Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





О моем герое



О моем герое

Как мой герой себе прискучил

И мне прискучил. Вечно шал,

Немножко зол, немножко ал

В бенгальском блеске

                   фраз трескучих.

      Как мой герой меня изводит!

      Он – не живой, а я – живой.

      Я жду его, зову его.

      Когда ж явиться он изволит?

Как мой герой меня пленяет!

Он мой и вместе с тем не мой.

Между прохожими и мной

Он запросто себя вклиняет.

Как мой герой со мною резок.

Я мысли сам поразолью

И на него вину свалю:

Он не обидчив, хоть и дерзок.

Как мой герой со всеми родствен

Хоть тем, что не похож на всех,

И тем, что огорченный смех

Его сопровождает в росте.

Как мой герой везде влипает,

Во все влюбляется, всему

Дает советы, и ему

Звенит приветом вещь любая.

Как мой герой меня не любит!

Как будто сердцем он скупой,

Как будто он совсем живой,

И он меня совсем не любит.

* * *

От каждого прикосновенья,

От незаметнейшего самого,

Я обновляюсь и старею,

И вижу мир как будто заново.

Но в новизне затаена

И то и дело проявляется

Приглушенная старина,

Которой все определяется.

Во мне, под спудом наноснóго,

Лежат узлы наследства едкого,

И без умолку спорит с новым

Мучительная тяжесть предкова.

Хоть весь истроган буду внешним,

Состарюсь, свяну, раскосмаченный,

Не попрошу остаться прежним,

Не завершусь не мною начатым.

 

Песня

Ночьми,

    сокрушая перила

                                 холодных, задумчивых лестниц, 

С руками,

       как крылья, широкими

                                          и гибкими, как лоза,

Врывается в сон

                       греховодница - нежная, знойная песня,

И страсть

    и сухая горечь

                       туманят ее глаза.

Мне с нею вдвоем

                       не жутко,

                                 мне с нею просторней и легче.

Сплетенные воедино,

                       мы будем пылать до утра.

Мои неуклюжие губы

                       впились в ее щеки и плечи

И пьют неуемно и радостно

                                 сладчайшую из отрав…

 

* * *

Нет, ты не можешь

                   так бесчинствовать!

Пусть в чем угодно

                   разуверюсь,

Но ты –

неизменимо чистая,

А я –

что ж я?

          Я просто ересь,

Которую палили

             заживо,

По косточкам

перемывали,

Которой

все лицо выкашивали

И отрекаться заставляли

От губ,

от воплей

              недозволенных,

От света,

  бьющего сквозь очи,

От рук, к пустым высотам

                             взмоленных,

От сердца,

     сжатого в комочек.

И – поделом:

          не ной торжественно,

Не измывайся

над обычным,

Не хвастайся

          своими жестами,

Как самой

              редкостной

                                   добычей,

Не нарушай

          пристойность общую,

Не выставляйся

            горлопаня…

На что вы,

              руки мои,

                   ропщете?

На что ты жалобишься,

                     память?

 

* * *

Не глумись! У тебя и это не лющится!

У тебя даже подлость,

                       и та не получится

Без надбавки и скидок.

                         И плакать сполна

Ты не в силах,

              Издвоенная, дребезжащая,

              Над собою дрожащая,

              Под собою лежащая,

Ты, весь свет позабросив,

                                с собою спала.

Не трепись! Я тебя не хочу,

                                канительщица!

Чем с тобою тетёшкаться,

                           мешкаться, тешиться,

Отвратясь от поселков, знамен,

                                    голодовок и заводей,

Безвозмездно тебя обучающих грамоте,

И уют твой поддерживающих собой,

Я тебя проклинаю за то, что ты милая,

И за то, что ты брезгуешь хилою силою,

И за то, что не хочешь водиться со мной.

 

* * *

Не говори ни слова!

Наша в молчаньи честь.

Разве сумеет слово

Этот огонь донесть?

Вылетит слово дымом,

Пустится наискоски

И пронесется мимо,

Порванное в куски.

И в синеве растает,

Кинувшись через лес,

Пашнями и мостами

Поезду наперерез.

Грохнется к рельсам в скрежет

Белым, как плат, лицом.

Нáвдоль его разрежет

Холодное колесо.

Не говори ни слова!

Не разобрать все равно.

Вижу, словно с перрона

Через сырое окно

Губ твоих внятный ропот,

Рук твоих ясный плеск,

Дум твоих тайный шепот,

Глаз твоих близкий блеск.

Апрель 1940

Лирика 18-летнего поэта полна предчувствием войны:

                       * * *

Ты думаешь, мне каска не к лицу

И плотная шинель не по плечу?

Ты думаешь, что я в прямом строю

Сутуловатость окажу свою?

Тебе порой бывает невдомек,

Как от бумаги легкой я далек.

Ты думаешь, что я не запою

Отдельным голосом в густом строю?

На первый взгляд, затем ли надо жить,

Чтобы ружье, как греческий, зубрить?

Ты думаешь, в стреляющем строю

Я не сломлю застенчивость свою?

Тебе тревожно: все, чем сам я жил,

Распотрошит казарменный режим.

Ты думаешь, в порядочном строю

Я разверну несдержанность свою?

Ты думаешь, насильственный расчет

Мою раскидистость перетолчет?

Ты думаешь, в шагающем строю

Я позабуду выдумку свою?

Не беспокойся.

                     Разве можно

                                        быть

И насовсем о будущем забыть?

Поверь, мой друг,

                         в стремительном строю

Не прикушу я голову свою.

Меня в строю несёт вперёд она.

У глаз и пуль направленность одна.

Поверь, мой друг, в решительном строю

Я выявлю запальчивость свою.

Я вспомню то, что дома за столом

Кропал своим бесхитростным пером.

Мой друг,

      и ручку и тетрадь свою

Держать с собою стану я в строю,

Чтоб помнить всюду,

                              до какой строки

Дописаны заветные стихи,

Чтобы спокойным выстрелом в бою

Закончить песню новую свою.

1939       



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.