Комментарии.. Письмо VII. Колесница

Комментарии.

1. Ошибка автора: цитата — из глав «Другая плясовая песнь» («Das andere Tanzlied») и «Песнь опьянения» («Das truokne Lied»).
2. В Греко-Православной Церкви: «И во ЕДИНАГО ГОСПОДА Иисуса Христа, Сына Божия, динороднаго, иже от Отца рожденнаго прежде всех век. Света от Света, Бога истинна от Бога стинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Им же вся быша, нас ради человек и нашего ади спасения сшедшаго с небес, и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася».
3. «С необходимыми поправками» (лат.).

Письмо VII

Колесница

		«Тогда оставляет Его диавол, — и се, Ангелы приступили и служили Ему». Мф.4:11 «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находя говорит: возвращусь в дом мой, откуда вышел. И пришед находит его выметенным и убранным. Тогда вдет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого». Лк. 11:24—26 «Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня, а если иной придет во имя свое, его примете». Ин. 5: 43

Дорогой неизвестный друг,
Как и предыдущие Арканы, Аркан «Колесница» имеет двоякое значение. Он представляет, с одной стороны, того, кто, преодолев три искушения, сохранил верность обетам послушания, бедности и целомудрия; с другой — он символизирует опасность четвертого искушения, искушения наиболее коварного и изощренного, которое есть невидимый синтез всех трех предыдущих, — духовного искушения победителя его же победой. Это искушение действовать «во имя свое», действовать как господин, а не как слуга.
Седьмой Аркан есть Аркан главенства, понимаемого в значении как искушения, так и достижения. Цитаты из трех Евангелий, помещенные в начале этого Письма, обрисовывают характер заложенных здесь идей.
Поль Марто утверждает, что наиболее общее и абстрактное значение седьмой карты заключается в том, что она «представляет приведение в движение в семи состояниях, т. е. во всех сферах» (88: р. 33); именно это мы и определили выше как «главенство». Ибо главенство — это не состояние приведенного в движение, а скорее способность привести в движение.
Сын Человеческий устоял против трех искушений в пустыне; следовательно, именно он приводит в движение силы, служащие ему. «Тогда оставляет Его диавол, — и се, Ангелы приступили и служили Ему».
В этом, опять же, заключается основополагающий закон священной магии. Его можно сформулировать следующим образом: поскольку то, что вверху, есть то же, что и внизу, отречение внизу приводит в движение силы исполнения вверху, а отречение от того, что вверху, приводит в движение силы исполнения внизу. Каково же практическое значение этого закона?
Оно заключается в следующем.
Когда вы противостоите искушению или отрекаетесь от чего-либо желаемого внизу, самим этим фактом вы приводите в движение силы реализации того, что соотносится вверху с тем, от чего вы отрекаетесь внизу. Именно это Учитель определяет словом «награда», когда говорит, например, что следует остерегаться показного благочестия на глазах у других людей, с тем чтобы снискать их уважение, «иначе не будет вам награды от Отца вашего небесного» (Мф. 6:1). Награда, таким образом, есть действие, приводимое в движение вверху отречением от чего-либо желаемого внизу. «Да» свыше соотносится с «нет» снизу. И это соотношение составляет основу магической реализации и основополагающего закона христианского эзотеризма или герметизма. Остережемся слишком легковесного его восприятия, ибо здесь нам дается один из главных ключей священной магии. Не желание приносит магическую реализацию, но, скорее, отречение от этого желания (разумеется, того, которое вы прежде испытывали). Ибо отречение через безразличие не имеет нравственной, а значит — и магической ценности.
Желать, а затем отречься, — в этом заключается практическое значение «закона» награды. Сказать, что следует отречься оттого, что желаешь, — все равно что сказать, что следует соблюдать три священных обета — послушания, бедности и целомудрия. Ибо для того, чтобы привести в движение силы реализации свыше, отречение должно быть искренним, — а оно не может быть таковым, когда в нем нет воздуха, света и тепла священных обетов. Следовательно, необходимо твердо усвоить, что вне этих трех священных обетов не существует ни истинной священной магии, ни мистицизма, ни гнозиса или герметизма, и что именно к исполнению трех этих обетов сводится, в сущности, обучение истинной магии. Составляет ли это непреодолимую трудность? Нет, — это «концентрация без усилия», которая рассматривалась в письме первом.
