Всё о приключениях Электроника 18 страница

Индекс выполнял задания так же добросовестно, как и прежде, — от кончика носа до хвоста это был четкий механизм, и в постоянно меняющемся узоре его памяти никогда больше и не возникали картины прежней жизни. Когда его окружили подводные корабли и опасность возродила в схемах какую-то старую связь, он, приняв совет Электроника, ни на секунду не вспомнил своего прежнего владельца, как, впрочем, и свое настоящее имя. И, откликаясь на позывной «Индекс», Рэсси доставлял удовольствие фон Кругу.

Сейчас фон Круг, единственный хозяин Индекса, беспокоился за свою неуловимую модель. Светлая точка, покружив внутри шара, замерла. Кто-то — очень сильный противник — вмешивался в действия Индекса, заставлял не подчиняться приказам круговской машины. «Но кто? Неужели Громов? Только он один знает строение модели, может управлять ею…»

Фон Круг иронически скривил губы. «Если это сам господин профессор, он получит сейчас наглядный урок от своего бывшего изобретения…»

Пальцы доктора нервно забегали по кнопкам, приподняв Индекса на страусовых ногах и бросив его на противника. Точка на экране скользнула к невидимому барьеру, разделявшему участников игры, а потом медленно откатилась назад.

«Спокойно, — сказал фон Круг, — борьба еще не окончена…»

Он стучал по столу, не решаясь на крайний исход. Сильный удар током наверняка успокоит невидимого врага. Скандал? А кто знает, что именно он, доктор Круг, за тысячи километров управляет Индексом? В конце концов, это только машина, и лучше не иметь свидетелей ее странных действий…

Фон Круг пошевелил точкой на экране, удостоверившись, что он владелец уникального Индекса. Тонкий палец придавил кнопку.

Когда из пасти Индекса вылез стальной бур и Громов крикнул какие-то слова, никто в диспетчерской не понял сразу, что произошло. Индекс, бежавший к профессору, вдруг метнулся в сторону, и в следующий момент сверкнула искра сильного разряда, погас свет, зажглась синяя аварийная лампа. Океан мигом потемнел, корабли исчезли, капитаны лишились диспетчера. Командор вызвал дежурных электриков.

Мик Урри стоял побледневший, прекрасно понимая, насколько опасен был Индекс несколько минут назад. Урри вздохнул, заметив двух морских инспекторов, которые вошли в зал.

— Уведите его, — сказал Командор инспекторам. — И потом, уберите, пожалуйста, это.

Вспыхнул свет, пробудив океан, и все увидели, что Командор показывает на стол, где неподвижно лежала собака.

— Не трогайте его! — прозвучал звонкий мальчишеский голос, похожий на крик боли. — Это Рэсси! Ни за что не отдам Рэсси!

Сыроежкин, нырнув под стол, бережно взял в руки лохматого Рэсси.

Электроник в тот же миг оказался рядом; прожужжали его команды для Рэсси.

— Зачем только я крикнул? — обвинял себя Громов. — Короткое замыкание! Как же я не догадался, что он, свернув в сторону, наткнется на провод…

Командор смотрел на мальчишек с собакой.

— Какое основное правило вашей машины? — спросил он профессора.

Вместо Громова поспешно ответил Электроник, словно от его слов зависела жизнь Рэсси.

— «Четкое выполнение приказов, которые дает хозяин. Самостоятельность и свобода действий помогают модели соблюдать основное правило…»

— Что-то я не заметил четкого выполнения заданий, — задумчиво проговорил Командор. — Так кто же его настоящий хозяин?

В круглом зале попискивали сигналы тысяч судов. Капитаны вели свои корабли глубинными дорогами. Там, вверху, над океанами Земли, светило солнце и горели звезды, царил штиль и бушевали штормы. Там, во всех океанах планеты, шла обычная жизнь… А Сыроежкин держал в руках неподвижного Рэсси.

