Mara Selvini Palazzoli, Luigi Boscolo, Gianfrattco Cecchin, Giuliana Praia 11 страница

На обсуждении после сеанса мы предположили, что в семейной игре наступят огромные перемены. Нам казалось неизбежным, что София изменит свое поведение и предоставит сестер их собственной судьбе. Мы обсудили поведение членов семьи — молчание и измученный вид матери, а также возбужденные высказывания отца, которого,

Глава 15. Проблема тайных коалиций

как мы были уверены, подбодрила эта интервенция, осуществленная мужчиной-терапевтом. Нельзя было не заметить, что на всех членов семьи произвела впечатление пассивность женщины-терапевта, которая ограничилась тем, что уважительно и с согласием слушала комментарий коллеги. По крайней мере двое из них попытались вовлечь ее в разговор, но безуспешно (мы заранее договорились между собой, что она будет вести себя именно таким образом) в особенности потому, что на предыдущих сеансах семье достаточно часто удавалось завлечь ее доминирующей ролью, повторяя тем самым семейную игру.

Восьмой сеанс состоялся непосредственно перед летними каникулами, так что между ним и девятым сеансом прошло два месяца. На девятый сеанс семья явилась пунктуально, в полном составе. Старший брат объявил о своей женитьбе; Лина, закончившая университет с прекрасными результатами, большую часть каникул провела с друзьями. София, напротив, вместе с двумя младшими детьми все лето прожила с родителями в арендованном ими доме на морском берегу. Мы с трудом узнали ее. С завитыми и аккуратно причесанными волосами, — правда, без косметики, — в длинном цветастом платье и в модных сандалиях, она была привлекательна.

Расположение членов семьи на этом сеансе тут же дало нам первый материал для наблюдения. Мать сидела на одном из кресел, расположенных прямо перед зеркалом. Кресла по обе стороны от нее были пусты. Слева по отношению к зеркалу сидела София, и впервые рядом с ней сидел отец. Справа вместе расположились остальные братья и сестры. Отец, рассказав о том, как они провели лето, принялся критиковать поведение Софии. «Сравнивая это лето с предыдущим, я должен сказать, что положение намного ухудшилось! София так измучила мою жену, что я боюсь за ее здоровье. Если я не отправлю ее на лечение, моя жена попадет в больницу! Наш отпуск был сущим кошмаром!»

Мать в течение всей этой тирады молчала и, несмотря на печальное выражение лица, выглядела гораздо лучше, чем когда-либо. Она несколько пополнела, загорела и была элегантно одета.

Часть третья

Закончив свою жалобу, отец, как если бы не мог больше сидеть так близко к Софии, резко поднялся и пересел к остальным детям на единственное свободное кресло. Он сослался при этом на поиск пепельницы, хотя она имелась как раз рядом с его прежним креслом. Терапевты, как обычно, воздержались от комментариев.

Братья и сестры Софии, как только отец оказался среди них, по очереди накинулись на сестру. Они обвиняли ее в том, что она на самом деле не сумасшедшая, поскольку все свое сумасшествие проявляет в семье, а вне дома ведет себя как положено (и, более того, даже очень мило!), настолько, что получает комплименты (этот факт, не упомянутый отцом, всплыл в ходе весьма накаленной беседы). Они обвиняли ее в том, что она не учится и не работает, вынуждая семью содержать ее. И это при всех ее революционных идеях насчет буржуазной семьи! «Почему бы тебе не уйти раз и навсегда, — кричала одна из сестер, — и не оставить маму в покое! Маме следовало бы выставить тебя за дверь вместо того, чтобы прислуживать тебе! Раз ты не сумасшедшая, ты должна уйти!»

В этом месте вмешался отец, говоря, что София никогда не была более ненормальной, чем сейчас, и он более уверен в ее болезни, чем когда-либо. Она (это его слова) абсолютно неспособна сама заботиться о себе.

