Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





М.Р. Гинзбург 6 страница



Итак, с этой семьей было решено попытаться разрешить проблему без какого бы то ни было обучения родителей процессу воспитания. Без обсуждений педагогических приемов, без советов по поводу эффективности воспитания, без “моделирования” критиче­ских ситуаций. Терапевт также не собиралась проводить терапию с детьми, а значит — никакой игровой терапии. Все внимание сосредоточено на изменении порядка в семейной организации с помощью специальных директив, в том числе и тяжелых испытаний. Если при этом у мальчика прекратятся проблемы, значит гипотеза о том, что обучение родителей — не главное в терапии детей, подтвердится. Если родители начнут себя вести как люди, знающие, как воспитывать детей, подтвердится гипотеза о том, что проблема лежит не в образовательном плане, а в организационном. Тогда возникает вопрос, а зачем люди тратили годы, обучаясь тому, что они и так знали.

Задача перед терапевтом стояла непростая. Терапевт должна была изменить семью, не касаясь тем воспитания детей и не давая педагогических советов. Если мама говорила о том, как растить детей, терапевт оставалась безучастной и переводила разговор на другую тему. Однако, если не говорить с матерью проблемного ребенка о воспитании, тогда о чем с ней говорить? В присутствии двух родителей от разговора на тему педагогики можно уклониться, предоставив им возможность говорить друг с другом. Но в данном случае отец уклонялся от посещений терапевта, и на нескольких первых приемах присутствовала лишь мать. Терапевт уважила нежелание отца присутствовать на приемах и только попросила его приходить, когда она его специально вызовет. Не имело смысла спорить с отцом или тащить его насильно, когда существовали другие способы добиться изменений.

План состоял в том, чтобы на приемах создать для матери как можно более приятную обстановку. Во время второго интервью она выглядела более расслабленной, и ребятишки спокойно играли с игрушками, пока женщины беседовали. В отсутствии мужа мать казалась менее напряженной и раздраженной. Терапевт всеми возможными способами избегала вопросов воспитания. Прежде всего обсудили мамино здоровье. Женщина рассказала, как ее муж помогал ей с детьми, когда она болела, отметив, что редкий мужчина вел бы себя так.

Одним из способов избежать педагогических разговоров были расспросы мамы о том, что она будет делать, когда детские проблемы останутся позади. Мать отвечала, что будет проводить больше времени с мужем и вернется к работе медсестры, которой она занималась до замужества. При обсуждении будущего мать время от времени делала отступления о том, как растить детей. Она сказала, что чувствует, что взрослые должны поддерживать друг друга, когда общаются с непослушным ребенком. Очевидно, что эта мысль родилась в ней намного раньше общения с терапевтом. Женщина рассказывала о том, что ей не нравится, когда ее бабушка вмешивается, когда она (мать) наказывает детей. Еще она рассказала, как поддерживает своего мужа. Однажды, вернувшись домой, она спросила мужа: “Что случилось с Арнольдом?” Муж ответил, что только что отшлепал сына за то, что тот толкнул сестренку на шкаф. А когда Арнольд подбежал к матери, чтобы она его погладила, то мать сказала, что гладить его не будет, потому что папа его наказал, а он знает, что делает. Потом она усадила сына на стульчик и приказала сидеть смирно. Без сомнения, мама понимала важность и последовательности в обращении с детьми, и поддержки родителями друг друга в воспитательных мерах, и необходимости приемов, контролирующих поведение (таких как, “спокойно посидеть на стульчике”).

На второй встрече терапевт попросила маму не жаловаться отцу, когда он возвращается с работы:

— На этой неделе, когда Джордж возвращался домой, вы, как правило, говорили с ним о том, как вели себя дети?

— Да, — ответила мама.

— На следующей неделе, когда он будет входить, пусть первое, что он услышит, будет сообщение о том, что вы с ними прекрасно справлялись.

— Но первое, что он всегда спрашивает, как сегодня Арнольд.

— Хорошо, но сейчас я хочу, чтобы вы говорили, что вполне справляетесь. Спросите у него, а как его день прошел, поговорите с ним об этом.

— Так вы сказали, что, когда он придет и спросит, как сегодня Арнольд, я должна ответить, что вполне с ним справилась, — повторила мать.