— Неверно! — громко сказал Сергей. — В главном правиле сказано: «хозяина и его друга». — И он удивленно уставился на Рэсси. — Смотрите, он…

— Что — он? — подскочил Электроник.

— «И его друга»! — повторил Сыроежкин.

И все увидели: собака едва заметно шевельнула хвостом.

— Я друг… — тихо произнес Сыроежкин. Хвост опять дрогнул. — Я друг Электроника!..

Хвост, чуть помедлив, вильнул.

— Я друг Громова!

Еще один взмах.

— Я друг Рэсси!

И в ответ раздался лай. Сначала чуть слышный, как во сне, потом громче, громче. Рэсси открыл глаза, соскочил на пол, отряхнулся и залился звонким, пронзительным лаем.

— Смотрите, он лает… — удивленно сказал Громов. — Лай, голубчик, лай!

И, поняв его радость, рассмеялся радостно Командор, улыбнулся Электроник, расхохотался Дон. И помощники диспетчера прыснули в микрофоны. А Сыроежкин стоял, широко расставив ноги, и не понимал, почему все смеются.

Он сделал открытие. Вернул Рэсси одним словом «друг», которое фон Круг не смог вычеркнуть из памяти. Что тут смешного?

Сергея качало от внезапной усталости. Все корабли Океана двигались сейчас прямо на него. Он не имел права отвечать на их сигналы. Он должен был проверить главное.

— Рэсси, ко мне!

Сильные руки подхватили мальчика и отнесли в соседнюю комнату. Но прежде Электроника, прежде Громова, прежде быстрого Дона, прежде самого Командора, успевшего схватить падавшего Сергея, к мальчику одним прыжком подскочил Рэсси.

— …Алло, Сергей, ты слышишь меня? Прием, — услышал Сыроежкин как сквозь сон.

Он поднял веки. Увидел лучистые глаза под сросшимися бровями. Командор протянул ему великанскую руку, бережно посадил.

— Ну как, прошло? — спросил Командор. — На глубине это бывает.

— Я управлял… — сказал Сыроежкин.

И Командор сразу понял его:

— У тебя неплохо получается: Рэсси снова стал Рэсси. Когда-нибудь будешь управлять не одной машиной. Океаном. Или Космосом. Как захочешь.

Гель Иванович коснулся его плеча:

— Ты первооткрыватель, Сергей. Дай-ка я внимательно посмотрю на тебя. — И он ласково заглянул в глаза первооткрывателю, который неожиданно для всех вспомнил самое могущественное слово — «друг».

В зале прозвенели далекие колокольчики. Служба спасения оповещала о традиционном трехминутном молчании эфира. Замер весь Океан, до самого дна, прислушиваясь, не прозвучит ли где SOS. В тишину спокойных секунд, отсчитываемых хронометром, изредка врывался слабый писк — сигналы морских животных, носивших в себе гарпун сонных стрелков.

— Это дельфины и киты, — тревожно сказал Громов. — Надо их отыскать!

— Найдем, — обещал Командор.

— С кораблей, из космоса, со дна океана…

— Подключу всех диспетчеров.

— Чтоб больше никто не нажал тайно кнопку.

— Не позволим.

— Верю вам. — Громов вынул из кармана какие-то бумаги, разорвал в мелкие клочья. На вопросительный взгляд Командора улыбнулся: — Так, пустяки…

А Электроник, тоже нарушая традиционное молчание трех минут, сказал Сыроежкину:

— Я переделал основное правило Рэсси. Никаких больше хозяев… Только друзья!

— Вам одним открою строгую тайну. Я разработал Запрещающие Теоремы…

Профессор Громов видит перед собой внимательные лица. Глаза профессора улыбчивы, но говорит он серьезно. Идет урок математики в восьмом «Б». Учитель Таратар кивает: он никогда не сомневался в могуществе математики.