Мать не реагировала на весь этот шум и молча курила. На вопрос терапевтов, что она думает о Софии, она ответила мягкими отрицаниями и противоречивыми утверждениями. Она дисквалифицировала высказывания детей, заявив, что не испытывает беспокойства по поводу Софии. Она дисквалифицировала слова мужа, сказав, что София в состоянии покинуть дом и отлично сама о себе позаботиться. Но она не вправе навязывать Софии это решение, потому что тогда оно не будет собственным решением Софии. И она незамедлительно вступила в противоречие с самой собой, сообщив, что постоянно должна думать о девочке, так как девочка совершенно непредсказуема. Она всегда, прежде чем что-то сказать, должна спрашивать себя, правильно или неправильно это. Она чувствовала себя счастливой в тех редких случаях, когда ей удавалось правильно сказать или сделать что-то! Что еще может мать?!

Глава 15. Проблема тайных коалиций

В течение долгого времени, пока сестры и братья нападали на Софию, та, против обыкновения, не оставалась в долгу перед обвинителями: провоцировала их острыми критическими замечаниями и раздражала политическими разглагольствованиями, приглашая последовать ее примеру, то есть игнорировать ее так же, как она их! Но когда говорила мать, она молчала, имитируя превосходство.

В конце концов, когда сеанс продолжался уже более часа, один из терапевтов закончил его обращением к младшему, десятилетнему сыну, который никогда ничего не говорил, хотя явно внимательно наблюдал за происходящим. Терапевт спросил мальчика, какое впечатление на него производили этим летом родители, когда были вместе. «Хуже, чем в прошлом году, — мгновенно ответил мальчик, — когда София была больна. В этом году они гораздо больше тревожились и раздражались друг на друга. Папа злился на маму, когда София опаздывала, а мама держала для нее обед на плите. Мама была грустная. Папа и Целия [сестра] часами разговаривали с мамой, добиваясь от нее обещания, что когда София опаздывает, она не будет подогревать для нее обед и не будет задавать ей никаких вопросов. А потом, когда мама нарушала свое обещание, папа приходил в ярость...»

Мать (мягко): «Я всегда делала так, как вы хотели. Я уверена... Может быть, один или два раза, не помню точно». (Негодующий гул семьи и уход терапевтов.)

На обсуждении мы попытались резюмировать свои наблюдения. София отреагировала на предписание прошлого сеанса тем, что отказалась от роли патриархального отца и пришла одетая очень женственно. Ее поведение во время сеанса уже не было психотическим. Из описания того, как она вела себя летом, мы сделали вывод, что она заключила тайный союз с матерью, замаскировав его грубостью и «издевательствами». Мать, со своей стороны, прятала свой альянс с Софией за тревогой и услужливостью, допустимыми для «хорошей матери».

Особое положение этой парочки представляло собой угрозу для остальных членов семьи и вызывало у них

Часть третья

бессильную ярость. Было очевидно, что София и ее мать ощущают свои силу и превосходство. Мы должны были дать такой комментарий, который бы парадоксально расстроил все это семейное устройство, поставив всех членов семьи в неустойчивые позиции и тем самым вынуждая их измениться.

Поскольку момент был критический, мы решили дать письменное предписание. Это вносило в терапию неожиданный и драматический элемент. Мы составили следующий план завершения сеанса. Сообщив семье об этом своем решении, мы попросим отца сделать копии предписания, чтобы у каждого члена семьи был свой экземпляр. Затем мы прочитаем комментарий вслух, в то время как коллеги за зеркалом будут внимательно отслеживать различные реакции семьи. Комментарий был следующий:

«На нас произвели глубокое впечатление действия, предпринимаемые отцом, Антонио, Линой, Целией и Ренцино с целью создать Софии условия для того, чтобы она заполнила жизнь матери. В действительности они убеждены, что члены семьи должны постоянно по очереди поддерживать интерес матери к жизни, даже если это заставляет ее страдать. Прекрасно зная независимый характер Софии, они понимают, что чем больше настаивают на ее уходе от матери, тем сильнее вынуждают ее привязываться к ней».

Молчание, последовавшее за чтением этого текста, было полным. Все сидели уставившись на нас и не шевелясь, словно пригвожденные к креслам. Терапевты поднялись, чтобы вручить комментарий отцу, и одновременно они сообщили дату следующего сеанса. Все члены семьи, кроме матери, начали медленно подниматься с кресел, она еще какое-то время не двигалась с места. София попрощалась с терапевтами; ее вялое рукопожатие и напряженная улыбка свидетельствовали о ее усилиях продемонстрировать, что она владеет ситуацией.

