Елена ДАНЬШИНА (г. Севастополь, Россия)

Елена ДАНЬШИНА (г. Севастополь, Россия)

Номинация «Малая проза»

Подноминация «Для детей»

Девиз: «Наследникам Победы правду донести!»

Страшный сон

В мое далекое детство в Краснодаре, в густонаселенном дворике по улице Шаумяна, очень схожем по накалу страстей с одесским, жили две мои двоюродные бабушки – Дуся и Фрося. Обе были солдатскими вдовами. Детьми обзавестись они не успели, и я была для них одной на двоих радостью. Поэтому на каникулы меня частенько отправляли в кубанскую столицу.

В двух кварталах от дома бабушек разноголосо шумел Сенной рынок. По дороге к рынку бабушки, держа меня с двух сторон за руки, рассказывали разные истории из краснодарской жизни.

Как-то мы возвращались домой с покупками, и бабушка Дуся рассказала мне, уже достаточно подросшей:

- Во время немецкой оккупации здесь, на Сенном, была тюрьма.

- Страшно тогда было?

- Еще бы! Сколько народа извели!

- А оккупация долго была?

- Полгода. После освобождения Краснодар был разрушен почти до основания, и везде погибшие лежали. Мы к ним даже, страшно сказать, привыкли за это время. Больше одиннадцати тысяч человек погубили, как оказалось. У нас на Шаумяна весь соседский двор опустошили, - затолкали в «душилку» женщин с ребятишками, одного деда-калеку на деревяшке, Васю-блаженного и увезли.

- А что такое «душилка»?

- Это у фашистов машины такие были, в которых газом травили. Народ их «душилками» называл.

- Ты сказала Вася-блаженный?

- Ну да… Длинный, нескладный, косоглазый, руки-лопаты… Но добрый и безобидный, как ребенок. Из-за него-то всю семью с соседями и извели. Немцы страсть как не любили убогих да инвалидов. Приехали за Васей, а мать повисла у него на ногах с криком «не отдам!», и дед соседский стал заступаться за убогого. Дед совсем древний был, три Георгиевских креста у него с Первой мировой войны. Всех в «душилку» и затолкали! И знаешь, Вася-то единственный из всех выжил, вернулся, когда наши солдаты город освободили!

- Как же ему удалось выжить?

- Он же ребенок ребенком, а все ж многое понимал и говорил сбивчиво, но внятно. Рассказывал позже, что обмочился от страха, когда в машину газ пошел. А как задыхаться все стали, закрыл лицо носовым платком. Он всегда с чистым носовым платком в кармане ходил. Бывало, мать его – Клава – говорила, что не уйдет в магазин за хлебом, пока она ему чистый платок в карман не сунет.

- А чем ему платок-то помог?

- Так карман у него глубоким оказался. Как он со страху-то карман промочил, платок тоже намок и не дал ему газа наглотаться до смерти, парень только сознание потерял. Когда их всех в ров сбросили, Вася задышал чистым воздухом и очнулся. А в сумерках выбрался из груды тел и ушел в лес. Не зря говорят, что Господь всех убогих любит да хранит…

- Бабушка, а я вдруг сейчас заметила, слово «убогий», значит - «у Бога»?

- А ведь и верно!

Вечером, когда мы с бабушками уютно пили чай за круглым столом под оранжевым абажуром, я снова завела разговор о войне, - так взволновала меня история гибели семьи Васи-блаженного. Да еще вдруг вспомнилась другая военная драма, о которой я слышала, но по малости лет толком не запомнила:

- Я вот слышала, что в Ейске тоже детей-инвалидов немцы убили.

- Да, было такое страшное злодеяние, но подробностей не знаю, - отозвалась бабушка Фрося. И Дуся покивала согласно, мол, тоже не знает.

Вернувшись домой, я первым делом стала расспрашивать отца о тех страшных события, что произошли в оккупированном Ейске.

- Ты же знаешь, что в нашем городе есть специализированный детский санаторий, - начал свой рассказ отец. - Он еще с двадцатых годов работает, там грязелечение для детишек с осложнениями после полиомиелита, церебрального паралича, в общем, у кого с ногами и позвоночником проблемы.