— Понимаете всю сложность этого вопроса для прогресса человечества? Запрещающие Теоремы могли бы со временем остановить все машины. — Профессор оглядел программистов. — И вот однажды, написав очередную формулу, я подумал: а чем же виновата сама машина? Разве так необходимо ограничивать ее развитие? Виноват бывает какой-то человек, который либо не осознает результатов ее работы, либо использует во вред другим. В чем провинился мой Рэсси, почему я должен разрушить хорошую модель?.. Я уничтожил Запрещающие Теоремы, проще говоря — порвал лист с формулами. И сделал это с удовольствием!

А машина, из-за которой создавались Запрещающие Теоремы, угрожавшие человечеству, — вот она, совсем рядом, сидит у доски. Лохматая, усатая, с задорно поднятым хвостом — до последнего волоска вылитый терьер. Даже не верится, что черная тихоня — всемирная знаменитость. Интересно, что Рэсси сам о себе думает? Он-то осознает, в конце концов, что он — Рэсси?..

Электроник поднял руку.

— Скажите, Гель Иванович, вы так и не применили свои теоремы?

Профессор улыбнулся, что-то вспомнив.

— Честно говоря, один раз пытался применить.

Легкий гул удивления пролетел по классу.

— Когда Рэсси атаковал нас, я крикнул одну из формул. Рэсси метнулся в сторону, наткнулся на провод, и короткое замыкание чуть было не вывело его из строя. Если бы не открытие Сыроежкина, не знаю, был бы сейчас с нами Рэсси!

Сыроежкин смущенно сморщил нос, хотя все уже знали, как он отличился.

А Громов выхватил из кармана длинную трубку, взмахнул ею, будто дирижерской палочкой, зашагал по классу, рассуждая вслух:

— Вы должны знать, будущие программисты, что человечество за свою историю не раз отказывалось от всемирного эгоизма. Вспомните: когда-то люди установили, что Земля не центр Вселенной, что живут они на периферии Галактики и сама земная жизнь отнюдь не исключение. Однажды мы решили, что не только человек умеет мыслить, и создали автоматы, наделив их почти человеческими чертами… Может, в этом и состоит прогресс?.. Извини, Электроник, что я говорю так при тебе, но ты помнишь историю человечества не хуже меня… Вот, например, Рэсси: он задал нам с Электроником немало задач, пока мы не оценили его поступки. Рэсси еще раз подтвердил неограниченные возможности человека. А лучше меня, пожалуй, все объяснит сам Электроник.

Таратар пригласил своего помощника к доске.

Электроник встал рядом с Рэсси, взял мел, уронил тряпку. Поднимая ее, незаметно погладил собаку. Шевельнулся хвост в знак дружбы.

Рэсси смотрел на черную доску из-под косматых прядей шерсти.

— Я приведу примеры самостоятельных действий Рэсси, когда он пространствовал над пустыней, — серьезно начал Электроник и улыбнулся. — Скажу откровенно: я не сразу расшифровал их…

Класс замер. Сам Электроник, лучший в мире математик, ученик профессора, ассистент учителя, — и вдруг признается в своей слабости.

Да этот Рэсси взаправду хитроумен, изобретателен, непобедим.

Могучий ум в мохнатом теле!.. Ура неуловимости, хвала неуничтожимости!

Стучал по доске мел. Торопились перья. Горки формул громоздились в тетрадях.

Не писал лишь Макар Гусев. Впитывал глазами таинственную силу Рэсси, старался не пропустить ни единого слова.

Он представлял себя непобедимым силачом, как Рэсси, только, разумеется, человеком. Секрет силы витал вокруг него в воздухе — стоит лишь очень захотеть, напрячь всю волю, а формулы — не беда, он их спишет потом у приятелей.

— А что будет с Рэсси? — перебивая Электроника, спросил нетерпеливый Макар.

Электроник ответил, стуча мелом:

— Он продемонстрирует свою систему управления животными. Рэсси приглашают на службу директора двух заповедников.

— Ого! — Макар победно взмахнул тяжелым кулаком. — Честное слово, очень хочется влезть в его шкуру!

