Переворот 2 страница

Теорию о спасении души одной верою возьмут на знамена протестанты. Они заявят себя новым Израилем, продолжателем учения апостолов, и сыграют в деле строительства капитализма не последнюю роль. Но это будет через полторы тысячи лет.

Пока на тему, чем являются оставленные апостолами записи, высказывают люди, причисленные Церковью к святым. Например, христианский святой, епископ из числа мужей апостольских, Папий Иерапольский, пренебрежительно отзывался об этих записях. Он говорил, что писали их апостолы так же, как мы пишем друг другу письма. Когда возник ажиотаж, все кому не лень стали переводить их, в меру своего понимания, попутно украшая домыслами и благочестивыми фантазиями. Все это выдавалось за святую истину.

Епископ Силезий Птолемаидский пишет о ключевом узле христианского учения, о воскресении Христа: «Это воскресение, о котором столько говорят, я считаю просто священной и таинственной аллегорией и далек от того, чтобы согласиться с мнением черни». Или еще: «Божественная истина должна оставаться скрытой; народ же имеет нужду в другом». Этот святой пишет, что для себя он всегда будет философом, а для массы только священником, потому что масса требует обмана, иначе с ней невозможно работать. Для нее достаточно благозвучных слов и пышных обрядов. Возвышенные тайны и смыслы черни не интересны. Ее интересы в сфере невежества и суеверий. Вера для них всегда была и будет набором традиций, но никак не смыслов.

Другие христианские святые, например, Августин Блаженный, считающийся отцом Церкви, называл записи апостолов боговдохновенной информацией. По авторитетности он приравнивает их к Закону — к скрижалям, полученным Моисеем. Но не ставит выше.

Не существует в мире ни одного авторитетного документа, опираясь на который можно предположить, чтобы Христос ставил записи своих учеников выше Закона. Сами апостолы тоже не оставили информации, позволяющей предположить что-то подобное. Тем не менее, Церковь официально поставит записи апостолов намного выше Закона.

Закономерно, что разное понимание базовых моментов христианскими группами рождает между ними такие же отношения, как между образующими иудаизм партиями. С той разницей, что противоборствующие жреческие и пророческие партии иудаизма Храм связывал воедино. У противоборствующих христианских групп не было центра. Возникли условия для более жестокой борьбы между христианскими группами, чем иудейскими.

Церковь говорит, что противоборствующие христиане ругались без злобы в сердце, по-семейному, по-братски. Возможно. Но тогда надо добавить, что когда дело доходило до рукоприкладства, били и убивали они друг друга тоже смиренно и без злобы в сердце. Но тут уж ничего не поделаешь, религиозные споры — самые яростные и лютые.

Иоанн Златоуст, крупнейший христианский авторитет, дает инструкцию, как должен вести себя христианин по отношению к другому христианину, имеющему иное мнение по вопросам веры. Он пишет: «Если ты услышишь, что кто-нибудь на распутье или на площади хулит Бога, подойди, сделай ему внушение. И если нужно будет ударить его, не отказывайся, ударь его по лицу, сокруши уста, освяти руку твою ударом». (Иоанн Златоуст «Беседа о статуях»).

Что есть хула на Бога, а что есть святая истина — в этом вопросе Иоанн предлагает ориентироваться на мнение победившей на тот момент группировки. Если продолжить его логику, получается, что при победе другой группировки было бы другое понятие истины.

Позже призыв сокрушать уста с иным мнением разовьется в инквизицию. Христиане будут освящать руки не только ударами по лицам инакомыслящих христиан, но также пытками и кострами. Но это будет потом, когда христианство станет централизованным. Пока же оно похоже на разношерстное лоскутное одеяло без намека на единую структуру.

И это нормально, потому что религиозную истину невозможно вычислить. Истину не вычислить даже в точных науках. Например, в математике истину не сердцем чуют, ее вычисляют и доказывают. Но и там есть математическая теорема, отрицающая… точность математики. Теорема Геделя о неполноте говорит, что всякая полная система содержит в себе противоречия. Если система не содержит противоречий, значит, она не полная.