- Знаю, сколько раз видела таких детей, жалко их.

- Конечно, жалко. Так вот, когда началась война, в Ейск из Симферополя был эвакуирован детский дом - около трехсот детей-инвалидов с воспитателями. Решили, что город тупиковый, расположен на полуострове, сюда не должны были войти немецкие войска. Ребят поселили в том старинном купеческом доме по улице Гоголя, помнишь его? Там с девятнадцатого века всегда был детский приют. Сейчас это интернат для слабослышащих детей. И все было хорошо, пока в конце лета 1942 года Ейск тоже не был оккупирован фашистами. Он стал первым кубанским городом, который взяли захватчики.

- И детей не успели вывезти?

- Успели, но не всех. А фашисты не выносили инвалидов, они ввели понятие «расовая гигиена» и разработали программу Т-4, по которой подлежали уничтожению все нетрудоспособные лица, включая детей. Они в собственной стране от инвалидов избавлялись, а на оккупированных территориях такие зверства творили…

- Чем же им инвалиды мешали?

- Немцы себя высшей расой считали, а инвалиды – нахлебники, недостойные жизни, которые не могут ни трудиться, ни дать здоровое потомство. Давай-ка сходим с тобой в краеведческий музей и все там подробно расспросим.

И мы пошли в историко-краеведческий музей. Там я не только узнала все подробности этой трагедии, но и увидела жуткие фотографии, снятые в городе сразу после его освобождения от оккупации.

Карательные операции в оккупированном Краснодарском крае осуществляли фашисты из зондеркоманды СС 10-а. Это подразделение действовало на Кубани в 1942-1943 годах. На вооружении эсэсовцев были мобильные газовые камеры – газвагены. Те самые «душилки». Зондеркомандам было передано двадцать газвагенов двух версий - на пятьдесят и на сто человек…

По свидетельству очевидцев, вечером девятого октября 1942 года к корпусу детского инвалидного дома подъехали две грузовые машины с металлическими кузовами, в которые начали грузить детей. Тех ребят, кто пытался бежать или сопротивлялся, бросали в машины силой. Каратели не смогли забрать в тот вечер всех воспитанников. На следующее утро грузовики вернулись…

Всего были вывезены двести четырнадцать детей – сто две девочки и сто двенадцать мальчиков. Все дети погибли в кузовах газвагенов от отравления выхлопными газами. Их тела обнаружили в 1943 году в противотанковом рву по дороге к хутору Широчанский, когда город освободила советская армия. Дети лежали кто поодиночке, кто - обнявшись друг с другом, некоторые мальчики и девочки держали в руках свои костыли и палки. При детях были найдены книги, гребни, фотографии, открытки, рисунки, вышитые детской рукой платочки. У одиннадцати детей были обнаружены деформации суставов ног, у двоих - деформации грудной части позвоночника, а у одного был зафиксирован на ноге протез. Возраст детей - от шести до четырнадцати лет.

В музее есть список имен всех детей, убитых тогда фашистами. Среди казненных воспитанников детского инвалидного дома значатся русские и украинцы, евреи и армяне, татары и грузины, чехи и два этнических немца.

Лишь одному ребенку удалось спастись – четырнадцатилетнему мальчику. Он задержался тогда в подсобном огородном хозяйстве детдома, и нацисты его просто не заметили. Звали мальчика Леней Дворниковым.

В тот день Леня отправился работать на огороды, которые были разбиты буквально напротив детского дома. Благодатная кубанская земля, которую обрабатывали старшеклассники и воспитатели, давала детдомовцам свежие овощи, дополняя скудный рацион витаминами. Ребята любили работать на огородах, - там мальчишки, никогда не наедавшиеся досыта, могли сгрызть сладкую морковь или испечь в костре картошку.