Рассмотрим теперь то место в евангельском повествовании, где говорится о том, что произошло сразу же после трех искушений. «Тогда оставляет Его диавол» («tote afihsin auton o diaboloV»), гласит Евангелие от Матфея (Мф. 4:11), но Евангелие от Луки добавляет «до времени» (Лк. 4: 13). И это дополняющее уточнение дает основание полагать, что впереди ожидает еще одно испытание искушением, — четвертым, самым коварным и изощренным. Именно в этом заключается один из аспектов Седьмого Аркана, который изображает человека в короне, стоящего на триумфальной колеснице, влекомой двумя лошадьми.
«И се, Ангелы приступили [к Нему]» («kai idou aggeloi proshlqon»), т. е. теперь они смогли к Нему приступить, поскольку «пространство», необходимое для их нисхождения, стало теперь свободно. Почему и каким образом?
Ангелы (aggeloi) суть существа, которые перемещаются вертикально, — сверху вниз либо снизу вверх. «Двигаться» означает для них «изменять дыхание», а «расстояние» сводится для них к количеству — и интенсивности прилагаемых при этом усилий — изменений от вдоха к выдоху. Так, например, если мы говорим «расстояние в 300 миль», Ангел сказал бы что-нибудь вроде «три последовательных изменения нормального дыхания в сфере Ангелов». «Приступить» означает для Ангелов изменение дыхания; «невозможность приступить» означает, что «атмосфера» того плана, той среды, к которой они хотят приступить, такова, что дышать они в ней не могут, и при вхождении в эту среду могли бы «потерять сознание».
Вот почему Ангелы не могли приступить к Сыну Человеческому в течение того времени, пока сконцентрированные силы земной эволюции — силы «сына змея» — проявляли свою активность. Эти силы, так сказать, «оккупировали» пространство вокруг Сына Человеческого, так что Ангелы не могли в нем дышать и не могли войти в него, «не потеряв сознания». Но сразу же после того, как «диавол оставил Его» и сама среда изменилась, они смогли приступить к Нему, что и сделали.
В качестве уточнения можно добавить, что описанный выше «закон присутствия» дает нам веские основания признавать необходимость существования церквей, храмов и освященных или святых мест вообще. Разумеется, есть и иные основания, но довольно уже одного этого, — даже если быне было иных, — чтобы мы отстаивали и защищали все священные места. Давайте же защищать всеми нашими помыслами, словами и деяниями все церкви, каждую часовню и, наконец, каждый храм, где молятся, поклоняются, погружаются в раздумья и совершают богослужения Господу и его слугам.
«... и они служили Ему» («kai dihkonoun autw»): учитывая множественное число «они», вероятнее всего предположить, что речь здесь идет именно о трех Ангелах. Каждой победе над очередным искушением соответствовал определенный Ангел, облеченный определенной миссией награды и исполнявший определенную службу.
Какого же рода была каждая такая служба?
Христос отказался — страдая от голода — приказать камням стать хлебом, и теперь хлебом стало «слово, исходящее из уст Божиих», и этим служил Ему Ангел бедности. Христос отказался броситься вниз с крыла храма; и теперь Ангел целомудрия принес Ему дыхание с высот престола Господня. Христос отказался взять на Себя роль сверхчеловека и стать царем мира — ценой поклонения идеалу мира змея; и теперь Ангел послушания поднес Ему царский венец мира Господня.
Так же, как три волхва принесли свои дары новорожденному Младенцу» — золото, ладан и смирну, — так и каждый из трех Ангелов приносит свой дар Учителю после Его крещения в Иордане и миропомазания[1] в пустыне: золотой венец, дыхание ладана от престола Господня и Божественное слово, ставшее пищей.
Именно это произошло сразу после трех искушений в пустыне. Таков был ответ свыше на троекратное отречение Сына Человеческого внизу. Но каково же было воздействие побежденных искушений не только на самого победителя и не только немедленное, но также и на внешний мир так называемых «четырех стихий»?