Если математика содержит в себе противоречия, что говорить о религии, главным аргументом которой выступает сердце. Сердечная аргументация исключает дискуссию. Только эмоции. Такой спор есть перепалка, укрепляющая оппонентов в своей правоте.

Никакими словами один человек не докажет другому приоритет своего мнения. Например, десять человек прочитали фразу «Блаженны нищие духом» (Мф. 5, 3), и каждый ее по-своему понял. Каждый сердцем чувствуют, что ему истина открылась. Но всем разное открылось. И каждый готов идти на страдания и смерть за свою истину.

Апостол Павел говорит о духовной свободе: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1 Кор. 11:19). Эту мысль повторяет Августин Блаженный: «В главном единство, в спорном свобода, во всем — любовь».

Свобода рождает множество мнений и, как следствие, множество противостоящих друг другу группировок. Энергия противостояния подобна центробежным силам. Чтобы удержать свободных верующих вместе, нужны центростремительные силы.

Отталкивающие силы генерируют разность мнений. Сдавливающую силу создает институт, имеющий абсолютный авторитет в глазах верующих. У иудеев в роли института был Храм. У христиан роль Храма играла жесткая позиция — поклонение одному Богу.

Такой Храм есть в каждой религии. Буддизм, даосизм, синтоизм и прочие религии всегда состояли из школ, имеющих разные мнения по вторичным вопросам. Но у каждой был свой институт (совокупность базовых истин-догматов), удерживавший группы вместе.

Например, Храм индуизма — признание трех божеств: Брахмы-создателя, Вишны-сохранителя (Кришна), и Шивы-разрушителя. Эти божества образуют вечный цикл создания-сохранения-исчезновения мира. Признающий это считается индуист (в реальности чуть сложнее, нужно еще ритуалы соблюдать, но это уже вторично). Главное, чтобы ты признавал индуистское представление об устройстве мира, о его природе.

Помимо трех основных богов, индуист может верить в своих домашних богов, по домашнему поверью, живущих в его доме. Может приносить им жертвы и поклоняться, как хочет. Другие индуисты могут не признавать его домашних богов или даже не знать об их существовании — все это не нарушает целостность индуизма.

Свобода в религии приводит к возникновению оппонентов. С одной стороны, тренд в ту сторону гарантирует, что однажды ее разорвет на миллион кусочков. С другой стороны, это как бы оживляет ее, не позволяя застыть в монотонном бормотании единых форм.

Абсолютная свобода гарантирует абсолютное распыление. Абсолютное отсутствие свободы гарантирует застой с последующей деградацией и разложением. Свобода в итоге убивает, как и отсутствие свободы. Сохранение и выживание лежит между двумя крайностями. Живая религия как звезда. Силы гравитации ее сдавливают, а силы термоядерной реакции ее разрывают. Когда остается только одна сила, звезда исчезает — или взрывается, или сжимается.

Противоборствующие группировки внутри религии похожи на противоборствующие группировки внутри науки. Ученые готовы за свою научную истину в прямом смысле драться (и реально дерутся). Единство науки обеспечивает Храм — фундаментальные законы. Признающие Храм считают друг друга честными людьми, ищущими истину. А споры… Ну что ж… Природа у человека такая… Зато при спорах расцветают сто цветов.

В свободной научной среде ученым признается тот, кто разделяет базовые истины и оперирует логикой, и опытом. В свободной религиозной среде единоверцем признается тот, кто разделяет базовые истины и чистым сердцем ищет ответы на спорные вопросы.

Ситуация переворачивается с ног на голову, когда наука или религия оказывается под пятой государства. Искателей истин всякая власть гонит. Появляются идеологически верные ученые и верующие — начетники и догматики. Истина теперь — соответствовать мнению власти. Если ученый выходит за очерченные рамки, его называют лжеученым. Если верующий выходит за официально очерченные рамки, он получает статус еретика.

Ересь в переводе — иное мнение. В христианстве это слово наполняется новым смыслом — ложное мнение. Ложь — враг истины. Носитель иного мнения представляет врага. И так как речь идет о религиозных истинах, получается, носитель иного мнения не просто враг, а враг Бога и представитель сатаны. К нему соответствующее отношение.

