Наши старые ошибки

Наши старые ошибки

Несмотря на абсурдность и даже откровенную нелепость многих трактовок, формулируемых польской стороной, надо понимать, что они вовсе не безобидны — отмахнуться от них как от глупости может человек, но не государство. Они неплохо работают и выступают лишь как часть огромной машины по продвижению польской исторической политики на международном уровне. Машины эффективной, способствующей весьма успешной политике.

Между тем, если Россия все же решила начать отвечать, то есть сознательно проводить собственную историческую политику, необходимо провести серьезную ревизию старых подходов. А проблем, встающих перед Россией в связи с поднятой дискуссией, немало. В свое время, исходя из идеологии дружбы славянских народов и взаимопомощи социалистических наций, СССР допустил очень серьезные просчеты. Отчасти они были связаны с официальной идеологией и потому в каком-то смысле неизбежны, но отчасти имели место уступки политической конъюнктуре и недооценка стоящих перед страной угроз.

После войны Москва решила исходить из принципа, что ни один народ, воевавший во главе или в союзе с нацистами, не несет на себе вины за ошибки их «буржуазного руководства». Эта позиция гармонирует с глубокими основами русской культуры, с православными понятиями о неприятии западного учения о коллективной ответственности за грехи (что всего человечества за первородный грех, что церковной общины за грехи отдельных ее членов). Однако политически такой подход оказался очень спорным. Москва не стала навязывать побежденным народам чувство вины и предоставила им равный статус «освобожденных» и в ряде случаев даже «победителей», просто проигнорировав их вполне сознательную враждебность.

Польский народ, в отличие от большинства своих соседей, не воевал на стороне Гитлера и даже коллаборационизмом с нацистами во время войны почти не грешил. Однако начало военного конфликта во многом было обусловлено именно польской агрессивной политикой. Оккупация огромных восточнославянских территорий в 1920 году обусловила главный фактор польской межвоенной политики — задачу удержания этих земель от вполне законных претензий на них со стороны народов, имевших на них все этнографические и исторические права. В результате важнейшей чертой молодой польской государственности стала борьба с их национальными движениями и сопротивление внешним факторам, угрожавшим их потерей. В результате Польша обрушила планы довоенной антигитлеровской коалиции, предполагавшей допуск советских войск на ее территорию, и вынудила Москву на подписание пакта Молотова—Риббентропа. Германия, намереваясь атаковать Польшу, должна была согласовать с Советским Союзом восточную границу оккупации, чтобы не перейти на земли, которые СССР рассматривал как по праву свои — как временно отторгнутые части Украинской и Белорусской республик. Москва же была вынуждена пойти на такое согласование, чтобы избежать войны с Германией в одиночку, вне состава не состоявшейся по вине Варшавы союзной коалиции. То есть именно фактор польской агрессии в отношении восточнославянских земель здесь сыграл центральную роль.

Тем не менее говорить об этом в послевоенное время было не принято. Была другая задача — строительство новой братско-славянской социалистической «нации», то есть удержания поляков в советской зоне влияния. Обвинения в адрес их национальных героев — создателей и правителей межвоенной Польши могли этой цели только повредить.

И все же задача оценки Второй польской республики по-прежнему актуальна. В современной Польше, кстати, вообще убран из общественной памяти тот факт, что именно Варшава начала агрессивную войну на Востоке: польские школьники наших дней уверены, что она тогда отражала завоевательный поход большевиков на Запад, спасая тем самым Европу от коммунизма. То, что большевики признавали Польшу в границах польских губерний бывшей империи, — замолчанный факт. Вторая польская республика начала свою историю с агрессии и была основана на оккупации огромных этнически непольских территорий на востоке и на системе жесткого подавления прав непольских национальностей. Они подвергались правовой и экономической дискриминации, а их духовно-культурное наследие — систематическому уничтожению. Например, проводилась кампания по так называемой ревиндикации, то есть массовому уничтожению православных церквей.

Присвоение Польше после войны статуса одной из держав-победительниц было очень спорным и с фактологической, и с моральной точки зрения. Если теперь Польша активно поднимает вопрос об осуждении Советского Союза (созыв «второго Нюрнберга»), то и вопрос об осуждении Второй польской республики тоже должен стоять на повестке дня.

Большой ошибкой советской «исторической политики» можно признать и согласие на признание формальной датой начала войны 1 сентября 1939 года. Такая датировка основана более всего на политических соображениях, чем на исторической конкретике. На деле война Германии за подчинение этнически ненемецких территорий была начата раньше, а переросла в стадию мировой — позже.

Если выбирать отправную точку начала войны в Европе, то это, несомненно, 15 марта 1939 года, когда Германия оккупировала Чехию. Напомню, эта агрессия не была согласована на Мюнхенской конференции (там речь шла только о населенных преимущественно немцами Судетах, на присоединение которых Прага дала свое согласие). Чем Чехия хуже Польши? Почему агрессия против чешского государства — это не начало войны, а против польского — начало? Агрессия в отношении Польши напрямую связана с подчинением Чехии, ведь указ о подготовке вторжения в Польшу Гитлер издал 3 апреля — сразу после занятия чешских земель. Да, Чехия почти не сопротивлялась, но и соотношение сил было таким, что делало сопротивление бессмысленным — в отличие от теоретически вполне способной дать немцам достойный отпор Польши. Разница лишь в том, что у Чехии не было западных союзников, которые объявили бы Германии войну. Но начавшаяся в сентябре война потому и была названа «странной», что велась больше на бумаге. Кроме того, формальное вступление Великобритании и Франции в войну мировой ее еще не делало. Мировой она стала только 7 декабря 1941 года, когда в войну вступили США, — это объединило театры военных действий в разных частях мира в единый комплекс.