Когда подъехали газвазены, Леня оставался на огородах последним, - он убирал в маленький дощатый сарай лопаты и грабли. Днем ребята копали картошку и жгли сухую картофельную ботву. В сарае Леня и затаился. Через щель в стене он видел все происходящее. Подросток просидел в своем укрытии до утра, а позже укрылся в доме у старика, работавшего в детском доме истопником.

После освобождения Крыма Леня вернулся в Симферополь, где прожил долгую счастливую жизнь. Но его никогда не отпускала память о тех страшных событиях, о погибших друзьях детства, с которыми они были одной семьей.

Когда окончилась война, началось следствие по делу о жестоком убийстве детей-инвалидов, и Леонид Васильевич Дворников давал показания на палачей зондеркоманды и полицаев на судебном процессе, который проходил в Пятигорске. Именно Дворников помог составить поименный список всех погибших детей.

Еще в музее нам рассказали о том, что впервые о применении фашистами мобильных газовых камер стало известно как раз после освобождения Краснодарского края. Установлено, что за период оккупации почти семь тысяч человек гражданского населения Кубани были убиты газом в этих передвижных «душилках».

Ночью после посещения музея я долго не могла уснуть, а под утро мне приснился сон, который я до сих пор помню в деталях, хотя прошло уже очень много лет.

Промозглый и мутный осенний вечер, почти совсем стемнело, срывается дождь, раскачивается на ветру подслеповатый фонарь, выхватывая из тьмы то каменную дорожку, ведущую от калитки к зданию детского дома, то голые кусты сирени у забора. В доме слабо светятся всего три окна на первом этаже. Через окна видно, как за столами сидят дети разного возраста. Кто-то пьет чай из алюминиевых кружек, кто-то рисует, старшие читают малышам вслух книжку, девочки вышивают, придвинувшись поближе к керосиновой лампе. И я сижу там же, среди них…

У ворот тормозят машины, резко распахивается железная калитка, по дорожке грохочут тяжелые шаги многих ног. Пинком открывается дверь, и в комнату вваливаются фашисты и полицаи. Под их сапогами жалобно скрипят половицы прихожей. Солдаты застывают на пороге столовой, их руки лежат на коротких автоматных стволах. Вперед выступает офицер в черной эсесовской форме.

- Фсе выходить! – командует офицер.

Дети сидят на лавках, в страхе прижимаясь друг к другу, младшие начинают плакать. Две девочки тихонько сползают под стол, чтобы спрятаться. У меня сводит от ужаса желудок, а сердце стучит прямо в горле, готовое выпрыгнуть.

- Фсе выходить! Schnell! – орет эсесовец.

Пожилая воспитательница, прижимая к себе двух рыдающих малышей, спрашивает у одного из полицаев:

- Куда вы забираете детей?

- Их повезут на лечение в Краснодар.

- Нужно же вещи собрать, - волнуется воспитательница.

- Уйди, тетка! – гаркает полицай.

Немецкие солдаты начинают выволакивать упирающихся детей на улицу. Тех, что не могут идти, несут к машинам и швыряют внутрь черного автомобильного чрева. В кузове темно и гулко. Стенки и потолок обиты железом, на полу комья подсохшей земли. Крики и рыдания. Я тоже нахожусь в глубине кузова, кто-то из ребят прижимается к моему плечу. Мы плачем.

Машины отъезжают, быстро набирая скорость. За ними, оскальзываясь на вязкой черноземной грязи, бежит по дороге воспитательница:

- Петя, ты костылики забыл, костылики!

Меня охватывает просто животный ужас, я начинаю задыхаться и просыпаюсь. Сижу на кровати в темной комнате, не понимая, где нахожусь, и размазываю по щекам слезы…

Так ли все было на самом деле, я не знаю. Знаю только, что не хотела бы снова пережить ужас этого сна.

В 2016 году вышла книга Леонида Дворникова «От имени погибших» - дань памяти, дань скорби, дань боли, которая жила в его сердце долгие годы.

Ни одного из выпущенных фашистами газвагенов не сохранилось…

На памятнике, установленном на братской могиле детей-инвалидов, выбито: «Я раненным детством войну проклинаю».

12 Следующая ⇒