С момента, когда наука или религия теряют свою свободу, появляется новый центр, вокруг которого они вращаются, — Власть. Власть никогда не намерена искать истину. Она думает исключительно о сохранении и усилении себя (иначе это не власть).

Религия, идеология, наука и любая деятельность, основанная на творчестве, в руках власти превращаются из живых и свободных искателей истины в мертвые инструменты, нудно работающие в обозначенных рамках. Они никогда не ищут истину. Они всегда ищут, как за уши притянуть все под догму, спущенную по разнарядке сверху.

Если нет внешней силы, заинтересованной единообразить религию, она в принципе не может быть монолитной. Показатель естественности религии — множество мнений. Не могут свободные в духовных вопросах верующие сами оформиться в централизованный аппарат, где все признают одну истину, а всякое отклонение от нее посчитают ересью.

Парадокс

У христианских общин Римской империи были две схожие черты. Первая: все они признавали авторитет Христа и возвышали его как могли. Чем больше проходило времени, тем больше возвышался образ основателя. Пока в итоге Христа не объявили Богом.

Эту эволюция иллюстрирует перевод некоторых стихов о Христе. Например, сейчас Евангелие описывает Иисуса так: «вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам». (Лк.7,34). Дословный перевод этих слов: «вот обжора и пьяница, друг мытарям и проституткам». Сначала обжору заменили на чревоугодника, а пьяницу на винопийцу. Потом смягчили до современного варианта.

Евангелие характеризует Христа большим любителем выпить, закусить и пообщаться с женщинами. Из этого следует, что приписываемые Христу призывы к гастрономическому и сексуальному аскетизму, являются поздним изобретением Церкви.

Вторая черта раннехристианских группировок — в отличие от иудаизма у них не было кровных ограничений. Человек любого племени и происхождения мог стать христианином. Никто его не мог укорить за его неблаговидное прошлое.

По всем другим вопросам в христианстве было ровно столько мнений, сколько групп. Каждая новая ситуация умножала эти мнения, и создатели новых мнений старались возвести их в ранг святой истины. Естественно, эти истины конфликтовали друг с другом.

Рим не обращал на христиан внимания. Ему вообще было плевать, кто во что верит, какие философские и богословские проблемы обсуждает. Власть говорила подданным (то есть, людям под данью, обложенным данью): «Платите налоги и верьте, во что хотите».

Рим был миролюбив ко всем религиям. Для божеств, почитаемых на его территории, он построил Пантеон («пан» — «всеобщий»; «тео» — «бог»), всеобщее божественное «общежитие». Любое божество любого племени могло найти там себе место.

Религиозных разборок римская власть никогда не устраивала. Рим жил по принципу: «Бог на стороне больших батальонов» (фразу приписывают Вольтеру). Он сосредотачивал свои ресурсы на политической, военной и экономической мощи. На поиске религиозной или философской истины Рим никогда не концентрировался. Никогда.

Цель власти — не истину искать (тем более, религиозную), а сохранять и усиливать себя. Понятия добра и зла власть определяет максимой: что хорошо для империи, то добро, что плохо для империи, то зло. Поскольку ситуация постоянно меняется, понятия добра и зла на государственном уровне регулярно меняются вслед за обстоятельствами.

Если природа волка изменится, следом неизбежно перевернутся его представления о добре и зле. Если представить, что волк переродился в зайца, с этого момента перед ним две перспективы — или на все смотреть с позиции заячьих ценностей, или быть в самое ближайшее время съеденным первым попавшимся хищником.

Храбрый заяц — мертвый заяц. Конкурентное преимущество зайца — трусость. Чем он трусливее, тем выше его шансы на выживание. Кто строит свою силу, исходя не из своей природы, а из абстрактных представлений о силе, тот всегда становится чьим-то питанием. Это правило касается всех форм жизни — от микроба до государства.

