Корней Чуковский 9 страница

- Дело было в лесу. Шли маленькие козлята. А навстречу им серый волк...

Оля крикнула:

- Не надо рассказывать!

- Почему?

- Козлят жалко.

Впрочем, и к волку ребенок отнесется с таким же горячим сочувствием, если только из какой-нибудь сказки узнает, что волк - невинно пострадавшая жертва коварных врагов.

Четырехлетний Алик Чернявский спокойно слушал сказку про злую лису и простодушного волка. Но когда он узнал, что хвост у волка примерз и что волк, убегая от врага, был вынужден оставить оторванный хвост в проруби, он очень огорчился его неудачен и дрожащим голосом спросил:

- Но ведь хвост потом вырос? Правда?

- Нет! - отвечали ему. - Этого никогда не бывает.

- Нет, вырос! вырос! вырос! - упрямо настаивал мальчик.

- Да нет же, у одних только ящериц хвосты отрастают опять, а у волков никогда.

Горе Алика не имело пределов. Он так разбушевался, что его долго не могли успокоить. Он рыдал навзрыд и сквозь слезы выкрикивал:

- Вырос! вырос! вырос!

Глупый мышонок в маршаковской "Песне о глупом мышонке" позвал к себе в няньки кошку, и та растерзала его. Четырехлетняя Галя Григорьева вначале и слушать не хотела об этой катастрофической смерти, но после долгого раздумья сказала:

- Наверное, мышка-мать рада, что кошка съела ее мышонка.

- Почему же?

- Да он все пищал, плакал, не давал ей спать... А теперь ей никто не мешает: спи сколько хочешь. Не надо вставать и баюкать его. Правда? Ведь ей стало лучше? Да?

Так своими собственными средствами, без посторонней помощи, дети на каждом шагу создают для себя иллюзию счастья и зорко следят, чтобы она не терпела ущерба.

В последнее время я получил великое множество писем, подтверждающих эти мои наблюдения целыми десятками примеров. Нина Соковнина (Москва) пишет мне о мальчике Саше (2 года 8 месяцев):

"Не любит плохих концовок в сказках и исправляет их. Дед укладывает его спать и поет:

Ай-дуду! ай-дуду!

Потерял мужик дугу.

Поискал и не нашел.

Он заплакал и пошел.

- Нет, не так! - возражает Саша.

- А как же?

- Запряг лошадь и пошел".

Другой малыш, Коля Черноус, трех с половиною лет, совсем избавил эту песню от горестных строк и создал такой вариант:

Ай-дуду! ай-дуду!

Потерял мужик дугу.

Поискал и нашел,

Засмеялся и пошел.

Тот же Саша слушал по радио "Колобок" и очень радовался его спасению от волка и медведя. Но потом он услышал слова: "Вот лиса "ам" - и проглотила". Саша никак не согласился с этим.

- Нет, он убежал! Вот он бежит, бежит, бежит - слышишь, бабушка?

Тут по радио зазвучала веселая музыка.

- Ну вот, я говорил, что убежал! Вот он прибежал домой: дед и баба и Колобок схватились за руки - пляшут!

И сам приплясывает и в ладоши хлопает, так что бабушке пришлось согласиться, что Колобок прибежал домой.

И снова о Колобке.

"Лет двух от роду, - сообщает Е.Тагер, - я, по словам моей матери, очень любила сказку о Колобке. Но слушала спокойно только до тех пор, покуда Колобку удавалось ускользать от опасных зверей. Когда же доходило дело до лисы, которая его "ам - и съела...", я поднимала страшный крик: "Не надо, не надо!" - и пускалась в слезы. Одно спасение от рева было продолжать сказку, заставляя ловкого героя последовательно встречаться со львом, слоном, верблюдом и т.д., причем все эти встречи должны были непременно кончаться торжеством Колобка.

- Весь зоологический сад, бывало, переберу, пока ты уснешь! жаловалась впоследствии мать".

И вот что сообщает мне из города Кропоткина Л.А.Потапова о своей внучке Леночке:

"Ей было три года, я спела ей песенку про кукушку, которая потеряла детей. При словах:

Потеряла детей,

Скучно, бедненькой, ей,

раздались громкие рыдания Леночки, и когда я через несколько дней попыталась ей спеть ту же песенку, она с ужасом зажала мне рот:

- Не надо! Не надо!