Просьба о том, чтобы жена не жаловалась мужу, базировалась на предположении о заведенном между ними порядке. Если порядок состоит в том, что мама не справляется с детьми, а отец вмешивается и разбирается с ними, то отец получает подтверждение, что мама в очередной раз не справилась. Когда он дома, то может сам видеть ее беспомощность. Когда он на работе, то по приходе домой жена ему об этом докладывает. В такой ситуации часто оказывается, что это мама наблюдает за отцом и, если он находится в подавленном состоянии, то жалуется больше, вовлекая таким образом отца в общение с детьми и выводя его из уныния. Итак, маму попросили не жаловаться отцу на поведение детей — что являлось на самом деле сообщением о ее неспособности правильно воспитывать детей. Как и все предыдущие указания, эту просьбу мама выполнила.

Если бы терапевт дала маме совет, то утвердила бы мать во мнении, что она некомпетентна и нуждается в советах. Однако терапевт избегала советов, как бы подчеркивая, что мама вполне справится и без них. К тому же, терапевт сказала маме, что та зря себя сдерживает — она должна доверять своим импульсам. Терапевт не говорила ей, что делать с детьми, а наоборот, убеждала в том, что мама компетентный человек, который способен сам принимать правильные решения.

— Делайте то, что вы считаете нужным, — посоветовала те­рапевт.

— Я рада, что вы это говорите, — сказала мама.

— С моей точки зрения, — продолжала терапевт, — с интуицией у вас все в порядке и вы можете положиться на нее. Что бы вы ни сделали, все будет правильно.

Во время второго интервью мальчик снова и снова срывал плакат со стены. Мать беспомощно протестовала и терпеливо водворяла плакат на место. На следующем интервью, когда мальчик впервые схватился за край плаката, мама твердо приказала ему прекратить, и мальчик больше к плакату не подходил.

К четвертому интервью было решено сделать кое-что особенное, включающее в себя парадоксальное тяжелое испытание. Задача любой терапии — заставить человека “спонтанно”, а не потому, что ему это приказывают, изменить свое поведение. Один человек желает, чтобы другой начал вести себя по-новому. В нашем случае терапевт задалась целью заставить маму вести себя не беспомощно, что давало возможность отцу чувствовать себя нужным, а вполне компетентно. Однако, если бы мать вынуждали вести себя компетентно, попросив ее об этом, терапевтическая цель так и не была бы достигнута. Один из способов достичь этой цели — дать клиенту такое тяжелое испытание, которое подтолкнуло бы его “спонтанно” измениться. И тогда новый стиль поведения возник бы не потому, что терапевт сказал, как надо себя вести, а потому, что терапевт “вдохновил” человека на новое поведение.

Идея парадоксального тяжелого испытания возникла, потому что мама неоднократно упоминала, что у отца лучше получается с детьми, чем у нее. По правде говоря, не было похоже, что она этому верила, нам казалось, что жена слушает указания мужа лишь для того, чтобы помочь ему, а на самом деле не нуждается в этих указаниях. Таким образом, терапевт решила создать ситуацию, в которой отца попросили бы инструктировать маму по вопросам воспитания, что, собственно, он всегда и делал. Однако это было требование — и потому стало для мамы тяжелым испытанием: требовалось, чтобы женщина сидела перед лицом женщины-специалиста, которой она восхищалась, и соглашалась с тем, что не может справится с собственными детьми и ей необходимо руководство мужа. По мере выполнения тяжелого задания мать все чаще “спонтанно” демонстрировала, что она может воспитывать детей и без помощи инструкций мужа. Подчеркнем, что данная процедура не включала в себя педагогических инструкций со стороны терапевта.

Терапевт создала требуемую ситуацию, сказав:

— Мистер Джонсон, не могли бы вы в следующий раз, когда ваш сын будет безобразничать, поруководить миссис Джонсон, чтобы она смогла его утихомирить?

— Я могу, да, — ответил папа.

— Хорошо, если он снова сделает что-то не то, помогите ей шаг за шагом заставить его сделать то, что она хочет.

В этот момент подбежал мальчик и забрался с ногами на стул, и мама обратилась к отцу: “Заставь его сесть”. Это противоречило указаниям терапевта, так как мама учила отца, что делать, а должна была спросить у него, что делать ей. Терапевт рассмеялась, указав им на это несоответствие. Отец ответил, что она так всегда и делает. Терапевт снова попросила папу поруководить мамой, и он, увидев, что дочь стала забираться с ногами на стул, стал давать указания:

— Скажи ей, чтоб слезла со стула.

