Все кругом.

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 2

Все кругом.

Страшное, грубое, липкое, грязное,

Жестко тупое, всегда безобразное,

Медленно рвущее, мелко-нечестное,

Скользкое, стыдное, низкое, тесное,

Явно-довольное, тайно-блудливое,

Плоско-смешное и тошно-трусливое,

Вязко, болотно и тинно-застойное,

Жизни и смерти равно недостойное,

Рабское, хамское, гнойное, черное,

Изредка серое, в сером упорное,

Вечно-лежачее, дьявольски косное,

Трупно-холодное, жалко-ничтожное,

Непереносное, ложное, ложное!

Но жалоб не надо: что радости в плаче?

Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.

Учащиеся отмечают, что стихотворение построено на определениях-прилагательных, характеризующих настоящее, и только в последних двух строчках выражена твёрдая вера в господство добрых начал в мире, поэтому и настроение лирического героя в финале жизнеутверждающее, оптимистическое. Но эти ожидания развеются после революции. В стихотворении «14 декабря 17 года», посвященном мужу Дмитрию Мережковскому, поэту и философу, высота духа и благородство декабристов противопоставлены страшной реальности:

Простят ли чистые герои?

Мы их завет не сберегли.

Мы потеряли все святое:

И стыд души, и честь земли.

………………………………

Рылеев, Трубецкой, Голицын!

Вы далеко, в стране иной...

Как вспыхнули бы ваши лица

Перед оплеванной Невой!

И вот из рва, из терпкой муки,

Где по дну вьется рабий дым,

Дрожа, протягиваем руки

Мы к вашим саванам святым.

К одежде смертной прикоснуться,

Уста сухие приложить,

Чтоб умереть – или проснуться,

Но так не жить! Но так не жить!

«Самыми смертными, самыми страшными» для Марины Цветаевой стали годы революции и гражданской войны. Ей пришлось пережить смерть дочери, жесточайшую нужду, холод, голод, ужас одиночества. Муж Цветаевой, С.Я.Эфрон, находился в рядах Добровольческой армии, в течение трёх лет от него не было никаких вестей. Положение самой Цветаевой, жены белого офицера, оказалось в красной Москве двусмысленным и тревожным. В эти годы она пишет цикл стихотворений «Лебединый стан»- это цветаевский «плач Ярославны» обо всех воинах белой армии:

Белая гвардия, путь твой высок:

Чёрному дулу – грудь и висок,

Божье да белое твоё дело:

Белое тело твоё – в песок.

Не лебедей это в небе стая:

Белогвардейская рать святая

Белым видением тает…

В мае 1922 года Марина Цветаева не столько эмигрировала из России, сколько уехала к мужу. Жизнь на чужбине, тоска по Родине, возвращение, арест мужа и старшей дочери, отчуждение сына – всё это шаги на пути к трагической развязке в Елабуге 31 августа 1941 года:

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный…

Своеобразным итогом этой части урока является чтение стихотворения Р.Рождественского «Кладбище под Парижем», которое всегда производит на учащихся большое впечатление:

Малая церковка. Свечи оплывшие.

Камень, дождями изрыт добела.

Здесь похоронены бывшие, бывшие.

Кладбище Сан-Женевьев-де-Буа...

Здесь похоронены сны и молитвы.

Слезы и доблесть. «Прощай!» и «ура!»

Штабс-капитаны и гардемарины.

Хваты-полковники и юнкера…

Любить Родину, но жить вдали от нее и умирать вдали от неё – всегда трагедия. Оставшиеся же на Родине готовились или умереть с «обугленной» Россией, или с ней же, «как Лазарь, встать из гроба».

Никогда не стоял вопрос о том, покидать родину или нет, перед Анной Ахматовой. В 1917 году она пишет стихотворение «Мне голос был...», направленное против тех, кто в годину суровых испытаний собрался уезжать.

А.Ахматова, как и многие её современники, прошла через все муки ада тоталитарного государства: примерно с середины 20-ых годов ее стихи замалчивались, в 1921 году по обвинению в контрреволюционном заговоре будет арестован, а затем расстрелян её муж Николай Гумилев; в 30-ые годы под колесо сталинских репрессий попадет единственный сын-студент Лев Гумилев. «Муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне», - так скажет о своей трагической судьбе сама поэтесса.

Как правило, вызывает интерес учащихся личность поэта-футуриста Велимира Хлебникова, который именовал себя «будетлянином» и Председателем Земного Шара. Его биография сопряжена с легендой о том, что это человек не от мира сего, скитающийся по стране с узелком, набитым неудобочитаемыми, «гениально-сумасшедшими творениями». Трудная полуголодная бесприютная жизнь определила мировоззренческую позицию поэта: в революции он увидел возможность перемен во всех сферах общественной жизни. В апреле 1917 года он пишет хрестоматийные строки:

Свобода приходит нагая,

Бросая на сердце цветы,

И мы, с нею в ногу шагая,

Беседуем с небом на ты.

Мы, воины, строго ударим

Рукой по суровым щитам:

Да будет народ государем

Всегда, навсегда, здесь и там!

Пусть девы споют у оконца,

Меж песен о древнем походе,

О верноподданном Солнца –

Самодержавном народе.

Ровно через пять лет Хлебников переосмыслил события. Учащимся предлагается прочитать отрывок из стихотворения «Синие оковы» и сравнить созданные поэтом образы. Вместо «свободы нагой», бросающей «на сердце цветы», появляется образ «слепой свободы», по ту сторону которой «гробов доска»:

Какому голоду оков,

Какому высушенному озеру

Были в неудачной игре козыри?