То же самое случилось, когда я рассказывала ей сказку "Теремок", которая кончается тем, что медведь раздавил всех зверей.

В дальнейшем я уже все сказки заканчивала хорошим исходом".

О таком же случае сообщает и писатель Л.Пантелеев. Когда его дочери Машеньке было без малого полтора года, он попытался прочитать ей известный стишок (переведенный с английского):

Дженни туфлю потеряла,

Долго плакала-искала,

Мельник туфельку нашел

И на мельнице смолол.

Машенька так сильно "переживала" первые три строки этого стихотворения ("Бедная девочка, ножка босая, голенькая"), что отец не решился прочитать последнюю строку - о жестокости мельника.

"И вот, - пишет он в своем дневнике, - вместо "мельницы" я бормочу нечто благополучное - что-то вроде:

Мельник туфельку нашел,

Положил ее на стол".

Эта жажда радостного исхода всех человеческих дел и поступков проявляется у ребенка с особенной силон именно во время слушания сказок.

Если ребенку читают ту сказку, где выступает добрый, неустрашимый, благородный герой, который сражается со злыми врагами, ребенок непременно отождествляет с этим героем себя.

Всей душой сопереживая с ним каждую ситуацию сказки, он чувствует себя борцом за правду и страстно жаждет, чтобы борьба, которую ведет благородный герой, завершилась победой над коварством и злобой. Здесь великое гуманизирующее значение сказки: всякую, даже временную неудачу героя ребенок всегда переживает как свою, и таким образом сказка приучает его принимать к сердцу чужие печали и радости.

VI. ДЕТИ О СМЕРТИ

Восьмилетний октябренок сказал:

- Аня, я десять раз смотрел "Чапаева", и все он утопает. Может быть, пойти с папой?

Ему хочется думать, что гибель Чапаева - киноошибка и что эту грустную киноошибку он может исправить, добившись, чтобы Чапаев остался в живых. В понимании ребенка счастье - это норма бытия, и оттого трагический конец фильма о любимом герое показался ему противоестественным.

Тем персонажам, которые милы ребенку, все на свете должно удаваться, и никоим образом нельзя допускать, чтобы они умирали, так как, повторяю, с ними он чаще всего отождествляет себя.

Замечательны в этом отношении поправки, которые в разное время внесли два трехлетних мальчугуна в рассказанную им "Красную Шапочку".

Один из них, Андрейка, тотчас же нарисовал иллюстрацию к сказке в виде какой-то бесформенной глыбы и объяснил окружающим:

- Это камень, за ним спряталась бабушка. Волк не нашел ее и не съел.

Второй мальчуган, Никита (по-домашнему - Китя), обеспечил себе такую же уверенность в полном благополучии мира, выбросив из сказки все то, что казалось ему грустным и пугающим. Правда, сказка вышла чересчур уж короткая, но зато вполне утешительная. Китя рассказал ее так:

- Жила-была девочка-шапочка и пошла и открыла дверь. Все. Я больше не знаю!

- А волк?

- А волка не надо. Я его боюсь.

"Волка не надо!" Спрашивается: может ли такой оптимист, не приемлющий ни малейших упоминаний о страхах и горестях жизни, ввести в свое сознание трагическую мысль о смерти - чьей бы то ни было, но говоря уже о собственной?

Если вы вздумаете рассказать ребенку всю правду о смерти, он, из вечного детского стремления к счастью, немедленно примет все меры, чтобы заменить эту правду соответственным мифом.

Вася Катанян, четырех лет, недоверчиво спросил свою мать:

- Мама, все люди умирают?

- Да.

- А мы?

- Мы тоже умрем.

- Это неправда. Скажи, что ты шутишь.

Он плакал так энергично и жалостно, что мать, испугавшись, стала уверять его, что она пошутила.

Он успокоился сразу:

- Конечно, пошутила. Я же знал. Сначала мы будем старенькие, а потом опять станем молоденькими.

Таким образом, он почти насильно вернул себе необходимый ему оптимизм.

А.Шаров в своей интересной статье "Языки окружающего мира" приводит следующий рассказ педагога о трехлетнем Коле:

- Когда мы первый раз выезжали на дачу и воспитательница повела малышовую группу на прогулку, Коля шел позади. Потом вдруг остановился и склонился к траве. Воспитательница подошла и поторопила: "Идем, идем!" Он показал на мертвую синичку и спросил.

