Судзуки Дайсэцу Тэйтаро 20 страница

III

Поскольку в обыденном этикете монахов есть нечто, свойственное дзэну, здесь будет дано описание некоторых его особенностей.

Когда наступает время, отведенное принятию пищи, звучит гонг, и монахи выходят по очереди из зала для медитации и направляются со своей собственной посудой в столовую. Там их ожидают пустые низкие столики. Когда руководитель позвонит в колокольчик, все садятся. Расставляются тарелки, которые, между прочим, сделаны из дерева или бумаги и хорошо отполированы. Набор состоит из четырех или пяти тарелок, одна в другой. Пока расставляются тарелки и монахи-официанты разносят суп и рис, читается Праджняпарамита-хридая-сутра.

Следует отметить, что после чтения Хридая-сутры произносятся следующие имена будд и других учителей:

Вайрочана-будда в своем безупречном существе закона;

Вайрочана-будда в своем совершенном существе блаженства;

Шакьямуни-будда в своих бесчисленных проявлениях существа преобразования;

Майтрея-будда, который должен явиться в будущем;

Все будды прошлого, настоящего и будущего в десяти частях света;

Великий Бодхисаттва Манджушри;

Великий идеал нравственности Бодхисаттва Шаманабхадра;

Великий сострадательный Бодхисаттва Авалокитешвара;

Все почтенные Бодхисаттвы Махасаттвы;

Махапраджаняпарамита

Затем следуют "пять размышлений" о еде. Вот они: "Во-первых, чего я стою? Откуда это подношение? Во-вторых, принимая это подношение, я должен размышлять о несовершенстве моей добродетели. В-третьих, следить за своим собственным сердцем, не допускать в себе таких недостатков, как жадность и т. п. - очень существенно. В-четвертых, эта пища принимается, как хорошее лекарство для того, чтобы поддерживать в теле здоровье. В-пятых, эта пища принимается и для того, чтобы обеспечить духовное достижение". После этих размышлений они продолжают думать о сущности буддизма: "Первая ложка способствует искоренению всякого зла; вторая ложка помогает творить всякое добро; третья - спасти каждое живое существо, чтобы каждый в конце концов стал Буддой". Теперь они могут брать свои палочки для еды, но прежде, чем они действительно приступят к своему "роскошному" обеду, они отдают дань демонам или духам, живущим в потустороннем мире: каждый монах, взяв около семи зерен риса из своей чашки, предлагает их этим невидимым существам, говоря: "О вы, демоны и духи, я преподношу вам это, и пусть этой пищи станет так много, чтобы накормить всех демонов и духов во всех десяти частях света". Во время еды царит тишина. Не слышно звона тарелок, не слышно ни слова, все разговоры прекращаются. К еде они относятся серьезно. Тот, кто хочет получить еще одну порцию риса, скрещивает перед собой руки. Монах-официант, заметив это, подходит с большой кастрюлей риса, называемой "схвати", и садится напротив ненасытившегося. Последний берет свою чашку и, прежде чем передать ее официанту, слегка проводит рукой снизу. Это означает, что он удаляет всякую грязь, которая могла пристать к чашке и которая может запачкать руки официанту. Пока чаша наполняется, обедающий продолжает сидеть, скрестив руки. Если он не хочет, чтобы ему положили очень много, он спокойно потирает рукой о руку, что означает: "Спасибо, достаточно". Когда заканчивается прием пищи, ничего не должно оставаться. Монахи съедают все, что им подают, "собирая остатки пищи". Такова их религия. После четвертой порции риса обед, как правило, заканчивается. Руководитель ударяет в деревянные бруски, и официанты приносят горячую воду. Каждый наполняет самую большую чашу этой водой и в ней аккуратно моет все чаши меньшего размера, а потом вытирает куском материи, который имеется у каждого монаха. Затем пускают по кругу деревянное ведро, в которое выливаются помои. Когда ведро для помоев переходит из рук в руки, опять вспоминают о духах: "Вода, в которой я мыл свои руки, на вкус - божественный нектар. Я предлагаю отведать это всем бесчисленным духам мира: пусть они все насытятся и будут удовлетворены. Аум, Макура-сай (по-китайски - мо-оюй-ло-си), Сваха". Каждый монах собирает свои обеденные принадлежности и заворачивает их, снова говоря: "Теперь я закончил прием пищи, и мое физическое тело получило хорошее питание: я чувствую в себе столько сил, что кажется, могу перевернуть мир весь: я господствую над прошлым, настоящим и будущим и заставляю причину и следствие служить благосостоянию всех. Пусть всех нас укрепит чудодейственная сила". Теперь на столах не останется ничего, кроме тех зерен риса, которые предлагались духам в начале еды. Снова ударяют в дощечки, монахи, выразив свою благодарность, также организованно покидают столовую.

