Часть вторая 7 страница

– «Но» – ничего, – ответил я громче и все еще резко. – Потому что если человек не вносит вклад в защиту своей страны, он – предатель. Его следует лишить земель, предать смерти, а его семью продать в рабство.

Я думал, Альфред мне возразит, но тот продолжал молчать. Вообще‑то он даже кивнул в знак согласия. Я был мечом в его ножнах, и он был явно доволен, что я мгновенно продемонстрировал сталь.

Мерсиец ничего не ответил.

– А еще нам понадобятся корабли, господин король, – продолжал я.

– Корабли? – переспросил Альфред.

– Корабли? – эхом отозвался Эркенвальд.

– Нам нужны команды, – объяснил я.

После захвата Лундена у нас имелся двадцать один корабль, из них – семнадцать боевых. Остальные были широкими, предназначенными для торговых плаваний, но и они могли пригодиться.

– У меня есть корабли, – продолжал я, – но им нужны команды, и в них должны входить добрые бойцы.

– Ты собираешься защищать город с помощью кораблей? – дерзко спросил Эркенвальд.

– А откуда возьмутся твои деньги? – спросил я. – От обычного взимания пошлин? Только ни один торговец не осмелится сюда приплыть, пока я не очищу устье от вражеских кораблей. Это означает, что нужно перебить пиратов, для чего мне нужны команды воинов. Я могу пустить в дело и свои личные войска, но их придется заменить в гарнизоне другими людьми.

– Мне нужны корабли, – внезапно вмешался Этельред.

Этельреду нужны корабли? Я так удивился, что ничего не ответил. Работа моего кузена заключалась в том, чтобы защищать южную Мерсию и отгонять датчан от остальной части его страны – значит, сражаться на суше. А теперь ему вдруг понадобились корабли? Что он задумал? Грести на них через пастбища?

– Я предлагаю, господин король, – улыбаясь, заговорил Этельред уважительным и вкрадчивым голосом, – чтобы все корабли к западу от моста были отданы мне. Они будут к твоим услугам, – он поклонился Альфреду, – а моему кузену пусть отдадут корабли к востоку от моста.

– Это… – начал было я, но Альфред меня перебил.

– Это честно, – твердо проговорил король.

Это было не честно, а смехотворно. К востоку от моста стояло всего два боевых корабля, а выше моста – пятнадцать. Эти пятнадцать судов находились там потому, что Зигфрид всерьез замышлял большой набег на земли Альфреда прежде, чем мы сами нанесли удар, и мне нужны были эти суда, чтобы очистить устье от врага.

Но Альфреду не терпелось продемонстрировать, что он поддерживает зятя, поэтому король отмел все мои возражения.

– Ты будешь пользоваться теми судами, какие у тебя есть, господин Утред, – настаивал он, – и я отдам под твое командование семьдесят моих гвардейцев, чтобы укомплектовать команду одного из судов.

Итак, я должен был выгнать датчан из устья с двумя судами? Я сдался, прислонился к стене и стоял так, пока тянулось обсуждение, вертевшееся, главным образом, вокруг пошлин – насколько те будут высоки и какими пошлинами следует обложить корабли соседних стран. И я снова гадал – почему я здесь, а не на севере, где меч человека свободен, где куда меньше законов и больше веселья.

После совещания епископ Эркенвальд перехватил меня в углу. Я застегивал свой пояс с мечами, когда епископ уставился на меня бусинками глаз.

– Ты должен понимать, – приветствовал он меня, – что я был против твоего назначения.

– А я был против твоего, – горько проговорил я.

Меня все еще злило, что Этельреду оставили пятнадцать боевых кораблей.

– Вряд ли Бог будет милостив к воину‑язычнику, – объяснил новоявленный епископ, – но король в своей мудрости решил, что ты умелый воин.

– А Альфред славится своей мудростью, – вежливо сказал я.

– Я разговаривал с господином Этельредом, – продолжал епископ, словно я и не открывал рта, – и он согласился с тем, что я могу рассылать оповещения о сборах в Лундене в сопредельные страны. У тебя нет возражений?

Эркенвальд имел в виду, что теперь он обладает властью собирать фирд. Такое право лучше было бы вручить мне, но я сомневался, что Этельред с этим согласится. Однако я не думал, что кузен, каким бы отвратительным человеком тот ни был, способен изменить Альфреду.

– У меня нет возражений, – ответил я.