Если государство из монархии превращается в республику, а потом снова в монархию, его представления о добре и зле не могут не меняться. Разные конструкции в разных условиях предполагают разные действия для своего сохранения. Такова жизнь…

Рим строго придерживался этой политики. Английский историк Эдвард Гиббон так его характеризует: «Все религиозные культы Древнего Рима народ считал одинаково истинными, философы — одинаково ложными, а правители — одинаково полезными».

Единственной гонимой религией за всю историю Рима было христианство. Чтобы понять, чем оно так не угодило Риму, ответ нужно искать не в церковных объяснениях, они далеки от намерения найти истину, а в самых корнях христианства, империи и ситуации.

Церковь объясняет гонения тем, что языческий Рим не выносил божественной истины, разносимой последователями Христа. По словам Церкви, она жгла его, как черта жжет ладан. Рим начал гонения, потому что был не в состоянии терпеть такую муку.

Абсурдно и не верю. До и после казни последователи Христа говорили одно и то же. Но только «до» информация почему-то совсем не жгла языческий Рим. Длительное время после казни тоже не жгла. Ну вот нисколечко… Рим попросту не обращал внимания на это христианство. А потом вдруг христианская проповедь начала его жечь…

Историки, большинство которых никогда не лезет в корни, ограничиваясь собиранием внешних бантиков, что делает их больше архивариусами, чем историками, высказывают туманные версии, сплетая характер императоров с политической ситуацией и случаем. Например, они расскажут, что император Нерон поджег Рим и свалил вину на христиан. И это послужило началом зарождения ненависти римского общества к христианам. Подобные объяснения больше запутывают, чем объясняют. Но других нет.

Вопрос, почему Рим вдруг стал гнать христиан, принято проскакивать, забалтывая общими словами и эмоциями. Люди жмут плечами и говорят: вроде и так все понятно, язычники гнали христиан, потому что язычники. Безбожники, звери, что с них взять…

Какой у Рима вдруг мог возникнуть мотив для гонений? Идеологический мотив сразу отпадает. Рим никогда не интересовался философией и богословием. Тем более, до такой степени, чтобы тратить на это бюджет. Организовать масштабные гонения — это совсем не дешевое удовольствие. Чтобы власть решилась на это, нужны веские основания.

Если и случались гонения на тот или иной культ, они носили исключительно политический или экономический, иногда бытовой характер. И всегда точечный. Известна история любви юноши к знатной женщине, не ответившей взаимностью. Отчаявшись, юноша подкупил жрецов храма, чтобы они сказали женщине, будто сегодня ночью ей в храме нужно отдаться божеству. Все произошло. Обман раскрылся. Женщина открылась мужу. Тот оказался влиятельным человеком. Дело дошло до императора. Сын Юпитера (император) приказал жрецов распять. Храм разрушить. Культ упразднить.

Бытовой вариант сразу можно отбросить. Помыслить, что христианство триста лет создавало бытовые проблемы, — это нереально. Остаются экономика и политика. От экономической версии тоже практически сразу приходится отказаться. Не бывает в природе таких экономических проблем, решение которых затягивается на триста лет.

Остается последний вариант — политика. Христианство угрожало целостности Рима. Чтобы разобраться с этим, нужно представлять принципы, на которых стояла модель Рима. Это позволит увидеть, в чем несовместимость римской модели с христианством.

Рим был авторитарным государством — конструкцией, где к центральной детали крепятся все остальные, подобно дереву. Такая система существует, пока существует ствол. Если ствол ослабевает, вся конструкция слабеет пропорционально стволу. Если ствол исчезает (сломается, сгорит или сгниет), как бы ни были прочны растущие от него ветви, конструкция рушится в кучу и становится похожа на потревоженный муравейник.

Стволом конструкции был император. Сохранение его авторитета было не следствием его честолюбивых амбиций, а делом государственной важности. Если его авторитет опускался ниже минимума, здание империи опасно кренилось.

Человека в статусе правителя правильно воспринимать не человеком, а институтом. Римская система в силу своих инженерных особенностей была ориентирована на возвышение императора. Существовал специальный закон «Об оскорблении Величества», ограждающий центральный элемент системы (правителя) от умаления.