- Почему она не летит?

- Птица дохлая, - сказала воспитательница и прикрикнула: - Да иди же ты!

Всю прогулку мальчик был молчалив, задумчив. Утром проснулся раньше всех. Босиком побежал к опушке леса. Синички там не оказалось. Он бегом вернулся и, дождавшись воспитательницы, задыхающимся, немыслимо счастливым голосом воскликнул:

- Тетя Маша! Все-таки она улетела!..

Мальчик так и не принял смерти. Так и утвердил вечность жизни*.

______________

* "Новый мир", 1964, № 4, стр. 143.

Вспоминается Егорушка из чеховской "Степи":

"Вообразил он мертвыми мамашу, о.Христофора, графиню Драницкую, Соломона. Но, как он ни старался вообразить себя самого в темной могиле, вдали от дома, брошенным, беспомощным и мертвым, это не удавалось ему: лично для себя он не допускал возможности умереть и чувствовал, что никогда не умрет..." (гл. VI).

Оптимизм нужен ребенку, как воздух. Казалось бы, мысли о смерти должны нанести этому оптимизму сильнейший удар. Но, как мы только что видели, ребенок чудесно забронирован от подобных скорбей. В его душевном арсенале есть достаточно средств для защиты необходимого ему оптимизма. Едва только, на исходе четвертого года, ребенок убеждается в неотвратимости смерти для всего существующего, он торопится тотчас же уверить себя, что сам он вовеки пребудет бессмертен.

В автобусе круглоглазый мальчишка лет четырех с половиною глядит на похоронную процессию и говорит с удовольствием:

- Все умрут, а я останусь.

Великолепно выражена эта детская жажда бессмертия в той же повести Веры Пановой "Сережа":

"- Мы, что ли, все умрем? [- спросил у взрослых шестилетний малыш.]

Они смутились так, будто он спросил что-то неприличное. А он смотрел и ждал ответа.

Коростелев ответил:

- Нет. Мы не умрем. Тетя Тося как себе хочет, а мы не умрем, и, в частности, ты, я тебе гарантирую.

- Никогда не умру? - спросил Сережа.

- Никогда! - твердо и торжественно пообещал Коростелев.

И Сереже сразу стало легко и прекрасна. От счастья он покраснел покраснел пунцово - и стал смеяться. Он вдруг ощутил нестерпимую жажду: ведь ему еще когда хотелось пить, а он забыл. И он выпил много воды, пил и стонал, наслаждаясь. Ни малейшего сомнения не было у него в том, что Коростелев сказал правду: как бы он жил, зная, что умрет? И мог ли не поверить тому, кто сказал: ты не умрешь!"

- Мама, - говорит четырехлетняя Анка, - все люди умрут. Так должен же будет кто-нибудь вазочку (урну) последнего человека на место поставить. Пусть это буду я, ладно?

Замечательны те многообразные и хитроумные способы, при помощи которых ребенок отгоняет от себя мысль о смерти.

Самообслуживание оптимизмом - могучий закон детской жизни.

Таточка Харитон услыхала от няни песню:

И никто не узнает,

Где могилка моя.

И стала петь ее так:

И никто не узнает,

Где могилка твоя.

Няня говорит:

- Ты неверно поешь. Нужно петь: "Где могилка моя".

- Я так и пою: "Где могилка твоя"*.

______________

* Возможно, Таточкин вариант этого двустишия был связан также и с тем обстоятельством, что маленькие дети еще не тверды в правильном применении слов "я" и "ты" (см. рассказ Л.Пантелеева "Буква "ты").

Бабушка умерла. Ее сейчас закопают. Но трехлетняя Нина не слишком-то предается печали:

- Ничего! Она из этой ямки переляжет в другую, полежит-полежит и выздоровеет!

Мертвые для маленьких бессмертны.

Л.М.Николаенко повела трехлетнюю Марину на кладбище и посадила на могиле ее бабушки клен. Вернувшись, девочка сказала с удовольствием:

- Наконец-то я увидела бабушку Лиду!

- Что ты, Мароша! Ты видела только ее могилку.

- Нет, я видела, как она сама выглядывала в ту ямку, в которую вы сажали деревце.

Девочка пяти лет пришла с мамой на кладбище и вдруг увидела пьяного, который шел, шатаясь, за кустами.

- А этот дядя уже выкопался из могилки?