Описание терапевтического воздействия должно сделать более понятным определение, данное в начале главы. Оно в высшей степени глобально, системно и включает

Глава 15. Проблема тайных коалиций

всех членов семьи без каких-либо исключений. Моралистические оценки членов семьи и семейных группировок отсутствуют.

Косвенно продемонстрированная и притом отрицаемая коалиция между матерью и Софией бьша поставлена на один уровень с открытой коалицией между отцом и остальными детьми. Позиция последних получила вместо негативной оценки ревнивого соперничества позитивную оценку заботы о матери и привязанности к ней. Такой комментарий вызвал замешательство у всех, но в особенности у Софии. Что оставалось делать ей теперь, когда терапевты охарактеризовали ее как настолько независимую, что другие могут поставить ее в ситуацию, когда она вынуждена быть зависимой ради того, чтобы считать себя независимой?

Глава 16. Терапевты заявляют о своем бессилии, но никого не обвиняют

Все до сих пор описанные терапевтические вмешательства носили активный и предписательный характер. Опыт, однако, показывает нам, что в терапевтическом арсенале необходимо должно присутствовать также воздействие противоположного и, как мы увидим ниже, парадоксального характера — заявление терапевтов о своем бессилии.

Мы видели, что у одних семей терапевтические воздействия вызывают прогрессивные изменения, в то время как другие, вначале, казалось бы, совершенно потрясенные, приходят на следующий сеанс абсолютно без следов каких-либо изменений и, более того, еще сильнее прежнего погруженные в семейную игру. Они дисквалифицировали или «забыли» комментарии терапевтов или же им удалось найти какой-то иной способ избежать воздействия, вроде бы достаточно четко направленного. Неудовлетворенные терапевты с усиленным рвением изобретают все более мощные способы вмешательства, которые семья благополучно продолжает дисквалифицировать.

Так возникает бесконечная игра, причем невозможно понять: то ли семья вовлекла терапевтов в это симметричное взаимодействие, в котором обе стороны усиливают свое сопротивление друг другу, то ли виной всему усердие или спесь самих терапевтов.

В этих обстоятельствах, когда настаивать на своем означает лишь наращивать противостояние, терапевтам остается лишь одно — изменить свою позицию в отношениях с семьей, точнее, переопределить эти отношения, честно заявив о своей беспомощности. Важно, однако, чтобы этим заявлением они не обвиняли семью, иначе вновь не получится ничего, кроме отчаянной и жалкой попытки утвердить свое «превосходство». Поэтому тера-

Глава 16. Терапевты заявляют о своем бессилии

певтам необходимо не только детально проработать само содержание заявления, но и, что не менее важно, контролировать свою невербальную установку, в которой могут легко проявиться раздражение, ирония или обвинение.

По сути, мы сообщаем семье, что, несмотря на ее готовность к сотрудничеству и всяческую помощь в достижении взаимопонимания, мы находимся в замешательстве, не представляем себе ясно, что можем сделать для нее, и даже обсуждение в терапевтической команде ничего для нас не прояснило. При этом мы не должны быть ни индифферентны, ни чрезмерно драматичны; мы должны выглядеть просто как люди, которым не слишком приятно признавать свою неспособность сделать то, о чем их попросили.

Делая свое заявление, мы внимательно наблюдаем за реакциями членов семьи. Закончив его, мы выдерживаем напряженную паузу, затем назначаем дату следующего сеанса и забираем свой гонорар.

Поведение такого рода неизменно производит большое впечатление на семьи, привыкшие получать в конце каждого сеанса комментарий или предписание. Первая реакция — всегда изумление; затем семья нередко впадает в сильное беспокойство и начинает просить о помощи. Страх потерять «противников» заставляет семью что-то предпринять для продолжения игры — «но... что же с нами, что нам делать?» — и зачастую даже доводит ее до великодушных самообвинений: «Но, может быть, все это наша вина?»

На этот вопрос терапевты, исходя из своей новой позиции беспомощности, ответа не имеют. Мы действительно не знаем, что сказать. Мы просто повторяем дату следующего сеанса, не добавляя, однако, что надеемся на поворот к лучшему в следующий раз. Будущее, разумеется, остается неясным: семья уже видит Дамоклов меч, висящий над их будущим. А что, если станет еще хуже?...