– Тогда я сообщу господину Этельреду о твоем согласии, – официально заявил епископ.

– И когда будешь с ним говорить, скажи, чтобы перестал бить свою жену.

Эркенвальд дернулся так, словно я влепил ему пощечину.

– Это долг христианина – наказывать свою жену, – чопорно заявил он. – А ее долг – подчиняться. Ты слышал проповедь, которую я прочел?

– До последнего слова.

– Она сама виновата, – прорычал Эркенвальд. – У нее неистовый дух, она бросает вызов мужу!

– Она почти дитя, – сказал я. – И, в придачу, беременное дитя.

– «Глупость привязалась к сердцу ребенка», – ответствовал Эркенвальд, – таковы слова Бога. А что Бог велит делать с глупостью ребенка? Он говорит, что «исправительная розга удалит ее от него»![10] – Внезапно он содрогнулся. – Именно это и надлежит делать, господин Утред! Бить ребенка, чтобы заставить его слушаться! Ребенок учится переносить боль, когда его бьют, и это беременное дитя должно усвоить свой долг. Такова воля божья! Да славится Бог!

На прошлой неделе я услышал, что Эркенвальда провозгласили святым. Священники явились в мой дом близ северного моря, нашли там меня, старика, и сказали, что всего несколько шагов отделяет меня от пламени ада. Мне всего лишь нужно раскаяться, сказали они, и я отправлюсь на небеса, чтобы жить вечно в блаженной компании святых.

Но я предпочту гореть до тех пор, пока само время не обратится в пепел.

Глава 7

Вода капала с лопастей весел, от капель по морской воде разбегалась рябь. Море было словно выложено плитками света, которые медленно сдвигались, разделялись, сливались вновь и скользили.

Наш корабль стоял в этом движущемся свете. На борту царила тишина.

Небо к востоку походило на расплавленное золото, вылитое вокруг громады просвеченных солнцем облаков; остальное небо оставалось сияюще‑голубым. Бледно‑голубым к востоку и темно‑голубым к западу, где ночь быстро отступала к неведомым землям за далеким океаном.

На юге я видел низкий берег Уэссекса. Он был зеленым и коричневым, без деревьев. До него было не так далеко, хотя я не стал бы подходить к нему ближе, потому что в море, по которому скользил свет, скрывались мели и отмели.

Наши весла бездействовали, ветер не дул, но все равно корабли неустанно двигались на восток, подхваченные приливом и сильным течением реки. Это было устье Темеза – широкое пространство воды, ила, песка и ужаса.

Наш корабль не имел названия. На его корме и носу не были укреплены головы чудовищ. То было торговое судно, одно из двух, захваченных мной в Лундене – широкое, медлительное, неуклюжее, но вместительное. У него имелся парус, но он был свернут и привязан к рею, а рей покоился на подпорках.

Мы дрейфовали с отливом в сторону золотого рассвета. Я стоял, положив правую руку на рулевое весло, в кольчуге, но без шлема. К моему поясу были пристегнуты оба меча, но их, как и кольчугу, скрывал грязный коричневый шерстяной плащ.

На скамьях сидели двенадцать гребцов; Ситрик стоял рядом со мной, а еще один находился на носовой площадке. Как и на мне, на всех остальных не было заметно доспехов и оружия. Мы выглядели настоящим торговым кораблем, дрейфующим вдоль уэссекского берега в надежде, что на северном берегу устья нас не видят.

Но нас заметили.

И за нами крался морской волк.

Он шел под веслами к северу от нашего судна, слегка отклоняясь к юго‑востоку, ожидая, пока мы повернем и попытаемся спастись вверх по реке, против течения. Чужой корабль отделяло от нас около мили, и я видел короткую черную поднятую линию его форштевня, увенчанного головой чудовища. Корабль не торопился. Мы не гребли, и его капитан принял нашу пассивность за признак паники. Он думал, что мы обсуждаем, что же нам делать. Весла его корабля медленно погружались в воду, но каждый удар посылал далекое судно вперед, чтобы отрезать нам путь в море.

Финан, сидевший на одном из весел у кормы корабля, обернулся через плечо и спросил:

– В команде человек пятьдесят?

– Может, больше, – ответил я.

Он ухмыльнулся.

– Намного больше?

– Возможно, их около семидесяти, – предположил я.