— Иди сюда, слезь со стула, слезь со стула, — обратилась мама к ребенку.

— Скажи ей, чтоб слезла, — настаивал папа.

— Слезь со стула, — повторила мама.

— Позови ее. Скажи, чтоб к тебе подошла.

— Иди сюда, иди ко мне, — повторила мама. — Ну же. Иди ко мне. Иди сюда. Подойди ко мне.

Дочь пропустила ее слова мимо ушей. Тогда отец решил показать маме, как нужно вести дело. Через несколько минут, ни в чем не убедив дочь, он сдался. Малышке удалось проигнорировать обоих родителей. В конце концов отец сказал, что может научить кого-нибудь вроде своей жены, как воспитывать детей, но “когда говоришь другому, они не так быстро схватывают”.

— Как я говорю, некоторые люди умеют говорить с ребенком, и он слушается, а другие дети — нет, — вставила жена свое обычное замечание. — Мои не слушаются. Они на меня плевать хотели. Сейчас иногда слушаются, но не все время. Но в основном они на меня внимания не обращают.

— Ничего, муж вам поможет, — успокоила терапевт.

— О, — сказала мама, и в голосе ее слышалось подавляемое раздражение, — поможет мне сейчас?

Мама была поставлена в положение, в котором ей приходилось выслушивать от мужа руководство о том, как быть матерью, причем выслушивать в присутствии образованной женщины, которой она восхищалась. Это тяжелое испытание подталкивало жену к сопротивлению, выражавшемуся в том, что она демонстрировала все большую и большую компетентность и умелость, чтобы доказать терапевту ненужность никаких инструкций. Мать проявляла компетентность с детьми, и их реакция была незамедлительна: дети стали вести себя лучше и даже выразили готовность посидеть без нее в приемной, играя в игрушки, пока мама беседовала с терапевтом.

Мама опять вернулась к теме специалистов, которые ранее давали ей советы. Когда она снова увидит кого-нибудь из них, то скажет, что их метод не работает. И что лучше слушать людей из клиники, “они-то видят детей каждую неделю”. Она была уверена, что получила какой-то ценный педагогический совет, хотя этого и в помине не было.

Терапевт помогала маме не только быть компетентной, но и справляться с “нервным состоянием”. Для этого было придумано еще одно тяжелое испытание. Убедив клиентку, что из-за занятости и загруженности она не может полностью погрузиться в депрессию и “нервы”, терапевт предложила ей выбрать специальное время для депрессии.

— Вам необходимо освободить десять-пятнадцать минут каждый день, чтобы побыть подавленной и нервной. И пусть вас ничто не отвлекает в это время.

— Хорошо, — кивнула мама.

— По меньшей мере десять-пятнадцать минут в день. Какое время вам удобно?

Мать вместе с терапевтом выбрала время, казавшееся наиболее удобным, — в восемь часов вечера, сразу после того, как дети уложены спать. Чудесное время, чтобы расслабиться и посмотреть телевизор, а она должна выполнять тяжелое задание: нервничать и быть подавленной. Однако было оговорено, что в те дни, когда дети ведут себя хорошо и мать ими довольна, ей не обязательно испытывать депрессию в указанное время. Таким образом, маму и этим заданием вдохновляли быть компетентной и радостно-легкой с детьми. И, кстати, опять не давая никаких советов по воспитанию.

В психотерапии среди множества парадоксальных способов есть и такой — просто попросить семью следовать заведенному у них распорядку, от которого они, собственно, и пришли избавиться. На седьмой встрече терапевт сформулировала это задание под видом помощи мужу. Она сказала, что, когда мама видит, что папа несчастлив или подавлен, она должна заставить Арнольда вести себя плохо, а затем прикинуться беспомощной, чтобы оторвать папу от переживаний и погрузить в разбирательство с детьми.

— Понимаете, что я имею в виду? — спросила терапевт.

— Да, понимаю, — ответила мама.

— Повторите.

— Вы говорите, наблюдать за Джорджем, — сказала мама, — и, когда он подавлен или не в настроении, заставлять Арнольда плохо себя вести. А потом мне уйти на кухню или что-то сделать, и пусть он сам успокаивает Арнольда. Это вы имеете в виду?

