Глава 9 Акции Гамбийской компании

Глава 9 Акции Гамбийской компании

В понедельник, июльским утром мистер Лоу вошел в свой кабинет на улице Кенкампуа. Это была лучшая комната в доме, просторная и обставленная с учетом его утонченного вкуса. Тяжелый обюссонский ковер покрывал пол. Высокие венецианские зеркала были вставлены в бронзовые рамы в стиле рококо. На стене висела копия тройного портрета Карла Первого, который Ван Дейк выполнил по заказу Бернини ^[45].

Любовь к Стюартам была вполне естественной для воспитанного шотландца, даже если он сам был родственником Аргайлов. Деревенские сцены Ватто ^[46], исполненные в яркой цветовой гамме и полные солнечного света, украшали противоположную стену. Большой письменный стол из палисандрового дерева, покрытый инкрустациями, стоял посредине комнаты. Два окна, выходившие на узкий балкон, были широко открыты, впуская утреннее тепло и уличные шумы.

Основание Банка положило начало деятельности, которой в прошлом на улице Кенкампуа не занимались. Она еще больше усилилась после приобретения Миссисипской компании и роста ее стоимости. С уверенностью предсказывали, что мистер Лоу скоро начнет контролировать и другие подобные колониальные монополии.

Мистер Лоу сел за свой стол. Он был пуст, если не считать подставки для чернильницы из черного оникса и серебра, серебряной чернильницы и подноса с лежавшими на нем острыми перьями. Дверь он за собой не закрыл, потому что следом за ним вошел его брат.

— Доброе утро, Джон.

— Доброе утро, Уилл. Ты захватил книгу записей сделок?

— Как ты просил. Что слышно о Катрин? Есть вести из Со?

— От нее самой нет. Она уехала туда против моей воли. Этого я не ожидал, — он говорил совершенно спокойно. — Но меня держат в курсе событий. Я знаю, что Катрин имеет успех у тамошних остряков.

— Да? Я ее способности, конечно, высоко оцениваю, но вряд ли смог бы назвать ее остроумной.

— Не смог бы? Уилл, прекрасное женское лицо и высокая грудь являются формой остроумия, наиболее ценимой мужчинами. Насколько я понимаю, она не добивается такого же успеха у женщин. Ее поведение с господином де Орном теряет всякое приличие, но, впрочем, непонятно, почему это должно считаться недостатком для beau monde. Возможно, те, кто ее осуждает, делают это из зависти, будучи добродетельными поневоле.

Уильям, будучи пуританских взглядов, посмотрел на брата неодобрительно.

— Неужели ты на самом деле столь терпим?

— У меня нет оснований быть иным.

— А граф Орн…

— Спит с моей женой. Так, что ли? Но я из верного источника знаю, что этого удовольствия он лишен. Госпожа де Орн, которая также поехала в Со, кажется, присматривает за своим мужем в этом отношении.

Уилл побагровел, рот его презрительно искривился.

— Тебя это столь мало волнует. Если бы я был на твоем месте…

— Но пока что ты не женат, Уилл. Ладно, — мистер Лоу махнул своей изящной рукой, — перейдем к делу. Посмотри в своих записях, сколько акций Гамбийской компании было приобретено Орном.

Уилл пододвинул стул к письменному столу, сел и раскрыл свои записи.

— Я знаю, что сначала он купил семь тысяч акций за семьсот тысяч ливров, потом он заложил их за половину стоимости и купил еще одну тысячу акций за четыреста пятьдесят тысяч ливров. На сегодня он владелец восьми тысяч акций, за которые им уплачено миллион с четвертью ливров.

— Так. И за это он должен Банку триста пятьдесят тысяч ливров. Остаток, видимо, представляет все его богатство. Скажи, сколько его пай стоит по нынешнему курсу?

— Около пятисот ливров за акцию. Он может продать свои акции за два миллиона. Недурная прибыль, — Уилл неодобрительно усмехнулся. — Я не понимаю тебя. Нечасто муж делает состояние ухажеру своей собственной жены. Или таково твое представление о том, как защитить ее?

— Ты находишь это забавным? Возможно, так оно и есть. Мне трудно судить. На какую сумму выпущены акции Гамбийской компании?

Уилл сверился с записями.

— На шесть миллионов ливров, по тысяче за акцию.

— И у Орна две трети.

— Да. Так сильно он тебе доверяет.

— А оставшиеся две тысячи акций в чьих руках?

— Ну, почти половина из них у нашего Банка, а остальное раскупила публика.

— И сейчас одна акция стоит пятьсот ливров?

