Часть третья. Глава двенадцатая

Часть третья

Фирд

Глава двенадцатая

Люди в основном являлись крупными отрядами под предводительством своих танов, кое-кто приходил маленькими группами, но все вместе они сливались в армию. Арнульф, олдермен Суз Сеакса, привел около четырехсот человек и извинялся, что не смог привести больше — у его берегов появились датские корабли, и ему пришлось оставить часть фирда, чтобы защищать побережье.

Вульфер велел жителям Вилтунскира присоединиться к армии Гутрума, но тамошний шериф, угрюмый человек по имени Осрик, прочесал южную часть графства, и больше восьмисот человек, не обратив внимания на призыв олдермена, пришли вместо этого к Альфреду. Немало народу прибыло из отдаленных уголков Суморсэта, чтобы влиться в фирд Виглафа, насчитывающий теперь тысячу человек, и многие пришли из Хамптонскира, в том числе гарнизон Бургварда, в котором были Эадрик и Кенвульф, члены экипажа «Хеахенгеля». Оба дружески обняли меня. С ними был и отец Виллибальд, возбужденный и явно нервничающий.

Почти все явились пешком, усталые и голодные, в разваливающейся обуви, но с мечами, топорами, копьями и щитами. После полудня в долине Вилига собралось около трех тысяч человек, и, когда я ехал к далеким холмам, где предположительно видел разведчиков датчан, люди всё прибывали и прибывали.

Альфред отправил меня в холмы на разведку, и в последний момент отец Пирлиг вызвался меня сопровождать. Альфреда это, казалось, удивило, он мгновение размышлял, потом кивнул, давая свое позволение.

— Только смотри приведи Утреда домой в целости и сохранности, святой отец, — натянуто проговорил он.

Я молчал, пока мы ехали через все увеличивающийся лагерь, но вскоре остались одни, и тогда, хмуро посмотрев на Пирлига, я заявил:

— Вы все это подстроили.

— Ты про что?

— Про то, что ты якобы в последний момент решил отправиться со мной. У Альфреда уже была наготове твоя оседланная лошадь! Ну же, признавайся, чего он хочет?

— Ясно чего, — ухмыльнулся Пирлиг. — Альфред хочет, чтобы я уговорил тебя принять христианство. Король питает огромную веру в мое красноречие.

— Я и так христианин, — ответил я.

— Да неужели?

— Я был крещен, причем дважды, так уж вышло.

— Дважды! Да ты у нас почти святой, а? И как же это получилось, что тебя крестили дважды?

— В детстве мне сменили имя, и моя мачеха подумала, что Небеса не узнают меня под старым именем.

— Итак, — засмеялся он, — в первый раз из тебя вымыли дьявола и влили его обратно при втором крещении?

Я ничего не ответил, и некоторое время Пирлиг ехал молча.

— Альфред желает, чтобы я сделал из тебя хорошего христианина, — наконец сказал он. — Потому что он хочет получить Божье благословение.

— Никак король боится, что Бог проклянет нас, раз я дерусь на его стороне?

— Пойми, Утред, — покачал головой Пирлиг, — наши враги датчане — язычники. Если они победят, то и Христос потерпит поражение. Это не просто война из-за земли, это война из-за Бога. А Альфред, бедняга, — слуга Иисуса, поэтому он сделает все, что угодно, ради своего господина. В том числе попытается превратить тебя в образец благочестия и христианского смирения. Если он сможет поставить на колени тебя, тогда ему будет легко заставить пресмыкаться и датчан.

Я засмеялся. Пирлиг как раз и хотел меня рассмешить.

— Если это так нужно Альфреду, то скажи ему, что я добрый христианин, — разрешил я.

— Я в любом случае собираюсь ему это сказать, — ответил Пирлиг, — просто чтобы подбодрить его, но, по правде говоря, я и сам очень хотел поехать с тобой.

— Почему?

— Потому что скучаю по такой жизни. Господи, как я по ней скучаю! Мне нравилось быть воином. Вот это жизнь! Убивай, делай женщин вдовами, пугай детей! А за все отвечает командир! И скажу тебе, я всегда был прекрасным разведчиком. Мы видели, как вы, саксы, топаете мимо, как свиньи, а вы никогда нас не замечали, пока мы следили за вами исподтишка. Не беспокойся, Утред, я вовсе не собираюсь уговаривать тебя стать христианином, чего бы там ни хотел король.

Нашей задачей было найти датчан, если они находились где-то поблизости. Альфред явился в долину Вилига, собираясь помешать любому продвижению Гутрума в сердце Уэссекса, но все-таки боялся, что датчане воспротивятся искушению уничтожить его маленькую армию и вместо этого обойдут нас, чтобы завоевать юг страны. Это поставило бы нас в трудное положение, в окружении датских гарнизонов.