Зачем вы цугом шли в могилу?

Как крышка кипятка,

Как строгий пулемёт,

Стучала вслед гробов доска,

Где птицей мозг летел

На туловище слепой свободы…

Былые радужные надежды гаснут, на смену восторженному романтику приходит беспощадный сатирик. Трагическим прозрением станет для Хлебникова голод в Поволжье. Это страшное событие мало волнует «атакующий класс», душа которого заплыла жиром:

Вы, поставившие ваше брюхо на пару толстых свай,

Вышедшие, шатаясь, из столовой советской,

Знаете ли вы, что целый великий край,

Может быть, скоро станет мертвецкой?

(«Трубите, кричите, несите!»)

В стихах поэт ведёт «вечный бой» с сытостью, наглой и торжествующей, которая, как он мечтал, навсегда будет смыта с лица русской земли революцией. Надежды поэта не оправдались, поэтому он чувствовал себя «чужеродным телом» в новой России.

Встать над схваткой, презреть суету быстротекущей минуты во имя незыблемых общечеловеческих ценностей, отказаться от деления людей единой нации на каких-то «красных» и каких-то «белых», плакать и скорбеть о тех и о других – такова была мировоззренческая позиция Максимилиана Волошина:

Одни идут освобождать

Москву и вновь сковать Россию,

Другие, разнуздав стихию,

Хотят весь мир пересоздать.

И здесь и там между рядами

Звучит один и тот же глас:

«Кто не за нас, тот против нас!

Нет безразличных! Правда – с нами!»

А я один стою меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами моими

Молюсь за тех и за других.

Во время гражданской войны Волошин, рискуя жизнью, спасал «красных» от «белых», а «белых» от «красных». Об этих событиях поэт напишет в 1926 году в стихотворении «Дом поэта»:

Усобица, и голод, и война,

Крестя мечом и пламенем народы,

Весь древний Ужас подняла со дна.

В те дни мой дом, слепой и запустелый,

Хранил права убежища, как храм,

И растворялся только беглецам,

Скрывавшимся от петли и расстрела.

И красный вождь, и белый офицер, -

Фанатики непримиримых вер –

Искали здесь, под кровлею поэта,

Убежища, защиты и совета.

Я ж делал все, чтоб братьям помешать

Себя губить, друг друга истреблять,

И сам читал в одном столбце с другими

В кровавых списках собственное имя.

В таких «кровавых списках» оказалось имя Николая Гумилева. В самые бурные, самые напряженные октябрьские дни 1917 года Гумилев находился за границей. Вернувшись в Россию, поэт с головой ушел в литературную жизнь, по которой он соскучился за время войны. И только в 20-ые годы он пристально всматривается в себя – не условного, романтического героя, а участника всего происходящего в стране. В стихотворении «Заблудившийся трамвай» уже сам рожденный поэтом образ заблудившегося трамвая, сошедшего с железного, раз и навсегда определенного пути, свидетельствует, что в глазах Гумилева его собственная жизнь и вообще жизнь сошли с рельсов, что происходит что-то непонятное и страшное:

Шел по улице я незнакомой

И вдруг услышал вороний грай.

И звоны лютни, и дальние громы –

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей темной, крылатой,

Он заблудился в бездне времен...

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон…

Где я? Так томно и так тревожно

Сердце мое стучит в ответ:

Видишь вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет.

Поэт и занят поисками этой «Индии Духа», где можно обрести спокойствие, равновесие, почувствовать твердую почву, которая явно уходит из-под ног.

Две последующие строфы относятся не к прошлому и настоящему, а к будущему, поэт как будто прозревает свою трагическую гибель:

Вывеска ... кровью налитые буквы

Гласят – зеленная, - знаю, тут

Вместо капусты и вместо брюквы

Мертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом как вымя,

Голову срезал палач и мне,

Она лежала вместе с другими

Здесь, в ящике скользком, на самом дне

3 августа 1921 Гумилев был арестован органами ЧК, обвинен в участии в контрреволюционном заговоре и 24 августа расстрелян вместе с еще шестьюдесятью привлеченными по этому делу. Ныне стало известно, что основанием для обвинения «послужили только никем не проверенные и не доказанные показания одного человека».

Как и Николай Гумилев, «срезаны палачом» и погибли «под пятой века-волкодава» Марина Цветаева, Осип Мандельштам, Александр Блок, Сергей Есенин, Владимир Маяковский, Борис Пильняк... На интерактивной доске медленно высвечиваются слайды с именами поэтов и писателей, чьи судьбы были изломаны революцией и гражданской войной. Множество фамилий, знакомых и незнакомых, вызывает эмоциональный отклик у учащихся, даёт возможность зримо представить масштабы исторических событий, ставших трагическими для России.

Итоговым является замечание о том, что Серебряный век определяют как эпоху, «судорожно протянутую между двумя безвременьями, опрокинутую в пространство», где «оторопь по полю рыщет», где судьбы поэтов и писателей пролегают, если воспользоваться метафорой Б.Пастернака, «из дыр эпохи роковой // В иной тупик непроходимый».

Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции «стали теми естественными преградами, о которые разбилось некогда мощное течение, разделившись на отдельные русла, старицы, подземные потоки, - но не погибло, а влилось в океан мировой культуры».

Прошло почти 100 лет, а мы с горечью и восхищением говорим о необыкновенном, но коротком периоде в истории русской культуры, который мы называем Серебряным веком, но ВЕКОМ – столетием так и не ставшим.

⇐ Предыдущая 12