Результатом было обретение господства — верховной власти — над миром этих стихий, и с течением времени возымело место то, что в Евангелии от Иоанна описывается как семь изначальных чудес: претворение воды в вино на бракосочетании в Кане; исцеление сына царедворца; исцеление расслабленного у купальни Вифезды; насыщение пяти тысяч; хождение по воде; исцеление слепорожденного; воскрешение Лазаря в Вифании. В свою очередь, проявлению этих семи аспектов верховной власти, или «славы», соответствует откровение семи аспектов имени Учителя: «Я есмь истинная виноградная лоза», «Я есмь путь и истина и жизнь», «Я дверь», «Я есмь хлеб жизни», «Я есмь пастырь добрый», «Я свет миру» и «Я есмь воскрешение и жизнь». Вот семицветная радуга проявлений «славы» или верховной власти, она же — октава из семи нот откровения «имени» или миссии победителя трех искушений. И эта радуга воссияла над тем глухим и сумрачным местом в пустыне, где происходили искушения.
Семь чудес Евангелия от Иоанна в совокупности своей суть «слава» («doxa»[2]), т. е. утверждение победы трех священных обетов над тремя искушениями. В то же время это еще и великолепный пример «качественной»[3] математики: троекратное добро, когда оно преодолевает троекратное зло, производит семикратное добро, в то время как троекратное зло, побеждающее троекратное добро, производит всего лишь троекратное зло. Ибо только добро качественно и, получая способность проявить себя, проявляет себя полностью, в своей неразделимой полноте. Вот почему число семь есть полнота (plerwma) или, когда она проявляет себя, — «слава» (doxa), которую имеет в виду Св. Иоанн, говоря: «И мы видели славу Его... и от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать» (Ин. 1:14,16). И первое из чудес, чудо на бракосочетании в Кане, было началом проявления этой полноты или «славы».
«Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его» (Ин. 2: 11).
«И уверовали в Него ученики Его» означает, что они уверовали в Его «имя», или Его «миссию», которая была открыта в семи своих аспектах семью «Я есмь», — в приведенных выше изречениях из Евангелия от Иоанна.
Итак, результатом триумфа над искушением в пустыне было проявление семи аспектов верховной власти, или «славы» (семь чудес), и откровение миссии, или «имени» Учителя. И все это было нечто иное, как проявление славы Отца через Сына и откровение имени Отца через имя Сына.
Но существует также возможность иной «славы», т. е. проявления главенства во имя свое. На это четко указывают слова Христа в эпиграфе к этому письму: «Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня, а если иной придет во имя свое, его примете» (Ин. 5: 43). Опыт в сфере оккультных, эзотерических, герметических, каббалистических, гностических и магических движений, а также движений мартинизма, теософии, антропософии; розенкрейцеров, тамплиеров, масонов, суфизма, Йоги и иных современных духовных течений дает нам достаточно доказательств тому, что эти слова Учителя ни в коей мере не утратили своей актуальности, даже в сфере науки и в движениях социального, национального и околонаучного характера. Ибо по какой иной причине теософы, к примеру, предпочитают гималайских махатм, чьи астральные тела проецируются на огромные расстояния (либо которые «обрушивают» на нас град посланий, писанных синим или красным карандашом), Учителю, Который непрестанно учит нас, вдохновляет, просветляет и исцеляет, Который всегда среди нас и рядом с нами, — во Франции, Италии, Германии, Испании, — назову здесь лишь страны, в которых имели место достоверные случаи встреч с Ним, — и Который Сам сказал: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф.28:20).
По какой иной причине человек ищет своего гуру среди индийских йогов или тибетских лам, не давая себе даже половины шанса отыскать наставника, просветленного духовным опытом, в наших монастырях или духовных орденах либо среди мирских братьев и сестер, которые исповедуют учение Христа и, возможно, находятся совсем рядом? И почему члены тайных обществ и орденов масонского толка считают таинство Плоти и Крови Господней недостаточным для построения нового человека, почему они стремятся к особым ритуалам, чтобы дополнить или даже заменить его?
Вот на какие вопросы содержится ответ в словах Христа: «Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня, а если иной придет во имя свое, его примете». Почему? Да потому что для кое-кого сверхчеловек более привлекателен, чем Сын Человеческий, ибо он обещает им путь (карьеру) все возрастающей власти, в то время как Сын Человеческий предлагает лишь путь («карьеру»[4]) «омовения ног».