К следующему интервью брак был под угрозой, что частенько происходит, когда проблемный ребенок исправляется. Иногда это случается и в ответ на парадоксальное задание. Мама появилась, пылая гневом, дети кричали. Отец не только отказался приходить, но и потребовал от жены прекратить визиты, потому что на это нет денег. Описывая ссору, произошедшую непосредственно перед приходом в клинику, мама рассказывала: “Он был так зол, думаю, поэтому он не пришел сегодня. Он пошел на работу. Довел меня. Он подождал, пока я кончу гладить, а затем говорит, чтобы я больше не ходила с ним, потому что нет денег”. А я ему говорю, что Арнольд пойдет, я полы у людей буду мыть, но он пойдет.” Она заплакала и добавила: “В клинике с мальчиком чудо сделали. Но я не в счет, на меня плевать. Я устала от этого, я никуда больше не пойду. Я или дома сижу, или на улице с детьми. Дети мне не в тягость, поймите. Мне с ними хорошо”.

— Я понимаю, о чем вы, — сказала терапевт.

— Очень сильное напряжение. Я слишком за все отвечаю, в этом дело.

— Что именно вы имеете в виду?

— Пытаюсь все делать и все успеть. А потом Джордж является, ложится на диван и ничего не делает. А потом ему надо ужин подать. А рубашки постираны?

Раньше мама уже упоминала о том, что никуда не ходит, но объясняла это нехваткой денег. Сейчас же она раздраженно назвала причиной этому пренебрежение мужа. Для терапевта это был знак, что ссоры между супругами могут участиться, и они могут разойтись или отстраниться друг от друга, и в семье снова установится порядок, требующий от ребенка ненормального поведения. Первым шагом к изменению ситуации стала просьба к маме быть с мужем по возвращении домой поласковей. Как правило, подобные ссоры всегда продолжаются или жена отстраняется от мужа и впадает в депрессию. Муж же вполне может это предвидеть и приспособиться к ее предсказуемому поведению. А вот если она неожиданно станет ласковой, когда муж провоцирует ее на злость и гнев, тут у мужа не будет возможности ответить ей в своей обычной манере. Ему придется изменить свои стереотипные реакции, а значит, изменится и семейный порядок. Терапевт выразила просьбу без всяких околичностей: “Будет тяжело, ведь вы злы на него и все такое прочее, но для моей просьбы есть веская причина. И мы об этом поговорим — как все у вас сложится и почему я хочу, чтобы вы это делали — на следующей неделе. Будьте с ним ласковы всю эту неделю.

Мама согласилась быть ласковой и, судя по всему, преуспела в этом. На следующей неделе муж пришел вместе с ней, и терапевт побеседовала с ним наедине.

— Как, на ваш взгляд, миссис Джонсон сейчас? — спросила терапевт.

— С детьми она сейчас справляется, — ответил отец. — Я ей нынче больше доверяю. Они как бы понимают ее. Не кричат, когда она им говорит заткнуться. Только смотрят на нее и губы надувают.

Терапевт поинтересовалась, помогла ли этому терапия, и отец сказал, что “ужасно помогла.” На вопрос, как дела у дочери, он ответил, что дочь тоже исправилась. Ему даже не приходится угрожать отшлепать. Он добавил: “Они тут с детьми в приемной многому научились. Я их привел сюда, они сразу — к игрушкам, четко знают, где что лежит”.

К этому, десятому, интервью проблема была в основном решена. Крики мальчика прекратились, и детей можно было без страха выводить в люди. Родители договаривались о детском садике для мальчика. Лечение еще не было закончено, но уже можно было с уверенностью сказать, что эксперимент прошел успешно. Не получив от терапевта никакого педагогического обучения, родители перестали испытывать трудности в воспитании своих детей, и терапевтическая задача была решена.

