Метод медитации.

2. Метод медитации.

Обособленность людей, пропасть между ты и я обычно мыслят как нечто изначальное. Между тем в нашей сфере жизни разница между ними — это лишь углубление возможностей, которые неустойчивы. Если окажется, что в каком-то случае, в какой-то момент переход от ты к я может иметь непрерывный характер, то видимая дискретность людей перестанет быть фундаментальным качеством... На самом деле это отличие, которое мы бередим, как рану, есть не что иное, как утраченный континуум. [233]

Наблюдаемое нами существо — человек — это, как ни смотри, воплощенное невозможное. Он — недопустимое, и допустить, вынести свою сущность он может, только делая ее еще глубже: недопустимой, невыносимой. [235]

Науку делают люди, в которых умерло желание познавать. [238]

Между высшим знанием и обыденным, самым что ни на есть распространенным, познанием нет никакой разницы. [240]

Обыденное познание в нас — это как будто еще одна ткань. Человек состоит не только из видимых тканей (костных, мышечных, жировых); у любого взрослого имеется также более или менее обширная ткань познания... В некотором смысле условие, при котором я смог бы видеть, — это выйти, выбраться из такой «ткани». [240]

Обычно мы поглощены, впитаны сферой объектов, но благодаря полу (словно каким-то нерушимым, безобразным, скрытым корнем) мы всё еще связаны с какой-то неопределенной имманентностью. [241]

Восполнить пустоту трансцендентного мира можно с помощью жертвоприношения. Уничтожив какой-нибудь объект жизненной важности..., удавалось в определенном пункте пробить предел возможного; в этом пункте невозможное оказывалось освобожденным через преступление. [243]

Я не видел никакой разницы между тем, чтобы смеяться над чем-то и располагать истиной о нем; объекта, над которым я не смеялся, я как бы не видел... Я думал, что, найдя объяснение смеху, узнаю, что значат человек и вселенная; и наоборот, пока смех не объяснен, познание проходит мимо главного. [247]

[о понятии "суверенного"]

~ суверенные объекты и моменты - свободные, нестабильные, не подчиненные "проекту"

Я обозначал суверенную операцию как внутренний опыт или предел возможного. [251]

Если бы мы обладали знанием, достойным этого имени, не ограничивающимся фрагментарными замечаниями, мы могли бы соотнести каждый объект с любым другим, без разбора. Но такая операция имеет смысл только при условии, что один из соотносимых объектов характеризуется в ряду видимостей одним из двух качеств: либо твердостью, либо суверенностью....

Автономия твердости основана на изъятии, на принципе сохранности. А такая сохранность твердого тела имеет смысл в свете определенных целей — как предпосылка деятельности.

Напротив того, автономия суверенности проистекает из отказа сохранять, из безмерной расточительности. В суверенный момент объект несубстанциален, поскольку он пропадает. [248]

[Суверенное] ... всякий раз распоряжается мною иначе. [249]

[~ внекатегориальность суверенного]

[Суверенное] безразлично к своим собственным возможным последствиям... Оно осаждается следом в памяти и в текущем осуществлении функций, но, пока совершается сама [суверенная] операция, она безразлична к этому осадку, ей нет дела до него. [250]

[примеры суверенных операций]

Наименее неточный образ суверенной операции — это экстаз святых...

Помимо экстаза это: опьянение, эротическое волнение, смех, жертвенное волнение, поэтическое волнение, героическое поведение, гнев, абсурд. [251]

Даже если бы суверенная операция была возможна лишь однажды, остается возможной наука, соотносящая мысленные объекты с суверенными моментами. [248]

Я учу (если учу) не философии, а опьянению. [250]

Полная суверенность отличается от второстепенной тем, что требует беззаветной самоотдачи субъекта, который по возможности должен быть свободным человеком, обладающим реальными ресурсами в сфере деятельности. [254]

[Суверенная операция] сама говорит, собирая вдруг воедино всю целостность медитирующего. [256]

Если я чем и должен войти в историю мысли, то, наверно, тем, что распознал в нашей человеческой жизни эффекты «исчезновения рассудочной реальности» и вынес из их описания какой-то исчезающий свет; может, этот свет и слепит, но он возвещает непроницаемость тьмы, он возвещает только тьму. [259]

3. Виновный

Грезы Кафки гораздо чаще, чем мы думаем, так или иначе отражают глубину вещей. [265]

У человеческой мысли два предела: Бог и чувство его отсутствия; но Бог, будучи всего лишь смешением сакрального (религиозного) и разумного (утилитарного), уместен только в таком мире, где на смешении утилитарного и сакрального начинают строить успокоительные учения. Бог внушает ужас, если перестает совпадать с разумом (Паскаль, Кьеркегор). [266]

