Подельники по футуризму

Подельники по футуризму

Люди они были, на мой взгляд, необыкновенные... Мишка Красильников, долговязый, носатый, большой любитель выпить и пофилософствовать, знал, например, фамилии всех первых секретарей братских компартий — от ГДР до Мальдивских островов. Ну всех-всех, а их тогда было не меньше сотни этих политкарликов, сосавших нашу скудную валюту и тративших ее на московских венерологов. Юра Михайлов, плотный, коротко стриженый очкарик, был сильным легкоатлетом, бегал на 400 метров, к спорту относился профессионально. Но не менее страстно любил и знал джаз, добывая неведомо где пластинки Гиллеспи, Гершвина, Армстронга, Глена Миллера. Володя Сокольников был человеком едким, очень начитанным и почти всегда и во всем не согласным с общепринятым мнением в чем бы то ни было.

А объединяло нас отрицание факультетской действительности с ее комсомольской фальшью, идеологической истовостью, довольно-таки серой, по нашим меркам, студенческой массой и, что самое противное, регламентированными реестрами духовных и литературных ценностей. Вероятно, были на курсе какие-то студенты и поначитаннее нас, но я их тогда что-то не знал. Скорее всего, они были просто-напросто поскромнее нашей четверки, что было нетрудно, потому что к концу первого семестра к нам уже прилепили ярлык «неофутуристов». На то были все основания — мы так старательно и разнообразно ошарашивали однокурсников, что не обратить на себя внимание не могли. Мы жарко увлекались тогда поэзией начала ХХ века, а именно — футуристами, и, эпатируя публику, усердно пытались им подражать.

Например, во время выборов в комсомольский комитет курса мы, пользуясь тем, что первокурсники еще плохо знали друг друга, попытались кооптировать в него свои кандидатуры. А именно: Кшенека — американского джазового композитора, Кострукова — руководителя белогвардейского казачьего хора в Париже и Розанову, художницу-футуристку начала века. Наша яростная агитация за них все же не дала желанного результата — Кшенек набрал меньше 20 голосов, Коструков — 35 Розанова что-то около 60. В комитет они, увы, не прошли.

Скандалом закончилось в начале второго курса мое выступление на литературном объединении, обсуждавшем стихи студента Валентина Горшкова. Когда я с доброй улыбкой заявил, что его вирши так же просты, ясны и примитивны, как и стишки Пушкина, экзальтированным девочкам стало плохо. Меня вышвырнули за дверь, зато весь филфак гудел по поводу разнузданных неофутуристов. А нам только того и надо было.

Вызывающей акцией стало и массовое анкетирование, которое мы провели на курсе. Выписав в столбик 30 самых знаменитых поэтов, мы предложили примерно двумстам студентам поставить им оценки по двадцатибалльной системе. А потом подсчитали баллы и во всеуслышанье объявили, что Пушкин — на шестом месте, Некрасов — на девятом, Маяковский — на третьем. А на первом — Пастернак, на втором же — Ахматова...

Подумать только, Ахматова, которую мы прорабатывали в свете основополагающего для филологов документа — доклада товарища Жданова! До сих пор не могу понять, отчего нас, футуристов, КГБ не взял тогда за жабры.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