— Даже мне трудно вообразить будущие приключения Рэсси, — хрипло подтвердил Электроник.

Учитель и профессор переглянулись. А программисты засмеялись, на минуту оторвавшись от тетрадей.

Таратар нагнулся к Громову, вполголоса сказал:

— Воображение… Удивительно! Так в чем же тогда заключается отличие?.. — И не закончил вопроса.

— Признаюсь, я совсем забыл, что Электронику необходимо воображение, — шепотом подхватил профессор. — Спасибо, что напомнили. Вероятно, главное отличие человека от машины — умение задавать вопросы, на которые никто не может ответить…

Электроник, не дописав уравнения, повернулся к профессору.

— Вы сказали, — прозвучал резкий скрипучий голос, — я смогу задавать неразрешимые вопросы? О не открытых еще законах?

И Электроник, повторив на свой лад слова профессора, слишком поздно понял, что поставил себе неразрешимый вопрос.

Чтобы не впасть в бессмыслицу, отвлечься от мучительных рассуждений, он задергался, заплясал у доски, напевая модный ритм:

— Э-э-э, бали-бали… э-э-э, бали-лей…

От удивления Таратар засопел, будто носорог. За всю педагогическую практику учитель впервые видел, чтоб у доски танцевали.

— Ты на уроке! — грозно напомнил учитель, обрывая жестами смешки класса.

А Громов с нескрываемым любопытством смотрел на своего приплясывающего ученика.

— Э-э-э…

— Ты сам придумал музыкальный предохранитель от неразрешимых вопросов? — спросил профессор.

Электроник кивнул, содрогаясь всем телом.

— Не самый лучший. После урока мы побеседуем с тобой об искусстве, о силе воли, наконец, о воображении.

Электроник сразу затих, удивленный тем, как легко можно найти выход из мучительного положения.

— Извините, — сказал он. — Я, вероятно, плохо применяю вторую теорему Геделя. Если разрешите, я продолжу объяснения.

Электронный мальчик, бросив взгляд на невозмутимого Рэсси, стал писать уравнения, «изобретенные» его четвероногим другом.

А Сергей Сыроежкин, поглядывая то на старательно пишущего Электроника, то на спокойного Рэсси, думал:

«Удивительная это личность — Рэсси. Он еще попутешествует по миру. Покажет свое таинственное „И так далее“».

— Алло, Командор! Не знал, что ты повелитель не одних подлодок-китов, но и глубинных собак. Слышал, как ты отличился, как вернул профессору Громову его Рэсси. Молодчина, Командор! Прием.

— Уже разведал, Аст? На такой недосягаемой высоте… Прием…

— На высоте — точно, в пустоте — верно, и все же над нашей Землей. Мне тут известны все секреты… Кстати, Командор, хочу с тобой посоветоваться. Ребята на Юпитере видели недавно в океане животное вроде нашего кита. Переливает всеми цветами, как океан этой планеты, резвится в волнах и плавает так, что поймать его невозможно. Может, подсказать глубинникам: пусть попросят Громова одолжить Рэсси? Как он — справится? Прием.

— Справится, Астронавт, клянусь океанами Земли. Прием.

— Слово Командора — верное поручительство. Я сразу понял, что моя дочь, когда подрастет, увидит живого кита Юпитера. Прием.

— Увидит, Аст, непременно увидит. Но прежде ты покажи ей пятнистую жирафу. А то она не поверит ни одной картинке. Договорились, Аст? Отбой!..

ПОБЕДИТЕЛЬ НЕВОЗМОЖНОГО

Первое апреля

Обыкновенные гении

Дом проснулся на рассвете. В легком утреннем тумане он было похож на спящее чудовище. Высоко над землей засветилось розовое окно и погасло — словно моргнул осторожный глаз, наблюдая, какое выдалось весеннее утро. Приятный легкий морозец, серебристый иней на деревьях, неожиданно мягкий воздух.