Дата осуществления этого маневра, как и любых других терапевтических воздействий, имеет фундаментальное значение. Она не должна быть преждевременной. По нашему опыту, правильный момент наступает тогда, когда сердитое упрямство терапевтов уверенно свидетельствует об эскалации противостояния, а семья, со своей стороны,

. _e Часть третья

I/O------

занимается упорной дисквалифицикацией. Такое происходит чаще всего после того, как терапевтическое вмешательство нарушило стабильность семейного status quo. В этих случаях серия более или менее косвенных дисквалификации не может полностью скрыть от терапевтов определенные, зависящие от типа семьи предвестники изменений, испугавшие семью и заставившие ее реагировать таким образом. Именно в этот момент терапевты должны не поддаться соблазну дальнейшего наступления. Это подходящий момент для того, чтобы, наоборот, заявить о своем бессилии.

Данный шаг преследует две цели. О первой уже сказано: это прекращение симметричной игры, захватившей как семью, так и терапевтов. Вторая, столь же важная, обсуждалась в главе о позитивной коннотации: терапевты должны избегать агрессивной позиции инициаторов перемен, иначе семья будет защищать свой status quo до последнего.

Эффективность данного вмешательства обусловлена тем, что она парадоксальна, причем на нескольких уровнях. Объявляя себя растерянными и неспособными принять решение о дальнейших действиях, терапевты тем самым делают достаточно много: переопределяют как дополнительную свою позицию во взаимоотношениях с пациентами, которая до того была симметричной.

Но, определяя свою дополнительность как результат собственной некомпетентности, а не неправильного поведения семьи, терапевты оказываются на самом деле вовсе не дополнительны, так как они посредством этого заявления приобретают контроль над ситуацией. Назначение следующей встречи и принятие гонорара свидетельствуют о профессиональной уверенности, что находится в полном противоречии с декларацией бессилия. При подлинном бессилии странным было бы назначение следующего сеанса, а в нашем случае неназначение даты сеанса, напротив, было бы серьезной ошибкой. Оно имело бы обвинительное и наказующее значение для семьи, а также явилось бы депрессивным сообщением терапевтов о самих себе С другой стороны, назначение сеанса без каких-либо кри тических комментариев вдохновило бы семью, вполн< отдающую себе отчет в тактике саботажа, на то, чтобь

Глава 16. Терапевты заявляют о своем бессилии

приготовить к следующему разу что-нибудь новенькое для продолжения игры. Все это мы поняли благодаря тем случаям, когда применяли описываемую интервенцию. Увидев противников истощенными и ослабленными, семья возвращалась на поле битвы для налаживания отношений в ситуации неопределенности: на этих сеансах открывалось больше «секретов», чем на всех предыдущих вместе взятых.

Основная сила данной тактики заключается в том, что она позволяет использовать одно из фундаментальных правил семейной игры: никогда не доводить противника до полного краха. Его нужно сохранять в боеспособном состоянии и поддерживать в минуты слабости. Но последнее, разумеется, следует делать вдумчиво и осмотрительно и лишь в том случае, если враг показал себя достойным такой заботливости.

Мы применили данное вмешательство к семье Босси. Мы считали, что эта семья никогда не смогла бы измениться, не заяви терапевт в нужный момент о своем бессилии. Мы сказали «терапевт», а не «терапевты», поскольку к концу лечения выяснилось, что врач, адресовавший семью в наш центр, дал ей следующее напутствие: «И помните, что я посылаю вас к доктору Сельвини. Она настоящая волшебница и всегда добивается успеха. Недавно она за один сеанс справилась с еще более тяжелым случаем, чем ваш». Правдой было только последнее, и семья Босси, проживавшая в том же районе, уже прослышала о «чуде». Мы просто не можем не рассказать здесь историю этого «чуда», прекрасно иллюстрирующую силу «попавшего в цель» терапевтического парадокса.

Речь идет о семье с двенадцатилетним мальчиком, страдавшим анорексией, первом в нашей практике случае подлинной anorexia nervosa у пациента мужского пола. Джулио, идентифицированный пациент, в добавление ко всем типичным симптомам имел еще один: он проводил целые часы, массируя свои бедра и ноги специальным кремом для похудения. В результате парадоксального вмешательства, произведенного терапевтом (доктором Сельвини), в конце первого сеанса, поведение мальчика и его семьи изменилось немедленно и радикально.