У Вересаева записан такой разговор:

"- Знаешь, мама, я думаю, люди всегда одни и те же: живут, живут, потом умрут. Их закопают в землю. А потом они опять родятся.

- Какие ты, Глебочка, говоришь глупости. Подумай, как это может быть? Закопают человека большого, а родится маленький.

- Ну что ж! Все равно как горох! Вот такой большой. Даже выше меня. А потом посадят в землю - начинает расти и опять станет большой".

Прошло много лет, и мне сообщили о такой же гипотезе, снова выдвинутой трехлетним ребенком.

- Хоронят старых людей, - это их в землю сеют, а из них маленькие вырастают, как цветы.

Младшим дошкольникам смерть представляется сплошным удовольствием. Волик спрашивал о каком-то покойнике:

- А на чем он ехал хорониться?

- Ты ведь видел, как хоронят.

- Это когда в ящике катают на лошадке? Да?

Жалеть умирающих - не детское дело.

- Я умру, - говорит мать. - Меня сожгут.

- А как же твои туфли? - ужасается дочь (двух с половиною лет).

Фелик вбегает в комнату:

- Мама, я хочу быть курсантом: их хоронят с музыкой, - и шапка на гробу!

Похороны без музыки вообще никуда не годятся.

- Почему умер не играет? Я хочу, чтобы умер играл!

Зато, когда "умер играет", можно встать у окна и хвастать:

- Скоро и моего папу так повезут!

- Наташа, кого хоронят?

- Не поймешь: их много, и все шевелятся.

Скончался дядя Шура. Сегодня хоронят.

- А пойдет за ним музыка?

- Нет, он не военный.

- А ты военный?

- Нет.

- А дядя Гога военный?

- Нет. А что?

- Музыку охота послушать.

- Из нашего дома вынесли лодку, а потом еще лодку, в ней умертый дядя, положили его на грузовик, закрыли другой лодкой и увезли.

- Моя бабушка никогда не умрет. Дедушка умер - и хватит.

В соседнем дворе умерла старуха.

- Нет, старик! Я сам видел, что старик! Впереди несут гроб, а старика ведут под руки, а он плачет, не хочет хорониться.

Хоронят женщину. Над нею плачет осиротелая дочь. Сироту уговаривают, чтобы она перестала, но она продолжает рыдать.

- Какая непослушная! - возмущается Юрик и, желая, чтобы его похвалили, спешит заявить своей матери:

- Вот когда ты умрешь, я ни за что плакать не буду.

- Мама! Поехал покойник, а за ним идет большая очередь.

Мать моей правнучки Машеньки пишет:

"Вот примерная эволюция ее представлений о смерти. Сперва девочка, потом - тетя, потом - бабушка, а потом - снова девочка (в два с половиною года). Тут пришлось объяснить, что очень старенькие бабушки и дедушки умирают, их закапывают в землю.

После чего она спросила у бабеньки:

- А почему вас еще в земельку не закопали?

Одновременно с этим возникла боязнь смерти (в три с половиною года):

- Я не умру! Не хочу лежать в гробике!

- Мама, ты не будешь умирать, мне без тебя скучно будет! (И слезы.)

Однако к четырем годам примирилась и с этим".

Когда дети становятся старше, эгоистическая забота о личном бессмертии и о бессмертии ближайших родных начинает сменяться у них бескорыстной мечтой о бессмертии всего человечества. Украинский ученый Н.Н.Гришко сообщил мне о таком разговоре:

- Мама, я тоже умру? - спросила девятилетняя Галка.

- Непременно.

- А скоро?

- Лет через сто.

Галка заплакала.

- Не хочу, мамочка, умирать, хочу жить тысячу лет.

Пауза.

- Я, знаешь, мама, буду учиться на "отлично", потом буду докторшей и выдумаю такое лекарство, чтобы люди никогда не умирали.

- Это тебе не удастся.

- Ну тогда, чтобы люди жили не меньше ста лет. Я буду обязательно такое лекарство выдумывать.

Этот разговор замечателен тем, что в нем детский эгоцентризм сменяется (буквально у нас на глазах) горячей заботой обо всем человечестве.

Ляля Цвейберг пяти лет говорит:

- Вот ведь большие дяди и тети, а чем занимаются - хоронением! Я, конечно, не боюсь, нет, но ведь жалко - хороняют и хороняют, ведь людей хороняют. Пойдем и заявим в милицию - ведь жалко людей-то!