Молнии огней пробежали внутри дома. Огни все множились, образуя причудливые узоры, и вот уже весь дом опоясался цепью электрических сигналов. Дом ожил, глубоко вздохнул, загудел лифтами — еле слышно, про себя, чтобы не заглушить первую капель с крыши. Весна!..

Открылось окно в вышине, и чей-то звонкий голос прервал спокойствие утра:

— Э-эй!.. Слушайте все!.. Я — гений!

Улица насторожилась от такого нескромного признания. Пропала капель.

А голос упрямо повторял:

— Гений! Гений!

Пискливо отозвалось еще одно окно:

— Гений — это я!.. Ура! Я открыл вечную истину…

Громыхнула балконная дверь, и мальчишеский басок прогудел:

— Че-пу-ха! Я самый сильный в мире…

Кем был этот самый сильный в мире, помешал дослушать ветер. Он налетел неожиданно, прозвенел сосульками, смешал и унес с собой слова. Легкий солнечный свет позолотил стены, туман рассеялся. Дом неторопливо гасил ненужные огни и выглядел обычным домом, построенным по всем правилам теоремы Пифагора.

Вышла из подъезда школьница с тяжелым портфелем и, оглядев пустынную улицу, скорчила дому рожицу:

— Первое апреля — никому не верю! — И убежала, хрустя льдышками.

Учитель математики Таратар отлично знал, какой сегодня день. По дороге в школу он вспомнил эпизод из своей школьной жизни. Полвека назад Семен Таратар написал на доске очень длинное уравнение. Когда учитель, решая уравнение, начертил график, класс засмеялся: на доске четко обозначилась фигура крокодила. Учитель, которого ребята называли Крокодилом Крокодиловичем, внимательно посмотрел на юного математика и сказал: «Я не обижаюсь. Это остроумное уравнение достойно пятерки с плюсом». Автор «уравнения Крокодила» чувствовал себя неловко…

Теперь он сам Таратар Таратарыч — так зовут его между собой ребята. Куча хитроумных уравнений потребуется, чтоб обрисовать его грузноватую фигуру, набитый книгами потрепанный портфель, очки от близорукости. Каждый год Таратар к первому апреля дает свободные задания каждому классу: доказывайте что хотите… А своему любимому восьмому «Б» сказал: «Попробуйте решить известные, но не решенные до сих пор задачи…» Он знает: тут же, на переменке, его математики начнут атаковать Великую теорему Ферма, не доказанную уже более трехсот лет. Теорему они, конечно, не решат, но зато по-новому увидят многие истины…

«Я покажу вам Таратара Таратарыча! — думал с улыбкой учитель, припоминая лица своих учеников. — Вот поставлю всем пятерки с плюсом, а потом объявлю, что это была шутка…»

Он вошел в класс и сразу почувствовал: что-то случилось. Ученики, как всегда, встали, приветствуя учителя, он привычным жестом разрешил им сесть. Но воздух в комнате был словно наэлектризован.

— Нет Виктора Смирнова, — заметил вслух Таратар, мельком взглянув на ряды.

— Он опаздывает, — сказал кто-то с саркастическим смешком.

Учитель начал урок, не обратив внимания на таинственный намек про Смирнова.

— Более трехсот лет назад французские математики Паскаль и Ферма забавы ради решили проанализировать игру в кости и открыли ряд правил. — Таратар усмехнулся, представив события, о которых рассказывал. — Как вы знаете, эти правила развились в сложные игровые схемы, которые применяются и в наши дни… Я не интересуюсь, какими методами пользовались вы, готовя сегодняшнее задание, но сейчас мы рассмотрим результаты… Итак, кто самый смелый?

— Я! — прозвучал уверенный басок.

Макар Гусев с трудом вылез из-за парты. Парта была тесновата для атлетически сложенного спортсмена. Он держал свернутую в трубку тетрадь.

— Как называется твоя работа, Гусев?

— «О стереометрии бочек, имеющих наивыгоднейшую форму», — отвечал Макар.

