руки, так что слугам его попадало за дело и без дела. Во всяком случае, он недавно измордовал Варина, и по словам грума, такое отнюдь не редкость. Сын же Босье, как говорит Варин, точная копия своего батюшки, и от него тоже следует держаться подальше. Со дня на день сын Босье должен приехать в аббатство из Стаффорда.

— Приедет, узнает обо всем, и заберет отца домой, хоронить, — печально заметил Хью.

— Приедет и узнает, что стал лордом Босье, — сказал Кадфаэль. — Такова оборотная сторона медали. Ведь с какой стороны посмотреть.

— Ты, дружище, становишься циником, — сухо усмехнулся шериф.

— Я вот думаю о мотивах убийства вообще, — сказал Кадфаэль. — К примеру, жадность, которую может питать нетерпеливый наследник. Или, скажем, ненависть, которая при случае могла толкнуть на убийство замордованного слугу. Но бывают и куда более изощренные мотивы, типа страсти к грабежу, причем такому, чтобы жертва и пикнуть не успела. Жаль, Хью, очень жаль, когда смерть приходит раньше времени, ибо люди и без того обречены умереть, но каждый в свой срок.

Между тем Хью с Кадфаэлем выехали на тракт у Ростера. Солнце стояло уже высоко, туман поднялся, оставаясь лишь на низких полях, которые по-прежнему утопали в жемчужной пелене. Всадники припустили рысью по тракту в сторону Шрусбери и к концу утренней мессы, когда братья стали расходиться по своим делам до полдневной трапезы, Хью с Кадфаэлем были уже у ворот аббатства.

— Аббат справлялся о тебе, — едва заметив прибывших, сказал Кадфаэлю привратник, вышедший из привратницкой. — Он с приором Робертом в приемной и просил тебя прийти туда.

Хью с Кадфаэлем оставили своих лошадей на попечение грумов и сразу пошли в покои аббата. В обшитой панелями приемной аббат Радульфус встретил их, сидя за письменным столом. Приор Роберт, строгий, с опущенным носом и прямой как палка, сидел на лавке подле окна, глядя в пол с видом явного неодобрения и оскорбленного достоинства. Все эти светские законы, убийства, охота на людей и прочее не должны были проникать за монастырские стены, и приор сожалел о необходимости признать само их существование и заниматься этими делами, которые так или иначе пробили брешь в толстых стенах аббатства. Рядом с приором, почти невидимый в его тени, стоял брат Жером, — сухой, сгорбленный, с плотно сжатыми губами, поджав кисти рук в рукава, — образ оскорбленной добродетели и человека, смиренно несущего свой крест. В смирении брата Жерома неизменно сквозило некоторое самодовольство, однако на этот раз к нему добавилась некая настороженность, словно правота брата Жерома, хотя бы даже косвенно, подверглась сомнению.

— Наконец-то вы вернулись! — воскликнул аббат. — Но ведь вы не могли приехать так скоро вместе с телом нашего покойного гостя.

— Да, отец аббат, его еще не доставили, они следуют за нами. Они идут пешком и им потребуется некоторое время, — сказал Хью. — Дело обстоит именно так, как доложил вам брат Кадфаэль нынче ночью. Дрого Босье убит ударом кинжала в спину, возможно, когда он вел своего коня в поводу, поскольку тропа там узкая и сильно заросла. Вам уже известно, что его седельные сумки были срезаны и бесследно исчезли. Судя по тому, что обнаружил брат Кадфаэль, когда нашел убитого, его убили во время повечерия либо немного раньше. Однако никаких указаний на след убийцы найти не удалось. В тот час Дрого Босье, видимо, направлялся обратно, в ваш странноприимный дом. Это следует из того, как он упал, поскольку тело никто не трогал, иначе убийца забрал бы серебряный перстень, но тот остался у покойника на пальце. Однако, куда ездил Дрого Босье, пока остается загадкой.

— Полагаю, мы можем тут кое-что прояснить, — сказал аббат. — Брат Жером сейчас поведает вам то, что рассказал мне и приору Роберту.

Обычно брат Жером был не прочь послушать свой собственный голос, будь то молитва, наставление или упрек, однако похоже, что на этот раз он подбирал слова с особенной тщательностью.

— Этот человек был нашим гостем и добропорядочным горожанином, — начал брат Жером. — Он рассказал нам на капитуле, что преследует своего виллана, который преступил закон и нанес тяжкие повреждения его управляющему, после чего сбежал от своего хозяина. По окончании капитула я пришел к выводу, что в наших местах и впрямь появился один новый человек, который вполне мог оказаться тем беглым вилланом, и я почел долгом каждого из нас помочь в таком случае правосудию. Поэтому я поделился своими выводами с лордом Босье. Я рассказал ему о молодом слуге отшельника Кутреда, который вместе с ним прибыл в наши края несколько недель назад и внешность которого весьма напоминает описание беглого виллана Бранда, хотя слуга отшельника и назвался Гиацинтом. Возраст подходит, цвет волос тоже — все совпадает с описанием, данным его хозяином. И никто о нем ничего не знает. Я посчитал своим долгом не скрывать правды от Дрого Босье. Ведь если этот молодой человек не является беглым Брандом, ему ничего не грозит.