7 - 4608

Часть третья

В этой семье мать и отец принадлежали к разным социальным слоям. Мать была школьной учительницей, а отец — рабочим. Он, явно робевший перед своей образованной женой, проводил все свободное время за бокке, популярной игрой, похожей на кегли. Традиционно в ней участвуют только мужчины, попивая вино и шутливо болтая между собой. Отец был высококлассным игроком в бокке, он часто побеждал на турнирах и завоевывал призы. Джулио не позволялось сопровождать отца на эту игру, часто проводившуюся по воскресеньям. «Папа возвращается домой поздно вечером, а Джулио должен рано встать и успеть отдохнуть перед школьными занятиями». Разумеется, Джулио учился лучше всех в классе. По воскресеньям он проводил послеполуденное время в обществе матери и восьмилетнего брата, повторяя уроки и совершая длинные прогулки, во время которых его ненавязчиво образовывали в области ботаники и минералогии.

Все это рассказали родители. Джулио, настроенный негативно и враждебно, не желал открывать рта. После обсуждения в команде женщина-терапевт (д-р Сельвини) сказала следующее:

«Джулио, я должна извиниться перед твоим доктором за то, что усомнилась в его диагнозе. Когда он сказал мне по телефону, что у тебя нервная анорексия, я подумала: этого не может быть, он ошибается. Нервная анорексия — женская болезнь. У мужчины не может быть женской болезни! Однако именно этим ты болен, Джулио! Но почему? (Пауза) Мы проговорили больше часа с твоими родителями и не обнаружили в их поведении ничего, что могло бы объяснить этот странный феномен. (Пауза) Мы можем объяснить его лишь тем, что произошло какое-то недоразумение. Возможно, ты решил, что родители, которые дают тебе образование и ожидают от тебя послушания, хороших манер, хороших оценок в школе, уважения к бабушкам и дедушкам, а также, что ты будешь держаться подальше от сквернословящих мальчишек, — эти родители на самом деле хотели не Джулио, а Джульетту. (Брат громко хохочет; лицо Джулио постепенно все более светлеет и, наконец, он тоже разражается неудер-

Глава 16. Терапевты заявляют о своем бессилии

жимым смехом; тем временем родители смущены и сидят, едва дыша.) Но так не может быть. (Повышая голос) Папа и мама хотят лишь того, чтобы ты стал мужчиной, настоящим мужчиной (возгласы одобрения от родителей). (Пауза) Тем не менее, если ты считаешь, что чтобы стать мужчиной, тебе необходима женская болезнь, мы принимаем избранный тобой путь. Мы уважаем его. Мы не просто уважаем его, но считаем, что ты должен сохранять свою анорексию. И вам, родители, мы рекомендуем относиться к этому так же: эта женская болезнь должна продолжаться, поскольку Джулио убежден, что только с женской болезнью он может стать мужественным».

Когда семья пришла на второй сеанс, Джулио прибавил в весе несколько фунтов. Они рассказали нам, что по пути домой с первого сеанса они заехали в ресторан. Когда официант подошел, Джулио немедленно заявил: «Принесите мне спагетти», — которые затем жадно проглотил на глазах изумленных родителей. Он изменился не только по отношению к пище. Он перестал быть послушным в школе, делал только минимально необходимые уроки, начал играть в бокке и ходить в секцию спортивной борьбы. Произошел и целый ряд других изменений. Родители, должным образом запуганные словами о «женственности», не только позволили ему заниматься спортом, но и стали устраивать дома вечеринки, на которые приглашали сверстников Джулио. Терапия продолжалась еще четыре сеанса, и, когда она завершилась, перед нами был пышущий здоровьем и гордый собой Джулио, только что победивший в соревновании юниоров по бокке1.

Вернемся к семейству Босси. Эта семья с ее типичной шизофренической игрой неудачную по форме рекомендацию

Здесь мы хотим еще раз выразить свою убежденность в необходимости строгой индивидуализации терапевтического вмешательства. Через год после успешного завершения случая Джулио мы наивно повторили то же вмешательство в другом случае мужской анорексии, при совершенно иной семейной ситуации и, как и следовало ожидать, не получили никакого результата.