— Вот это да! — восхищенно выдохнул кто-то. — На собственном опыте?

— На опыте Иоганна Кеплера, — парировал Гусев.

Учитель уловил в голосе Макара боевой азарт и пригласил его к доске.

— Кажется, именно так называлась одна из работ Кеплера, в которой он предвосхитил многие результаты интегрального исчисления, — сказал Таратар.

Макар, рисовавший мелом винную бочку, обрадованно обернулся.

— Точно! Кеплер только что женился…

Макар расчленил бочку на части и писал формулы. Одобрительный гул за его спиной подтверждал, что всем нравится комментарий к старинной задаче.

— Из одиннадцати невест с большим трудом выбрал себе жену, — продолжал баском Макар. — Ну а отец жены говорит ему: «Ты хоть и придворный императорский математик, но покажи мне, какая польза от твоей учености». — «Пожалуйста, — отвечает Кеплер. — Я могу рассчитать, сколько чего в каждой твоей бочке, не заглядывая в нее»… Зря смеетесь. Все это мы с Сыроежкиным прочитали в биографии Кеплера.

— Подтверждаю, — сказал с места Сергей Сыроежкин, — что Макар собственноручно принес бочку на сто литров и разложил ее двумя способами.

— Я, конечно, не собираюсь жениться, но знаю точно, что методом Кеплера доказывать труднее, — сознался Макар под всеобщий смех. — То ли дело интегралами!

И он показал на доску, где внезапно для всех простая бочка воскресила историю четырехвековой давности.

Таратар смотрел на бочку и на Макара, не скрывая радости.

— Блестящее подтверждение ряда побед математики, — объявил он. — Обратите внимание на главный вывод Гусева: целый научный трактат Кеплера, который был в свое время открытием, уложился в одну современную формулу. Молодец!

— Ну что вы, — отмахнулся покрасневший Макар. — У других получше.

— Неужели? — Таратар слегка удивился. — Кто ж эти другие?

На стол учителя посыпались тетради. Тетради с доказательствами и расчетами восьмого класса «Б». Здесь были доказательства многих замечательных неравенств, недоказуемых теорем о квадратуре круга и разделении угла на три равные части, расчеты движения материков, массы сверхзвезд, продолжительности жизни элементарных частиц, точной скорости света и многих других исторических и современных задач. Только математик способен понять, что пережил в эти короткие минуты учитель. Но Таратар, приняв на свой стол груду математических рукописей, не утратил привычного оптимизма. Ведь он сам вызвал этот взрыв неожиданной энергии. Учитель успел лишь отметить про себя, что среди всех работ нет ничего похожего на «уравнение Крокодила». Неужели такие шутки устарели?

Ребята сдали работы. Лишь перед Вовой Корольковым, соседом Сергея Сыроежкина, лежала толстая тетрадь в коричневом переплете.

«Неужели и это тоже мне?» — весело подумал Таратар и спросил Королькова:

— Ну а ты?

— Я не хотел бы… так сразу, — сказал побледневший Корольков.

— Почему?

— Это очень ценная работа.

«Недаром товарищи зовут его Профессором», — подумал Таратар и сказал:

— Назови тогда проблему, чтоб все оценили ее значение.

— Доказательство теоремы Ферма, — произнес едва слышно Профессор.

Таратару стало жалко способного ученика: до чего себя загнал, просто зачах за письменным столом. А все виноват он, учитель, со своими свободными заданиями. Им ведь только волю дай, этим самолюбивым юным «фермистам», — день и ночь будут атаковать неразрешимые задачи, пока не потеряют здоровье. Да ведь разве докажешь теорему Ферма!

— А ты делаешь зарядку по утрам? — спросил учитель Королькова.

Корольков взглянул на учителя с таким изумлением, словно тот обратился к нему по-марсиански.

— Это доказательство Великой теоремы Ферма, — упрямо повторил он.