Их трудолюбие служит образцовым примером для всех. За исключением тех дней, которые отводятся для занятии дома, обычно их можно видеть - с половины пятого утра летом и с половины шестого зимой - на монастырских огородах, в окрестностях, где они всегда собирают подаяние, или на прилегающем к дзэндо земельном участке, который они возделывают. Монастырь как внутри, так и снаружи, содержится в образцовом порядке. У нас есть поговорка: "Здесь как в дзэн-буддийском монастыре". Это означает, что место, о котором говорят, отличается исключительной чистотой и порядком. За подаянием им иногда приходится идти несколько верст. Обычно вблизи дзэндо находятся какие-нибудь покровители, чьи дома монахи регулярно посещают и получают там рис и овощи. Их можно часто встретить на проселочной дороге с телегой, груженной тыквами или картофелем. Они работают так же усердно, как простые рабочие. Иногда ходят в лес за дровами. В сельском хозяйстве они также разбираются. Поскольку им необходимо себя таким образом обеспечивать, они сочетают профессии фермеров, рабочих и квалифицированных мастеров. Часто они сами строят свой зал для медитации под руководством архитектора.

Монашеская община - это самоуправляемая организация. У нее есть свои повара, администраторы, управляющие, пономари, церемониймейстеры и т. д. Во времена Хякудзе, кажется, было десять таких должностей, хотя детально о них ничего не известно, потому что написанные им "Правила" были утеряны. Хотя наставник или учитель является душой дзэндо, он не имеет непосредственного отношения к его управлению. Этим занимаются старшие члены общины, чьи характеры закалились за многие годы суровой дисциплины. Когда заходит речь о принципах дзэна; можно удивляться, насколько глубока и утонченна метафизика их, если она вообще не отсутствует, насколько серьезны эти бледнолицые, изнуренные и отрекшиеся от мира мыслители. Но в повседневной жизни - это, в конце концов, обыкновенные смертные, занимающиеся физическим трудом, причем это жизнерадостные люди, не лишенные чувства юмора, помогающие друг другу и не считающие никакую работу ниже достоинства образованного человека. Идеалы Хякудзе вечно живут в их сердцах.

Не только монахи трудятся, но и сам учитель принимает участие в работе. Согласно принципам Хякудзе, в работе должны участвовать все, независимо от положения. Поэтому и сам он вместе со своими учениками работал в поле, в саду, сажал деревья, полол грядки, собирал чайные листья и занимался всеми другими видами физического труда. Используя данную ситуацию, он давал им практические уроки по изучению дзэна, а ученики также в свою очередь не упускали случая получить его ценные наставления.

Когда как-то раз Дзесю подметал пол, один монах спросил его: "Как может попасть хоть одна пылинка на эту священную землю?" На это Дзесю ответил: "Вот и еще одна". В другой раз, когда учитель снова был занят подметанием двора, Рю, государственный министр, нанес визит в их храм. Он сказал учителю: "Почему такой великий и мудрый человек, как вы, должен сметать пыль?" "Она приносится снаружи", - ответил Дзесю. (Этот разговор о пыли напоминает нам слова Беркли: "Мы только что подняли пыль и сразу жалуемся, что ничего не видим".) Нансэн вышел однажды на работу со своими монахами. Дзесю было поручено следить за огнем. Неожиданно он закричал: "Пожар, пожар"! Поднялась тревога, и все монахи бросились в спальню. Увидев это, Дзесю закрыл двери и заявил: "Если посмеете сказать хоть одно слово, дверь не будет открыта". Монахи не знали, что сказать. Однако Нансэн, учитель, бросил ключ в помещение через окно, после чего Дзесю распахнул дверь.