Хотя отношения родители — дети улучшились, проблема во взаимоотношениях муж — жена не исчезла. Супруги, казалось, не испытывали никакого чувства друг к другу. Было решено предпринять ряд шагов по улучшению отношений между ними, хотя сами они не желали обсуждать свой брак. Родителей попросили изменить поведение “ради детей”. Эта просьба была отклонением от экспериментального плана, ибо был упомянут воспитательный процесс. Родителей попросили выказывать по отношению к друг другу любовь, чтобы дети научились проявлять свои чувства (несмотря на то, что дети и так прекрасно умели выражать свою привязанность к родителям). Это вполне скромное предложение, еще до описания конкретного задания, вызвало у отца возражения (это для молодых, а он женат пять лет и привык к жене). Муж добавил, что поцелуи — это отвратительно, так как они распространяют микробы (это утверждение поразило терапевта, которая заметила, что слышала о людях, считающих так, но раньше никогда не встречалась с ними). Мама присоединилась к возражениям мужа, заявив, что всегда стеснялась проявления чувств. После длительных и настойчивых уговоров со стороны терапевта супруги согласились проявлять любовь каждый день. Каждый день мама будет целовать папу в щеку, и каждый раз, через полчаса после мамы, папа будет дарить ей ответный поцелуй. Они исправно следовали указаниям, и, судя по всему, это помогло их отношениям выйти из тупика. С этого времени их отношения стали более эмоциональны.

Родители продолжали жить вместе, а мама пошла работать. Мальчик успешно посещал детский сад, и в свое время к нему присоединилась сестренка. Контрольный визит через год показал, что процесс улучшения продолжается. Вся терапия заняла двадцать встреч, причем последние несколько были посвящены проверкам и контролю, а не лечению.

Описанная экспериментальная терапия не обучала родителей воспитательным приемам и принципам, не предлагала инсайта в том, как они общаются с детьми, не составляла подкрепляющих расписаний или обучения отношениям родитель — ребенок. С помощью простого поощрения и нескольких тяжелых испытаний двое очень трудных деток исправились, а родители после этого зажили более счастливо и гармонично. Дети стали без истерик слушаться родителей, начали спокойно переносить их отсутствие и нормально общаться с другими людьми. Эти результаты подтверждают предположение о том, что проблемы поведения детей скорее результат семейной организации, нежели недостатка знаний о воспитании у родителей. Это не значит, что необходимые навыки являются врожденными или инстинктивными, просто родители окружены информацией о них и за пределами кабинета психотерапевта.

Когда родители ожидают, что с ними будут говорить о воспитании детей, терапевту следует быть вежливым и предоставить им такую услугу. Однако разговоры о воспитании и изменение поведения трудного ребенка — разные материи. По крайней мере, в описанном случае с мальчиком, который капризничал.

5. ЕМУ НЕ УДАЛОСЬ

ЭТО СДЕЛАТЬ НИ РАЗУ

Мне позвонила женщина и сказала, что хочет полечить гипнозом своего семнадцатилетнего сына. Может быть, гипноз поможет решить его проблему. На первую встречу пришел симпатичный, стройный, спортивного вида юноша, Сэнди. Проблема Сэнди заключалась в том, что, разговаривая, он застревал на некоторых словах и не мог их произнести. Особенно это проявлялось в разговорах по телефону. Сэнди говорил нормально до тех пор, пока не застревал на каком-нибудь слове, а затем с перекошенным от напряжения лицом боролся против этого слова. Борьба заканчивалась только в том случае, если он переставал пытаться произнести неподдающееся слово, например, заменяя его другим. Говоря, что собирается домой, он мог произнести: “Я иду до-до-до... к себе”. Это было не заикание и не дефект речи. Трудность заключалась в произнесении слов, а усилия лишь увеличивали эту трудность. Безумно стесняясь своего недостатка, Сэнди избегал вступать в разговоры с незнакомыми людьми, был очень застенчив с девочками и практически не пользовался телефоном. Он сообщил, что по телефону он порой не может сказать даже “алло” и позвонивший думает, что никто не отвечает.

Всю нашу первую встречу я наблюдал, как Сэнди борется со словами и расстраивается от бесплодности усилий. Слова, на которых он застревал, не складывались в систему. Эти слова не были связаны ни с сексом, ни с домом и родителями. Похоже, не существовало и никаких определенных речевых оборотов, повергающих его в ступор. Иногда он произносил слово (типа “дом”) легко и свободно, а иногда это же слово становилось непреодолимым препятствием. Особенно это проявлялось при чтении вслух. В школе это создавало немало проблем. Застряв на слове, Сэнди не мог читать дальше, потому что не мог заменить слово. Тот факт, что слова закреплены на бумаге и он не может их заменить, ставил Сэнди в безвыходное положение. Я попросил его прочитать абзац из лежащего у меня на столе журнала. Сэнди снова и снова боролся со словами, и его попытки напоминали агонию. Юноша не мог прочитать и абзаца. Тем не менее, когда я попросил прочитать абзац с конца, Сэнди легко выполнил задание. Это часто происходит с людьми, страдающими речевыми блоками. Когда ожидание необходимости произнести слово создает проблему, возможно чтение с конца, ибо совсем непросто угадать следующее слово в предложении, не имеющем смысла.