Таратар взял тетрадь Профессора, быстро перелистал работу. В глазах зарябило от бесконечных фиолетовых формул, заполнивших тетрадь. Профессор писал мелкими, аккуратными, почти печатными буквами.

— Теорема Ферма доказана для шестисот частных случаев, — медленно произнес Таратар. — Математики всего мира отказались решать теорему. Неужели тебе удалось найти совсем новый пример?

— Здесь не пример. Здесь решение всей теоремы!

Профессор сел на свое место как победитель.

Таратар взвесил в руке пухлую тетрадь. «Мало было за триста лет доказательств недоказуемой теоремы! Вот еще одна донкихотская попытка, возможно даже и оригинальная…»

— Предварительно поздравляю. — Усы Таратара хитро шевельнулись. — Хотя Ферма и не оставил нам никаких доказательств, дома я проверю твою работу.

— Ферма не счел нужным писать решение, так как оно очень длинное, — напомнил Профессор.

— И ни один гений не нашел до сих пор ответа.

— Ну и что же? — Профессор пожал плечами. — Я и есть тот гений, который нашел ответ.

Таратар ждал взрыва смеха, но в классе почему-то было тихо. Он обвел взглядом класс. Все были слишком серьезные.

Таратар забеспокоился: что это с ними?..

— Возможно, что я соглашусь с тобой, когда проверю, — предположил Таратар.

— Разумеется, — спокойно ответил Профессор.

Только теперь он начал постепенно розоветь: сначала запылало одно ухо, потом другое. Как видно, совесть спускала математика с недоступных научных вершин на обычную классную парту, осторожно придерживая за уши.

— А что тут такого! — вмешался Макар Гусев. — Раз он доказал…

И снова никто не засмеялся.

— Верно, Таратар Таратарыч… простите, Семен Николаевич! — подхватил Сыроежкин, вскочив с места. — Если хотите знать, не один Профессор так думает! Не удивляйтесь, пожалуйста, но здесь все гении!.. Обыкновенные гении… Вот смотрите.

И он вытащил из парты картонную коробку, на которой была изображена пара ботинок фабрики «Луч». Из коробки Сыроежкин достал маленький прибор. Лампочка от карманного фонаря, миниатюрная турбина, ручка. Конструктор пригласил учителя:

— Покрутите, пожалуйста.

Таратар осторожно раскрутил ручку. Лампочка загорелась.

— Настольная электростанция, — сказал с одобрением Таратар. — Изящно сделана. Но это уже сюрприз для учителя физики.

— Вечный двигатель! — провозгласил Сыроежкин.

— Позвольте, — пробормотал, нахмурившись, Таратар, — вечных двигателей, как доказано наукой, не может быть.

— Пожалуйста — вот он! — Сыроежкин величественным жестом указал на изобретение.

— Просто здесь механическая энергия переходит в электрическую… — сказал учитель.

— Правильно! — согласился счастливый изобретатель. — Очень даже просто: одна энергия переходит в другую. Вы только повертели ручку, а лампочка будет гореть день, два…

Таратар посмотрел на прибор. Лампочка действительно горела — всего лишь от легкого поворота ручки. Такого «двигателя» Таратар никогда раньше не видел.

— Ты утверждаешь, что в твоем приборе нет никакого источника тока, — произнес учитель. — Значит, ты тоже гений?

— Конечно!

Таратар прошелся по классу, близоруко щуря глаза. «Что здесь происходит? Может быть, это заговор?.. Или мне все снится?..» Он внимательно осмотрел ряды и на мгновение задержал взгляд на серьезном лице. Электроник всегда говорит правду, он не позволит молоть чепуху…

— Как нелегко быть учителем гениев, — произнес тихо Таратар. — Здесь упоминали Кеплера. Учителем великого Кеплера был знаменитый астроном Тихо Браге, изучавший планету Марс… Пьер Ферма… Пожалуй, его учителями можно назвать всех древнегреческих математиков… А у вас — Таратар.

Кажется, ему удалось установить привычное настроение в классе. Гении улыбались.