Дорогой неизвестный друг, не истолкуйте мои слова в том смысле, что я предубежден или даже враждебен по отношению к вышеупомянутым обществам, братствам и движениям, требующим духовного посвящения, — во всяком случае, не в том смысле, что я обвиняю их в антихристианской позиции. Не приписывайте мне недостатка уважения к махатмам и гуру Индии. Речь здесь идет только о чисто психологической тенденции (которую я имел возможность наблюдать почти повсюду) предпочтения идеала сверхчеловека идеалу Сына Человеческого. Справедливости ради следует добавить в отношении упомянутых обществ и братств, что если такая тенденция и проявляется повсеместно в самом ядре этих обществ и братств, то она также повсюду встречает более или менее эффективное противодействие. Всегда существует оппозиция этой тенденции, хотя иногда она является всего лишь оппозицией меньшинства.
Как бы там ни было, возничий Аркана «Колесница» вышел победителем из испытаний, т. е. искушений, и если он хозяин положения, то только благодаря себе. Он одинок, стоя в своей колеснице; нет никого, кто аплодировал бы ему или свидетельствовал свое почтение; он не вооружен — скипетр в его руке не является оружием. Если он господин, то его господство было достигнуто в одиночестве, и им он обязан одним лишь испытаниям, а не кому-либо или чему-либо извне.
Победа, одержанная в одиночестве... Какую славу и вместе с тем какую опасность она в себе таит!
Это единственная подлинная слава, ибо она ни в коей мере не зависит ни от людской благосклонности, ни от людского осуждения; это подлинная слава, истинное сияние светоносной ауры. Однако же является одной из наиболее серьезных существующих опасностей. «Гордыня» и «тщеславие», традиционные наименования этой опасности, недостаточны для того, чтобы дать ей надлежащую характеристику. В ней заключается гораздо большее. Это своеобразная мистическая мания величия, при которой обожествляется управляющий центр своей собственной личности, собственное «эго» и при которой человек усматривает Божественное начало только внутри себя и становится слепым по отношению к Божественному началу свыше и вне собственной личности. «Высшая Самость» воспринимается в этом случае как верховная и уникальная «Самость» мира, хотя она всего лишь выше по отношению к обычной эмпирической «самости» и весьма далека от верховности и уникальности... Иными словами, далека от того, чтобы быть Богом.
Здесь уместно остановиться на проблеме идентификации «самости» с «высшей Самостью» и «высшей Самости» с Богом.
К. Г. Юнг, который, исследовав в бессознательном человеческой личности (т. е. в латентном, или оккультном сознании) вначале сексуальный, или «фрейдистский» слой, а затем слой постулированной Адлером «жажды власти», в ходе своих клинических экспериментов по психотерапии натолкнулся на духовный (мистический, гностический и магический) слой. Вместо того, чтобы отступиться или каким-либо иным образом выпутаться из этого положения, он нашел в себе смелость и честность взяться за усердное изучение феноменологии этого слоя бессознательного. И его труд принес свои плоды. Юнг обнаружил здесь не только причины некоторых психических расстройств, но также глубокий и сокровенный процесс, который он назвал «процессом индивидуации» и который есть не что иное, как постепенное рождение иной самости (Юнг назвал её «Самостью» [das Selbst]), высшей по отношению к самому себе или к своему обычному «эго». Открытие этого процесса «второго рождения» привело его к мысли значительно расширить диапазон своих исследований, особое внимание уделив символике, ритуалам мистерий и сравнительному изучению современных и древних религий.
И вот, расширение сферы исследований также оказалось плодотворным. Открытие Юнга (терзавшее его вначале настолько, что в течение пятнадцати лет он не решался поведать о нем ни одной живой душе) повлекло за собой целый ряд следствий, в том числе познание и описание некоторых опасностей, или искушений, относящихся к пути инициации и к соответствующему ей процессу индивидуации. Одной из этих опасностей, — которые одновременно являются испытаниями или искушениями, — является то, что Юнг определил термином «инфляция» («вздутие»), что означает непомерное самомнение, преувеличенную самооценку, — то, что в психиатрии известно в его крайнем проявлении под названием «мания величия».