Нас было сорок три человека, и все, кроме пятнадцати, прятались там, где на судне обычно складывают товары. Спрятавшиеся прикрылись старым парусом, отчего казалось, что мы везем соль или зерно – груз, который надо защищать от дождя и брызг.

– Если их семьдесят, бой будет редкостным, – с наслаждением проговорил Финан.

– Боя вообще не будет, – ответил я. – Потому что они не готовы к нему.

И я был прав.

Мы казались легкой добычей – горстка людей на толстопузом судне. Морской волк встанет с нами борт к борту, дюжина человек перепрыгнет на наш корабль, а остальная их команда будет просто наблюдать за побоищем. По крайней мере, я надеялся, что так и произойдет. Конечно, наблюдающая команда будет вооружена, но те не ждут битвы, зато мои люди будут к ней готовы.

– Помните, – громко сказал я, чтобы прятавшиеся под парусом тоже меня слышали, – мы убьем всех!

– Даже женщин? – спросил Финан.

– Кроме женщин, – ответил я.

Я сомневался, что на борту далекого корабля окажутся женщины.

Ситрик, сидевший на корточках рядом со мной, прищурился, глядя на меня снизу вверх.

– А зачем убивать всех, господин?

– Чтобы они научились нас бояться, – ответил я.

Золото в небе светлело и угасало. Солнце поднялось над темной грядой облаков, и море мерцало еще ярче. На переливающейся, медленно текущей воде виднелось длинное отражение вражеского корабля.

– Весла правого борта! – крикнул я. – Табань! Да понеуклюжей!

Гребцы ухмыльнулись, намеренно вспенивая воду неловкими ударами, которые медленно повернули нос нашего судна вверх по течению, как будто мы пытались спастись. С нашей стороны это было вполне разумным, если б мы и вправду были так невинны и беззащитны, какими выглядели. Тогда нам следовало бы грести к южному берегу, вытащить судно на сушу и бежать, спасая свою жизнь. Но вместо этого мы повернули и начали грести, борясь с отливом и течением. Наши весла сталкивались, заставляя нас казаться неумелыми, испуганными дураками.

– Он заглотнул наживку, – сказал я гребцам.

Но теперь, когда нос нашего судна смотрел на запад, они и сами видели, что враг начал грести всерьез. Викинг шел прямо за нами, его весла поднимались и опускались, как крылья, белая вода вздымалась и опадала под его форштевнем, когда каждый удар весел посылал корабль вперед.

Мы продолжали изображать панику. Наши весла стукались друг о друга, поэтому мы не гребли, а просто месили воду вокруг неуклюжего корпуса. Возле нашей короткой мачты кружили две чайки, их печальные крики разносились в прозрачном утреннем воздухе. Далеко к западу, там, где небо потемнело от дымов Лундена, лежащего за горизонтом, я видел крошечную темную черточку и знал – это, должно быть, мачта еще одного корабля. Корабль шел к нам, и наш преследователь наверняка тоже видел его и гадал, дружеское ли это судно или вражеское.

Не то чтобы это имело значение, потому что викинг за пять минут захватил бы наше маленькое торговое судно, на котором так не хватало людей, и имел бы в запасе еще почти час до того, как отлив и усердная гребля привели бы находившийся на западе корабль к месту, где мы бултыхались. Викинг быстро приближался, его весла работали в унисон, но такая скорость означала, что чужие гребцы не только окажутся неподготовленными к схватке, когда доберутся до нас, но и устанут. Венчавшая высокий нос вражеского корабля гордая голова изображала орла с открытым клювом, выкрашенным в красный цвет, словно хищная птица только что рвала кровавую плоть жертвы. Под этой резной головой на носовой площадке сгрудилась дюжина вооруженных людей. Им предстояло перебраться на наше судно и перебить нас.

Двадцать весел с каждого борта – значит, сорок человек. Если прибавить к этому абордажную команду – еще дюжина, хотя трудно было сосчитать людей, сгрудившихся так тесно. А еще двое стояли у рулевого весла.

– От пятидесяти до шестидесяти! – крикнул я.

Вражеские гребцы не носили кольчуг. Они не ждали боя, и мечи большинства из них будут лежать у ног, в то время как щиты будут свалены на дне.

– Перестать грести! – выкрикнул я. – Гребцы, вставайте!

Корабль с орлиной головой был уже близко. Я слышал, как поскрипывают в уключинах его весла, слышал всплески лопастей весел и шипение морской воды у носа. Я видел ярко поблескивающие топоры, лица под козырьками шлемов тех, кто думал, что сейчас нас убьет, и тревожное лицо рулевого, когда тот пытался направить нос своего судна прямиком на наш.