Проверив юношу на разговор и чтение, я сделал вывод, что он в состоянии произнести любой звук и любое слово. Проблема была не в физиологии, а скорее в ожидании неминуемой трудности при произнесении слова и в последующем подтверждении правильности ожидания. Я загипнотизировал парня. Сэнди оказался хорошим субъектом для гипноза. Он мог демонстрировать различные гипнотические состояния, например, левитацию руки или обезболивание отдельных участков кожи, мог достаточно хорошо визуализировать внушаемые объекты, например, видеть на стене несуществующую картину. Юноша мог также развивать амнезию гипнотического опыта, то есть забывать то, что происходило во время гипноза. Введя Сэнди в транс, я попросил его рассказывать о возникающих ощущениях. В трансе парень лишь иногда застревал на словах, но все-таки застревал. Получив постгипнотиче­ское внушение, связанное с речью, он не расстался со своей проблемой, пусть даже она проявлялась теперь в несколько иной форме. Было очевидно, что проблема Сэнди не исчезнет даже в результате гипнотического внушения, и я был озадачен тем, что гипноз произвел на него столь малый эффект. Вероятнее всего, что проблема выполняла какую-то определенную функцию и была необходима. Юноша не собирался так просто расстаться с ней.

В начале разговора Сэнди рассказал мне, что у него есть брат-близнец, Рэнди. У брата проблемы с речью не существовало. В качестве эксперимента я сказал Сэнди, находящемуся в трансе: “Я хочу, чтобы ты начал представлять, что тебя зовут не Сэнди. Представляя это, ты начнешь понимать, что ты не Сэнди. Ты будешь гадать, но без особого трепета, а кто же ты”. Я попросил юношу покачать отрицательно головой, когда я спрошу, зовут ли его Сэнди. Что он и сделал, с выражением озадаченности и растерянности на лице. “А теперь начни ощущать себя Рэнди”, — продолжал я и добавил, что он почувствует облегчение, когда поймет, что он — Рэнди. Когда парень кивнул в ответ на вопрос, Рэнди ли он, я начал с ним беседовать о спорте. У него исчезли все словесные ступоры, и речь текла плавно, как у Рэнди. Через какое-то время я снова вернул его в состояние Сэнди и продолжил тот же разговор. Проблема немедленно вернулась. Две встречи и значительное количество гипнотических внушений показали мне, что единственное состояние, в котором у юноши была нормальная речь, — это состояние транса, когда он отождествляет себя с Рэнди. В этом состоянии Сэнди нормально говорил, читал и даже говорил по телефону. Возвращаясь к самому себе, он возвращался к своей проблеме.

Я попросил маму Сэнди прийти ко мне. Она оказалась приятной, немножко рассеянной женщиной, которая поведала о сложностях, связанных с воспитанием близнецов. Она одевала мальчишек всегда одинаково, потому что это так забавно! Мальчиков всегда поощряли делать все вместе. Родные могли их различать, но все остальные люди — нет, и мальчишки часто менялись местами в школе и устраивали другие проделки, возможные для столь похожих ребят. Если кто-то из них бедокурил, наказывали обоих, потому что не исключено, что и второй участвовал в шалости. Родители, судя по всему, относились к близнецам как к единому, нераздельному организму. Когда Рэнди сломал ногу и пропустил так много занятий, что ему пришлось остаться на второй год, родители оставили на второй год и Сэнди, чтобы ребята учились в одном классе. Мама сказала, что близнецы и до сих пор делают все вместе. Они построили свою модель мотоцикла и ездят на нем по очереди. Смеясь, мама рассказала, что они даже встречались с сестрами-близняшками, так что и на свидания им не пришлось ходить отдельно.