Следовательно, здесь мы имеем дело с целым диапазоном психических феноменов, которые поначалу проявляются в довольно безобидных формах, — таких как завышенная самооценка, либо несколько преувеличенное желание идти своим путем, — и которые становятся весьма опасными, проявляясь в пренебрежении всем и вся... такие качества, как признательность, благодарность, преклонение — сосредоточиваются исключительно на самом себе; все эти отклонения, как правило, предвещают катастрофу, избежать которой почти невозможно, когда они проявляются как навязчивые идеи с легко идентифицируемыми иллюзиями, или как простая мания величия в ее чистом виде. Первая степень означает практическую задачу работы над собой; вторая степень — это уже серьезное испытание; а третья — подлинная катастрофа.
В чем же заключается главный вопрос процесса инфляции? Посмотрим вначале, что говорит об этом сам Юнг:
«"Архетип" есть весь человек, т. е. человек такой, каков он в действительности, а не такой, каким он кажется себе самому. К этой совокупности принадлежит и бессознательная душа (yuch), которая имеет такие же требования и нужды, как и сознание... Обычно я обозначаю этот архетип термином «самость», устанавливая таким образом четкое различие между «эго», которое, как известно, ограничивается пределами сознательного разума, и всей личностью, которая включает в себя как бессознательный, так и сознательный компоненты. Следовательно, «эго» относится к «самости» так же, как часть к целому. В этой мере «самость» является архетипом. Более того, эмпирически «самость» ощущается не как субъект, а как объект, — по причине ее бессознательного компонента, который может войти в сознание лишь косвенно, посредством проекции» (75: pp. 223—224).
Так вот, этот самый «путь проекции» и есть живой символизм, — как традиционный, так и проявляющийся в снах, «активном воображении» и видениях. Сны, наблюдаемые в определенной последовательности (нередко доходящей до нескольких сот), показывают, что они подчиняются своего рода плану. Они, по-видимому, соотносятся друг с другом и в самом глубоком своем смысле подчиняются единой цели:
«... в самом глубинном смысле... они, по-видимому... подчинены единой цели, так что длинный ряд сновидений не кажется более бессмысленной вереницей бессвязных и изолированных друг от друга событий, но напоминает последовательные шаги в спланированном и упорядоченном процессе развития. Этот бессознательный процесс, спонтанно выражающийся в символизме длинного ряда сновидений, я называю процессом индивидуации» (74: pp. 289—290).
Процесс индивидуации есть «спонтанная реализация всей личности» (74: р. 292). Ибо формула, которая впредь будет иметь значение для определения понятия души, такова: «душа (psyche) = эго-сознание + бессознательное» (40: vol. 16, р. 90). Что касается роли бессознательного в этой формуле, то необходимо прежде всего принять во внимание тот факт, что «...в каждом ребенке сознание вырастает из бессознательного на протяжении нескольких лет; кроме того, сознание всегда является лишь временным состоянием, основанном на оптимальной физиологической деятельности, а следовательно, регулярно прерываемым периодами бессознательного состояния (сон), — и, наконец, что бессознательная душа не только более долговечна, но ее присутствие непрерывно (то есть она обеспечивает непрерывность существования)» (40:vо1.16,р.91).
Итак, процесс индивидуации есть происходящий в душе процесс гармонизации сознательной «самости» и бессознательного. Но «сознательное и бессознательное не образуют единого целого, когда одно из них подавляет либо наносит ущерб другому» (40: vol. 9, VI, р. 288). Речь идет о такой гармонизации, которая может осуществиться лишь посредством рецентрализации личности, т. е. рождения нового организующего ее центра, участвующего как в бессознательной, так и в сознательной «самости», — иными словами, центра, в котором бессознательное непрерывно трансформируется в сознание. В этом состоит цель процесса индивидуацни, являющегося одновременно этапом инициации.
Процесс индивидуации, как мы уже сказали, осуществляется посредством установления сотрудничества между бессознательным и сознанием. Такое сотрудничество делает возможным сфера символов, и, следовательно, именно в ней оно может начаться. В процессе индивидуации человек встречает — или, скорее, пробуждает — силы-символы, которые Юнг, с учетом их типичного характера, определил как «архетипы».
«Архетип — не будем забывать — есть психический орган, присутствующий в каждом из нас. Ложная или поверхностная интерпретация соответственно означает скверное отношение к этому органу, вследствие чего он может быть поврежден. Но, в конечном счете, пострадавшим оказывается сам скверный интерпретатор. Стало быть, "объяснение" всегда должно быть таким, чтобы не нанести ущерба функциональному значению архетипа, т. е. чтобы обеспечивалось адекватное соотношение между сознательным разумом и архетипами. Ибо архетип есть элемент нашей психической структуры и, таким образом, является жизненно важным и необходимым компонентом нашей психической экономики... Для архетипа не существует никакого "разумного" заменителя точно так же, как для мозжечка или почек» (75: pp. 109—110).