Работая в поле, один монах случайно разрезал дождевого червя лопатой на две части и спросил учителя: "Дождевой червь разрезан на две части, и обе они еще шевелятся: в которой из них пребывает Будда?" Учитель Дзесю сказал: "Не питай иллюзий". Но монах продолжал настаивать: "Но ведь они же шевелятся", - и получил ответ: "Разве ты не видишь, что элементы огня и воздуха еще не улетучились?" Аналогичный случай произошел с Сико и Секо, когда они как-то раз работали в саду.

Секо спросил учителя о жизненной сущности дождевого червя. Не говоря ни слова, учитель взял грабли и ударил сначала по одному куску червя, потом по другому и, наконец, по участку земли, разделявшему один и другой. Затем бросил грабли и ушел.

Однажды Обаку, занимаясь прополкой и увидев, что у Риндзая нет мотыги, спросил: "Почему у тебя нет никакой мотыги?" Риндзай ответил: "Кто-то унес ее". Затем Обаку попросил его подойти к нему, так как он хотел поговорить с ним, Риндзай шагнул ему навстречу. Подняв мотыгу, Обаку сказал: "Вот и все, но только никто в мире не способен поднять ее". Риндзай отобрал мотыгу у учителя, поднял ее вверх и сказал: "Каким же образом она очутилась теперь в моих руках?" Обаку заметил: "Вот человек, который совершил сегодня трудную работу". После этого он пошел к себе в комнату.

В другой раз, увидев, что Риндзай отдыхает, опершись на мотыгу, Обаку спросил у него: "Ты устал?" Риндзай ответил: "Я еще не поднимал мотыги, как я мог устать?" Тогда Обаку ударил его. Однако Риндзай, обхватив трость учителя, свалил его на землю. Обаку позвал управляющего хармадана, чтобы тот помог ему подняться с земли. Управляющий подошел к учителю и помог ему, сказав: "Почему вы позволяете сумасшедшему так грубо себя вести?" Как только учитель снова встал на ноги, он ударил управляющего. Затем Риндзай начал копать землю и сказал следующее: "В других местах сжигают, а здесь вас всех заживо похоронят".

О случае, который произошел с Исаном и Кедзаном, когда они собирали чайные листья, уже упоминалось в одной из предыдущих глав. В истории дзэна действительно-была масса таких случаев, как эти, и все они показывают, как учителя пытаются извлечь из каждой жизненной ситуации урок для своих учеников. События повседневной жизни, внешне тривиальные, в трактовке учителей приобретают глубокий смысл. Во всяком случае, эти мондо самым красочным образом иллюстрируют общую тенденцию монастырской жизни в старые времена, когда дух трудолюбия и служения так полно и гармонично сочетался с высокими идеями, отражающими духовные глубины.

Таким образом, монахи, всесторонне развивая свои способности, не получают никакого книжного, то есть формального, образования, которое, как правило, осуществляется посредством абстрактного метода обучения: их дисциплина и знание носят практический и эффективный характер. Основной принцип жизни в дзэндо это "учение в работе". Они презирают так называемое "мягкое" обучение, которое походит на легкую пищу поправляющегося больного. Когда львица производит на свет своих детенышей, то, как многие говорят, через три дня она бросает их в глубокую пропасть и смотрит, сумеют ли они взобраться обратно к ней. Те, что не выдерживают этого испытания, считаются недостойными ее рода. Нечто подобное имеет в виду учитель дзэна, который обращается с монахами внешне весьма грубо. У монахов нет ни хорошей одежды, ни достаточного количества пищи, которой бы они могли насладиться, нет времени выспаться, и, кроме всего прочего, они должны много работать - и физически, и духовно. Внешняя нищета и внутренние идеалы, при условии гармоничной и безукоризненной работы, приводят, в конечном итоге, к выработке прекрасных характеров, способных к высоким достижением в дзэне, а также в делах повседневной жизни. Эта уникальная система обучения, которая до сих пор применяется в каждом дзэндо, не очень хорошо известна светскому обществу в нашей стране. Кроме того, беспощадный бич современного коммерческого предпринимательства не оставляет незатронутым ни одного уголка. Скоро может настать время, когда уединенный остров дзэна окажется погребенным, как и все остальное, в пучине волн грубого материализма. Сами монахи уже перестают понимать великие идеи древних и современных учителей. Хотя некоторые стороны обучения в монастырях и могут быть пересмотрены, их высоко религиозное и благоговейное чувство должно сохраниться во имя сохранения жизни дзэна.