Буквально такое же не-личное чувство прорвалось у пятилетней Сашеньки:

- Зачем люди умирают?.. Мне жалко. Мне всех людей жалко, и чужих жалко: зачем они умирают? (Дневник Ф.Вигдоровой.)

Е.Калашникова пишет мне про пятилетнего Мишу, который, услышав о смерти знакомого, сообщил одному из гостей:

- Дядя, а ведь, знаете, умереть - это очень плохо. Ведь это на всю жизнь!

Двое ребят:

- Не ешь зеленых вишен, умрешь.

- Нет, не умру.

- Видел: вчера хоронили дедушку? Когда был маленький, он ел зеленые вишни - вот и умер.

О своей внучке Аленушке художник В.М.Конашевич пишет:

"Уговаривает нас с бабушкой не умирать, пока она не вырастет: она изобретет лекарство от старости и от смерти. Потому что смерти не должно быть".

Пятилетняя Лена обещает отцу:

- Я всегда буду тебя помнить - даже когда ты умрешь.

И тотчас перебивает себя:

- Нет, лучше мы вместе умрем. А то мне будет очень жаль, если ты умрешь скорей меня.

Отражая в своем сознании реальную действительность, ребенок по самому существу - материалист. Иначе и быть не может: таким формирует ребенка его жизненная, повседневная практика. Факты, приведенные на предыдущих страницах, свидетельствуют, до какой степени чужда ему всякая мистика.

Трезвость суждений ребенка способна поставить в тупик даже взрослых. Сидит, например, трехлетняя девочка, и на лице у нее трудная дума.

- Наташа, о чем ты задумалась?

- Кто будет хоронить последнего человека?

Вопрос деловой, практический: кто похоронит покойника, когда и похоронщики будут в могиле?

У Елизаветы Шабад, в ее книжке "Живое детское слово", приводится такой разговор маленького здравомысла с отцом:

- Папа, если в прошлом году будет война, тебя застреляют?

- Может быть.

- И от тебя ничего не останется?

- Нет.

- Даже точки?

- Да. А ты меня будешь жалеть?

- Чего же жалеть, если ничего не останется!*

______________

* Е.Ю.Шабад, Живое детское слово. Из работ первой опытной станции Наркомпроса, М. 1925, стр. 51-52.

VII. НОВАЯ ЭПОХА И ДЕТИ

Подобных детских высказываний записано у меня очень много, но и приведенных достаточно, чтобы установить основные их типы. Замечательно, что некоторые из них сообщались мне дважды и трижды в разное время из разных источников, и я не мог не прийти к убеждению, что они в значительном своем большинстве характерны для очень многих нормальных детей.

Как уже сказано выше, я приступил к собиранию детских выражений и слов полвека назад, даже раньше, и это дало мне возможность подметить одно очень важное качество собираемых мною материалов - их частую повторяемость, их, так сказать, однотипность: моя правнучка в своем словотворчестве идет точно тем же путем, каким шли мои дети и внуки, и не только в словотворчестве, но и в методах всей своей умственной деятельности.

Эти три поколения детей, которые я мог наблюдать на протяжении столь долгого времени, давали в соответствующем возрасте одно и то же причинно-следственное истолкование одним и тем же явлениям окружающей жизни.

В огромном большинстве читательских писем, получаемых мною, я нахожу уже знакомые мне наблюдения и факты или очень близкие их варианты.

Например, с разных концов Советского Союза мне сообщали и сообщают о детях, которые, услышав от взрослых, что человек - потомок обезьяны, сделали из этого вывод, будто той обезьяной, от которой идет человеческий род, был в недавнее время их дедушка.

Точно так же повторяются опять и опять гипотезы трехлетних-четырехлетних детей, будто девочки произведены на свет исключительно мамами, а мальчики - исключительно папами. Подобно тому как разные дети из поколения в поколение всякий раз сызнова изобретают слова всехный, кусарик, мазелин, ктойтина, рогается, пивнул, методы их умственной работы и в других областях совершенно тождественны и приводят к однородным результатам (зачастую к одинаковым ошибкам).

Зато бесконечно разнообразны детские суждения и помыслы, которые отражают в себе общественные условия их жизни.