При республике под «величеством» понималась власть государства, при империи — власть императора. Малейшее унижение авторитета власти и императора считалось опаснейшим преступлением против государства. Наказанием чаще всего была смертная казнь. Причем, действие этой статьи распространялось и на родственников, даже если они абсолютно не причастны к преступлению. Их наказывали более мягко — ссылкой или штрафом. Но иногда тоже казнили — в целях назидания другим.

Испанский поэт Эрнандо Акунья позже выразит государственную модель «Дерево» фразой: «Одна паства, один пастырь, одна вера, один властитель, один меч». Геббельс повторит: «Один народ, одна империя, один вождь» («Einvolk, einreich, einführer»).

Император носил титул Верховного Жреца — Pontifex Maximus (сейчас Римский Папа носит этот титул). С целью максимально возвысить величие императора его заявляли не человеком, а непременно сыном Юпитера или иного божества.

Приписывая такое родство, система делала человека именно божеством в прямом смысле. Не образно, не понарошку, а гражданам империи предлагалось понимать своего императора именно самым настоящим божеством во плоти.

Например, когда в лагере Атиллы, предводителя гуннов, между дипломатами двух стран зашел разговор о правителях, византийские послы сказали, что вождь — это человек, а император — божество. Поэтому их нельзя сравнивать. И гунны согласились…

Даже если на трон попадал человек из народа, биографы «обнаруживали» очевидные и несомненные родственные связи с божеством. В официальных биографиях таких императоров говорилось, например, что его мать посетил Юпитер, Марс и прочие высшие сущности, от которых она зачала и родила. Это означало, что ее сын — не человек, а полубог, сын Юпитера, Марса или еще кого из богов. Божественная природа объясняла, почему выходец из низов добился того, чего не смогли добиться более знатные люди. Потому что он не человек, а полубог — божество. Все сразу становилось на свои места.

Первый римский император, кому начинается поклонение, как божеству, — Гай Юлий Цезарь, по прозвищу Калигула (37 — 41 гг. н. э.). В его честь по всей империи началось воздвижение статуй. Такая статуя должна была появиться даже в Храме иудеев. Но так как Калигула был убит, в иудейском Храме она так и не появилась.

Начинание Калигулы в течении нескольких веков продолжили ВСЕ римские правители. Закон предписывал всем гражданам и подданным Римской империи совершать жертвоприношения перед статуями, воздавая божественные почести императору.

Авторитет императора культивировали в Римской империи так же тщательно, как в армии культивируется авторитет командующего. Солдаты отдают ему честь и обращаются в установленном порядке. Если солдаты этого не делают, их наказывают.

Казалось бы, что особенного, если солдат обратился к командующему не по уставу? Не отдал ему честь, например, или нарушил субординацию иным образом — вместо положенного приветствия сказал генералу при встрече: «Привет, Петрович!».

Чтобы понять смысл такой строгости, нужно понимать суть армии. Армия — машина из людей. Ее дееспособность зависит от точности движения всех деталей. Чем сильнее они разболтаны, тем меньше дееспособность механизма. Если люфт ниже критического минимума, машина недееспособна. Теперь это собрание шевелящихся невпопад частей. Судьба такого механизма не вызывает сомнений — в скором времени его заклинит.

Армию от вооруженной толпы отличает устав — правила работы машины. Нарушение устава есть разбалтывание машины. Без устава дисциплина быстро опустится ниже низшего. Исчезнет сила, удерживающая все детали на своем месте.

Армия потеряет дееспособность. Военная машина превратится в толпу вооруженных мужиков, опасных как для самих себя, так и для населения. Толпа начнет стремительно колоться на враждующие группировки, истребляющие в процессе себя и все вокруг. Избежать этого нельзя никаким способом, кроме одного — жесткой дисциплины.

В империи действует точно такой же принцип. Если подданные не будут оказывать должного почтения центральной детали системы, империя начнет слабеть. На это отреагируют соседи. Чем слабее она будет, тем сильнее на нее будет давить внешняя среда.