Человек — единственное животное, сумевшее с тяжкой точностью сделать из своей смерти невозможное, ибо он — единственное животное, умирающее в этом точном смысле слова. Условием завершенной смерти является сознание. Я умираю в той мере, в какой сознаю, что умираю. [267]

Чувство удачи заставляет встречать трудную судьбу лицом к лицу. [269]

В реальном одиночестве верующему соответствует лишь иллюзорное, а неверующему — непостижимое. [272]

То, что называют субстанцией, — это лишь временное равновесие между излучением (утратой) и накоплением силы. [273]

Словно Ариаднина нить, эти заметки связывают меня с подобными мне существами, а всё остальное для меня — пустое. [274]

В каждом существе зияет какая-нибудь трещина. [279]

Научные данные имеют смысл постольку, поскольку делают невозможной окончательную картину мира. В том, как наука разрушала и продолжает разрушать всякие устоявшиеся концепции, — состоит ее величие и даже не просто величие, но истина... Когда незавершенная, незавершаемая наука признаёт, что объект и сам не завершен и незавершаем, то возникает тождество объекта и субъекта. [281]

История не имеет завершения: когда эту книгу станут читать, даже самый маленький школьник будет знать, чем кончилась нынешняя война; сегодня же, когда я пишу, ничто не поможет мне сравняться в знании с этим школьником... Наука, как и история, не имеет завершения: я умру без ответа на важнейшие вопросы, так и не узнав результатов, которые изменят весь горизонт человечества (они изменили бы и мой собственный, как изменят горизонт тех, кто доживет). [282]

* Иллюзия завершенности — если говорить о людях — явлена в лице одетой женщины; стоит хотя бы частично ее раздеть, как становится зримой ее животность, и вид ее высвобождает во мне мою собственную незавершенность. [283]

Для сообщения нужен изъян, «дефект»; оно, как смерть, проникает через брешь в броне. Для него требуется совпадение двух разрывов — во мне и в другом. То, в чем не видно «дефекта», стабильно, выглядит как завершенное целое (дом, человек, улица, пейзаж, небо)... «Целое» и «дефект целого» оба даны исходя из субъективных начал, однако «дефект целого» обладает глубинной реальностью. [286]

* Предметом экстаза не является мироздание. Его предметом не являются также ни женщина, ни казнь. Женщина требует по-человечески пропадать в ней. Казнь устрашает. Экстаз не может иметь своим предметом ни страшное, ни слишком человеческое. [287]

Потребность пропасть есть самая сокровенная и самая далекая истина. [290]

Человек настолько соразмерен смерти, что он отнюдь не поддается страху — как раз видение страха и дарует ему освобождение. [291]

Сострадание, боль и экстаз составляют одно целое. [291]

Вообще есть некоторые эффективные способы, на которые можно положиться: глубоко дышать, сосредоточить внимание на дыхании как на разгаданной тайне всей жизни; чтобы мысли не растекались по бесконечным ассоциациям, можно поток образов как бы вводить в неподвижное русло с помощью упорно повторяемых фраз и слов. [292]

Мало кто из христиан, выйдя из сферы рассуждений, достиг сферы экстаза: надо думать, у них была какая-то предрасположенность, делавшая неизбежным мистический опыт, вопреки рассудочной наклонности, свойственной христианству по самой его сути. [292]

Мысль отражает мироздание, и это самая изменчивая вещь; тем не менее она обладает реальностью мироздания. [296]

Я пишу, а в это время над моей лампой пролетает божья коровка; вот она опускается мне на руку, я снимаю ее и сажаю на бумажный лист. В свое время я перерисовал на этом листе схему, изображающую, по Гегелю, различные формы от одной крайности до другой: от "всеобщности" до " особенности". Коровка остановилась на колонке "дух" идущей от "всеобщего духа" к "чувственному сознанию".. Возобновив свое неуверенное движение, она попадает в колонку "жизнь"— теперь здесь ей и жить, пока не доползет в центральной колонке до «несчастного сознания», которое связано только с ее именем. Эта крохотная тварь заставляет меня смиряться. [298]

Истина не там, где люди рассматривают себя обособленно, она начинается вместе с разговорами, совместным смехом, дружеством, эротикой и существует только переходя от одного к другому. [298]

Мир видится мне похожим не на обособленное, замкнутое в себе существо, а на то, что переходит от одного к другому, когда мы смеемся. [299]

Я не верю в Бога: за неимением веры в себя. [299]