Отказ от признания покорения Чехии началом Второй мировой войны обусловлен только тем, что такая датировка политически неудобна Западу — она неизбежно связывает начало войны с Мюнхенской конференцией, которая, хотя и не предоставила Берлину права присоединить чешские земли, но дала согласие на нарушение им границ Чехословакии. А вот дата 1 сентября 1939-го Западу как раз очень удобна — она отводит начало войны от «Мюнхена», зато привязывает ее к пакту Молотова—Риббентропа. Именно благодаря такой датировке можно обвинить в начале войны СССР из-за его решения не пустить Гитлера на древние западнорусские земли, бывшие под польской оккупацией. Благодаря ей военное участие Польши вместе с Германией и Венгрией в разделе Чехословакии, взятие немцами Праги и молчаливое согласие с этим основных стран Запада оказывается почти невинным предприятием, якобы никакого отношения к началу мировой войны не имевшему. Сейчас в России официально перенесли дату окончания Второй мировой со 2 сентября на 3 сентября. Было бы целесообразно уточнить и дату ее начала, более того — провести крупную международную кампанию по историческому и юридическому обоснованию этого факта.

Россия долго просто игнорировала эти вопросы и вообще «польский вызов». Так, решение об участии России в мемориальных мероприятиях 1 сентября 2009 года было принято без учета их идеологии: Польша пригласила «двух виновников войны» — Германию и Россию — принести на Вестерплатте совместное покаяние. Отказ представителя России выполнить свою роль в этом сценарии не мог не привести к новой волне возмущений и обвинений в ее адрес. Хорошо, что десять лет спустя, в 2019-м, Россию просто не пригласили, так что даже не пришлось отказываться. Однако не может не вызывать большого удивления, что в связи с этим в российских же СМИ прозвучало немало обиженных комментариев. Следует четко дать понять: ни о каком участии представителей России в польских мероприятиях 1 сентября больше не может быть и речи.

Стоит скорректировать и столь привычный нам тезис об «освобождении Польши». То, что понятно для людей русской культуры, иначе предстает в ином языковом контексте. Для нас освободительный характер похода имеет священный и глубоко обоснованный смысл, который вряд ли стоит подвергать изменениям. Но для задач внешней исторической политики разумнее было бы использовать иные понятия. «Освобождение» в русском языке несет в себе в первую очередь негативный смысл: оно предполагает вопрос «от кого?». В западных языках это же слово (чаще всего — «либерализация») более указывает на новое состояние предмета. Это «принесение/обретение свободы», и за его употреблением неизбежно следует вопрос, насколько новое качество можно считать подлинной свободой. Каждый раз, когда российская сторона говорит об «освобождении Польши», поляки начинают подробно анализировать, была ли Польская Народная Республика поистине свободным государством, и довольно легко доказывает: нет, не была. Существовала определенная степень зависимости от Москвы, и с этим вряд ли можно спорить. Однако сам этот спор — о критериях истинной государственной свободы — не имеет никакого отношения к тому, о чем говорят россияне.

По своему опыту скажу, на что сами поляки нередко указывали в ходе таких дискуссий: «То, о чем вы нам толкуете, вообще не является освобождением. Это спасение от худшей участи. Но с этим мы и не спорим. Да, вы нас спасли. Но мы не можем согласиться с тем, что вы нам принесли свободу!» Думаю, что к этому стоило бы прислушаться. Хватит спорить о различных трактовках понятия «свободы» в наших культурах, это не приносит никаких позитивных результатов. России давно пора переключиться в этих дискуссиях с «освобождения» на «спасение», и говорить о спасении Советским Союзом поляков (да и ряда других народов) от крайне печальной участи под нацистской властью. Возможно, и от полного истребления. Употребление понятия «спасение» ничем не уменьшает подвига наших солдат. Напротив, спасение еще важнее, чем освобождение, как сам факт жизни важнее ее условий.

То, что Россия вообще не поднимает темы спасения польского народа, упершись в доказательство освобождения, приводит к тому, что эта тема просто изъята из информационного пространства. О спасительном смысле похода Красной армии просто никто не говорит — в Польше это никому не надо, а Россия и не напоминает. Если бы она регулярно напоминала полякам о том, что те же монументы советским солдатам являются памятники благодарности за спасение, а не за официально отрицаемое освобождение, то, возможно, и такого их массового сноса удалось бы избежать. У его противников была бы более сильная аргументация. А пока на стороне тех, кто их сносит, и чувство обиды за то, что не поляки определяли свою судьбу в той войне, и чувство правоты в споре с «русскими» о характере подлинной свободы.

Еще одна ошибка, допущенная политиками Советского Союза, — согласие на официальное признание земель, переданных Польше после войны из состава Германии, «возвращенными землями» (по-польски Ziemie odzyskane). Это понятие полностью нивелирует факт, что эти территории были взяты Красной армией в боях и потом фактически подарены Польше, а не отбиты у немцев самими поляками. Логически термин «возвращенные» связан с тем, что они входили в состав раннесредневекового польского государства при династии Пястов. Однако этот исторический факт никак не должен заслонять военных заслуг советской армии. Сейчас же в Польше уже никто не вспоминает, как они были «возвращены», и с усердием сносят памятники советским воинам даже на этих землях. Тот факт, что они тогда брали не польские, а немецкие города, а потом передали их Польше, убран из национальной памяти. Полагаю, что стоит все же активно напоминать польской стороне, каким образом земли, составляющие около трети современной территории государства, оказались в его составе. Помимо спасения польского народа это еще одна «замолчанная» причина для благодарности советским войскам.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