— И ты, полагаю, рассказал ему дорогу к скиту отшельника, где Босье мог найти молодого слугу, — спокойно вставил аббат.

— Да, святой отец. Босье послал своего грума в город с поручением и был вынужден седлать коня сам, но ждать он ни за что не желал, так как дело было уже к закату.

— Как только мы узнали о смерти Дрого Босье, я сразу допросил грума Варина, — сказал аббат, подняв глаза на шерифа. — Хозяин послал его в Шрусбери расспрашивать кожевенных дел мастеров. Видимо, беглый виллан владел этим ремеслом и Босье подозревал, что тот мог искать себе у них временную работу. Судя по всему, грум тут совершенно не при чем, поскольку, когда он приехал из города, его хозяин был уже мертв. Похоже, дело, которое погнало Дрого Босье в дорогу, не могло ждать до утра. — Аббат говорил ровно и спокойно, без единой нотки одобрения либо осуждения. — Таким образом, я полагаю, что вы получили ответ на вопрос, куда ездил Дрого Босье, — закончил он.

— И стало быть, ясно, куда теперь следует поехать мне, — с облегчением заметил Хью. — Я премного обязан вам, отец аббат. Вы указали мне путь во тьме. Если Босье и впрямь говорил с Кутредом, то, по крайней мере, мы можем узнать, что произошло, получил ли он желаемый ответ. Впрочем, обратно он ехал один. А веди он с собой пойманного виллана, едва ли Босье оставил бы его при кинжале, да еще с несвязанными руками. С вашего позволения, отец аббат, я возьму с собой в свидетели брата Кадфаэля, чтобы не приводить в скит отшельника своих вооруженных людей.

— Хорошо, — охотно согласился аббат. — Этот несчастный был гостем обители, и наш долг сделать все возможное для поимки его убийцы. Равно как совершить все положенные обряды над его мертвым телом. Не проследишь ли ты за всем этим, брат Роберт, когда тело покойного доставят в аббатство? А брат Жером пусть поможет. Его желание помочь Дрого Босье нельзя оставить без внимания. Он и проведет ночное бдение над его телом в молитвах о спасении его души.

Выходя из приемной вместе с Хью, Кадфаэль подумал, что нынче вечером в отпевальной часовне будут лежать бок о бок два покойника: старик, который расстался с жизнью столь же легко, как увядший цветок расстается со своими лепестками, и высокомерный землевладелец, вырванный из жизни с сердцем, полным злобы и ненависти, без предупреждения, не имея времени примириться с людьми и богом. Так что Дрого Босье понадобятся молитвы всех, способных помолиться за упокой его души.

— А не кажется ли тебе, что в своем рвении во имя правосудия брат Жером способствовал смерти Босье? — внезапно спросил Кадфаэля Хью, когда они, уже во второй раз за сегодняшний день, выезжали из Форгейта.

Если так оно и было, это как-то не пришло Кадфаэлю в голову.

— Босье возвращался, причем с пустыми руками, — сказал он осторожно. — И, по всей видимости, разочарованный. Похоже, тот парень вовсе не его беглый виллан.

— А возможно и наоборот, Босье нашел его и вместе с ним нашел свою судьбу. Что скажешь? Этот молодой слуга живет тут уже достаточно долго, чтобы знать лес как свои пять пальцев. Может, это его рука держала кинжал?

Что тут было возразить? У кого было еще больше оснований вонзить кинжал в спину Дрого Босье, нежели у парня, которого тот собирался приволочь обратно в свой манор и там снова спустить с него шкуру, а потом заставить работать на себя всю жизнь?

— Этого следовало ожидать, — мрачно согласился Кадфаэль. — Если только мы не застанем Кутреда и Гиацинта мирно сидящими дома и занимающимися своими делами. Что толку гадать, покуда мы не узнаем, что произошло там на самом деле.

Они уже подъехали к языку итонских земель тем самым путем, которым ехал покойный Дрого, и увидели небольшую прочисть, неожиданно открывшуюся перед ними в густом лесу так же, как и перед Босье, но при дневном свете, в то время как тот приехал сюда, когда уже стало смеркаться. Приглушенный солнечный свет, пробивавшийся сквозь густую листву, слабо золотил серый каменный домик. Редкие жерди низкой изгороди лишь слабо обозначали границу огорода и не представляли собой преграды ни для зверя, ни для человека. Дверь в дом была распахнута настежь, через дверной проем просматривалась вторая комната, откуда лился слабый и мутный свет негасимой лампады, стоявшей на каменном алтаре. Этот огонек был подобен малой искорке, едва различимой в лучах, падавших в небольшое окошко без ставней. Казалось, скит святого Кутреда был открыт для любого, кто бы ни пришел.