Каждый человек чужд мирозданию, он принадлежность вещей, обедов, газет, которые замыкают его в своей особенности, оставляя в неведении относительно всего остального. Со всем остальным наше существование связывается смертью: кто смотрит в глаза смерти, тот перестает быть принадлежностью своей комнаты, своих близких. [300]

Я видел во сне, что для меня настало время отныне ни с чем не считаться и растрачивать себя, даже не пытаясь перевести дыхание. [302]

Сила — в познании тайны; тайна открывается лишь тому, кто тревожен. [309]

Животное существование, чье время отмеряют солнце и дождь, знать не знает категорий языка. [309]

Никто не знает, в какую бездну одиночества может толкнуть человека судьба. [310]

Когда событий слишком много, то в конечном счете они требуют безмолвия. Чувствую себя вдали от собственных фраз: они недостаточно задыxаются. [311]

Хуже всего — неверный свет... Человеком, мечущимся в таком неверном свете, владеют благоразумные верования. Ему никогда не поверить, что он покинут. Он не знает, что ему следует сначала признать свою покинутость, затем пожелать ее и, наконец, всецело проникнуться волей к покинутости. Как ему догадаться, что покинутость — самый прямой и открытый путь к сообщению? [314]

Жаль, что ум не обладает болезненной чувствительностью зуба. [314]

[о понятии "удача"]

Нам не дано знать, что такое человек вообще — удача или неудача. [318]

Ход вещей долго подчиняется законам, которые мы, как разумные существа, умеем различать, но в крайних точках он от нас ускользает. В крайних точках обнаруживается свобода. [319]

Ткань удачи соединяет в каждой своей петельке тень и свет... Стоит лишь на миг отяжелеть — и ты упускаешь удачу... Удача рождается из беспорядка, а не из правил. Ей требуется случай, ее свет мерцает в черном мраке; уберегая ее от беды, мы ей неверны. [321]

Удача — больше, чем красота, но красота черпает свой блеск из удачи. [321]

Однажды я видел на крыше дома вбитые посредине ската большие крепкие крючья. Если, допустим, человек упадет с конька крыши, то он мог бы удачно зацепиться рукой или ногой за один из таких крючьев. Сорвавшись с конька крыши, я бы разбился о землю... Я должен был погибнуть, но нет, я жив, там вбили крюк. Получалось бы, что я присутствую, живу на свете с неизбежностью; но в основе этого словно кроется нечто невозможное, немыслимое.

Теперь, представляя себе быстроту падения, я вижу, что всё на свете существует лишь потому, что наткнулось на крюк... Обыкновенно мы стараемся не замечать его. Мы объявляем свое существование чем-то необходимым. Равно как и существование всего мира, земли, человека.

Миром правит крюк. [322]

Удача — это искусство быть. [322]

Человек — это ...бесконечная постановка под вопрос того, что означает это слово. [324]

В принципе смерть противоположна удаче. [325]

Застыв раз навсегда, удача перестала бы быть удачей. И наоборот, если бы кто-то раз навсегда застыл... удача умерла бы в нем. [325]

Жить — значит безрассудно, но и необратимо бросать кости. [326]

Религия как таковая состоит в том, чтобы всё ставить под вопрос. А различные религии — это здания, построенные на тех или иных ответах... Эти ответы — как счастливые или несчастливые броски костей в игре, где ставкой была жизнь. [327]

Любовь к мелкому предмету, хотя бы даже к разрывному плетению словес, препятствует разрыву в самом человеке (разве что, доведя до разрыва, фраза перестает быть чем-то ожидаемым, но становится переходом к разрыву или его выражением). [330]

Разгадки не существует. За пределами «видимости» ничего нельзя помыслить; стремясь избежать видимости, мы лишь меняем одну видимость на другую, ничуть не приближаясь к истине, которой нет. Вне видимости нет ничего. Или: вне видимости есть тьма... Представление о тьме богаче, чем о бытии. [331]

Бог — это такое существо, которое вне всяких вопросов. [332]

До рождения у меня не было, так сказать, ни единого шанса появиться на свет. Перебираю историю своей семьи, по часам и минутам, вспоминаю те встречи, без которых меня не было бы: их вероятность была бесконечно мала. Какой смешной обман: появившись на свет в таких условиях, человек придумал себе Бога по своему подобию! [333]

Человек — это выпадающая ему участь, только выпадает ему не ответ на вопрос, а сам вопрос. Человек вопрошает и никак не может зарубцевать рану, которую разверзает в нем это безнадежное вопрошание: «Кто я такой? что я такое?» [335]