— Около того, если повезет найти того, кто захочет их продать. Ходят слухи о том, что мы собираемся взять компанию под контроль. И теперь владельцы акций их придерживают. А ведь еще недавно они стоили меньше ста ливров штука.

— Надо прекратить эти слухи, — сказал мистер Лоу спокойно, что очень удивило Уилла. Затем он удивил его еще больше:

— Продай сегодня сто акций по четыреста пятьдесят ливров, завтра предложи еще сотню, но уже по четыреста. Потом поглядим.

— Но, — запротестовал Уилл, — если ты хочешь их продать, то зачем сбивать цену?

Мистер Лоу с улыбкой ответил:

— Считай это моей прихотью. И пусть этим займется Макуэртер.

— Макуэртер! — не поверил Уилл. — Но ведь это все равно, что во всеуслышание объявить, что продавец — это ты. Ты понимаешь, что последует?

— Еще как, — мистер Лоу открыл коробочку с нюхательном табаком и протянул ее брату. — Я же сказал, что я хочу прекратить эти слухи. И я этого добьюсь.

— Но это же целое состояние, — воскликнул Уилл с досадой.

Мистер Лоу щелкнул крышкой, закрыв коробочку, и сдул с рукава крошки.

— Ну и что? Несколько миллионов погоды не делают. То, что последовало затем, не нуждается в многословном пересказе. В среду утром Ангус Макуэртер, известный как человек мистера Лоу, предлагал акции компании Гамбии за триста ливров. В среду вечером по улице Кенкампуа пополз слух, что мистер Лоу не заинтересован в контроле над этой компанией. После этого Макуэртер получил указание продать пятьсот акций по двести ливров.

— Но они у нас тогда кончатся, — запротестовал брат мистера Лоу. — У нас всего несколько штук останется.

Мистер Лоу улыбнулся:

— Все равно продавайте, а то они еще больше упадут. Глаза его брата округлились. Для него было новостью узнать, что игра на понижение может быть также выгодна, как и на повышение. Эта новинка в биржевой игре, однако, не успела показать себя, так как последний покупатель удрал, едва Макуэртер сделал предложение.

В тот вечер все меняльные конторы на улице Кенкампуа безуспешно пытались сбыть акции компании Гамбии, цена которых упала уже до пятидесяти ливров за штуку. А на следующий день оказалось, что уже и за десять ливров эти акции никто не хотел брать. Таким образом, они практически обесценились.

— Надо полагать, ты удовлетворен, — возмущался Уилл. — А ведь если бы мы продавали их хоть сколько-нибудь разумно, они принесли бы нам от четырех до пяти миллионов.

— Я вполне удовлетворен. Я не продал бы свое удовлетворение и за десять миллионов.

В воскресенье Катрин возвратилась в Париж. С мужем она повела себя так, как будто не помнила, что между ними произошло перед ее отъездом. Ее, правда, удивило, что мистер Лоу тоже воспринял эту вызывающую забывчивость как должное. Она была слегка опьянена своим успехом в изысканной атмосфере Со. Она похвасталась тем вниманием, которое герцогиня Мен ей выказывала. Ее приняли в «Mouche-a-miel», рыцарский орден, основанный герцогиней, и она с гордостью показала золотую медаль члена этого ордена, на одной стороне которого была отчеканена пчела, а на другой — голова герцогини. С не меньшей гордостью она объявила, что сам знаменитый Малезье написал стихи в ее честь.

При этом мистер Лоу не удержался от комментария:

— Я рад, что он смог найти для тебя достаточно похвальных слов, к которым смог подобрать рифмы. Например, слово «честь».

— Честь?

— Ну, если хочешь, другое — «добродетель».

— Какой ты гадкий!

— Я же только порадовался за тебя.

— Порадовался! — это восклицание выражало возмущение, смешанное с беспокойством.

— Без сомнения, добрый Малезье поверил бы тебе. Да и господин Орн постарался бы убедить сомневающихся.

— Ты веришь в эту клевету! — ее глаза казались черными на фоне внезапной бледности лица.

— Я верю в то, что тебе есть за что благодарить графиню Орн, хотя, возможно, ты этого и не замечаешь.

— Я не хочу делать вид, что я не поняла твоих намеков, Джон. Но интересно, существует ли такое оскорбление, от которого ты меня избавишь? — потом, неожиданно отбросив свою иронию, она поразила его искренностью мольбы. — Джон! Я умоляю, прости меня за невнимание к тебе, за то, что я поехала в Со одна…

— Мне непонятно, что разбудило твою совесть?

Она подошла к нему вплотную, желая полного примирения.

— Я не знала, когда уехала, что он поссорился с тобой, что он ударил тебя и отказался принять твой вызов.