Кое-где трава была скошена, однако большая часть огорода оставалась невозделанной и совсем заросла. Здесь-то и трудился сам отшельник, работая то мотыгой, то лопатой, он поднимал один пласт земли за другим и разбивал комья. За этой работой и застали его Хью с Кадфаэлем. Управлялся с инструментом он не очень умело, но терпеливо. Видимо, он не был привычен к такому труду, которым следовало бы заниматься его слуге Гиацинту. А судя по всему, его-то здесь не было.

Отшельник оказался высок и строен, с хорошей осанкой. На нем была короткая до колен темная ряса со спадавшим на плечи капюшоном. Увидев приехавших, отшельник выпрямился, держа мотыгу в руках, и повернул к ним свое смуглое лицо, костистое и суровое, обрамленное темными волосами и густой бородой. Переводя с одного на другого свои глубоко посаженные глаза, отшельник признал в Хью достоинство шерифа и, не сводя с него глаз, низко наклонил голову.

— Если у вас дело к отшельнику Кутреду, то прошу пожаловать. Это я, — вымолвил он низким грудным голосом, в котором ясно слышались властные нотки. Затем, изучающе поглядев на Кадфаэля, он добавил: — А тебя, брат, я, кажется, видел в Итоне на похоронах лорда Ричарда. Ты монах из Шрусбери.

— Верно, — сказал Кадфаэль. — Я сопровождал туда молодого Ричарда Людела. А вот это Хью Берингар, шериф нашего графства.

— Визит шерифа делает мне честь, — сказал Кутред. — Не войдете ли в дом?

Отшельник развязал свой обтрепанный веревочный пояс, отряхнул ладонями одежду и повел Хью с Кадфаэлем в свое жилище. Стоя в дверном проеме, он оказался ростом под самую притолоку, то есть на голову выше обоих своих посетителей.

В полутемной жилой комнате было одно узкое окошко, через которое скупо сочился дневной свет и доносился слабый ветерок, пахнущий скошенной травой и прелыми осенними листьями. Через дверной проем, который вел в часовню, вошедшие увидели то же самое, что увидел Дрого Босье, — каменный алтарь с резным ларцом, серебряный крест и подсвечники, а также небольшой требник, лежавший перед лампадой. Заметив, что Хью смотрит на раскрытую книгу, отшельник прошел в часовню, осторожно закрыл требник и переложил его на крышку ларца. В свете лампады слабо блеснул золоченый орнамент на искусно выполненном кожаном переплете.

— Что ж, чем я могу быть полезен милорду шерифу? — спросил Кутред, не сводя взора с алтаря.

— У меня есть к вам несколько вопросов, — спокойно вымолвил Хью. — Речь идет об убийстве.

При этих словах отшельник резко повернулся к шерифу и с удивлением уставился на него.

— Об убийстве? В наших местах? Я ничего не слышал. Объясните, милорд, в чем, собственно, дело.

— Вчера вечером некто Дрого Босье, гость аббатства, по совету одного из монахов поехал с визитом к вам. Он прибыл в наши края в поисках своего беглого виллана, молодого человека лет двадцати. Босье намеревался взглянуть на вашего слугу Гиацинта, который появился у нас недавно и по приметам напоминает искомого беглеца. Босье хотел убедиться, не является ли Гиацинт тем самым человеком, что сбежал из его манора. Побывал ли Босье у вас? Это должно было случиться уже в сумерках.

— Разумеется, он побывал у меня, — сразу признал Кутред. — Впрочем, я не спрашивал его имени. Но какое отношение все это имеет к убийству? Ведь вы сказали, что кого-то убили.

— Вот этого самого Дрого Босье и убили на обратном пути в Шрусбери. Примерно в миле отсюда его ударили кинжалом в спину и оттащили с тропы. Прошлой ночью уже в полной темноте брат Кадфаэль обнаружил его мертвым. Рядом с телом хозяина бродил его конь.

В глубоко посаженных глазах отшельника сверкнули красные искорки, он переводил недоуменный взгляд с одного своего посетителя на другого.

— Трудно поверить, что в этих обжитых местах шастают разбойники. Причем в графстве с твердой властью, которое находится под вашей юрисдикцией, милорд, и так близко от города. Это просто грабеж или что-нибудь иное? Этого Босье ограбили?

— У него пропали седельные сумки, уж не знаю, что там в них было. Однако с покойника не сняли богатое платье и серебряный перстень с руки. Похоже, все происходило в большой спешке.