Труд, свобода, удача — лишь земные горизонты человека. Мироздание свободно, ему нечего делать. [342]

Начинать, забывать, никогда не «доводить до конца»... по-моему, это верный метод, единственно соразмерный объектам, которые сходны с миром. [343]

Смех — это прыжок из возможного в невозможное — и из невозможного в возможное. [346]

Постольку, поскольку обособленный индивид рассматривает себя как гественное существо, не замечая в своем одиночестве, что всё на свете, и он сам, есть сплошной разрыв — он в равновесии с природой. [349]

Бог — не предел человека, но предел человека божествен. Иначе говоря, человек божествен в опыте своих границ. [350]

Человек привязан к загадке, которой является он сам, и в ее неразрешимости для него -источник... смеха и слез. [352]

Повторяю себе: «Однажды я умру, умру!» А как же сияние вселенной? А никак. [357]

Писать — значит уходить прочь. Поющая птица и пишущий человек обретают избавление. [257]

Кто я? Не более чем луч угасшей звезды. Мир, который мною светит, уже умер. [357]

Каждый вечер, в одной и той же точке неба — звезда. Я как-то связан с этой звездой. Звезда, возможно, неподвижна, а я, смотрящий на нее, вполне мог бы не быть... Не важно, какая — просто звезда. [359]

Человек есть, когда знает, что его нет! [359]

Подумать только о чудовищном бессмертии всяких «я» в аду и раю! подумать только о Боге того «Я», который повелел им беспорядочно размножаться! [359]

Негативность представляет собой двойной процесс: приведение в действие и постановку под вопрос. Этим двойным жестом обусловлена также и виновность. Человек есть этот двойной процесс...Оба процесса закономерно, постоянно взаимодействуют...На таких интерференциях основано то, что называется духом, философией, религией. [374]

В смехе всегда обнаруживается что-то от детской ситуации, внезапный переход к ней (система взрослых, больших людей ввергается в детскую). [378]

Самое главное — это миг бурного контакта, когда жизнь как бы скользит от одного человека к другому, порождая феерическое чувство переворота. [379]

4. О Ницше

У Ницше предельное, безусловное стремление человека впервые было выражено независимо от какой-либо моральной задачи и от служения какому-либо Богу. [386]

Описанное им тотальное освобождение человеческих возможностей — вероятно, единственная из всех возможностей человека, которую никто не рискнул осуществить. [387]

Я встретил те же трудности, что и Ницше, — отбросив Бога и добро, но все-таки горя той же страстью, что и идущие на смерть ради добра или Бога. Меня тоже гнетет удручающее одиночество, описанное им. Зато от разрыва с любыми моральными сущностями начинаешь дышать воздухом столь великой истины, что лучше уж жить калекой или умереть, нежели снова впасть в рабство. [387]

Тот, кто попытается, как это сделал я, дойти до конца тех возможностей, к которым она [доктрина Ницше] зовет, — сам тоже станет местом бесконечных противоречий. Постепенно постигая это парадоксальное учение, он увидит, что ему уже не примкнуть ни к одному из имеющихся направлений, что он совершенно одинок. [389]

Ницше писал «своей кровью», критикующий или, вернее, переживающий его тоже может это делать только ценой собственной крови. [389]

Жизнь остается целостной лишь постольку, поскольку не подчиняется никакой конкретной превосходящей ее цели. В этом смысле сущностью целостности является свобода. [392]

Целостное существование находится по ту сторону какого-либо смысла, оно есть сознательное присутствие человека в мире, поскольку он бессмыслен, поскольку ему нечего делать, кроме как быть собой. [394]

Мы сделаем философию опасной, мы изменим само понятие о ней, мы станем учить философии опасной для жизни; как лучше можем мы ей послужить? [401, ~Ницше]

Если тебе показалось, что я не до конца рискую собой в своей книге, брось ее. [402]

Каковы мои ученики. Всем, кто мне дорог, я желаю переживаю, страдания, оставленностъ, болезнь, дурное обращение, бесчестие. [402, ~Ницше]

Я хочу, чтобы другие продолжали тот опыт, который другие начали до меня, чтобы они, как и я, как другие до меня, посвящали себя моему испытанию — идти до предела возможного. [402]

Бог, язвимый людским прегрешением, и люди, которых язвит их прегрешение перед Богом, обретают, хоть и с болью, то единство, к которому они, по-видимому, предназначены. Если бы они сохранили каждый свою цельность, если бы люди не согрешили, то и Бог, и люди остались бы упорствовать в своей обособленности... Отсюда явствует, что сообщение между существами обеспечено злом. Без зла человек был бы замкнут в себе, заключен в своей независимости. [409]