Мои гребцы толкались вокруг, изображая панику. Гребцы‑викинги в последний раз налегли на весла, и я услышал, как их капитан приказывает перестать грести и втянуть весла на борт.

Корабль шел на нас, разрезая воду; теперь он был уже близко, достаточно близко, чтобы ощутить даже запах чужаков. Люди на его носовой площадке подняли щиты, а рулевой направил судно так, чтобы нос скользнул вдоль нашего борта. Викинги втянули весла, когда их корабль устремился вперед, к предстоящей резне.

Я выждал одно биение сердца, а когда враги уже не могли повернуть, дал им увидеть, что те попали в засаду.

– Пора! – закричал я.

Парус оттащили в сторону, и наше маленькое судно внезапно ощетинилось вооруженными людьми. Я сбросил плащ, Ситрик подал мне шлем и щит.

На вражеском корабле кто‑то предостерегающе крикнул, и рулевой всем весом резко налег на рулевое весло. Его судно слегка повернулось, но поворот был начат слишком поздно. Раздался треск ломающегося дерева – их нос прошелся по нашим веслам.

– Пора! – гаркнул я снова.

Клапа, стоявший на носу, швырнул абордажный крюк, чтобы захватить врага в смертельное объятие. Крюк вонзился, перелетев через ширстрек[11], Клапа мощно потянул, и сила движения вражеского судна заставила его повернуться на канате и врезаться в нас сбоку. Мои люди тут же хлынули через его борт. Это были мои гвардейцы, обученные воины, одетые в кольчуги и жадные до убийства, и они легко перепрыгивали через невооруженных вражеских гребцов, совершенно не готовых к бою.

Абордажная команда викингов, единственные люди, вооруженные и подготовившиеся к схватке, заколебалась, едва оба судна врезались друг в друга. Они могли бы атаковать моих людей, которые уже убивали, но вместо этого их вожак выкрикнул команду перепрыгнуть на наш корабль. Он надеялся напасть на моих людей с тыла, и это было довольно умно, но у нас на борту оставалось еще достаточно людей, чтобы помешать этому.

– Убейте их всех! – прокричал я.

Один датчанин – я решил, что он именно датчанин – попытался прыгнуть ко мне на площадку, и я ударил его щитом. Он исчез в бреши между судами, где кольчуга немедленно утянула его на дно.

Другие викинги из абордажной команды добрались до скамей гребцов на корме и рубились там с моими людьми, осыпая их проклятиями. Я находился выше них, позади; компанию мне составлял только Ситрик. Мы двое могли бы остаться в безопасности на рулевой площадке, но мужчина не может вести за собой других, если сам остается в стороне от битвы.

– Оставайся тут, – велел я Ситрику и прыгнул.

Я прыгнул с вызывающим криком, и высокий воин повернулся ко мне лицом. На его шлеме красовалось орлиное крыло, он был в прекрасной кольчуге, а руки блестели от браслетов. На щите его красовался орел, и я понял, что передо мной владелец этого корабля. То был повелитель викингов, светлобородый и кареглазый, вооруженный топором на длинном топорище, уже покрасневшем от крови. Он замахнулся на меня, но я парировал замах щитом. В последний миг викинг нанес низкий удар, пытаясь перерубить мне лодыжку, и Тор преподнес мне дар – корабль качнулся, и топор задел лишь за шпангоут торгового корабля.

Викинг отмел щитом удар моего длинного меча, снова поднял топор, а я налетел на него со щитом, отшвырнув назад своим весом.

Он бы упал, но наткнулся спиной на своих людей, поэтому удержался на ногах. Я рубанул его по лодыжке, и Вздох Змея царапнул по металлу. Сапоги моего противника были защищены металлическими пластинами.

Топор, крутнувшись, ударил в мой щит, щит викинга врезался в мой меч, так что меня отбросило назад этим двойным ударом. Я ударился лопатками о рулевую площадку, и викинг снова напал, пытаясь меня уложить. Я смутно сознавал, что Ситрик все еще стоит на маленькой площадке на корме и колотит мечом моего врага, но клинок отскакивает от шлема датчанина и зря тупится о его покрытые кольчугой плечи.

Датчанин пнул меня по ногам, зная, что я непрочно стою, – и я упал.