Давление будет нарастать не в силу желания отдельных агрессивных личностей, а по политическим, экономическим и социальным законам. Они работают так же непреложно, как и физические. Закон жизни — давят, пока продавливается. Давление останавливается, когда упирается в непреодолимое для него препятствие.

Внешнее давление будет способствовать росту нестабильности в империи, что еще ослабит ее, и как следствие, еще больше усилит внешнее давление. Хаос будет нарастать, одно будет умножать другое. Однажды сумма негативных факторов уничтожит систему.

Если конструкция основана на принципе «дерево», главная задача закона — не экономика и политика, как может показаться, а сохранение величества верховного правителя. Все остальные задачи должны быть согласованы с этим базовым требованием.

Если авторитет правителя не будет иметь должного размера, как бы ни были велики политические и экономические достижения, систему разорвут внутренние центробежные силы в виде элиты, которая будет видеть в правителе равного. Равным не подчиняются. С равными конкурируют. По этой причине, например, пришедший к власти император Макс Фракиец уничтожил всех, кто помогал ему прийти к власти. Или Сталин перебил всех, кто считают себя равными ему. Отношение к правителю как к равному умаляет величество центральной детали. У божества не может быть друзей. Только починенные и рабы. Если же у него появляются друзья, за этим неизбежно следует ослабление системы.

Власть обладает концентрирующим эффектом только в том случае, если право на нее есть у одного. Если право есть у многих, многие начинают на нее претендовать. Ресурсы пойдут не на усиление государственной конструкции, а на ее ослабление и разрушение.

Планету можно сравнить с комнатой, заполненной надутыми шариками. Если в одном шарике давление упадет, соседние шары начинают его сдавливать. Давить будут, пока не займут освободившееся пространство — пока не упрутся друг в друга.

Внутренние и внешние разрушительные процессы гарантируют гибель миллионов невинных людей. Чтобы избежать такого развития событий, нужно быть сильным. Для этого нужно соответствовать природе конструкции. И если ваша конструкция построена по принципу дерева, сохранение величества ствола является стратегической целью.

Если величество действующего правителя надежно защищено, но нет механизма его замены новым, неизбежно ослабление системы по смерти правителя. Между кандидатами на его место начнется противостояние, которое имеет все шансы перерасти в гражданскую войну. В нее начнут втягивать внешние силы. Конкуренты или сами начнут приглашать внешние силы помочь в борьбе за «правое дело», или силы придут без приглашения.

Если люди, образующие власть, понимают эти инженерные принципы, они в первую очередь определяют природу системы, и далее работают над укреплением ее ключевых узлов. Если власть взяли люди, не видящие ключевых узлов, если они думают, что взять власть и управлять — это одно и то же, они ориентируются или на сиюминутные цели, воруют, или, еще хуже, на абстрактные представления о добре и зле. Все это в итоге оборачивается максимальным злом как для горе-правителей, так и для общества в целом.

Корень

Планеты вращаются вокруг Солнца в силу его абсолютного превосходства. Чтобы увидеть величие центральной звезды относительно окружающих планет, достаточно сказать, что масса Солнца составляет 99,866 % от Солнечной системы. На долю всех остальных планет, включая тех, что мы называем гигантами, приходится 0,134 %.

По законам нашего мира тела с большей массой не могут вращаться вокруг тел с меньшей массой. Если Солнце сравняется в размере с планетами, гармонию тут же сменит хаос. Система будет в смятении, пока не сформируется новый центр. До этого планеты будут беспорядочно биться друг о друга (допустим, они не могут вылететь за границы Солнечной системы). В результате этих столкновений появится превосходящая масса. Гравитация нового центра заставит крутиться осколки произошедшего катаклизма вокруг себя. Все тела найдут свои орбиты, и система снова обретет гармонию.

Так же обстоит дело с величеством — авторитетом правителя. Чем он больше, тем прочнее удерживает в своей орбите ключевые фигуры. Стоит ему потерять авторитет, как начнутся процессы, какие бы начались в Солнечной системе, где Солнце утратило массу.