Этой неопределенностью и объяснялось стремление Альфреда как можно скорее получить известия о врагах, поэтому Пирлиг и я ехали по долине на северо-восток, пока не очутились там, где река поменьше текла на юг, чтобы влиться в Вилиг. Мы поехали по ее берегу, мимо большой деревни, сожженной дотла. Речушка протекала по плодородным землям, но нигде не было видно ни коров, ни овец, а поля остались невозделанными и густо поросли сорняками.

Мы ехали медленно, потому что лошади устали. Теперь наша армия осталась уже далеко на юге. Солнце опустилось низко, хотя было начало мая и дни становились длиннее.

В воде резвилась форель. Один раз мы остановились, услышав какое-то шуршание, но это оказалась всего лишь пара детенышей выдры, которые пробирались к реке через корни ивы. В терновнике гнездились голуби, славки кричали с того берега реки, где-то прерывисто барабанил дятел. Повернув прочь от реки, мы некоторое время ехали молча, пока не оказались в заброшенном саду, где среди розовых цветков кричали вертишейки.

Пирлиг придержал свою лошадь и указал на грязную проплешину на траве — там я увидел отпечатки копыт, присыпанные опавшими лепестками. Отпечатки были свежими, и их было много.

— Похоже, ублюдки побывали тут. И не так давно.

Я посмотрел в долину, но никого там не увидел. Холмы, круто поднимавшиеся с одной стороны, поросли у подножия густыми лесами. У меня вдруг появилось тревожное чувство: мне показалось, что за нами следят, что мы движемся наугад и что волки где-то рядом.

— На месте датчан, — негромко проговорил Пирлиг, и я заподозрил, что его преследует то же чувство, — я был бы вон там. — Он мотнул головой в сторону деревьев на западе.

— Почему?

— Не знаю, Утред, — горько рассмеялся он. — Просто думаю, что ублюдки именно там.

Итак, мы двинулись на восток.

Мы ехали медленно, как будто ничто в мире нас не беспокоило, но, едва очутившись в лесах, повернули на север. Мы рассматривали землю, выискивая отпечатки копыт, однако не нашли, и чувство, что за нами следят, теперь исчезло. И все-таки мы остановились и долго выжидали, чтобы проверить, не следует ли за нами кто-нибудь. Нет, никого, только ветер шелестел в ветвях. Однако я знал, что датчане где-то рядом, — так гончие в темноте чувствуют, когда волки поблизости: шерсть на загривках собак встает дыбом, они скалят зубы и дрожат.

Мы приехали туда, где кончались деревья, и спешились, привязав лошадей. А потом отправились на опушку и стали наблюдать.

И вот наконец мы увидели их.

Человек тридцать или сорок датчан на дальней стороне долины, на лесистом склоне. Наверное, они возвращались из рейда на вершины холмов и, растянувшись длинной цепочкой, ехали через леса вниз.

— Разведчики, — сказал Пирлиг.

— Думаю, они не так уж много рассмотрели с тех холмов.

— Нас они видели.

— Я тоже так считаю.

— Однако они на нас не напали. — Пирлинг был озадачен. — Почему?

— Посмотри на меня.

— Я каждый день имею такое удовольствие.

— Они решили, что я датчанин, — объяснил я.

На мне не было ни кольчуги, ни шлема, только кожаная одежда, поэтому мои длинные волосы падали на спину, а на руках ярко блестели браслеты.

— И вероятно, они подумали, что ты мой дрессированный медведь, — добавил я.

Пирлинг засмеялся.

— Тогда последуем за ними?

Единственный риск заключался в том, чтобы пересечь долину, но даже если враги нас видели, они, вероятно, все-таки приняли меня за своего. Поэтому мы выехали на открытое место и поскакали вверх, в леса.

Мы услышали датчан прежде, чем увидели их. Они беспечно разговаривали и смеялись, не подозревая, что саксы рядом. Пирлиг спрятал свой крест под кожаной одеждой, и мы некоторое время выжидали, пока не убедились, что последний датчанин проехал мимо. Тогда мы пришпорили лошадей, пустив их вверх по склону, а затем обнаружили следы датчан и последовали за отрядом.

Тени удлинялись, и это навело меня на мысль о том, что датская армия должна быть совсем близко: отряд разведчиков наверняка хотел присоединиться к ней до наступления темноты.

Но когда холмы сделались ниже, мы увидели, что датчане не собираются этим вечером вернуться к армии Гутрума. Этот патруль разбил лагерь, и, когда мы к нему приблизились, нас чуть не перехватила другая группа разведчиков, приблизившаяся с востока. Мы вовремя услышали шум и свернули в сторону, в заросли, откуда наблюдали, как дюжина человек проезжает мимо.

Потом мы спешились и прокрались под деревьями, чтобы посмотреть, сколько врагов находится в лагере.