— Это не должно было удивить тебя. Именно это ты и предсказывала. Но зачем он рассказал тебе все? Ожидал аплодисментов?

— Ты думаешь, он их дождался?

— А ты сможешь убедить меня, что нет?

— А тебе нужно, чтобы я разубедила тебя?

— У тебя короткая память. Ты, кажется, уже забыла, какие слова сказала мне, когда я просил тебя не ездить в Со.

Она поморщилась, прижав руки к груди.

— Если б ты только знал, Джон, как я сожалею о случившемся.

Манера ее поведения удивила его своей необычностью. Она добавила:

— Я объявила господину де Орну, что надеюсь больше его никогда не встретить.

— Надеюсь на это, — он пошел к выходу. Уже взявшись рукой за дверную ручку, он повернулся к ней и добавил с жесткой улыбкой: — Можешь больше не беспокоиться обо мне в том, что касается господина де Орна. Ему отплачено.

— Отплачено? — переспросила она, но он вышел без объяснений.

Об этом господин де Орн узнал в следующий понедельник, когда возвратился из Со. Дома он нашел письмо из Генерального Банка, в котором его вызывали к директору по очень срочному вопросу.

Подумав о своих отношениях с мистером Лоу, он идти в Банк не захотел. Да и какая там могла быть срочная нужда. Его операции по скупке акций компании Гамбии, за что он испытывал теперь насмешливую благодарность к мистеру Лоу, уже обещали ему богатый доход. Он практически удвоил те деньги, которые выманил у Бернара, другого дурака-финансиста.

Сейчас требовалось только избавить себя от лишних затруднений, для чего он решил воспользоваться услугами брокера, которому можно было дать поручение для Генерального Банка. Человека, которого он пригласил, звали Оке. Это был меняла, работавший как раз на улице Кенкампуа. С ним он и раньше уже имел кое-какие дела.

Перед тем как выслушать распоряжения графа о том, что он собирается передать ему представление своих интересов в Генеральном Банке на сумму около полутора миллионов ливров, Оке приниженно и многословно уверял его, что интересы такого важного клиента, как граф, будут должным образом защищены. Но когда он взглянул на поручение для Банка, выражение его лица сильно изменилось. Однако, зная свое место, он обратился к графу в третьем лице.

— Это все поручения господина le comte?

— Все, — самодовольно произнес Орн. — Сейчас это уже, наверное, кругленькая сумма. Не знаете, как сейчас акции компании Гамбии котируются?

Оке протестующе выдохнул:

— Господин le comte, видимо, отсутствовал в Париже. За эти акции давали меньше тридцати. Но это было два дня назад, в субботу.

— Тридцати? — Орн непонимающе наморщил лоб. Потом лоб разгладился. — А! Тридцати луидоров, да?

Банкир сухо засмеялся:

— Ливров, господин. Тридцати ливров.

Орн замер в оцепенении. Потом лицо его начало багроветь.

— Что вы тут несете? Вы не пьяны случайно?

Оке вытянулся, насколько это позволяло его рыхлое тело. Орн изливал свою ярость.

— Я уехал из Парижа десять дней назад. Они тогда шли по пятьсот и каждый день дорожали. Как же сегодня они могут стоить тридцать? Ты сошел с ума!

— А, ну я же говорил, что господина не было в Париже, и он не знает, что произошло. А всю прошлую неделю цена на акции быстро падала, — он посмотрел на цифры на поручении Орна. — Господин при некотором везении еще может получить за них около тысячи крон.

— Тысячи крон! Да это же шесть тысяч ливров! — лицо Орна стало серым от ярости.

— Честно говоря, этого достичь будет непросто. Они вконец обесценились.

— Обесценились! Боже мой! — хотя его дворянское происхождение и требовало выказывать перед простолюдином бесстрастность, но граф не мог сдержаться при мысли о том, что за несколько дней потеряно богатство в полтора миллиона. — Ох, это невероятно, — он подскочил. — Это невероятно! Как это могло произойти?

— А очень просто. Цена этих акций была высока, потому что все считали, что господин Ла захочет скупить их, чтобы начать контролировать компанию Гамбии, также как он до этого поступил с компанией Миссисипи.

— Но это так и есть, — вскричал Орн. — Я знаю, что он хотел их скупить.

— Господин, без сомнения, прав. Но теперь господин Ла этого делать больше не хочет, и он продал все акции, которыми владел. Это и вызвало такое degringolade ^[47]

— Дайте бумагу, — распоряжение для Генерального Банка было выхвачено из рук Оке. — Я вызову вас, когда повидаю господина Ла.

Он выскочил из дома, помчался по улице, размахивая длинной тростью, и, запыхавшись, ворвался в Банк, требуя господина Ла.