«Сообщение» не может иметь место между цельными, нетронутыми существами — для него нужны такие, в которых бытие вовлечено в игру, поставлено на грань смерти, небытия. [409]

Люди, существа отдельные, могут «сообщаться» — то есть жить — лишь вне себя. [413]

Человеческая природа как таковая не может отбросить озабоченность будущим: состояния, в которых эта забота нас больше не трогает, — либо сверхчеловеческие, либо дочеловеческие. [418]

В каком-то смысле в человеческих рыданиях есть послевкусие вечности. [429]

В состоянии ... неуловимой прозрачности дух остается покойным, напряженно-прозорливым и свободным. Сквозь него легко протекает вселенная. Объект предстает ему в сокровенно-неуловимом впечатлении уже виденного. [435]

Когда я вышел на площадь перед Сиенским собором, он меня рассмешил.

— Не может быть, — говорили мне, — прекрасное не бывает смешно.

Так и не удалось их убедить.

А ведь я действительно хохотал, счастливый как ребенок, на ступенях собора, такого ослепительного под июльским солнцем. Я смеялся от удовольствия жить. [437]

Выпавшую тебе судьбу, считать ли ее твоей личной (судьбой того человека, которым являешься ты) или судьбой бытия вообще (всей беспредельности, частью которой являешься ты), ничто не позволяет свести — ты же видишь — к скудости вещей, каковые суть всего лишь вещи. Напротив, всякий раз, когда какая-нибудь вещь преображается, пусть даже по лживой случайности, — разве не слышишь ты зов, на который ничто в тебе не остается безответным? В этой одиссее, о которой нельзя сказать, что ты сам ее захотел, а только то, что ты сам ею и являешься, как можно отвергать самое дальнее, предельное и желанное? [437]

Вселенная, играющая в нас, отрицается несчастье (тусклом существовании), выпадающем большинству, и утверждается в лице редких избранников. [438]

Я предлагаю гиперхристианство! Падает уже не человек, отпадающий от Бога, но сам Бог (если угодно, целостность)... Это такая всеобщая инкарнация... падение всемирного в человеческое. [439]

Мы существуем постольку, поскольку играем. [440]

Сказанное здесь можно понять лишь при одном условии: если у тебя есть вкус к чистоте — столь подлинной, что в ней нельзя жить. [443]

Играть - значит прикасаться к пределу, идти как можно дальше и жить на краю пропасти. [452]

В идеях Ницше странно то, что им нельзя следовать. Они сияют нам впереди неясными, порой ослепительно яркими светочами — но никакой путь не ведет к ним. [452]

Кто бы ни был ты, меня читающий: играй со своей удачей. [455]

«Найти себя самого» — значит «найти ту удачу, которой ты был». [455]

Обнажаясь, каждый из нас раскрывается чему-то большему, чем он. [460]

Надежда на великие события помогает сохранять равновесие. [468]

В жизни должно быть что-то высшее, чем свет. [469]

Пользуясь литературными вымыслами, я драматизирую свое существо — прорываю его одиночество и через этот прорыв сообщаюсь с другими. [470]

Время — то же самое, что бытие, а бытие то же самое, что удача. [476]

Суть счастья —в неуловимости. [481]

Мы все непрерывно умираем. Недолгое время, отделяющее нас от пустоты, неплотно как сон. Свою смерть мы воображаем далекой, но можем одним броском оказаться даже не в ней, а за нею. [488]

Пусть же всякий ныне вслушается и внемлет моему откровению: любая мораль... рождается из послепраздничного похмелья. [489]

Как ни странно, боль столь редкое явление, что нам приходится прибегать к искусству, чтобы не оставаться без нее. [490]

Следует уметь вовремя забыться, если мы хотим чему-то на учиться у тех, кто не суть мы сами. [494, ~Ницше]

Воля к власти — это лев, но ведь тогда дитя — это воля к у даче. [500]

Пытаюсь представить себе — кто знает? — столь удачный способ речи, чтобы она еще и деформировала реальность, о которой говорит. [501]

Определение мистика: тот, кому достаточно и слишком много своего собственного счастья, и кто ищет для своего счастья язык, потому что хотел бы его дарить. [514, ~ Ницше]

Сартр vs Батай:

Сартр говорит, что Батай субстанциализировал ничто, создал "черный пантеизм" вместо "белого пантеизма" Спинозы.

Ответ Батая: Сартр судит о моей системе извне; чтобы судить изнутри, надо тоже быть опьяненным. [520]

⇐ Предыдущая 12