На маленьком выгоне было около ста пятидесяти датчан, и они уже зажгли первые костры, значит, скорее всего, собирались провести здесь ночь.

— Разведчики, — предположил Пирлиг.

— Самоуверенные ублюдки, — отозвался я.

Этих людей послали, чтобы они осмотрели холмы, а они чувствовали себя так спокойно, что разбили лагерь на открытом месте, уверенные, что ни один сакс на них не нападет. И они были правы. Армия восточных саксов находилась далеко к югу, и мы не посылали сюда отряды, поэтому датчан ожидала спокойная ночь. А утром их разведчики снова поскачут, чтобы наблюдать за продвижениями Альфреда.

— Но если они здесь, значит, за ними следует Гутрум? — предположил Пирлиг.

— Возможно, — отозвался я.

А может быть, Гутрум маршировал далеко к востоку или к западу отсюда и послал этих людей, чтобы убедиться, что Альфред не знает о его передвижениях.

— Мы должны возвращаться, — сказал священник. — Скоро стемнеет.

Но я услышал голоса и поднял руку, призывая его умолкнуть. Повернувшись вправо, я вгляделся туда, где подлесок был гуще всего, и снова услышал это. Там говорили на английском языке.

— С ними саксы, — сказал я.

— Люди Вульфера?

Такое предположение имело смысл. Мы находились в Вилтунскире, людям Вульфера полагалось знать эту местность, и кто лучше них смог бы послужить проводником датчанам, наблюдающим за войском Альфреда?

Саксы пошли в лес, а мы спрятались за кустами боярышника и из этого укрытия услышали звук топора — они рубили ветви для костра. Казалось, работало около дюжины человек.

Большинство из последовавших за Вульфером саксов, вероятно, будут неохотно сражаться с Альфредом, но некоторые по доброй воле присоединятся к своему олдермену — без сомнения, именно последних и должны были назначить к датчанам проводниками. Вульфер послал бы на такое дело только тех, кому мог довериться, опасаясь, что менее надежные люди перебегут к Альфреду или просто дадут деру. Значит, эти саксы были из тех воинов, кто постарается извлечь наибольшую выгоду из сотрудничества с датчанами.

— Мы должны вернуться к Альфреду до темноты, — прошептал Пирлиг.

Но именно в этот миг рядом прозвучал капризный голос:

— Я вернусь завтра же!

— Нет, господин, — ответил кто-то.

Раздалось журчание, и я понял, что один из говоривших подошел к кустам, чтобы помочиться, а второй последовал за ним.

— Никуда ты завтра не пойдешь, — продолжал этот второй, — ты останешься тут.

— Я просто хочу их увидеть! — умолял капризный голос.

— Ты и так скоро увидишь их. Но не завтра. Ты останешься тут, со стражниками.

— Ты меня не заставишь!

— Я могу сделать с тобой все, что захочу, господин. Хоть ты и командуешь здесь, но должен слушаться моих приказов. — Второй голос был низким и твердым. — И я приказываю тебе остаться.

— А я все равно пойду, если захочу! — настаивал первый голос, но на это жалкое заявление не последовало ответа.

Очень медленно, чтобы клинок не заскреб по ножнам, я обнажил Вздох Змея. Пирлиг озадаченно наблюдал за мной.

— Иди отсюда, — прошептал я ему, — и постарайся привлечь их внимание.

Священник в недоумении нахмурился, но я мотнул головой в сторону, и Пирлиг доверился мне. Он встал и пошел к нашим лошадям, насвистывая на ходу.

Двое саксов сразу направились за ним; обладатель низкого голоса шел первым. Это был старый воин, грузный, бородатый со шрамами на лице.

— Эй ты! — закричал он. — Стой!

И тут я вышел из-за кустов боярышника и взмахнул Вздохом Змея. Клинок врезался ему в горло так глубоко, что я почувствовал, как лезвие царапнуло позвонки. Кровь, яркая в весенних сумерках, брызнула на прелые прошлогодние листья. Бородач упал, как бык под ударом топора.

Второй человек, обладатель капризного голоса, был так удивлен и напуган, что не смог убежать. Я поймет его за руку и утащил за кусты.

— Ты не можешь… — начал было он, но я плашмя прижал окровавленный клинок Вздоха Змея к его губам, и он заскулил от ужаса.

— Ни звука, — велел я, — или ты мертвец!

Пирлиг вернулся с обнаженным мечом в руке, посмотрел на мертвеца, который так и не успел завязать штаны, наклонился над ним и нарисовал на его лбу крест. Этот человек умер мгновенно, его товарищ был взят в плен бесшумно, и никто из рубивших дрова, казалось, не встревожился. Топоры продолжали стучать, эхо отдавалось среди деревьев.

— Этого мы заберем к Альфреду, — сказал я Пирлигу и передвинул Вздох Змея от губ своего пленника к его горлу. — Один только звук, — предупредил я, прижав лезвие к его шее, — и я вспорю тебя от глотки до члена — и тем и другим ты пользуешься слишком часто. Понял?