Теоретически философия дзэна идет за пределы всякого умозрительного понимания и не связана с законами антитезы. Но сказать так означает поставить дзэн на очень скользкую почву, идя по которой многие рискуют упасть.

Падение иногда приводит к ужасным результатам. Подобно некоторым средневековым мистикам, ученики дзэна могут превратиться в распущенных людей, теряющих контроль над собой. История является свидетелем этому, а психология может легко объяснить процесс такой дегенерации. Поэтому один учитель дзэна говорит: "Пусть идеал человека поднимется выше короны Вайрочаны (высшего божества), а жизнь его пусть будет преисполнена унижения настолько, чтоб он повергнут был ниц перед младенцем". Другими словами: "Если кто-нибудь желает быть первым, он должен быть последним, а слугой всех". Поэтому жизнь в монастыре подчинена строгим правилам, каждое из которых должно безоговорочно соблюдаться в соответствии с упомянутыми выше идеалами. Униженность, нищета и внутренняя святость - это те идеалы дзэна, которые спасают его от падения до уровня средневекового антиномианизма. Таким образом, мы видим, какую большую роль играет дисциплина дзэндо в учении дзэн и в его практическом применении в нашей повседневной жизни.

Когда Танка остановился в Эриндзи, в столице было так холодно, что он взял одну из статуй Будды, которые там были, и развел из нее костер. Хозяин гробницы, увидев это, очень возмутился: "Как ты посмел предать огню нашего деревянного Будду?" Танка, который что-то искал в пепле, разгребая его тростью, сказал: "Я собираю в этом пепле священную шариру". (Шэ-ли - это неразрушимая субстанция, обычно овальной формы, которую, как полагают, можно найти после кремации святого".) "Каким образом, - сказал хозяин, - ты надеешься найти шариру, предав огню деревянного Будду?" - "Если я в нем не найду шариры, то позволь мне сжечь оставшихся двух Будд", - ответил Танка. Позже хозяин гробницы пострадал за то, что он упрекнул Танку в богохульстве, в то время как гнев Будды никогда не обрушивался на последнего. Хотя в исторической подлинности этого случая можно сомневаться, он все же заслуживает внимания, и все учителя дзэна соглашаются, что Танка, который осквернил Будду, был очень высоко развит духовно. Когда впоследствии один монах спросил учителя о Танке, который сжег статую Будды, учитель сказал: "Когда холодно, мы греемся у огня". - "Правильно он сделал или нет?" "Когда жарко, мы идем в бамбуковую рощу к ручью", - было сказано в ответ.

Я приведу сейчас комментарий к этому случаю, поскольку здесь затронут один из важнейших вопросов в изучении дзэна. Когда Суйби Мугаку, ученик Танки, совершил однажды жертвоприношение архатам, которые, по всей вероятности, были вырезаны из дерева, какой-то монах подошел и сказал: "Танка сжег деревянного Будду, а почему же вы совершаете жертвоприношение этим архатам?" Учитель сказал: "Даже тогда, когда его сжигали, он не мог сгореть, а что касается моих жертвоприношений, то я поступаю так, как мне вздумается". - "Когда эти жертвоприношения предназначаются архатам, приходят они за ними или нет?" "Ты ешь каждый день или нет?" - спросил учитель. В связи с тем, что монаху нечего было ответить, учитель заявил: "Трудно найти умного человека".

Каковы бы ни были заслуги Танки с чисто дзэн-буддийской точки зрения, нет никакого сомнения в том, что такие поступки должны были считаться в высшей степени кощунственными и непростительными всеми набожными буддистами. Те, кто еще не достиг глубокого понимания дзэна, иногда ни перед чем не останавливаются и доходят до крайности или до преступления, хотя и во имя дзэна. По этой причине правила монастырской жизни суровы. Они рассчитаны на искоренение гордости сердца, когда чаша унижения испивается до последней капли. Когда Сюко, живший во времена династии Мин, стал писать книгу о десяти похвальных поступках монаха, один из тех бойких, самоуверенных парней подошел к нему и сказал: "Какая польза от такой книги, если в дзэне нет ни атома того, что можно назвать похвальным или непохвальным?" Писатель ответил: "Пять оболочек (скандх) спутываются, и четыре элементарные стихии (махабхуты) неистовствуют, и разве можно сказать, что зла не существует?" Монах продолжал все-таки настаивать: "Четыре элементарные стихии, в конечном счете, пусты, а пять оболочек не имеют никакой реальности". Сюко, ударив его по лицу, сказал: "Многие просто учены, ты еще нереален, дай мне другой ответ". Но монах ничего не ответил и ушел, воспылав гневом. "Ну, - сказал учитель, - почему ты не вытираешь грязь на своем собственном лице?" При изучении дзэна глубокое прозрение должно тесно сочетаться с глубоким чувством смирения и мягкостью сердца.