Не следует относиться к архетипам слишком легковесно. Это могущественные психические силы, которые в состоянии вторгнуться в сознание, затопить и поглотить его. Это происходит в случае идентификации сознания с архетипом. В большинстве случаев это приводит к идентификации с ролью героев (а иногда, когда речь идет об архетипе «мудрого старца» или «великой матери», — к идентификации с космической фигурой).
«На этой стадии обычно имеет место иная идентификация, — на сей раз с героем, чья роль привлекательна в силу самых разных причин. Зачастую такая идентификация бывает крайне упорна и опасна для психического равновесия. Если удается ее разрушить, а сознание вернуть к человеческим пропорциям, то образ героя может постепенно быть продифференцирован до символа "самости"» (75: р. 137).
Добавим, что если это не удается, образ героя завладевает сознанием. И тогда имеет место «вторая идентификация», или «явление героя»:
«Явление героя (вторая идентификация) проявляется в соответствующей инфляции: непомерные претензии перерастают в убежденность, что человек является выдающейся личностью; либо неосуществимость подобных претензий лишь доказывает чью-либо неполноценность, что способствует роли героического страдальца (негативная инфляция). Несмотря на их противоположность, обе эти формы идентичны, так как бессознательная компенсаторная неполноценность совмещается с сознательной манией величия, а бессознательная мания величия — с осознанной неполноценностью (одного не бывает без другого). Если же подводный камень второй идентификации успешно обойден, сознательные процессы могут быть четко отделены от бессознательных, а к последним возможен объективный подход. Это ведет к возможности приспособления (аккомодации) к бессознательному, и отсюда — к возможному синтезу сознательного и бессознательного элементов познания и действия. А это, в свою очередь, ведет к переносу центра личности из "это" в "самость"» (75: pp. 137—138).
Такова цель процесса индивидуации.
Инфляция есть главнейшая опасность, подстерегающая каждого, кто стремится к познанию глубин, к познанию оккультного, живущего и действующего за фасадом явлений обычного сознания. Следовательно, инфляция представляет собой главнейшую опасность и испытание для оккультистов, эзотеристов, магов, гностиков и мистиков. Монастырям и духовным орденам это всегда было известно благодаря тому, что они опирались на огромный, тысячелетиями накопленный опыт в сфере глубинной жизни. Вот почему вся их духовная деятельность основывается на культивировании смирения с помощью таких методов, как послушание, изучение (проверка) совести каждого и взаимная братская помощь членов общины. Так, если бы Саббатай Зеви (1625-1676) был членом духовного ордена с дисциплиной, подобной дисциплине христианских духовных орденов и монастырей, его озарение никогда не привело бы его к провозглашению себя (в 1648 году) группе своих учеников обетованным Мессией. Не пришлось бы ему также становиться и турком, чтобы спасти свою жизнь и иметь возможность продолжать свою миссию («Господь сделал меня исмаилитом-турком; он повелел, и я повиновался — на девятый день после моего второго рождения», — писал он своим последователям в Смирне). Ибо тогда он избежал бы позитивной инфляции, которую его ученик Самуэль Гандор описывает следующим образом:
«Рассказывают о Саббатае Зеви, что в течение пятнадцати лет он был подвержен следующему недугу: его преследовало чувство подавленности, не дававшее ему ни минуты покоя и не позволявшее ему даже читать без того, чтобы он не говорил о природе овладевшего им уныния» (124: р. 90).