Тот кивнул.

— Я отдаю тебе то, что задолжал, — объяснил я, мило улыбнувшись.

Потому что моим пленником был сам Этельвольд, племянник Альфреда, претендующий на трон восточных саксов.

* * *

Человека, которого я убил, звали Осберг, он был командиром гвардейцев Вульфера, и в день гибели в его обязанности входило присматривать за Этельвольдом, чтобы тот не попал в беду.

У Этельвольда был просто какой-то дар неудачника. Ему по праву следовало бы стать королем Уэссекса, хотя, осмелюсь сказать, он совершенно не подходил на эту роль, ибо был порывистым и глупым. Потеряв трон, доставшийся его дяде Альфреду, он нашел утешение в эле и женщинах. Он всегда хотел стать воином, но Альфред не давал ему такого шанса, потому что не желал, чтобы племянник составил себе репутацию на поле битвы. Его гораздо больше устраивало, чтобы Этельвольд, законный король, продолжал валять дурака, дабы никто не увидел в нем претендента на трон. Наверное, было бы проще убить племянника, но, когда дело касалось членов его семьи, Альфред становился сентиментальным, а может, он вспоминал о первой заповеди христианина. Как бы то ни было, Этельвольду позволили жить, и он вознаграждал за такую милость своего дядю, постоянно выставляя себя на посмешище.

Но в последние месяцы он сорвался с привязи Альфреда, и его неудовлетворенные амбиции получили новую подпитку. Сейчас на Этельвольде была кольчуга, и он смотрелся как настоящий воин: высокий, красивый, мужественный, однако в нем не было воинского духа. Бедняга обмочился, когда я приставил к его горлу Вздох Змея, а став моим пленником, не оказал никакого сопротивления. Этельвольд был подавлен, испуган и беспрекословно подчинялся моим приказам.

Он рассказал нам, что долго уговаривал Вульфера разрешить ему драться, и когда Осберг нашел десяток человек, которые должны были провести датчан по холмам, их формально отдали под начало Этельвольда.

— Вульфер назначил командиром меня, — обиженно заявил Этельвольд, — но мне все равно приходилось слушаться Осберга.

— Вульфер — чертов дурак, если отпустил тебя так далеко, — сказал я.

— Думаю, я ему просто надоел, — признался Этельвольд.

— А что ты натворил? Небось переспал с его любовницей?

— Подумаешь, она была простой служанкой! Но я так хотел присоединиться к отряду разведчиков, и Вульфер сказал, что я могу многому научиться у Осберга.

— Ты только что научился у него, что не стоит мочиться на куст боярышника, — сказал я. — Это ценный урок.

Я связал Этельвольду руки, и мы посадили его на лошадь Пирлига, а священник вел эту лошадь под уздцы. На западном небосклоне все еще виднелся слабый свет — его как раз хватало, чтобы нам было легче идти вниз по течению маленькой речушки.

Я объяснил Пирлигу, кто такой Этельвольд, и священник улыбнулся ему.

— Так ты принц Уэссекса, а?

— Мне следовало бы стать королем, — обиженно ответил Этельвольд.

— Нет, не следовало бы, — возразил я.

— Но мой отец был королем! И Гутрум пообещал мне корону.

— Если ты ему поверил, ты полный дурак, — заявил я. — Неужели не ясно: ты оставался бы королем до тех пор, пока был бы ему нужен, а потом тебя убили бы.

— А теперь меня убьет Альфред, — с несчастным видом сказал Этельвольд.

— Ему бы полагалось тебя убить, но я у тебя в долгу.

— Думаешь, сможешь уговорить его оставить меня в живых? — с надеждой спросил наш пленник.

— Уговаривать будешь ты. Ты встанешь перед ним на колени, скажешь, что ждал только случая сбежать от датчан, и вот наконец тебе это удалось. Скажешь, что ты ушел от них, отыскал нас и явился, чтобы предложить королю свой меч.

Этельвольд молча уставился на меня.

— Я у тебя в долгу, — объяснил я, — поэтому дарую тебе жизнь. Я развяжу тебе руки, ты пойдешь к Альфреду и объявишь, что присоединяешься к нему, что мечтал об этом с самого Рождества. Понял?

— Но дядя меня ненавидит! — нахмурился Этельвольд.

— Конечно ненавидит, — согласился я, — но если ты встанешь перед ним на колени и поклянешься, что никогда не нарушишь ваш союз, что Альфреду останется делать? Он обнимет тебя, вознаградит и будет тобой гордиться.

— Правда?

— Если ты скажешь ему, где датчане, — вставил Пирлиг.

— Это я знаю! — обрадовался Этельвольд. — Они идут на юг из Сиппанхамма. Во всяком случае, шли на юг этим утром.