— Настоящие разбойники ободрали бы его как липку, — уверенно сказал Кутред. — Я не думаю, что в этом лесу засела шайка головорезов. Тут что-то другое.

— О чем вы говорили с Босье? — спросил Хью. — И что было потом?

— Он приехал, когда я творил свою вечернюю молитву вот в этой самой часовне. Он вошел и сказал, что хочет посмотреть на юношу, который находится у меня в услужении, и что, видимо, я был обманут, когда взял его к себе. Дескать, он разыскивает своего беглого виллана и что ему сказали, мол, мой слуга тех же лет и той же внешности, и к тому же появился в этих местах недавно и никто его толком не знает. Он рассказал мне, откуда приехал и где искал своего беглеца, и где намерен искать далее. Спрашивал меня, где и когда я впервые встретил своего Гиацинта. Но проверить он так ничего и не смог, — сказал Кутред. — Парня тут не было. Пару часов до того я отослал его с поручением в Итон. Однако Гиацинт не вернулся. Его нет и по сию пору. У меня такое впечатление, что он здесь вообще больше не появится.

— Вы и впрямь полагаете, что он и есть тот самый беглый Бранд? — спросил Хью.

— Откуда мне знать, но почему бы и нет? Однако, когда он не вернулся ко мне вчера, я почти уверился в этом. Не мое это дело предавать кого-либо возмездию, это дело господа бога. Я даже рад, что не мог ответить ни да, ни нет и что Гиацинта не было здесь.

— Но ведь даже если он пронюхал, что охотники напали на его след, он все равно вернулся бы к вам сегодня, — заметил Кадфаэль. — Босье уехал несолоно хлебавши, и даже если Гиацинту угрожал его новый визит сюда, он вполне мог скрыться снова, рассчитывая на то, что вы не выдадите его. Где еще он мог чувствовать себя в большей безопасности, чем у святого отшельника? Но почему-то он так и не пришел.

— А теперь вы сообщаете мне, что его хозяин мертв, если конечно он его хозяин, — мрачно сказал Кутред. — Даже убит! Похоже, мой слуга Гиацинт проведал о приезде Босье и сделал нечто большее, чем просто исчез. Похоже, он предпочел убийство тому, чтобы тихо сидеть где-нибудь в укромном уголке и дожидаться, когда его хозяин уедет отсюда. Видимо, я никогда уже не увижу своего Гиацинта. До Уэльса рукой подать, а там даже чужак без роду и племени может найти себе работу, хоть и не самую хорошую. Нет, он не вернется, никогда не вернется.

В эту минуту у Кадфаэля возникло странное ощущение, как если бы краешком сознания он понял, а не по-настоящему вспомнил — у него мелькнула мысль об Аннет, которая вошла в отцовскую сторожку вся сияющая, взволнованная, таинственная, с дубовым листиком в растрепанных волосах. Ее легкий румянец и учащенное дыхание свидетельствовали о том, что девушке пришлось пробежаться. И это было примерно час спустя после повечерия, когда Дрого Босье наверняка уже лежал мертвый в миле от дома лесничего на обочине тропы, ведущей в Шрусбери. Вообще-то Аннет выходила из дома по делам, запереть на ночь курятник и хлев, но больно уж долго она отсутствовала и вернулась вся раскрасневшаяся, с блестящими глазами, словно девушка, вернувшаяся со свидания с возлюбленным. И разве не говорила она добрых слов о Гиацинте и разве не слушала с видимым удовольствием отцовские похвалы в его адрес?

— Когда вы впервые встретились с этим юношей? — спросил Хью отшельника. — И почему взяли к себе в услужение?

— Это было на моем пути из Эдмундсбери от кембриджских августинцев, когда я на два дня остановился в нортгемптонском монастыре. Я встретил Гиацинта среди нищих, которые побирались у ворот. Выглядел он молодым и крепким, но был весь в лохмотьях, словно давно уже скитался по миру. Он рассказал мне, что его отец лишился имущества и умер, а сам он остался сиротой и без всякой работы. Из милосердия я дал ему одежду и взял к себе слугой. Не сделай я этого, наверняка он докатился бы до воровства и разбоя, чтобы добыть себе средства на пропитание. До сих пор Гиацинт исправно служил мне, как я полагаю, из благодарности. Так оно, вероятно, и было на самом деле. Однако теперь я вижу, что все было напрасно.

— Когда вы встретились впервые?

— В конце сентября. Точно я уже не помню.

Время и место встречи совпадали со сведениями, полученными от Дрого Босье.

— Похоже, теперь мне придется ловить этого Гиацинта, — сухо заключил Хью. — Нужно срочно вернуться в Шрусбери и выслать людей на поиски. Убийца он или нет, мне не остается ничего другого, как изловить его.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