Пожилой клерк проводил его наверх, в просторный кабинет мистера Лоу. Однако самого мистера Лоу там не оказалось. В кабинете находился высокий, смуглый господин, очень похожий на мистера Лоу, так же тщательно одетый и обладавший столь же изысканными манерами. Объявив, что он рад служить господину le comte, он поблагодарил его за столь быстрый визит в ответ на письмо.

Орн перебил его:

— Я пришел повидать господина Ла. Будьте добры позвать его.

— Но господина барона здесь нет. Позвольте представиться. Я его брат и заместитель в управлении этим Банком.

— Так вы, значит, вместе воруете в этом притоне?

— Я ослышался?

Орн заговорил о своих акциях компании Гамбии, возмущенно повторяя то, что узнал от Оке, и еще более возмущенно требуя сказать ему, правда ли это, и если правда, то как это такое богатство в полтора миллиона могло исчезнуть за неделю.

Уильям Лоу был спокоен.

— Боюсь, что это еще не вся правда. Исчезли не только ваши собственные полтора миллиона, как вы правильно отметили, но и те триста пятьдесят тысяч, ливров, которые Банк ссудил вам для вашей покупки. Вопрос вашего долга нам, — добавил Уильям Лоу вежливо, — мы и хотели бы обсудить как можно скорее.

Вялый, спавший с лица, Орн уставился на улыбающегося банкира, который только что вежливо объявил его разоренным.

— Вы имеете смелость, — наконец произнес он, — начать после всех этих фокусов издеваться надо мной? Вы имеете наглость заявить, что я ваш должник?

— Вы же не намерены утверждать, что не возвратите Банку взятые у него деньги?

— Черт с ним, с вашим Банком, и с его деньгами. Кто мне вернет мои деньги? — на его губах выступила пена, глаза налились кровью. — Что за грабеж! Вы, негодяи, не думайте, что я смирюсь. Я купил акции Гамбийской компании по совету вашего брата. Он уверял меня, что они будут идти вверх. Так поначалу и было.

— В таких вопросах, — услышал он ответ, — непогрешимых людей нет. Все могут ошибиться.

— А то, что он говорил, что развитие Гамбийской компании — решенный вопрос. Это вранье?

— Я не могу отвечать за слова брата. Но думаю, раз он так сказал вам, значит он сам так думал в то время. В финансовом мире изменение намерений вещь вполне возможная, и оно может происходить вследствие различных причин.

— Значит, так вы объясняете этот… этот гнусный трюк,

— Я не думаю, — ледяным голосом сказал Уильям, — что нам имеет смысл продолжать эту беседу.

— Не думаете? — граф уставился на него посеревшим лицом, перекошенным до неузнаваемости. Потом неожиданно он расхохотался ужасным от ярости смехом. — Сэр, я думаю, вы презабавный подлец. Получается, что меня ваш гнусный банк ограбил на полтора миллиона, а теперь за эту услугу я же вам еще триста пятьдесят тысяч ливров должен. Я вас и вашего проклятого братца еще увижу вздернутыми на дыбе. В этом я не сомневаюсь. А вы, небось, думали, что я позволю ограбить себя так беспардонно?

Уильям встал и открыл дверь.

— Ваш слуга, господин le comte!

Орн так сжал трость, что банкир подумал, он собирается ударить его. Но, видимо, во-время вспомнив, чего ему уже стоил подобный удар, Орн удержался.

— Скоро услышите обо мне, негодяи, — проревел он. — Регент узнает об этом. Я ему все расскажу. А Его Высочество мой родственник. Вы, подлецы, наверное, забыли об этом. Но я напомню.

Он бросился вон, сел в карету и приказал везти себя в Пале-Рояль.

Он прибыл туда, как ему поначалу показалось, в удачное время. Но он ошибся. Регент, только что закончивший совещание, пожелал видеть его немедленно, и графа провели в кабинет герцога, светлую, уютную комнату, в которой Его Высочество проявлял свои разносторонние таланты: иногда рисовал, иногда сочинял музыку или занимался другими искусствами. У герцога в этот момент находился аббат Дюбуа, ставший государственным секретарем по иностранным делам.

— А, Жозеф! Как твоя служба? — фамильярно приветствовал графа регент.

Орна звали Антуан-Жозеф, но для друзей он был просто Антуан. Употребление Его Высочеством второго имени как бы подчеркивало разницу между ним и товарищами графа.

Негодующе дрожа при одном воспоминании об обмане, жертвой которого он себя считал, нисколько не смущаясь присутствием Дюбуа, граф излил свои обиды перед герцогом.