Позвольте мне привести в качестве примера выработки смирения опыт, через который заставляют пройти неофита, когда он впервые подходит к залу для медитации. Новичок может иметь самые хорошие рекомендации и весь монашеский скарб, состоящий из предметов, о которых уже говорилось, но начальство дзэндо не сразу принимает его к себе. Обычно он слышит какую-нибудь формальную отговорку типа их учреждение не настолько богато, чтобы принять еще одного монаха, или что зал уже и так слишком переполнен. Если неофит спокойно уйдет после этого, то он нигде не найдет себе приюта не только в выбранном им дзэндо, но и в любом другом месте, так как везде он встретит подобный отказ. Если он вообще хочет изучать дзэн, ему не следует отчаиваться, слыша такие отговорки. Упорный неофит садится после этого на крыльцо. Оперев голову о ящик, который он носит перед собой, он сидит на крыльце под палящими лучами солнца и продолжает оставаться в той же позе, даже не шевелится. Когда наступает время обедать, он просит, чтобы его впустили и накормили. Это ему предоставляется, потому что ни один буддийский монастырь не откажет путешественнику-монаху в пище и крове. Однако после обеда он снова вдет на крыльцо и продолжает там сидеть. На него не обращают никакого внимания до вечера, когда он просится переночевать. Эта его просьба также удовлетворяется. Он снимает свои дорожные сандалии, моет ноги, и его отводят в комнату, специально предназначенную для посторонних. Но зачастую там не оказывается никакой кровати, так как монаху дзэн-буддисту полагается провести ночь в глубоком размышлении. Всю ночь он сидит не разгибая спины, очевидно, размышляя над каким-нибудь коаном. На следующее утро он снова идет, как и в предыдущий день, на крыльцо и принимает ту же самую позу, что свидетельствует о его сильном желании быть принятым. Это может продолжаться три, пять и даже семь дней. Терпение и смирение новичка подвергаются таким образом испытанию, пока его в конце концов не примет начальство, которое, по всей вероятности, видя его искренние намерения и упорство, постарается найти для него место. Эта процедура начинает сейчас приобретать некоторый формальный оттенок, но в старые времена, когда еще не было твердо установленных правил приема, неофитам приходилось трудно, так как их иногда просто-напросто силой выгоняли из монастыря. Читая биографии древних учителей, мы видим, что с ними порой обходились еще безжалостней. Зал для медитации подчинен правилам армейской строгости и точности с целью выработки таких положительных качеств, как смирение, послушание, простота и честность у монахов, которые всегда склонны без разбора следовать великим примерам древних учителей или в грубой форме осуществлять на практике высокие доктрины философии шуньяты в том виде, как они излагается в махаянистской литературе класса Праджняпарамита. Частично с их суровой жизнью вы уже познакомились выше.

В монашеской жизни существует период, который полностью предназначается для умственной дисциплины и не прерывается физическим трудом, за исключением самого необходимого. Он известен как "великий сэссин" (цзянь синь; на каком историческом этапе развития дзэндо появился этот сэссин, неизвестно. В "Правилах" Хякудзе о нем не упоминается. Скорее всего он возник не в Китае, а в Японии во времена Хакуина. Поскольку существует период, называемый обычно "домашним" сезоном, монахи прекращают путешествовать и практикуют сэссин, а также усердно изучают дзэн, но в течение недели, специально отведенной для этого, изучение носит особенно упорный характер) и длится неделю каждый месяц во время сезонов, называемых "летним домашним периодом" и "зимним домашним периодом". Летний домашний период начинается в апреле и заканчивается в августе, а зимний домашний период начинается в октябре и заканчивается в феврале. "Сэссин" означает "собирание или сосредоточение ума". Пока длится этот период, монахи не покидают дзэндо, встают раньше обычного и ложатся спать позже. В это время каждый день им читают своего рода лекции. Используются учебные пособия, самыми популярными из которых являются "Хэкиган-сю" и "Риндзай-року", считающиеся самыми глубокими книгами школы Риндзая. "Риндзай-року" - это собрание проповедей и высказываний основоположника дзэн-буддийской секты Риндзая. "Хэкиган-сю", как уже раньше упоминалось, есть собрание сотни примеров из дзэн-буддийской практики с критическими аннотациями и стихотворными комментариями. Само собой разумеется, для этой цели также используется множество других книг. Для обыкновенного читателя такие книги, как правило, совершенно непонятны. После целого ряда лекций он также остается в неведении, понимая, что еще не достиг глубокого понимания истин дзэна.