Индустриализация нашей страны, например, вызвала тысячи детских речений, немыслимых в прежнее время. Вот некоторые из них, разносторонне отражающие то широчайшее внедрение техники в быт, которое в последние годы происходит у нас буквально на каждом шагу.

Четырехлетний Миша Юров выписывается из больницы. Прощаясь с ним, нянечка спрашивает:

- Миша, ты москвич?

- Нет, я - "победа"! - отвечает мальчишка, потому что для него, как и для большинства малышей, "москвич" - это раньше всего марка автомобиля.

И, конечно, не только "москвич".

По радио передавали статью о волгоградском сражении. Статья была озаглавлена: "Победа на Волге".

Услышав это заглавие, Славик взволнованно крикнул:

- Дедушка! Авария! "Победа" налетела на "Волгу"!

Трехлетний мальчик, гуляя по городу, увидел остановившуюся на улице лошадь.

- Верно, току у ней нет! - сказал он и обнаружил одной этой коротенькой фразой, что уже появилось такое поколение детей, для которого электропоезда, троллейбусы, трамваи привычнее (а значит, и понятнее), чем лошадь.

Еще не так давно дети всегда наделяли машину свойствами людей и животных:

- Мама, смотри, какой краснощекий автобус!

Но теперь, как мы видим, их так тесно обступила электромеханика, что они объясняют ею даже поведение уличной клячи.

Двухлетний гражданин, у которого во время беготни оторвался шнурок от туфли, садится на траву и вздыхает:

- Пеебой мотое... - что, несомненно, должно означать: "Перебой в моторе". Даже сказать эти слова не умеет как следует, а уже применяет к своей крохотной обуви технический термин.

Девочка впервые увидела в Зоопарке слона. Глянула на хобот и сказала:

- Это не слон, а противогаз.

Кике ставили клизму. Он командовал:

- Ну, включай!

А потом:

- Выключи, выключи!

- Ах, мамочка, какая ты красивая! Как мотоциклетка!

У меня в сказке "Тараканище" есть такие стихи:

Зайчики

В трамвайчике,

Жаба на метле.

Т.Л.Мотылева сообщает мне, что ее четырехлетний сын Миша читал эту сказку по-своему:

Зайчики

В трамвайчике,

Жаба на метро,

то есть модернизировал сказочный транспорт, созданный древней фантазией патриархальной деревни.

Одновременно с этим драматург И.В.Шток написал мне о такой же поправке, внесенной его дочерью Икой:

- Ты неправильно говоришь. Нужно "на метре", а ты говоришь "на метле". Зайчики в трамвайчике, жаба на метре.

- Правда, мама, троллейбус - это помесь трамвая с автобусом?

- "...Волчишко с годами превратился в матёрого волка..."

Что такое "матёрый", Володя не знал и потому пересказывал эту историю так:

- Волчишко поступил в монтеры...

Привычка малолетних детей к автоматике стала так велика в СССР, что я не очень удивился, когда услыхал, как один мальчик, желая выпить томатного соку, громко сказал в магазине:

- Мама, купи мне автоматного соку!

- Давай посмотрим коров - стадо идет.

- А что в них интересного? Если бы в них мотор был!

Городская девочка впервые в деревне. Увидела теленка:

- А он заводной?

Вася воротился из колхоза.

- Что ты там видел?

- Лошадиный прицеп.

То есть попросту - воз.

Мама:

- У одного мальчика два глаза, у второго тоже два глаза. Сколько у них всего глаз?

Костя (с плачем):

- Я глазов считать не умею.

- А что ты умеешь считать?

- Реактивные самолеты.

Даже окраска предметов ассоциируется у современных детей с механизмами. Мне пишут из Ленинграда о пятилетнем Боре, который, увидя в книге слово "лето", напечатанное три раза - красными голубыми и черными буквами, - сказал:

- Это лето - пожарные машины, это лето - поливальные машины, это лето - грузовые машины.

Даже в старинные сказки умудряются советские дети внедрить современную технику. Пятилетний художник, выслушав сказку о бабе-яге, рисует ее избушку на курьих ножках с длиннейшей антенной на крыше.

- Ведь она же радио слушает!

- Слушай, Сереженька, сказку. Созвала как-то бабушка семерых козлят...

- По телефону?

Илюша Розанов (1 г. 10 м.) впервые увидел грозу.

- Бабушка, смотри, какой салют!