Регент слушал его со строгим выражением лица, которое постепенно, по мере рассказа, становилось более веселым. Когда история была выслушана, Его Высочество к ужасу Орна расхохотался.

— Corbleau! Неужели, Жозеф, вы говорите правду, что положили в банк миллион ливров?

— Даже Ла этого не отрицает.

— А где вы его взяли, этот миллион. Поведайте мне, как он вам достался?

Дюбуа, чувствовавший себя совершенно вольно, рассмеялся.

— Вы слышите, даже аббату весело.

— Интересно, что он ответит, — задыхаясь от смеха, произнес аббат.

— О, аббат, вы что-то от меня скрываете? Дорогой Жозеф, сбросьте, наконец, покров с этой тайны.

Орн, злобно дыша, уставился на аббата.

— Нет здесь никакой тайны. Я стал жертвой гнусного надувательства.

Его Высочество посмотрел графу прямо в глаза.

— Я хочу знать, как вы получили этот миллион.

Граф с достоинством выпрямился.

— Разве моего слова не достаточно, монсеньер?

— Для миллиона? — насмешливо спросил регент. — Вы, мой друг, свое слово цените так высоко?

— Ваше Высочество изволит насмехаться надо мной?

— Что вы, что вы! Просто вы такие забавные вещи рассказываете. Сначала вы достаете миллион, потом вы говорите, что Ла у вас его украл. Я не знаю, что невероятнее.

Граф тяжело задышал.

— Ваше Высочество не хочет, видимо, отнестись к моим словам серьезно, — он дрожал от скрываемой ярости. — Позвольте мне удалиться.

— Что? — добродушное лицо регента внезапно стало суровым. — Что это с вами, сударь? Вы, случаем, не скрываете ли от меня что-то? Почему вы не отвечаете на мой вопрос?

Регент заметил кривую ухмылку Дюбуа и обратился к нему:

— Что вы знаете об этом, аббат?

Аббат потер руки, его спина по-кошачьи выгнулась, тонкие губы раздвинулись еще шире.

— Очень мало в том, что касается господина Ла. Но достаточно, чтобы уверить Ваше Высочество, что господин де Орн не преувеличил, говоря о миллионе. Ходит слух, что он получил его от Самуэля Бернара.

Граф злобно кусал губы.

— От Бернара? От этого негодяя? — Его Высочество был теперь абсолютно серьезен. — И с какой целью?

Надеясь развязать Орну язык, Дюбуа намеренно сгустил краски:

— Да это, знаете, такие маленькие подарки, чтобы привлечь к своим проблемам внимание двора.

Регент нахмурился:

— Возможно ли такое, граф? Вы принимаете подобные подарки? Не могу поверить, что вы лишены качеств, присущих дворянину!

Граф дернулся, как от удара. С помутившимся от ярости сознанием он пошел на грубую ложь:

— Вряд ли это стоило делать, но я взял эти деньги не как подарок. Я взял их взаймы.

— Взаймы? — Его Высочество недоверчиво усмехнулся. — Что-то не верится. Но вы, разумеется, взяли их под хороший залог?

— Разумеется, монсеньер.

— Конечно, конечно, — регент подождал. — Ну и что же вы не продолжаете?

— Я не понял, о чем Ваше Высочество желает услышать?

— Желаю? Да мне просто подумалось об одной странности, которую вы, наверное, сможете объяснить. Дело в том, что Бернар сейчас находится в тюрьме. Его будут держать там, пока не отберут весь его грязный капитал. Я думаю, что в этих обстоятельствах ему было бы очень выгодно припомнить, куда он вкладывал свои сбережения.

Но Орн вывернулся:

— Без сомнения. А теперь я подвергаюсь опасности из-за хладнокровного обмана Ла.

— Вы имеете ввиду ту опасность, что Бернар воспользуется данным вами залогом? — дружески спросил регент и добавил: — А что в этом опасного? Я хочу знать, что представляет собой залог.

— Залог? — выворачивался Орн. — Если вам угодно, пожалуйста. Залог внесен моей женой.

— Вам повезло с супругой. Надеюсь, это не ее драгоценности?

— Нет, нет, — он опять почувствовал себя увереннее. — Да что бы это ни было, я не хочу, чтобы она это потеряла. Вот почему я и осмелился просить у Вашего Высочества защиты от такого человека, как Ла.

— А, да. Во всем, значит, мой друг Ла виноват. Он говорил вам, как вы утверждаете, что компания Гамбии будет им приобретена?

— Да, поэтому я и стал скупать ее акции.

— Заняв денег для этого у Самуэля Бернара?

— Совершенно верно, монсеньер.

— И, естественно, эти акции у вас?

Орн горько улыбнулся.