Лекция - это торжественное событие. О ее начале оповещает удар в колокол. Когда учитель появляется в зале, происходит то, что известно как "тэйсе" (ти-чан). "Тэй" означает "нести в руках", "высказывать" или "проявлять", а "се" - читать, декламировать. Таким образом, "тэйсе" означает воскресить память о старом учителе перед всем собранием и достаточно ярко осветить его изречения. Это не простой комментарий или объяснение к тексту. Пока учитель отдает дань Будде и умершему предшественнику, монахи читают короткую дхаранисутру, называемую Дайхисю, что означает "Дхарани великого сострадания". ("Дхарани" - это санскритский термин, образованный от корня "дхри", что значит "держать". В буддийской терминологии - это коллекция восклицательных предложений, которые невозможно перевести на другие языки. Поэтому они совершенно непонятны монахам китайских и японских монастырей, в которых их читают. Однако полагают, что в них содержится нечто такое, что каким-то удивительным и таинственным образом укрощает злых духов. Позднее "дхарани" и "мантру" стали путать между собой). Будучи китайской транслитерацией санскритского оригинала, эта сутра при простом чтении не передает никакого смысла.

Вероятно, смысл в этом случае не имеет существенного значения: достаточно того, что она содержит нечто, покровительствующее и способствующее духовному благосостоянию. Гораздо важнее то, как ее читают. Ее монотонность, подчеркиваемая деревянным метрономом, называемым "мокуге" (деревянная рыба), соответственно психически настраивает аудиторию, подготавливая ее к предстоящему событию. После дхарани, которая читается три раза, монахи, как правило, хором читают какуюнибудь назидательную проповедь, составленную основателем монастыря. В некоторых местах поют песню Хакуина, называемую "Песней дзадзэн". Ниже следует перевод песни Хакуина и последней назидательной проповеди Мусо Кокуси (основателя Тэнрюдзи в Киото. Он известен как "учитель семи императоров", 1274-1361), которая пользуется особой популярностью.

Назидательная проповедь Мусо Кокуси

У меня есть три типа учеников. Те, кто идут наперекор самым сложным обстоятельствам и сосредоточенно занимаются изучением своей собственной духовной сущности, составляют первый класс. Те, кто не очень сосредоточен на учении, с распыленным вниманием к чтению книг, относятся ко второму классу. Те, кто, позабыв о своем духовном величии, боготворят Будд и патриархов, принадлежат к низшей категории. А что касается тех, чьи умы отравлены светской литературой, кто жаждет стать великим ученым, то они представляют собой обыкновенных мирян с бритыми головами. Они не могут быть отнесены даже к низшей категории. А те, кто думает о пище и сне и предается безделью, могут ли они вообще быть названы членами братства "Черной рясы"? Они в действительности являются, как сказал один древний учитель, вешалками для одежды и мешками для риса! Поскольку они не монахи, им нельзя позволять называть себя моими последователями. Их не нужно впускать в монастыри или храмы: даже временное пребывание там им должно быть запрещено, не говоря уже о возможности принятия их в монашескую общину. Когда подобные слова вы слышите от такого старика, как я, вы можете подумать, что ему недостает всеобъемлющей любви. Но самое главное - указать им на их собственные недостатки. Исправив их, вы станете могучими деревьями в садах патриархов.

Песня Хакуина о медитации

С самого начала все живые существа являются Буддами;

то может сравниться со льдом и водой:

Без воды лед существовать не может,

Вне живых существ где мы найдем Будд?

Не зная, что истина близко,

Люди ищут ее далеко. Как жаль.