— Сколько их?

— Пять тысяч.

— Они направляются сюда?

— Они направляются туда, где находится Альфред, где бы тот ни был. Они решили воспользоваться шансом его уничтожить и надеются потом все лето заниматься грабежами и развлекаться с женщинами. — Этельвольд произнес это так жалобно, что я понял: он и сам тешился мечтами разграбить Уэссекс.

— Ну а сколько человек у Альфреда? — спросил он.

— Три тысячи, — ответил я.

— Всемилостивый Христос! — испуганно проговорил Этельвольд.

— Ты всегда хотел быть воином, и вот тебе представляется прекрасная возможность продемонстрировать свою храбрость.

— Господи Иисусе!

Последний свет угас. Луны на небе не было, но мы все время старались держаться так, чтобы река оставалась слева, поэтому не боялись заблудиться. Спустя некоторое время мы увидели свет костров над темными холмами и поняли — впереди лагерь Альфреда.

Тут я повернулся в седле, и мне показалось, что я вижу такое же сияние на севере. Армия Гутрума.

— Если ты отпустишь меня, — сказал Этельвольд, надувшись, — что помешает мне вернуться к Гутруму?

— Абсолютно ничего, кроме уверенности, что я тебя выслежу и убью.

Он немного поразмыслил над этим.

— Ты уверен, что дядя хорошо меня встретит?

— С распростертыми объятиями! — ответил за меня Пирлиг. — Словно блудного сына. Твое возвращение отметят закланием телят и пением псалмов. Только скажи Альфреду то же самое, что сказал нам, а именно: что Гутрум марширует в нашу сторону.

Мы достигли Вилига, и ехать стало легко, ведь свет лагерных костров сделался куда ярче.

На краю лагеря я перерезал веревки, связывавшие Этельвольда, и отдал ему мечи. У него их было два: один — длинный, а второй — короткий «сакс».

— Ну, мой принц, — сказал я, — ничего не поделаешь: пришло время пресмыкаться перед дядюшкой!

Мы нашли Альфреда в центре лагеря.

Король расположился довольно скромно. У нас не хватало лошадей, чтобы впрячь их в телеги с палатками и мебелью, поэтому Альфред сидел на расстеленном плаще между двумя кострами. Он выглядел удрученным, и позже я выяснил, что тем вечером король созвал армию и произнес речь, но речь эта, как признал даже Беокка, получилась весьма и весьма неудачной.

— Это больше смахивало на церковную проповедь, — мрачно сказал он мне.

Альфред призывал Бога, рассказывал о доктрине справедливой войны Блаженного Августина, говорил о Боэции и царе Давиде, и эти слова бесконечным потоком лились на головы усталых и голодных людей. Теперь Альфред в обществе своих военачальников ужинал черствым затхлым хлебом и копчеными угрями. Отец Адельберт, священник, сопровождавший нас в Сиппанхамм, играл на маленькой арфе похоронную песнь.

«Это надо же было выбрать такую мелодию», — подумал я. И тут король увидел меня и махнул Адельберту, велев тому замолчать.

— Есть новости? — спросил Альфред.

Вместо ответа я отошел в сторону и поклонился Этельвольду, жестом указав ему на короля.

— Мой господин, — сказал я Альфреду, — я привез твоего племянника.

Альфред встал.

Король был застигнут врасплох, тем более что Этельвольд не казался пленником, ведь мы вернули ему мечи. Этельвольд выглядел прекрасно и, честно говоря, вообще-то больше походил на короля, чем его дядюшка, — статный, красивый, совсем еще молодой, мой ровесник, тогда как Альфред настолько исхудал и осунулся, что казался куда старше своих двадцати девяти лет. И если Альфред растерялся, то Этельвольд продумал все заранее. Он отстегнул мечи, с громким лязгом бросил их к ногам дяди, потом встал на колени и, сложив руки, посмотрел королю в глаза и с показным ликованием воскликнул:

— Наконец-то я тебя отыскал!

Король, все еще пребывавший в замешательстве, не нашелся что ответить, поэтому я шагнул вперед.

— Мы нашли его в холмах, мой господин. Он искал тебя.

— Я сбежал от Гутрума, — продолжал Этельвольд. — Хвала Господу, мне удалось сбежать от этого язычника!

Он подтолкнул свои мечи к ногам Альфреда.

— Мои мечи — теперь твои, о мой король!

Столь экстравагантная демонстрация преданности не оставила Альфреду выбора: он поднял племянника и обнял его.

Люди вокруг захлопали в ладоши, а потом Этельвольд рассказал свои новости, которые пришлись как раз кстати: Гутрум находился на марше, и вместе с ним шел Свейн Белая Лошадь. Они знали, где находится Альфред, и их войско в пять тысяч человек двигалось сюда, чтобы сразиться с нами на холмах Вилтунскира.