— Я их заложил Генеральному Банку, чтобы на ссуду приобрести еще акций, и полученные мной деньги они имеют наглость требовать назад. Это часть их подлого плана.

Раздался хриплый смешок Дюбуа.

— Что вы находите смешным, аббат?

— Глупость некоторых дворян, когда они пускаются в плавание по царству финансов. Они как дети малые, которых бьют удары холодного, расчетливого мира.

— Вы имеете ввиду холодных, расчетливых негодяев, — ответил Орн.

— Но — mon Dieu! — кто же здесь негодяй? Ведь акции находятся там, куда господин Ла и посоветовал их поместать.

— Разве я не сказал, что они обесценились? — нетерпеливо сказал Орн. — Всю прошлую неделю агенты Ла продавали акции. Разве так поступают, когда хотят приобрести контроль над компанией?

— Ни я, ни аббат в настоящее время на это ответить не можем, — сказал регент. — Через некоторое время будет видно, чем вам можно будет помочь. Но вот то, что я должен сделать, Орн, я сделаю. Залог, о котором вы сказали мне, находится у Бернара, и он, как и вся собственность Бернара, теперь принадлежит государству, и от Бернара потребуют его выдачи. А государство, дорогой граф, как вы сами знаете, сейчас далеко от процветания. Но даже и теперь оно может в некоторых исключительных случаях позволить себе великодушие. Я обещаю вам, что государство возвратит вам вашу собственность, точнее, собственность вашей жены. Мне было бы неприятно, если бы графиня Орн пострадала от этой потери.

Это решение было типичным для этого великодушного, экстравагантного, расточительного принца, который и сам никогда не получал отказа, и других мог осыпать неожиданными милостями.

Орн, однако, не был такому повороту событий рад. Он чувствовал, что сгоряча угодил в ловушку.

Ему следовало предвидеть, что регент, знавший о бедности его графства, может поинтересоваться происхождением этого миллиона, ему следовало также предвидеть, что, дав лживый ответ на вопрос регента, он попал в болото дальнейшей лжи, из которого трудно было выбраться, не уронив своего достоинства.

С радостью отказался бы он теперь от этого миллиона, лишь бы спасти свою честь.

Безмолвный, бледный, покрытый каплями пота, стекавшими из под парика, он стоял перед регентом и Дюбуа, которые насмешливо улыбались.

— Надеюсь, — сказал Его Высочество, — что это вас удовлетворит и не потребуется беспокоить господина Ла? — и, обращаясь к Дюбуа, добавил: — Распорядитесь, аббат, чтобы Бернара завтра же допросили об этом.

В отчаянии Орн совершил следующую ошибку:

— Вероятно, это не будет иметь смысла. Бернар станет все отрицать.

Аббат ахнул:

— Отрицать! Он, по-вашему, станет отрицать, что дал вам миллион? Зачем ему это надо? И потом мы же об этом уже знаем.

Усмешка скользнула по его лицу, прежде чем он ответил на свой же вопрос:

— Поймите, господин граф, что у нас имеются все бумаги Бернара. И там мы встретили запись о вашем долге. Возможно, вы просто не подумали об этом.

— У вас имеются… — Орн по инерции начал фразу и запнулся. — То есть я… Не важно…

— Вы, возможно, хотели спросить, что было в записке? Она зашифрована. Но речь о залоге в ней не шла.

Регент посмотрел на аббата:

— Как вы можете это утверждать, не сказав, о чем в ней шла речь?

Дюбуа снова потер свои руки, что показалось Орну отвратительным жестом.

— Я готов сказать об этом, Ваше Высочество, хотя содержание записки может показаться абсурдным, и господин граф, без сомнения, станет все отрицать. В нем говорилось о — как это лучше назвать? — плате за услуги, которые Бернар или получил или собирался получить от графа.

— Невероятно, — сказал регент. — О каких же услугах идет речь?

Его взгляд переходил с аббата на графа.

— Было обнаружено несколько случаев, — уклончиво произнес аббат, — когда крупные суммы денег платились разными maltotiers ^[48] влиятельным при дворе людям для, скажем так, протекции.

— Вы, кажется, говорите об обыкновенных взятках, — с гневом заговорил регент. — Но вы же не хотите сказать, что господин граф… — он пристально посмотрел на Орна. — Почему вы молчите? Неужели вы признаете эти обвинения?

Граф был загнан в угол, дальнейшие уловки могли только ухудшить его положение. Он стоял, ссутулившись, на бледном его лице было написано отчаяние.

— До определенной степени, — сказал он с мрачным вызовом и заговорил.