Часть третья

доктора могла воспринять исключительно как вдохновляющий вызов.

Первый сеанс прошел в почти нестерпимой бессмысленной болтовне. Семья состояла из пяти человек — родителей и троих детей; идентифицированный пациент, Агнеса, была средним ребенком. Ей было четырнадцать лет, и она страдала анорексией более двух лет. За это время первоначальная симптоматика осложнилась психотическим поведением и галлюцинациями. Полное описание бурного процесса терапии этой семьи потребовало бы солидного тома с приложением в форме видео- и аудиозаписей командных дискуссий. Здесь мы скажем лишь, что испробовали абсолютно все вмешательства, описанные до настоящего момента в этой книге, и не получили никакого эффекта. Мы даже вынуждены были удвоить оговоренное число сеансов, добавив еще десять, несмотря на отдаленность места жительства семьи от нашего Центра в Милане. Для них, впрочем, увлекательность «поединка» явно стоила всяческих неудобств.

На различные наши вмешательства семья отвечала блестящими дисквалификациями, тем временем Агнеса сменила крайнюю худобу на пышную дряблость и усилила свое психотическое поведение. И, несмотря на все это, семья продолжала ходить к нам!

К семнадцатому сеансу, будучи уже в крайнем раздражении, мы твердо поняли, что пришел момент заявить о своем бессилии, никого в нем не обвиняя. Мы предположили, что семья бросает вызов прежде всего женщине-терапевту, считавшейся авторитетом в области анорексии. Потому мы решили, что именно она должна унизить себя перед семьей, объявив о своей беспомощности. Реакцией родителей на этот маневр были изумление и испуг. Но на лице Агнесы, когда она поднималась с кресла за курткой и свитером, мы заметили улыбку удовлетворения. Эта улыбка была первым знаком того, что мы наконец сделали верный шаг.

Следующий сеанс, состоявшийся месяц спустя, был запоминающимся. Беседа началась с рассказа отца об улучшении у Агнесы в течение последних нескольких недель. Она стала есть более регулярно, перестала устраивать скандалы за едой и ела теперь больше, чем прежде. У нее воз-

Глава 16. Терапевты заявляют о своем бессилии

никли дружеские отношения со старшей сестрой (после враждебности, длившейся не один год) и появились новые друзья. Вдобавок к этой информации отец рассказал полдюжины семейных «секретов». Внезапно обнаружив интеллект и способность к психологическому анализу (вплоть до этого сеанса он производил впечатление почти слабоумного), он начал излагать кардинальные факты, касающиеся эволюции внутрисемейных отношений. Терапевты были довольны и временно приняли наживку. Но в этот момент мать сообщила, что Агнеса (сидевшая рядом с ней неподвижно, как статуя) пришла на этот сеанс против своего желания. Она рассказала, что, убирая комнату Агнесы, нашла (случайно!) ее дневник, из которого прочла последние несколько страниц. Она принесла его на сеанс. Можно ли прочитать из него вслух?2 Агнеса кивнула в знак согласия, то же сделали терапевты. Эти страницы прозвучали как сущий плач Агнесы по поводу горького разочарования, пережитого ею при лечении у доктора Сельвини (следовательно, это было усиление дисквалификации).

«Я давно просила родителей отвезти меня к ней, я верила в нее. Мне казалось невероятным, что я попаду к ней — к доктору, от которого все в таком восторге, который излечил столько людей от анорексии. (В этом месте мать прервала чтение, чтобы рассказать нам о неудачном напутственном слове приславшего их к нам врача.) Ано-рексия, какое гадкое слово! И я так надеялась избавиться от этой муки! Но оказалось, что я ошиблась горше, чем когда-либо прежде. Бедная я, бедная!!»

Дневник заканчивался записью о твердом решении измениться без чьей-либо помощи, найти себе, как старшая сестра, молодого человека и послать к черту психиатрию вместе с психиатрами.

2 Это типичный пример того, как семья после эффективного вмешательства перераспределяет роли, чтобы игра могла продолжиться. Если на этот раз отец великодушен с терапевтами, то работу по дисквалификации их должен взять на себя кто-то другой в семье.