– Дерьмо! – прорычал он и сделал шаг назад.

За ним погибали его люди, но у него было время, чтобы убить меня, прежде чем умереть самому.

– Я – Олаф Орлиный Коготь, – гордо сказал он мне, – и я встречусь с тобой в зале мертвых.

– Утред Беббанбургский, – ответил я.

Я все еще лежал на палубе, когда тот высоко занес топор.

И тут Олаф Орлиный Коготь завопил.

Я упал нарочно. Он был тяжелее и загнал меня в угол, и я знал – викинг будет рубить меня топором, а я не смогу его оттолкнуть. Поэтому я упал. Клинки мечей напрасно тупились о прекрасную кольчугу моего противника и его сияющий шлем, но теперь я сделал выпад снизу и попал под подол кольчуги, в незащищенный пах. Я подался вверх, вслед за клинком, вогнав лезвие так, что оно прошло насквозь, и кровь залила палубу между нами.

Олаф уставился на меня широко раскрытыми глазами, разинув рот, и топор выпал из его руки.

А я уже встал, потянув за Вздох Змея. Датчанин, дергаясь, рухнул. Я вырвал клинок из его тела и увидел, как его правая рука подбирается к топорищу боевого топора. Пинком я подвинул к нему оружие и наблюдал, как его пальцы сомкнулись на топорище – а после убил его быстрым выпадом в горло. Еще больше крови выплеснулось на доски судна.

Я рассказал об этой маленькой схватке так, будто она была легкой. На самом деле легкой она не была. Я и вправду упал нарочно, но Олаф заставил меня упасть, и, вместо того, чтобы сопротивляться, я позволил себя уронить.

Иногда, в старости, я просыпаюсь в ночи, дрожа: мне вспоминаются моменты, когда я должен был погибнуть, но не погиб. То был один из таких моментов. Может, он неправильно мне запомнился? Возраст туманит старые события. Должно быть, тогда раздавалось шарканье ног по палубе, кряканье людей, наносящих удары, воняло грязным днищем, звучали вздохи раненых. Я помню свой страх, когда упал, и панику в предчувствии надвигающейся смерти – выворачивающую внутренности, затмевающую рассудок.

То был всего лишь мимолетный момент моей жизни, шквал ударов и паники, бой, который едва ли стоит того, чтобы помнить его. И все‑таки Олаф Орлиный Коготь может разбудить меня в темноте, и я лежу, слушая, как море бьется о песок, и знаю – Олаф будет ждать меня в зале мертвых. Он захочет узнать – убил ли я его из‑за чистого везения или спланировал тот смертельный удар. И вспомнит также, как я пинком подвинул к нему топор, чтобы тот мог умереть с оружием в руке, и поблагодарит меня за это.

Я предвкушаю встречу с ним.

К тому времени, как погиб Олаф, его корабль был захвачен, а его команда перерезана.

Нападение на «Морского Орла» возглавил Финан. Я знал название корабля, потому что оно было вырезано рунами на ахтерштевне.

– Это был даже не бой, – с отвращением доложил Финан.

– Что я тебе и говорил, – откликнулся я.

– Всего несколько гребцов нашли оружие, – сказал он, пожатием плеч давая понять, насколько никчемными были их усилия. Потом показал на пропитанное кровью днище «Морского Орла». Там, дрожа, скорчились пять человек, и Финан вопросительно взглянул на меня.

– Это саксы, господин, – сказал он, объясняя, почему эти люди все еще живы.

Пятеро оказались рыбаками. Они сказали, что жили в местечке под названием Фугхелнесс. Я с трудом их понимал – они говорили на английском, но так странно произносили слова, что язык скорее смахивал на чужеземный. И все же я понял, что Фугхелнесс – неплодородный остров среди путаницы болот и ручьев. Там жили птицы и немногочисленный бедный люд, прозябающий в грязи, ставя силки на птиц, ловя сетями рыбу и добывая угрей. Эти пятеро сказали, что Олаф захватил их в плен неделю назад и заставил сесть на скамьи гребцов. Сперва пленников было одиннадцать, но шестеро погибли в пылу атаки Финана, прежде чем уцелевшие сумели убедить моих людей, что они – пленники, а не враги.

Мы раздели трупы врагов и свалили кольчуги, оружие, браслеты и одежду возле мачты «Морского Орла». Пора было разделить эти трофеи. Каждый человек получит одну долю, Финан получит три, а я возьму пять. Мне полагалось отдать одну треть добычи Альфреду и одну – епископу Эркенвальду, но я редко отдавал им то, что захватывал в бою.