История просветленного каббалиста Саббатая Зеви является лишь крайним случаем тех опасностей и испытаний, которые подстерегают каждого эзотериста-практика. И действительно, Харгрейв Дженнингс дает удачное описание этих опасностей и испытаний, говоря о розенкрейцерах:
«По их словам, все человечество находится бесконечно ниже их; их гордость превосходит всякое разумение, хотя внешне они весьма смиренны и тихи. Они упиваются своей бедностью и заявляют, что им предписано такое состояние, — и это несмотря на то, что они похваляются вселенским богатством. Они уклоняются от всех человеческих привязанностей, либо поддаются им только в качестве благоразумной отдушины — создают видимость любовных обязательств, принимаемых на себя ради удобства и одобрения, либо для того, чтобы соответствовать требованиям мира, состоящего из них же самих либо из их представлений. Они с успехом вращаются в обществе женщин, но сердца их совершенно неспособны на нежные чувства к ним; в то же самое время они в душе подвергают их критике с жалостью и пренебрежением, как существа совершенно иного порядка, нежели мужчины. Внешне они весьма просты и учтивы; и все же самомнение, наполняющее их сердца, ограничивается в своем безбрежном самовосхвалении только бесконечными небесами.
... По сравнению с адептами герметизма монархи суть нищие, а их громадные сокровища достойны презрения. Что до мудрецов; то самые ученые из них суть болваны и олухи... Так, к человечеству они относятся отрицательно; ко всему остальному — положительно; самоизолированы, самоозарены, само-всё; но всегда готовы (да нет, обязаны) творить добро — там, где это возможно или безопасно. Какую меру или какую оценку можно применить к этому непомерному самовозвышению? Обычные оценки здесь бессильны. Состояние этих оккультных философов есть либо высота величия, либо высота абсурда» (65: pp. 30—31).
Мы скажем — и абсурдна, и величественна, поскольку инфляция всегда одновременно величественна и абсурдна. Вот что говорит об этом Элифас Леви (80: р. 10):
«Существует также наука, наделяющая человека, по-видимому, сверхчеловеческими возможностями. В еврейском манускрипте XVI столетия они перечислены следующим образом:
(АЛЕФ) — Он видит Бога лицом к Лицу, не умирая, и запросто беседует с семью гениями, повелевающими всем небесным воинством.
(БЕТ) — Он выше всех огорчений и опасений.
(ГИМЕЛЬ) — Он царствует со всем небом и ему служит вся преисподняя.
(ДАЛЕТ) — Он располагает своим здоровьем и жизнью и может так же располагать здоровьем и жизнью других.
(ХЕ) — Он не может быть ни застигнут несчастьем, ни удручен невзгодами, ни побежден своими врагами.
(ВАУ) — Ему ведомы причины прошлого, настоящего и будущего.
(ЗАЙН) — Он обладает секретом воскрешения мертвых и ключом к бессмертию».
Идет ли здесь речь о программе актуального опыта? Если это и опыт, то опыт далеко зашедшей инфляции. Если это программа, то тот, кто возьмется за ее реализацию, просто не может не пасть жертвой инфляции, будь она позитивной (комплекс превосходства) или негативной (комплекс неполноценности).
Как бы там ни было, опыт или программа этого еврейского манускрипта XVI столетия, на который ссылается Элифас Леви, демонстрирует разительное сходство с опытом Джона Кастенса, описанного им в книге «Мудрость, безумие и глупость: Философия лунатика»:
«Я чувствую себя столь близким к Богу, столь вдохновленным Его Духом, что в каком-то смысле я и сам есть Бог. Я вижу будущее, строю планы Вселенной, спасаю человечество; я совершенно и абсолютно бессмертен; и даже естество мое одновременно мужское и женское. Вся Вселенная, одушевленная и неодушевленная, все » прошлое, настоящее и будущее заключено во мне. Вся природа и жизнь, все духи содействуют мне и связаны со мной; для меня нет ничего невозможного. В определенном смысле я тождествен всем духам — от Бога до Сатаны. Я примиряю Добро со Злом и творю свет, тьму, миры, вселенные» (45: р. 51).
Состояние, описанное Джоном Кастенсом, характерно для острого маниакального состояния, да и сам автор ни в коей мере этого не отрицает. Но позволительно спросить, остался ли бы он при прежнем мнении, если бы знал, что подобный опыт в точности описывался в «Брихадараньяка Упанишаде», где сказано:
«Тот, кто нашел Душу и пробудился ей навстречу, — Душе, которая проникла во все его совокупное существо, — тот есть создатель всего, ибо он есть творец всего; весь мир принадлежит ему: в сущности, он сам есть весь мир» (36:4.4.13; р. 142).
Можно ли с уверенностью сказать, что текст, взятый из «Упанишад», основан на абсолютно ином опыте, нежели опыт Джона Кастенса?