Четырехлетний сын инженера Витя Варшавский нарисовал человечка, а сбоку отдельно - нос, уши, глаза, пальцы и сказал деловито:

- Запчасти.

Ему показали картинку: лошадь, впряженная в плуг.

- Что это такое?

Объясняют: лошадка пашет землю.

- Разве лошадка - трактор? - удивляется он.

Вернулся из Зоопарка.

- Ну, Алешенька, что ты там видел?

Ждали, что он начнет говорить о тиграх, слонах, бегемотах. Но Алеша ответил коротко:

- Машину!

(Грузовик, поливавший дорожки.)

Вопрос моего малолетнего внука:

- Дед, а в лошадь бензин наливают?

Лошадь попятилась от вырытой канавы.

- Смотри, Николушка, лошадка испугалась!

- И совсем не испугалась, просто забуксовала.

Детей постарше интересуют проблемы того же порядка, но значительно более сложные. Семилетний Сережа Сосинский:

- Чтоб долететь до какой-нибудь там планеты, надо сто шестьдесят девять лет. Значит, чтобы человек действительно долетел до нее, ему надо по дороге жениться и иметь детей, которые и долетят. Но могут ли рожаться дети в атмосфере?

Он хотел сказать "в безвоздушном пространстве".

Наташа, дочь поэта Д., сочинила такое стихотворение о Лайке:

Отправили собаку

Летать вокруг Земли.

Ей разных бутербродов

На месяц запасли.

Собака громко лает

В кабиночке своей,

А спутник всё летает

Вокруг Земли моей.

Поэту захотелось приписать к этой Наташиной песенке несколько строк своего сочинения.

- Пожалуйста, не надо, - сказала Наташа. - Ты ведь, я знаю, испортишь.

Девочка ехала в поезде с разговорчивой матерью, которую долго ревновала к ее собеседникам; наконец зажала ей рот:

- Мама, закрой свое радио!

Тут опять-таки "метастаз" техники в область бытовых отношений, процесс, противоположный тому, который приходилось наблюдать в детской речи лет тридцать назад.

Е.Ковальчук (Ленинград) сообщает мне замечательный случай одного такого "метастаза", который определяется суффиксом "ист".

"С сыном Эдиком мы приехали в Вильнюс. Это было в 1947 году. Тогда у вокзала стояло много извозчиков. В Ленинграде их уже давно не было, и Эдик никогда их не видел. Он знал, что на свете существуют велосипедисты, таксисты, танкисты, но названия "извозчик" не знал.

Указав на дрожки, он с восторгом воскликнул:

- Смотри, папа, лошадист поехал!"

Иные старые слова известны советским детям главным образом в связи с современностью. Например, слово "карета". Когда в сказке Андерсена "Огниво" детям читают о том, что солдата повезли в карете, они спрашивают: "Разве он заболел?", так как единственная карета, известная им в наше автомобильное время, есть "карета скорой помощи", которая, кстати сказать, давно уже перестала быть каретой. Впрочем, в последнее время дети чаще всего говорят: "Победа" скорой помощи".

Недавно я читал по радио отрывки из своей книги о Чехове. Рассказывая о его сахалинской поездке, я упомянул, между прочим, что в дороге его обокрали случайные спутники.

Вскоре после этого из Севастополя мною было получено такое письмо:

"Мой 4-летний сын Вова собирался гулять и, казалось, совсем не слушал вашего чтения. Вдруг на лице его появилось выражение ужаса:

- Мама, ты слышишь? Спутника обокрали!"

Сооружает нечто из двух табуреток.

- Что это ты делаешь, Гриша?

- Для твоих сапог гараж строю.

Прочтя эту страницу моей книги, А.Мясникова (Куйбышев) спросила своего племянника Алика:

- Как называется дом, где живут лошади?

Он немедленно ответил:

- Гараж.

- Ну, что ты! Совсем не гараж.

- Ангар.

- Нет, нет, не ангар.

Он замолчал и задумался. Когда же ему сообщили, что жилье лошадей конюшня, он недоверчиво замотал головой.

- Такого слова нету! Выдумываешь!

Этот же Алик, по словам А.Мясниковой, воскликнул, увидя купающегося в Волге коня:

- Папа, лошадь по самый кузов в воду залезла!

Бабушка стоит у окна, показывает двухлетнему внуку автомобиль и сюсюкает:

- Бибика! Сереженька, это бибика!

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