Мы пошвыряли голые тела на торговый корабль – ужасающий груз заляпанных кровью трупов. Помню, я думал, какими белыми выглядят их тела, но какие у них темные лица.

Над нами вопила туча чаек, желающих спуститься и поклевать трупы, но птицы слишком боялись нас, чтобы попытаться это сделать.

К этому времени до нас добрался корабль, шедший с запада вместе с приливом. Прекрасный боевой корабль с носом, увенчанным драконьей головой, с волчьей головой на корме и с флюгером в виде ворона на верхушке мачты. То был один из двух военных кораблей, захваченных нами в Лундене, и Ралла нарек его «Меч Господень». Альфред одобрил такое название.

Корабль замедлил ход и остановился, и Ралла, его капитан, хлопнул в ладоши.

– Хорошая работа!

– Мы потеряли трех человек! – крикнул я в ответ.

Все трое погибли в бою с абордажной командой Олафа, и этих троих мы перенесли на «Морского Орла». Я бы бросил их в море, позволив погрузиться в объятия морского бога, но они были христианами, и их друзья захотели, чтобы их доставили на христианское кладбище в Лундене.

– Взять его на буксир? – крикнул Ралла, показав на торговое судно.

Я согласился, и наступила пауза, пока к ахтерштевню «торговца» привязывали канат.

Потом мы все пошли на север через устье Темеза.

Чайки, расхрабрившись, выклевывали мертвым глаза.

Близился полдень, и прилив стал ослабевать. Воды устья масляно вздымались и опадали под высоким солнцем, пока мы медленно гребли, сберегая силы, скользя по посеребренному солнцем морю. И так же медленно впереди вырисовывался северный берег устья.

Низкие холмы мерцали на дневной жаре. Мне доводилось грести у этого берега и прежде, и я знал, что покрытые лесом холмы лежат за плоским выступом заболоченной земли. Нас вел Ралла, знавший берег куда лучше меня, а я запоминал приметы, пока мы приближались к суше. Холм чуть повыше других, отвесный берег и рощицу… Я знал, что увижу все это снова, потому что мы гребли в сторону Бемфлеота – логова морских волков, убежища морских змей, укрытия Зигфрида.

Эта земля была древним королевством восточных саксов, давно исчезнувшим с лица Земли, хотя старые истории гласили, что когда‑то здешние жители внушали страх. Они были морским народом, совершавшим набеги, но англы с севера завоевали их, а теперь этот берег стал частью королевства Гутрума – Восточной Англии.

То была беззаконная земля, лежащая вдали от столицы Гутрума. Здесь, в ручьях, высыхавших во время отлива, корабли могли дожидаться прилива, чтобы выскользнуть из бухточек и грабить торговцев, перевозивших товары по Темезу. То было гнездо пиратов, и Зигфрид, Эрик и Хэстен устроили здесь свой лагерь.

Они, должно быть, заметили наше приближение, но что именно они видели? «Морского Орла», один из своих кораблей, а вместе с ним – еще один датский корабль. Два корабля с гордыми головами чудовищ. Они видели и третье судно, неуклюжего «торговца», и решили, должно быть, что Олаф возвращается из удачного набега. Они приняли «Меч Господень» за норвежский корабль, только что явившийся в Англию. Короче, они нас видели, но ничего плохого не заподозрили.

Когда мы приблизились к земле, я приказал, чтобы головы чудовищ сняли с ахтерштевня и кормы. Такие штуки никогда не оставались на виду, когда судно приближалось к родным водам, потому что головы чудовищ были призваны пугать враждебных духов. Олаф наверняка считал духов ручья в Бемфлеоте дружескими и ни за что не захотел бы их напугать. И вот наблюдатели в лагере Зигфрида увидели, как резные головы сняли, и решили, что мы – друзья, идущие на веслах домой.

А я смотрел на этот берег, зная, что судьба еще приведет меня сюда. Я прикоснулся к рукояти Вздоха Змея, потому что и у этого меча была своя судьба. И я знал – этот меч тоже сюда вернется.

В этом месте моему мечу суждено было петь.