Когда мать поведала мне удивительную историю о двух мальчиках, с которыми обращаются как с одним человеком, я не стал критиковать то, как она их воспитывала, а расспросил ее о планах на будущее близнецов. Мать сказала, что хочет вылечить Сэнди, потому что ребята заканчивают школу и собираются поступать в колледж. Она не хочет, чтобы Сэнди, учась в колледже, чувствовал себя неполноценным из-за своей проблемы. Конечно же, братья собирались поступать в один и тот же колледж. Когда я спросил мать, в чем братья отличаются друг от друга, она задумалась. Наконец, ответ был найден: “Ну, у Сэнди эта проблема с речью, а у Рэнди ее нету. По правде говоря, Рэнди часто говорит за Сэнди, потому что стесняется недостатка брата”.

В конце недели я пригласил Сэнди побыть субъектом на демонстрации гипноза, которую я планировал провести для моих студентов. Это был вечерний семинар для психологов и психиатров, и я периодически приглашал на него моих клиентов. Так как это было в каком-то смысле общественное мероприятие, казалось вполне уместным пригласить и Рэнди. Когда мальчики пришли, различить их было практически невозможно, разве что Сэнди застревал на словах, а Рэнди нет. Гипнотизируя Сэнди, я одновременно наблюдал за реакцией Рэнди. Рэнди не только сосредоточено наблюдал за тем, как Сэнди реагирует на внушения, но и сам начал поддаваться им. Разговаривая с Сэнди, я время от времени направлял голос в сторону Рэнди, и он отвечал. Закончив работать с Сэнди, я предложил Рэнди загипнотизироваться, и он с радостью согласился. Казалось, брат не допускает мысли, что у Сэнди могут быть способности или опыт, отличные от его собственных. Рэнди продемонстрировал отличную гипнотическую внушаемость, и было видно, что он четко настроен не уступать своему брату. Рэнди показал все трансовые внушения, которые до него выполнил Сэнди. На той же демонстрации я обнаружил, что Рэнди нужным словом заполняет паузы в речи Сэнди. И тогда Сэнди легко произносит нужное слово. Например, Сэнди пытается сказать: “Мы оба любим мо-мо-мо”, и Рэнди быстренько вставляет “мороженое”. Затем Сэнди с легкостью произносит “мороженое” и продолжает фразу. Братья работали как единая команда, и Сэнди удавалось говорить без особых трудностей, если Рэнди быстро подсказывал ему нужное слово.

На следующую встречу я пригласил обоих близнецов, объяснив Рэнди, что его помощь необходима в решении проблемы брата. Во время интервью ребята рассказывали о том, что значит для них быть близнецами. Они не возражали против того, что с ними обращаются как с копиями друг друга. Они считали, что с близнецами так и нужно себя вести, ведь они не отличаются друг от друга ни физически, ни интеллектуально, да вообще никак. У них одинаковые пристрастия и отвращения, одинаковые способности. Я узнал, что близнецы пробегают стометровку с одинаковой скоростью, секунда в секунду. Прыгают на одинаковую длину. Прыжки с шестом выполняют на одинаковую высоту. Плавают любым стилем с одинаковой скоростью, одинаково хорошо. Когда я выразил удивление по поводу абсолютной одинаковости всего, что делали близнецы, Рэнди сказал, что они физически абсолютно одинаковые, поэтому чего же еще можно ожидать. Когда я задал вопрос, что происходит, когда один оказывается в чем-то лучше другого, братья ответили, что лучший тренирует своего брата, чтобы результаты сравнялись. Стало очевидно, что они не просто делали все одинаково, но и были так заражены духом соперничества, что тщательно избегали какого бы то ни было соперничества. Главное правило: никто из них не должен делать что-либо лучше другого. Предположение, что кто-то из них, умея делать что-то лучше (например, пробегает быстрее стометровку), специально притормаживает в пользу брата, было отвергнуто обоими близнецами. Они сказали, что дело лишь в тренировках, которые помогают отстающему подтянуться до уровня брата, а уж затем они бегают с одинаковой скоростью. Братья утверждали, что делают все с полным использованием своих возможностей и никогда не подыгрывают друг другу.

Между ними не было разницы не только в спорте, но и в учебе. Они получали одинаковые оценки в школе и любили одинаковые предметы. Оба любили мастерить и построили сложный мотоцикл, принадлежащий им обоим. Братья сказали, что не относились серьезно к девочкам-близнецам, с которым встречались в последнее время, просто было забавно появляться с ними на людях. Ни один из них не имел более серьезного увлечения, чем другой.



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.