— Когда они будут здесь? — спросил Альфред.

— Они должны добраться до холмов завтра, мой господин, — ответил Этельвольд.

Итак, Этельвольда усадили рядом с королем и дали ему воды, что вряд ли было подходящим угощением в честь возвращения блудного принца и заставило его бросить на меня недовольный взгляд. И тут я увидел среди спутников короля Харальда, шерифа Дефнаскира.

— Ты тоже здесь? — удивленно спросил я.

— Я привел пятьсот человек, — гордо ответил он.

Мы не ожидали, что явятся новые люди из Дефнаскира и Торнсэты, но шериф Харальд привел четыреста своих воинов и еще сотню из Торнсэты.

— Там и без того хватит сил, чтобы защитить побережье от флота язычников, — сказал он, — и Одда настаивал, чтобы мы помогли сразить Гутрума.

— Как Милдрит?

— Она молится за упокой души своего бедного сына, — ответил Харальд, — и за всех нас.

После еды стали читать молитвы. Молитвы теперь были везде и всюду, и я попытался было от них сбежать, но Пирлиг меня остановил.

— Король хочет с тобой поговорить, — сказал он.

Некоторое время мне пришлось ждать, пока епископ Алевольд кончит гундосить, после чего Альфред захотел узнать, вправду ли Этельвольд убежал от датчан.

— Именно так он сказал, мой господин, — ответил я, — а я знаю только одно: мы его нашли.

— И от нас он не убежал, — добавил Пирлиг, — хотя мог бы.

— Похоже, мальчик взялся за ум, — заметил Альфред.

— Так возблагодарим же за это Господа, — заключил священник.

Альфред помолчал, глядя на тлеющие угли лагерного костра.

— Я выступал нынче вечером перед армией, — наконец сказал он.

— Я слышал об этом, мой господин, — отозвался я.

Он испытующе посмотрел на меня.

— И что именно ты слышал?

— Что ты прочел людям проповедь, мой господин.

Альфред вздрогнул, но сдержал недовольство и спросил:

— А что, интересно, они хотели услышать?

— Ну, что ты поведешь их в бой и готов умереть вместе с ними, — ответил Пирлиг.

Альфред ждал дальнейших объяснений.

— Им плевать на Блаженного Августина, — продолжал Пирлиг, — их заботит только безопасность своих близких, эти люди хотят сохранить свои земли и остаться свободными. Они хотели услышать от тебя, что мы победим. Они хотели узнать, что датчанам суждено погибнуть. Они, наконец, хотели услышать, что разбогатеют благодаря захваченной добыче.

— То есть все сводится к жадности, мести и эгоизму? — поинтересовался Альфред.

— Если бы у тебя была армия ангелов, мой господин, — ответил Пирлиг, — речи о Боге и Блаженном Августине, без сомнения, разожгли бы их пыл, но тебе придется сражаться бок о бок с простыми людьми, а чтобы вдохновить смертных, нет ничего лучше трех вышеупомянутых мотивов.

Альфред нахмурился, услышав такой совет, но не стал спорить.

— Итак, я могу доверять племяннику? — спросил он меня.

— Я не знаю, можешь ли ты доверять ему, но не знаю также и того, может ли доверять ему Гутрум. Однако Этельвольд тебя искал, мой господин, поэтому удовольствуйся этим.

— Ну что же, Утред, ты, пожалуй, прав.

Альфред пожелал нам спокойной ночи и отправился в свою жесткую походную постель.

Огни в долине гасли.

— Почему ты не сказал Альфреду правду насчет Этельвольда? — спросил я Пирлига.

— Не хотел тебя подводить, — ответил он.

— Ты славный человек.

— Да уж, сам на себя удивляюсь.

Я отправился на поиски Исеулт, после чего мы с ней улеглись спать.

* * *

На следующий день все небо на севере потемнело от туч, в то время как над нашим войском и над холмами сияло солнце.

Армия восточных саксов — в ней было теперь почти три с половиной тысячи человек — сперва двигалась вверх по течению Вилига, а потом вдоль речушки поменьше, которую мы с Пирлигом обнаружили прошлым вечером.

Мы видели на холмах датских разведчиков и знали, что они пошлют гонцов к Гутруму.

Я повел пятьдесят человек на вершину одного из таких холмов — все мы были верхом, все вооружены, со щитами и в шлемах, готовые драться, — но датские разведчики отступили. Их была всего дюжина, и они съехали с холма задолго до того, как мы добрались до вершины, где порхало множество голубых бабочек. Я глядел на север, в зловещее темное небо, наблюдая за ястребом-перепелятником: птица летела вниз, сложив крылья и нацелив на добычу когти, и я вдруг увидел в ней олицетворение нашего врага.

Армия Гутрума двигалась на юг.