Бемфлеот лежал под холмом, крутой склон которого обрывался к ручью. Один из рыбаков, юноша на вид чуть посмекалистей своих спутников, стоял рядом со мной и говорил, как называются места, на которые я указывал. Он подтвердил, что поселение под холмом и есть Бемфлеот, а ручей (он упорно именовал его рекой) – Хотледж. Бемфлеот лежал на северном берегу Хотледжа, южный берег которого был низким, темным, широким и зловещим островом.

– Канинга, – сказал рыбак.

Я повторял названия, запоминая их, как запоминал очертания увиденной земли.

Канинга была мокрым местом, островком болот и тростников, дичи и грязи. Хотледж, показавшийся мне скорее ручьем, чем рекой, представлял собой путаницу грязевых отмелей; между ними извивался ручей, устремляясь к холму над Бемфлеотом.

Когда мы обогнули восточный мыс Канинги, я увидел на холме лагерь Зигфрида. Земляные стены лагеря, увенчанные деревянным палисадом, выделялись на зеленом холме, как коричневый шрам. Склон под южной стеной был обрывистым, под ним теснились суда, лежащие в иле, обнажившемся во время отлива.

Устье Хотледжа охраняло судно, перекрывавшее ручей. Оно стояло наискосок, его удерживали прикрепленные к носу и корме цепи, чтобы не унесло во время приливов и отливов. Одна цепь тянулась к массивному стволу, вогнанному в берег Канинги, а вторая была привязана к одиноко растущему дереву на островке поменьше, образовывавшем северный берег устья канала.

– Остров Двух Деревьев. – Рыбак увидел, куда я смотрю, и сказал, как называется остров.

– Но там всего одно дерево, – заметил я.

– Во времена моего отца было два, господин.

Отлив сменился приливом, вода начала наступать. Огромные волны вздымались в устье, и три наших корабля понесло вперед, к вражескому лагерю.

– Поворачивай! – закричал я Ралле и увидел облегчение на его лице. – Но сперва приладьте обратно голову дракона!

И вот люди Зигфрида увидели, как голова дракона снова заняла свое место, а голову с орлиным клювом вернули на высокий форштевень «Морского Орла». Они должны были понять: что‑то здесь не так, но не потому, что мы продемонстрировали головы чудовищ, а потому, что наши корабли повернули, и Ралла перерезал канат, пустив на волю волн маленькое грузовое суденышко. И, наблюдая со своих высоких укреплений, враги увидели, как мое знамя развернулось на мачте «Морского Орла».

Гизела и ее женщины соткали этот флаг с волчьей головой, и я развернул его, чтобы наблюдавшие за нами люди узнали, кто убил команду «Морского Орла».

Потом мы на веслах двинулись прочь, борясь с наступающим приливом. От Канинги мы повернули на юго‑запад, а потом позволили сильному приливу донести нас вверх по реке к Лундену.

А торговое судно, полное окровавленных, исклеванных чайками трупов, тот же самый прилив принес в ручей и ударил о длинный корабль, стоящий поперек фарватера.

Теперь у меня имелись три боевых корабля, в то время как у моего кузена их было пятнадцать. Он перевел захваченные нами корабли вверх по реке, и, насколько мне было известно, они просто гнили там. Если бы у меня было еще десять кораблей и команды для них, я мог бы захватить Бемфлеот, но все, что у меня имелось – это три судна, а ручей под высокими укреплениями врага пестрел мачтами.

И все‑таки я отправил врагам послание.

«Смерть надвигается на Бемфлеот».

Но сначала смерть посетила Хрофесеастр – город недалеко от Лундена, на южном берегу устья Темеза, в старом королевстве Кент.

Римляне построили там крепость, и теперь в старой твердыне и вокруг нее вырос внушительных размеров город. Кент, конечно, давно уже стал частью Уэссекса, и Альфред приказал усилить городские укрепления. Это было нетрудно сделать, потому что старые земляные стены римской крепости все еще стояли, требовалось только углубить ров, соорудить дубовый палисад и снести несколько домов, находившихся снаружи укреплений и стоявших слишком близко к ним.

Хорошо, что эти работы успели закончить, потому что в начале лета из Франкии явилась огромная флотилия датских кораблей. Они нашли прибежище в Восточной Англии, оттуда поплыли на юг, поднялись с приливом по Темезу, а потом вытащили свои суда на берег реки Медвэг, у притока которой стоял Хрофесеастр. Викинги надеялись пронестись сквозь город, предав его огню и ужасу, но новые стены и сильный гарнизон дали им отпор.

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