Они уподобляются тому, кто, стоя в воде,

Умоляет, чтобы ему дали напиться;

Они походят на сыновей богатых родителей,

блуждающих среди бедняков.

Причиной наших странностей через шесть миров

Есть то, что мы заблудились во тьме неведения:

Если мы уходим все дальше и дальше в темные дебри,

Как мы можем избавиться от рождения и смерти?

Говоря о медитации, практикуемой в махаяне,

Мы не можем подобрать слов, чтобы выразить свое восхищение ею.

Добродетели совершенства такие, как щедрость и добрый нрав,

Произнесение имени Будды, покаяние и аскетическая дисциплина

И многие другие добродетельные поступки

Все это следствие практики медитации.

Даже те, кто практиковал ее хоть раз,

Увидят, как исчезает их дурная карма:

Нигде их не будет преследовать зло,

И Чистая Земля откроется им.

С трепетом в сердце пусть постигнут они эту истину

Хоть раз,

И пусть они восхваляют ее, и радуются ей

И радость их не будет знать предела,

Так как внутреннее созерцание

Свидетельствует о глубоком самосознании,

В котором открывается, что внутренняя

природа - это вовсе не природа.

В связи с тем, что они действительно пошли

за пределы логики,

Ворота единства причины и следствия

открываются перед ними,

И они входят на прямую дорогу, на которой

отсутствует двойственность и тройственность.

Пребывая в абсолютном и находясь в мире частного,

Они всегда остаются непоколебимы в любой жизненной ситуации.

Научившись мыслить без мыслей,

На каждом шагу они слышат голос истины.

Как необъятно небо высшего самадхи.

Как лучезарен свет Мудрости.

Чего им не хватает в этот момент?

Когда вечная истина открывается им,

Эта самая земля становится им раем,

А тело - телом Будды.

Лекция длится около часа. Она совершенно отличается от обыкновенной лекции на религиозные темы. Ничего не объясняется, не выдвигается никаких аргументов, никаких оправданий, никакого рассуждения. Учитель, как правило, просто выражает словами то, что написано в книге, которая находится перед ним. В конце три раза повторяется "Четыре великие клятвы", и монахи расходятся. Вот эти клятвы:

Как бы много ни было живых существ,

я клянусь спасти их всех;

Какими бы неистовыми ни были дурные страсти,

я клянусь искоренить их;

Какими бы непостижимыми ни были священные доктрины,

я клянусь изучить их;

Каким бы трудным ни был путь Будд,

я клянусь достичь на нем совершенства.

VII

Кроме лекций во время сэссина они практикуют то, что называют сан-дзэном (сан-чань, дословно означает "достижение или изучение дзэна"). Заняться сан-дзэном - это означает пойти к учителю и, изложив свою точку зрения относительно какого-нибудь коана, выслушать критические замечания. В те дни, когда сэссин специально не проводится, такие беседы, как правило, состоятся два раза в день, но в период "собирания мыслей" - что и подразумевается под словом "сэссин" - монах должен видеть учителя четыре или пять раз в день. Такие визиты к учителю носят частный характер. Когда-то это делалось публично, и все мондо (вопросы и ответы) имели место перед всеми собравшимися, как это сказано в "правилах" Хякудзе. Но позже появились нежелательные осложнения, такие как формализм, подражание и другие глупости. Поэтому в современном дзэне сан-дзэн носит всегда частный характер, за исключением отдельных особых случаев. Каждый монах должен в индивидуальном порядке явиться в комнату, где состоится беседа, проходящая в формальной и торжественной обстановке. Когда монах появляется у порога учителя, он совершает три поклона, простираясь ниц на полу. Затем он входит в комнату, сложив руки ладонями вместе у груди, и когда он подходит к учителю, он садится и еще раз кланяется. В этой комнате пренебрегают всеми мирскими условностями. Если с точки зрения дзэна возникает необходимость ударить друг друга, то это может случиться. Здесь ставится единственная цель - самым искренним образом проявить истину дзэна, а все остальное имеет второстепенное значение. Этим объясняется весь утонченный формализм встречи. После беседы монах таким же образом удаляется. Один сан-дзэн для тридцати с лишним монахов занимает больше полутора часов. В это время учитель испытывает крайнее напряжение. Четыре или пять таких сеансов в день, должно быть, для самого учителя представляют своего рода мучение, если он не обладает крепким здоровьем.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