И тут мне внезапно стало страшно. Клин — ужасное место. Именно там воины зарабатывают себе доброе имя, которое дорогого стоит. Настоящий воин наверняка захочет заслужить подобную честь, да и мне сейчас волей-неволей придется встать в клин, где неистовствует смерть. Я был в клине у Синуита, знал смердящий запах смерти, испытал страх за свою жизнь, познал весь ужас неистовствующих топоров, мечей и копий. Так стоит ли удивляться, что мне сейчас было страшно. А время битвы неумолимо приближалось.

Я чувствовал это приближение, потому что на низинах к северу от холмов, по зеленой ровной земле, протянувшейся далеко к Сиппанхамму, двигалась армия. Великая Армия, как датчане ее называли, языческие воины Гутрума и Свейна, настоящая орда дикарей, явившихся из-за моря.

Они казались темным пятном на равнине. Датчане двигались по полям — один конный отряд за другим, и, поскольку их авангард только что выехал на солнечный свет, казалось, будто орда эта тянется из царства теней. Копья, шлемы, кольчуги отражали свет: мириады бликов преломленных лучей, и их становилось все больше. Почти все воины были верхом.

— Иисус, Мария и Иосиф! — воскликнул Леофрик.

Стеапа просто зарычал, увидев врагов.

А Осрик, шериф Вилтунскира, перекрестился и произнес:

— Кто-то должен доложить обо всем Альфреду.

— Я поеду, — вызвался отец Пирлиг.

— Скажи ему, что язычники перешли Афен, — велел Осрик. — Скажи, что они движутся к… — он помедлил, пытаясь определить, куда направляется орда,—.. что они идут к Этандуну.

— К Этандуну, — повторил название Леофрик.

— И напомни королю, что там есть крепость, выстроенная еще в старые времена, — добавил шериф.

Тут было его графство, его владения, Осрик прекрасно знал здешние холмы и поля. И сейчас голос его звучал мрачно. Без сомнения, он прикидывал, как быть, если датчане обнаружат старую крепость и займут ее.

— Господи, помоги нам, — проговорил шериф. — Они будут на холмах к завтрашнему утру. Передай это королю.

— Завтра утром, Этандун, — повторил Пирлиг, повернул коня и поскакал прочь.

— Где эти укрепления? — спросил я.

Осрик показал куда-то вдаль.

— Их можно увидеть отсюда.

На таком расстоянии древняя твердыня казалась всего лишь зеленой морщинкой на вершине дальнего холма. Подобные укрепления с массивными земляными стенами стояли по всему Уэссексу, а это было возведено наверху крутого мелового откоса, сбегавшего к низине.

— Некоторые из этих ублюдков уже сегодня вечером туда поднимутся, — сказал Осрик, — но большинство не доберется до места до завтрашнего утра. Давайте надеяться, что они не обратят внимания на укрепления.

Все мы думали, что Альфред найдет подходящее место, где Гутрум сможет его атаковать: склон, удобный для обороны, ведь пересеченная местность на руку нашей, меньшей по численности армии. Однако вид этого далекого форта напомнил, что и Гутрум способен прибегнуть к точно такой же тактике. Он вполне может подыскать место, где нам трудно будет его атаковать, и тогда выбор у Альфреда, прямо скажем, будет не ахти какой.

И атаковать, и отступить в этом случае — одинаково плохо. Через день или два у нас закончатся запасы провизии, а если мы попытаемся отойти к югу, через холмы, Гутрум пустит за нами вдогонку орду всадников. И даже если армия Уэссекса уцелеет, это все равно будет армия побежденных. Ясно, что, если бы Альфред сначала собрал фирд, а потом увел его от врага, люди сочли бы это поражением и начали потихоньку ускользать прочь, чтобы защитить свои дома. Так что нам, так или иначе, придется сражаться, иного выхода нет.

Вечером мы разбили лагерь к северу от тех лесов, где я нашел Этельвольда. Теперь он вместе с Альфредом и его военачальниками направлялся к вершине, чтобы понаблюдать за датской армией, приближающейся к холмам.

Король долго глядел на датчан.

— Насколько они далеко? — спросил он.

— Отсюда? — отозвался Осрик. — Четыре мили. От твоей армии? Шесть.

— Значит, завтра, — сказал Альфред, перекрестившись.

На севере облака все росли, сгущая сумерки, но косой солнечный свет отражался от копий и топоров возле старинной крепости. Похоже, Гутрум все-таки обратил внимание на это место.

Мы вернулись вниз, в лагерь, и обнаружили там новичков. Теперь их было уже не много, всего несколько маленьких отрядов, но все-таки люди продолжали прибывать. Один такой отряд состоял из шестнадцати всадников, усталых и покрытых пылью после долгой дороги, однако все они были в плетеных кольчугах и хороших шлемах.