Тридцать восемь лет назад я знавал одного тихого, уравновешенного человека зрелых лет, преподававшего английский язык в Христианском союзе молодых людей в столице одной из стран Балтики. И в один прекрасный день он мне объявил, что достиг того духовного состояния, которое проявляется через «взгляд вечности» и которое есть осознание тождественности собственного «Я» с Вечной Реальностью мира. Все прошлое, настоящее и будущее, — видимое с высоты пьедестала вечности, на котором пребывало его сознание, — было для него открытой книгой. Для него больше не существовало проблем, — и не потому, что он их разрешил, но потому, что он достиг того состояния сознания, когда все они исчезли, утратив всякое значение. Поскольку проблемы принадлежат к сфере движения во времени и пространстве, тот, кто выходит за пределы этой сферы и вступает в царство вечности и бесконечности, где нет ни движения, ни перемен, становится свободным от проблем.
Когда он говорил мне все это, его прекрасные голубые глаза излучали искренность и уверенность. Но эта лучезарность уступила место мрачному и злому взгляду, стоило мне затронуть вопрос ценности «субъективного ощущения вечности», при котором человек либо не осознает необходимости, либо объективно неспособен чем-либо помочь человечеству, — будь это в области духовного (или иного) прогресса либо в облегчении духовных, физических и телесных страданий. Он не простил мне этого вопроса и отвернулся от меня, и больше мы не встречались в этом мире (он отправился в Индию, где вскоре умер, пав жертвой эпидемии).
Я рассказываю об этом эпизоде из моей жизни только затем, чтобы показать, когда и каким образом пробудилось во мне осознание чрезвычайной серьезности проблемы форм и опасностей духовной мании величия, и как началом своих трудов над этой проблемой, скромные результаты которых я здесь излагаю, я обязан этому своему объективному опыту.
Духовная мания величия стара как мир. Источник ее обнаруживается далеко за пределами мира земного и, согласно тысячелетней традиции, связывается с падением Люцифера. Проникновенное описание этого мы находим у пророка Иезекииля:

Ты печать совершенства,
Полнота мудрости и венец красоты.
Ты находился в Едеме, в саду Божием;
Твои одежды были украшены всякими драгоценными камнями:
Рубин, топаз и алмаз,
Хризолит, оникс и яспис,
Сапфир, карбункул и изумруд, и золото,
Все, искусно усаженное у тебя в гнездышках
И нанизанное на тебе,
Приготовлено было в день сотворения твоего.
Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять,
И Я поставил тебя на то;
Ты был на святой горе Божией,
Ходил среди огнистых камней...
От красоты твоей возгордилось сердце твое,
От тщеславия твоего ты погубил мудрость твою;
За то Я повергну тебя на землю,
Перед царями отдам тебя на позор.

(Иез.28:12—17)

Вот высший (а именно — небесный) источник инфляции, комплекса превосходства и мании величия. А поскольку «то, что вверху, подобно тому, что внизу», — горнее подобно дольнему, — это повторяется и «внизу», в земной человеческой жизни из века в век, из поколения в поколение. И прежде всего это повторяется в жизнях тех человеческих существ, которые оторваны от обычной земной обстановки и присущего ей состояния сознания и которые преступают ее пределы — будь то в значении высоты, в значении широты или, наконец, в значении глубины. Тот, кто стремится достигнуть уровня более высокого, нежели земной, рискует стать высокомерным; тот, кто стремится к достижению широты, выходящей за пределы обычного круга земных трудов и радостей, рискует возомнить себя все более и более значительной персоной; тот, кто занят поисками глубины под поверхностью явлений земной жизни, сталкивается с величайшим риском, риском инфляции, о котором говорит Юнг.
Погруженный в теоретизирование метафизик, располагающий миры в им самим установленном порядке, может настолько утратить всякий интерес к частностям и индивидуальностям, что станет считать человеческие существа почти такими же незначительными, как насекомые. Он ведь рассматривает их только сверху. Созерцаемые с его метафизических высот, они утрачивают всякие пропорции и становятся для него малыми или почти не имеющими значения, тогда как он, метафизик, велик, ибо участвует в великих метафизических деяниях, облекающих его величием.
Реформатор, желающий исправить или спасти человечество, легко поддается искушению возомнить себя активным центром пассивного круга чело

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