В начале его рассказа регент пытался еще войти в его положение, но в конце он воскликнул:

— Бог мой! — и встал, переполняемый эмоциями. — Да неужели же такое возможно/

Стараясь не смотреть регенту в глаза, Орн развел руки и со вздохом опустил. Это был жест отчаяния.

— Я… Я сильно нуждался, — пробормотал он.

— Так сильно, что вы, дворянин, взяли взятку у вороватого еврея. И как же вы ее отработали? Я что-то не помню, чтобы вы за кого-то заступались.

— Я… Я не настолько потерял совесть.

— Не настолько потеряли совесть! Каково! Вы настолько потеряли совесть, чтобы прийти сюда с жалобой на то, что у вас украли миллион, который вы получили путем гнусного обмана. Вы настолько потеряли совесть, что пытались обмануть меня…

— Монсеньер! — это был крик отчаяния и ярости.

Но, обычно отходчивый, на этот раз регент был неумолим.

— Я слишком сильно выразился? А как люди чести должны назвать это?

И, не ожидая, ответа он продолжал.

— Я и до этого знал, что вы не очень щепетильны в таких вопросах. Не раз я помогал вам выпутываться из ситуаций, угрожавших вашей чести, щадя ваше происхождение. Но сегодня вы врали, как лакей. Этого я не прощу. Мне за вас было стыдно. Вот так.

Он вздохнул. Не свойственная его доброй натуре строгость, видимо, начала утомлять его.

— Бесполезно дальше вести этот разговор. Я думаю, что вам лучше самому оценить свои поступки. Можете идти.

И с грустью добавил:

— Думаю, вы понимаете, что больше во дворце не приняты.

Граф низко поклонился, лицо его передернулось. В полной тишине он направился к дверям и вышел вон.

Регент сел на стул возле клавикорда спиной к инструменту. Он понюхал табак, чтобы успокоиться.

— Бедняга! — со вздохом произнес он.

— Ваше Высочество напрасно жалеет его, — сказал Дюбуа. — Mauvais sujet ^[49].

— Да? А вы, аббат? Вы никогда не брали взяток? Сколько вам платил лорд Станхоуп, чтобы вы вели проанглийскую политику при дворе?

Дюбуа возмутился:

— Я и луидора бы не взял, если бы' это не служило вашим интересам.

— Ну конечно же, служило нашим интересам. Но вы хоть не дворянин. Так что это неважно. Видите, дворянство тоже имеет свои недостатки.

— Негодяй, — важно произнес аббат, — всегда негодяй, кем бы он ни родился.

— Как раз это моя матушка о вас говорит. Как и у вас, у нее отсутствует милосердие, что, впрочем, для женщины простительно. А вот для священнослужителя, даже формального, это ужасно. Бедный негодяй наказан из-за своей страсти к соблазну. Вам это чувство вряд ли знакомо.

— Неужели, монсеньер?

— Я имею ввиду не сам соблазн. Я хотел сказать, что вам незнакома страсть к нему. Вы все получали сразу. Впрочем, неважно. Не о вас речь, а об этом несчастном парне, которого нужда превратила в негодяя. Надеюсь, у него хватит здравого смысла на время уехать из Парижа.

Однако такого намерения господин де Орн не имел. Как ни глубок был испытанный им в Пале-Рояле стыд, но еще глубже была ярость и желание отомстить лаэрду Лауристонскому. Он был уверен не только в том, что мистер Лоу жестоко обманул его, но и в том, что именно влияние мистера Лоу на регента не позволило ему возместить понесенный ущерб и привело к разоблачению его сомнительной сделки с Бернаром. Окончательное бесчестье постигнет его, когда станет известно, что это явилось причиной его отлучения от двора. Как будто его разорения, по иронии судьбы наступившего, когда богатство казалось уже в руках, было мало.

Испытывая отчаянное желание отомстить и думая о средствах достижения этого, он вспомнил о своем друге полковнике де Миле и пошел к нему. Он жил напротив церкви Сен-Филипп дю Руль.

Крупный человек довольно неопрятного вида, который во время своей военной карьеры привык говорить зычным командирским голосом и считал себя опытным фехтовальщиком после нескольких побед над зелеными юнцами, он был польщен предложением помочь графу отомстить. Не зная ничего о прошлом мистера Лоу, он не сообразил, что дуэль с менялой может быть неудобной для дворянина. Он спросил, почему Орн, обуреваемый такой враждой, не хочет отомстить за себя сам.

— Ты не понимаешь, что я опозорен регентом из-за этого человека? — объяснил Орн. — Если я теперь буду драться с ним и нарушу указ регента, регент не простит меня.

— Да, а я, значит, буду драться и меня просто повесят?