— Как ты думаешь, Электроник, твой друг Сыроежкин действительно изобрел вечный двигатель?

Все уставились на Электроника. Он спокойно ответил:

— Название не совсем точное. Но этот двигатель практически без трений… — И Электроник стал перечислять формулы нового изобретения.

— Проще говоря, вечный двигатель, — прервал друга Сыроежкин и указал на светящуюся лампочку.

— Ура Сыроежкину! — крикнул Макар Гусев. — Гений номер два.

В дверь постучали. Распахнулись обе створки, и вошел опоздавший Смирнов. Вошел он очень странно, боком, прижимая к животу большой алюминиевый бак. Ребята с первой парты бросились ему на помощь. Витька Смирнов крепче прижал бак, прохрипел:

— Погодите, ребята… Я сам… Ценное изобретение!

— Смирнов, что это за бак? — осведомился Таратар.

— Это не бак. — Виктор Смирнов осторожно водрузил свою ношу на стол, вытер пот со лба, простодушно улыбнулся. — Извините, Семен Николаевич… Пришлось дождаться, пока все уйдут из дома. Это кастрюля. Мама в ней варенье варит. Ну а пока кастрюля свободна, я ее занял под опыт.

— Какую же проблему можно сварить в такой кастрюле? — пошутил Таратар.

— Вот. Смотрите!

Смирнов поднял крышку, и все вскочили с места, окружили учительский стол.

В кастрюле лежала корова величиной с кошку. Настоящая маленькая корова с рогами и хвостом.

— Я не знал, что ты увлекаешься игрушками, — сказал учитель.

— Какая там игрушка! — обиделся Смирнов, даже надулся. — Это настоящая корова. То есть, конечно, искусственная.

Корова повернула голову и посмотрела на ребят.

— Ой, — испуганно сказала Таня Сорокина, — она жует!

Корова едва заметно двигала челюстями. Она лениво что-то жевала, как жуют все в мире коровы.

— Руками ее не трогайте, — предупредил изобретатель. — Опыт не окончен.

Посыпались вопросы:

— Сколько ей месяцев?

— Сколько она весит?

— Почему такая маленькая?

— Что ест?

— Откуда она взялась?

Смирнов выслушал вопросы.

— В общем, так. Отвечаю сразу всем, — сказал он. — Разрешите, Семен Николаевич?.. Вы видите искусственное животное. Модель типа коровы. Выведена мной в этой самой кастрюле. Как выведена — вопрос особый… Возраст больше трех недель. Питается исключительно кукурузными хлопьями… Вот, пожалуй, все. Это и есть мое домашнее задание, Семен Николаевич.

Таратар растерянно смотрел на кастрюлю.

— Смирнов, я не давал задания выводить животных… Я не биолог.

— Ну конечно, Семен Николаевич, — успокоил Виктор. — Корову я вывел просто так, для себя. А вам принес математический дневник.

Он достал из-под ремня смятую тетрадь, протянул классному руководителю.

— Гений номер три, — деловито отметил Гусев.

— Что ты всех нумеруешь? — поморщился Сыроежкин. — Сам-то ты какой?

— Сам я такое изобретение задумал, что вы все ахнете, — пообещал Макар.

Смирнов закрыл кастрюлю крышкой, деловито взялся за ручки.

— Отнесу домой. Пока мать не вернулась. В целях конспирации, — пояснил он, — опыт проводится под кроватью.

— Да-да, — кивнул Таратар. — Ребята, помогите, пожалуйста.

Восьмиклассники окружили кастрюлю, увели изобретателя.

Учитель складывал тетради в шкаф, перечитывая названия: «О стереометрии бочек», «О движении материков», «Теорема Ферма». Он был в прекрасном расположении духа, очень доволен результатами. Сколько работы задал ему любимый класс! Придется потратить все свободные часы на проверку тетрадей восьмиклассников…

⇐ Предыдущая 13 14 15 16 171819 20 21 22 Следующая ⇒