Люди эти оказались мерсийцами. Чтобы добраться к Альфреду, им пришлось проехать далеко на восток, пересечь Темез, а потом сделать крюк через Уэссекс, избегая датчан. Их командир — широкогрудый, круглолицый, невысокий молодой человек с задиристым выражением лица — опустился на колени перед королем, а затем украдкой ухмыльнулся мне, и я узнал своего двоюродного брата, Этельреда.

Моя мать, которой я никогда не знал, была родом из Мерсии, и ее родной брат Этельред слыл важным человеком в южной части этого королевства. Мне довелось некоторое время прожить в его доме (это было, когда я впервые бежал из Нортумбрии), и я поссорился тогда со своим двоюродным братом, которого, как и его отца, тоже звали Этельредом. Однако сейчас он, похоже, забыл о той нашей давней вражде и тепло обнял меня — его макушка как раз доставала мне до ключицы.

— Мы пришли сражаться, — приглушенно сказал Этельред, уткнувшись мне в грудь.

— Ты будешь сражаться, — пообещал я.

— Мой господин, — Этельред отпустил меня и снова повернулся к Альфреду, — отец с радостью послал бы больше людей, но он должен защищать свою землю.

— Должен, — согласился Альфред.

— Но зато он прислал тебе самых лучших своих людей, — продолжал Этельред.

Этот невысокий юнец явно был самолюбивым и даже напыщенным, однако уверенность моего двоюродного братца понравилась Альфреду, как и сверкающий серебряный крест, висящий поверх его кольчуги.

— Позволь представить тебе Татвина, — обратился Этельред к королю, — командира гвардейцев моего отца.

Я помнил великана Татвина, настоящего бойца, чьи руки были испещрены черными пятнами, сделанными с помощью иглы и чернил: каждое пятно было выколото в память об очередном, убитом им в битве враге. Здоровяк тоже меня узнал и улыбнулся краешком рта:

— Ты все еще жив, господин?

— Все еще жив, Татвин.

— Ну что ж, мне приятно будет снова драться рядом с тобой.

— Да и я, в свою очередь, тоже этому очень рад, — ответил я совершенно искренне.

На свете мало прирожденных воинов, и человек вроде Татвина стоил дюжины других.

Альфред снова приказал войску собраться. Он сделал это, чтобы люди приободрились, увидев, как их много, а еще потому, что знал: его речь прошлым вечером сбила всех с толку и заставила пасть духом. И сейчас король хотел все исправить.

— Лучше бы ему и не пытаться, — проворчал Леофрик. — Ему в самый раз служить церковные службы, а не говорить речи.

Мы собрались у подножия небольшого холма. Дневной свет угасал. Альфред установил на вершине два своих знамени, с драконом и с крестом, но ветра почти не было, поэтому флаги скорее слабо шевелились, чем развевались. Король поднялся наверх и встал между знаменами: один, в выцветшем голубом плаще поверх кольчуги. Несколько священников последовали было за королем, но он махнул им, веля остаться у подножия.

А потом Альфред просто уставился на всех столпившихся внизу на лугу — и некоторое время молчал. Люди явно чувствовали неловкость. Все хотели, чтобы в их душах зажгли огонь, но вместо этого ожидали, что их сейчас попотчуют святой водицей.

— Завтра! — вдруг сказал Альфред. Голос его был высоким, но звучал довольно ясно. — Завтра мы будем сражаться! Завтра! В праздник святого апостола Иоанна!

— О господи, — проворчал рядом со мной Леофрик, — мы по самую задницу в новых святых.

— Апостола Иоанна приговорили к смерти! — продолжал Альфред. — Только представьте, его решили сварить в кипящем масле! Но Иоанн пережил это испытание! Его бросили в кипящее масло, а он выжил! Он вышел из котла еще сильнее, чем был! И мы должны сделать то же самое!

Он помедлил, наблюдая за людьми. Никто не отозвался, все просто смотрели на него, и, должно быть, Альфред понял, что проповедь об апостоле Иоанне ничего не даст, потому что внезапно махнул рукой, словно отметая святых в сторону.

— И завтра, — продолжал он, — настанет день воинов. День, когда следует убивать своих врагов. День, когда язычники пожалеют, что вообще услышали об Уэссексе!

Он снова помедлил, и на этот раз кто-то в толпе проворчал в знак согласия:

— Это наша земля! Мы сражаемся за наши дома! За наших жен! За наших детей! Мы сражаемся за Уэссекс!

— Верно! — крикнул кто-то.

— Но не только за Уэссекс! — Теперь голос Альфреда звучал громче. — Здесь есть люди из Мерсии, из Нортумбрии, из Восточной Англии!

Лично я не знал тут никого из Восточной Англии, а из Нортумбрии были только мы с Беоккой, но никто, казалось, не обратил на это внимания.

— Мы все — единая Англия! — закричал Альфред. — И мы сражаемся за всех саксов!

Он снова замол

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 121314 15 Следующая ⇒