Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Откровенность. Близость. В дни разлуки. Просьба. Я заболел



Откровенность

Когда захочешь

просто,

не по-злому,

чтоб мог

в меня

желанный пыл

прийти,

каким-нибудь

обыкновенным

словом

его приход

строжайше

воспрети.

 

Близость

Раздвину окошко –

                       и солнце, как призрак,

Ударит мне

          жаркой знакомостью в голову.

С тобою же

          я, словно с зеркалом, близок.

И, может, поэтому каждый твой признак

Мне в каждую встречу

                   сияет по-новому.

 

В дни разлуки

Исходи весь город

Поперек и вдоль –

Не умолкнет сердце,

Не утихнет боль.

В чьих-то узких окнах

Стынет звон и свет,

А со мною рядом

Больше друга нет.

Сколько недосказано

Самых нежных слов!

Сколько недосмотрено

Самых нужных снов!

Если б сил хватило,

Можно закричать:

На конверте белом

Черная печать.

И знакомый почерк

Поперек и вдоль.

Чем письмо короче,

Тем длиннее боль.

В дни разлуки дальней

Письменная весть –

Самое большое

Из всего, что есть.

 

Просьба

Утро занимается

                        с востока,

Пробуждается

          листва

                   от ветра,

Оживают

   площади

                   от солнца,

Постепенно

          стаивает тень.

Так ко мне твои

            восходят

письма

Необыкновенно

            ясным светом.

Только я хотел бы,

                   чтобы письма,

Как и свет –

          приятный

                                   вестник

                                                   утра,

Прибывали

          тоже каждый

                             день,

Ведь без утра

          день – какой же

                               день?

                                  

 

 

Я заболел

Болезней

  поэту

          бессмысленно бояться,

От болезней

          поэту

                   никуда не деться.

Поэт обязан

          всю жизнь воспаляться,

Болеть воспалением

                   воли и сердца.

Но эти болезни

          не валят в постель,

А гонят

в земную

     кипящую стужу,

Несут

из комнаток-крепостей

Прямо наружу.

И мечется поэт

          в густóтах этих

И рвется

сквозь время

                   к времен основе,

Пока шальной и дюжий ветер

Его не пронзит,

          не сомнет,

                              не разломит.

Тогда

поднимается воротник,

Тогда

 порошки покупаются

                                   белые.

Становится чуточку лучше

от них,

И снова поэт

           суетится и бегает.

И жгут дуновения

               жестче огня,

Но он

 сдаваться не хочет

                        без бою.

Вот так

        схватила хвороба

                                 меня

За самое горло

          перед самой весною.

Я слег в подушки,

                   горел,

                            молчал.

И чувствовал

          (это не часто бывает!),

Как время

  идет

          из каких-то начал,

Течет сквозь меня

                    и меня размывает.

Окошко стыло,

             искренне синее,

Недоступной близостью

                            до слез дразня.

Под этим воздухом,

                   за этим инеем

Работают здоровые

                   мои друзья.

В городе одном

          их обитает двое.

Один –

годами сгорбленный,

                             но юный вполне,

Переживающий

              все живое,

Себя

пересматривающий

                                 по мне.

Я для него

     не просто я,

А жадный наследник

                   и сколок с тысячи.

Он нежен и грозен,

                       он входчив и яр,

Он кем-то

    из вод закристалленных

                                      высечен.

Он неповоротлив,

                   но не от ленивости,

А от перегруза

          и величины.

В нем слито дряхленье

                            с сияньем невинности.

В нем страсти

          в борение

                            вовлечены.

…И тут же, где-то рядом,

                                           вторая.

Нет, самая

    первая

               и дорогая.

Ее еще нет.

          Она вся

                   еще в поисках

И жжет

себя ненавистью

                                 сгоряча.

Так мать,

  почуявши рези

                        у пояса,

Клянет не рожденного,

                            тихо крича…

И, может, затем,

                   что она

                            не явилась

И все еще бродит

                   в сверкающей мгле,

Земля

еще родственней

                   мне полюбилась

За то,

что она

          уже есть

                   на земле.

Она прорывает

          огромные версты,

Подходит

   к постели моей больной,

Садится на стул по-домашнему просто

И долго-долго

          молчит со мной.

Я руки свои –

          побледневшие,

                             свявшие –

Кладу

в тончайшие пальцы

                             ее.

«Вера, рассказывай!

                   Вера,

                              спрашивай!

Как протекает житье твое?

А я –

вот видишь –

                   немножко сломался.            

Боюсь,

    безделье

                     в привычку вгнéздить.

Массы работают.

                   Работы масса.

Надо звонить,

              докладывать,

                                           ездить.

Только теперь

          прояснело мне:

                                      это

Широкому сердцу

                       стены ýзки.

Ты читала

    сегодня

                   газету?

Париж

еще французский?

Столько

нужно

          стихов написать!

Болеть –

всего страшней

                        и бесполезней.

Ну, кто просил

          надо мной

                             нависать

Эти темнющие

          болезни!

Спасибо, Вера.

          Я устал.

Ты придешь

          еще

             ко мне

                      или нет?

Я совсем

  невыносимым стал.

Извини.

Знаю:

          это

                   бред…»

Это бред.

  Но мне

             и вздраве

                             верится

В твой приход,

          вносящий

                             силу

                                 и покой.

Ты далеко.

     Но куда

                    пространству

                                          мериться

С нашей молодостью,

                   огневой такой.

Стынут стены.

          Я в стенах пылаю.

Пусть

    густятся смерти

                            надо мною

                                                    тучею!

Ты моя единственная,

                            моя былая,

Настоящая

      и

          грядущая!..



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.