— Надо сделать так, чтобы первый шаг сделал Ла, и тогда тебе Ничего не будет. Я дам тебе сто луидоров сразу и потом, когда у меня будут деньги, помогу тебе.

Финансовое положение де Миля не позволяло ему отказаться ни от ста луидоров сразу после дела, ни от будущей помощи человека, которому он и так уже был должен, и у которого рассчитывал одалживать и впредь.

Он несколько дней искал возможности осуществить свой план. Ему случайно повезло встретить мистера Лоу на вечере герцога Антена. После ужина несколько гостей сели поиграть в кости на небольшие ставки. Де Миль сам не играл, но вертелся вокруг стола в поисках своего шанса. Мистер Лоу сделал ставку, загадал сумму очков, удвоил ставку, бросил кости и выиграл.

— Жуть! — с неприятным смешком сказал полковник. — Позвольте.

Он наклонился и, не обращая внимания на удивленные взгляды, взял одну из костей за уголки кончиками пальцев. — Даже не качнулась, — сказал он с некоторым удивлением и бросил кость на стол.

В наступившей затем мертвой тишине было слышно, как мистер Лоу поставил на стол коробочку для костей.

— Что это означает, полковник де Миль?

— Привычка, — дерзко рассмеялся полковник. — Полезно проверять кости, когда имеешь дела с профессиональным игроком.

Д'Антен вмешался, гневно сказав:

— Вы сошли с ума, полковник, или просто перебрали сегодня?

Но мистер Лоу не потерял обычного своего спокойствия:

— Ни то и ни другое, дорогой герцог. Он просто провоцирует меня, дуэлянт по найму.

— Вы это обо мне? — закричал де Миль с непритворным гневом. Презрение мистера Лоу обожгло его.

— А вы другого и не заслужили, — сказал ему д'Антен.

Полковник с достоинством выпрямился.

— Я осмелюсь напомнить вам, монсеньер, что являюсь вашим гостем, а дело у меня к вашему иностранному другу.

Мистер Лоу улыбнулся:

— Значит, вы признаете, что у вас есть дело?

Де Миль был осторожен. Ему следовало получать обиды, а не наносить их.

— По-моему, было сказано вполне достаточно.

— Даже чересчур, — вмешался д'Антен, в то время как остальные со страхом смотрели на них.

— Вы верно отметили, господин герцог, сказано было чересчур много. Мистер Лоу, мои друзья будут ждать вас, чтобы возобновить наш спор с помощью иных средств. Прощайте, монсеньер, — он поклонился, сначала герцогу, потом всем остальным и ушел с видом справедливого возмущения

Д'Антен был ужасно расстроен:

— Дорогой Ла, какое горе! И этот позор произошел в моем доме. Вам не стоит встречаться с этим человеком.

— Ну что вы! Я не в силах лишать себя такого удовольствия! — засмеялся мистер Лоу.

Встреча состоялась в Булонском лесу через два дня, д'Антен был секундантом мистера Лоу. Зрители, большая часть которых присутствовала на вечере у герцога, нашли происшедший перед их глазами поединок разочаровывающе кратким. Несколько выпадов, и мистер Лоу, отразив шпагу противника, резким ударом проткнул ему руку, державшую оружие.

Пока присутствовавший хирург делал перевязку, мистер Лоу встал рядом с морщившемся от боли де Милем:

— Мне понадобилось бы меньше времени, чтобы проткнуть ваше тело, полковник. Поэтому позвольте дать вам совет не вводить меня в лишние хлопоты.

Для человека, считавшего себя ferrailleur ^[50], это было страшное унижение. Но еще большее де Миль испытал в тот же вечер, когда к нему пришел Орн. Граф с отвращением посмотрел на его перевязанную руку.

— Что это означает, черт побери?

— Это означает, — услышал он кислый ответ, — что вы поступили неглупо, найдя для себя заместителя. Небось знали, что этот парень — мастер фехтования?

Ха! — взорвался граф, — я думал, что это вы мастер.

И это было все утешение, которое полковник получил от своего нанимателя; тот, впрочем, и сам нуждался в утешении. В поисках такого утешения Орн вспомнил о Ноае и его непримиримой ненависти к Лоу, который ранее нанес смертельный удар по его тщеславию и карьере. Ведь, разумеется, именно мистера Лоу герцог де Ноай обвинял в своем увольнении из финансового Совета, потере влияния на регента и крушении надежд стать первым министром королевства.

Если кто во Франции и стал бы помогать графу Орну в удовлетворении его мстительной злобы, так это прежде всего Ноай, который, пребывая в схожем состоянии ослепления, вряд ли стал бы присматриваться к причинам вражды Орна с финансистом.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