Запредельный авторитет правителя тоже плох для системы, как слишком большой физический вес центральной звезды плох для окружающих ее небесных тел. Если сейчас гравитация Солнца сильно вырастет, она стянет в себя не только все окружение ее планеты, но и сама себя сожмет силой своей гравитации. Центростремительные силы получат приоритет над центробежными, и звезда превратится в черную дыру.

Примерно то же самое будет с государственной системой, где величие центральной детали превзойдет допустимые пределы. Она начинает замыкать на себя ВСЕ. Начинает влиять на то, на что не должна влиять. Такую ситуацию создал, например, Сталин. Абсурды не замедлили проявиться. Например, возникло понятие «лженаука», куда попали самые перспективные направления того времени, генетика с кибернетикой. Потому что Сталин их попросту не понимал. Его авторитет сыграл с ним злую шутку. Он считал, что все, что истинно, он может понять. Если он чего-то не понимал, значит, это было ложью.

Началось отставание в передовых областях и ослабление в стратегической перспективе. Если бы у Сталина авторитет был не как у Бога, понятия «лженаука» не могло возникнуть. Но у него был гигантский авторитет, поставивший крест на самых передовых и перспективных направлениях, обеспечив стратегическое отставание СССР.

Помимо государственной модели системы «дерево», где системообразующим элементом является ствол, есть принципиально другой тип государственной модели — «корзинка». Здесь системообразующий принцип — отсутствие центральной детали.

Прочность конструкции корзинки заключается в равенстве сплетенных между собой прутиков. Утрата любого из них не грозит системе крахом. Такая модель разрушается только при потере критической массы «прутиков». Если этого нет, любые дыры латаются.

Принцип корзинки — республиканский стиль правления, общая власть (по-латыни рес — дело; публика — общее). Здесь центральная задача закона снова не экономика и политика, а сохранить равенство всех «прутиков», не допустить возвышения одного прутика над остальными. Никакой «прутик» не должен набрать лишний вес. Чем больше равенства имеют образующие «корзинку» элементы, тем прочнее конструкция.

Что «дереву» хорошо, то «корзинке» смерть. И наоборот: что «дереву» плохо, то «корзинке» хорошо. Прочность «дерева» обратно пропорциональна свободе личности. Прочность «корзинки» прямо пропорциональна свободе личности.

При «деревянной» конструкции закон сужает свободу образующих ее элементов до максимума. Центральной детали, стволу, он дает абсолютную свободу. При конструкции «корзина» закон расширяет свободу «прутиков» максимально — насколько это возможно. Он стремится дойти до черты, дальше которой нельзя, ибо дальше свобода породит хаос.

Поэтому никакой прутик не имеет абсолютной свободы. Каждый своей свободой ограничивает свободу другого. Увеличить свою свободу в такой системе можно только за счет уменьшения свободы соседа. Кто злоупотребляет в этом, того «корзинка» изгоняет.

Для «корзинки» стратегически важно не допустить возвеличивания отдельного прутика. Для «дерева» стратегически важно возвеличить ствол. При «корзинке» главное дело тайной полиции — выявлять авторитарные тенденции и искоренять их. При «дереве» главным делом тайной полиции является выявление неуважения к правителю.

Римская империя, будучи «деревом», неусыпно заботилась о величии правителя. В рамках этой парадигмы правитель считался божеством. Закон Рима предписывал каждому жителю признавать высший авторитет императора во всех духовных и светских делах.

В сфере политики признание авторитета правителя выражалось в признании за ним права принимать самые важные государственные решения типа начала и конце войны. В духовной сфере признание божественной природы императора выражалось в том, что за ним признавалось право определять понятие религиозной истины, запрещать и изменять любую религию, любой культ и как угодно вмешиваться в религиозное действие. Оно и понятно: ему, как представителю божественного мира, виднее, что есть истина.

Как солдаты в знак признания авторитета командира выполняют армейские ритуалы, так жители империи в знак признания божественной сущности императора должны были совершать обряд жертвоприношения. Закон обязывал людей во время жертвоприношения произносить примерно такую формулу: «Признаю императора такого-то, сына Юпитера, верховного жреца и правителя империи, источником небесной и земной истины…».

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