Часть третья

Выражая сожаление и согласие, терапевты слушали, как мать печально читает дневник дочери. Сразу после этого они удалились на обсуждение. Двое терапевтов оставались за зеркалом, наблюдая реакции членов семьи. Отец воскликнул: «За этот сеанс мы сказали и поняли больше, чем за все остальные вместе взятые!» — и получил раздраженный ответ Агнесы: «Все те же давно известные вещи, от которых мне ни жарко, ни холодно». Это убедило нас в том, что нужно следовать избранной нами тактике, то есть продолжать декларировать свою беспомощность в решении проблемы семьи. Поэтому необходимо было проигнорировать «позитивную» перемену в поведении отца и все внимание сосредоточить на дневнике Агнесы.

Вернувшись к семье, женщина-терапевт заявила, что единственно важным на сеансе был дневник. Она попросила Агнесу, если та не против, скопировать прочитанные страницы дневника и отослать их к нам в Центр, чтобы она, терапевт, могла поразмышлять над ними. Агне-са согласилась, и несколько дней спустя мы получили копию страниц дневника, переписанных (случайно!) на бланках фирмы отца. Мы были убеждены, что на этой стадии трансформация не может произойти без развенчания «волшебника».

Глава 17. Терапевты предписывают себе предельный парадокс

В главе 4 мы уже говорили о том, что предельный парадокс, используемый в скрытой эскалации шизофренического взаимодействия, выражается в следующем сообщении: «У вас есть только один способ помочь мне: не быть самими собой»1. Для нейтрализации этого парадоксального запроса мы разработали два контрпарадокса.

Это симпатичное предложение не высказывается, разумеется, в прямой словесной форме, оно должно быть экстраполировано из массы коммуникативных маневров, традиционно обозначаемых термином шизофренизмы. Тем психотерапевтам, кто, как и мы, имеет опыт индивидуальной терапии пациентов с диагнозом «шизофрения», известна огромная соблазнительность этого сообщения. Это более чем сообщение — это приглашение посвятить себя целиком, подобно Одиссею, долгому, долгому путешествию и, как и он, встретиться с устрашающими существами — Полифемом, Цирцеей, Сиренами, а также с очаровательным, хотя и мимолетным видением Навзикаи. Но в таком путешествии терапевт, как бы он ни старался, непременно столкнется с собственной неуклюжестью, лишенный подлинной интуиции и подлинной чувствительности. Как вообще ему могло прийти в голову считать себя терапевтом? Он ощутит, как его, заточенного вместе с пациентом в ледяных стенах, холод от которых пронизывает до самых костей, уносит черный поток страдания. Ему будет казаться, что он пытается вскарабкаться по крутым стенам громадной пирамиды, на вершине которой находится его беспомощный пациент, кричащий от страха и муки. Время от времени, однако, он будет замечать мгновенный проблеск мягкого сияния, и это будет успокаивать и возвращать ему надежду. Порой его взгляд, словно у утомленного кладоискателя, в свете краткой вспышки молнии узрит мерцание драгоценностей, которые он так долго искал. Иногда, пребывая в отчаянии, словно бесплодная женщина, он почувствует вдруг в своем чреве ребенка, которому, увы, так и не суждено будет появиться на свет.

Часть третья

Первый из них состоит в извлечении парадоксального запроса из клубка дезориентирующих коммуникативных маневров и применения к нему правила позитивной коннотации, то есть признание его правильности и законности.

Суть второго контрпарадокса — в предписании подчинения этому запросу, адресованному исключительно самим себе. При этом мы, однако, не перестаем держать клиентов в напряжении, поскольку заявляем, что продолжение и результат терапии зависят исключительно от того, удастся нам или нет выполнить собственное предписание.

Следующий пример, описывающий одиннадцатый сеанс терапии семьи с семилетним ребенком, имевшим диагноз «аутизм», прояснит эти терапевтические маневры.

С самого первого сеанса мы постоянно сталкивались с блокирующим поведением молодой матери, Матильды. Ненасытная читательница книг по психоанализу и о нем, ветеран безуспешной психоаналитической терапии, Матильда стремилась центрировать сеансы вокруг себя, играя роль пациента в психоаналитической терапии.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 9 101112 13 14 Следующая ⇒