Побег. Белое безмолвие

Ворона

Среди сопок зона, а на зоне «Кум»
Тянет службу медленно и верно.
Лес сплавляют зеки по реке Котуй,
По реке давным-давно, наверное.

Отсвистели вьюги, полегчал мороз,
Белые метели не лютуют.
Вдруг весной из центра «Кум» жену привез,
Молодую, стройную такую.

«Кум» – мужик серьезный, в звании майор,
Красотой мужской не отличался.
И гадали зеки, долго длился спор –
Как он с этой лялей повстречался.

«Кум» вовсю старался лялечке своей
Сделать в глухомани праздник вечный.
Даже стало, как-то, в зоне потеплей,
Как-то стало в зоне человечней.

Глазки голубые, волосы, как смоль,
У жены блюстителя закона.
Дали ей блатные, с ними и конвой,
Погремуху звучную «Ворона».

А когда «Ворона» шла к себе домой,
В ватничке, отделанном овчиной,
Исходил слюною бедный пол мужской -
Вот такой была она красивой.

В лагере, в отряде, кажется, седьмом,
Срок тянул нешуточный, недетский,
В зоне жил все время дерзким пацаном,
А в Москве - пацан был люберецкий.

Парня звали Леха, погоняла - «Змей»
За наколку синюю на сердце.
Все места «святые» кровью мыл своей
БУР и ЗУР, да изолятор смерти.

«Змею» не писала девочка его,
Та, что так любил на воле вольной.
Не было у Лехи ближе никого,
В этой жизни, в общем-то, достойной.

Как-то с мужиками на лесоповал,
«Змей» побрел развеяться без толку.
Вдруг, он у поселка девку увидал,
И на сердце дрогнула наколка.

Зеки зашипели: «Вон, она – «Кума»,
Вон, она – красавица «Ворона»».
А она спокойно близко подошла,
Чистая такая, как икона.

Встретились их взгляды этим светлым днем,
Приутихли, вдруг, конвой и зеки.
«Змею», как прошибло, тело все огнем,
Слезы сильно кусанули веки.

Перед ним стояла девочка его,
Та, что так любил на воле вольной.
И не было у Лехи ближе никого,
В этой жизни, в общем-то, достойной.

Расконвойный

Она думала, как ложилась спать: «Леха – дурачок.
Знать не понял ты, не почувствовал ничего.
Ну, а я взяла и решилася на такой скачок,
Не подумала, не послушала никого.

Что мне стоило зацепиться здесь вот таким путем,
Через что прошла, что проплакала – знает Бог.
Лишь одна любовь согревала плоть и в ночи, и днем,
Значит, Боженька все услышал там и помог».

Ну, а он не спал, искусал совсем свои губы вкровь,
Жег обидою сердце гордое, как огнем.
Только взгляд ее перед ним во тьме появлялся вновь,
И преследовал ночью черною, да и днем.

А «Ворона», вдруг, через пару дней делом занялась,
И в конторе сев, лесом принялась торговать.
Ну, а «Кум» себе: «Делом правильным баба занялась.
Буду ей во всем потихонечку помогать».

А по весне стальное небо стало синим,
Запахло хвоей, тисом, распушился кедр.
Ведь только в сказках жизнь проходит так красиво,
А без любви красивой жизни нет совсем.

«Кум» спросил ее: «Может быть тебе в помощь дать кого?»,
Кинул списки ей поотрядные полистать.
А она потом, среди четверых назвала его,
Что подумают, то подумают, наплевать.

«Змей» с утра узнал, что в конторе впредь будет помогать,
А братва ему: «Леха, ну, тебе повезло!
Будешь ты теперь за колючкою каждый день бывать,
Расконвойным быть – дело нужное, всем назло».

Через восемь дней они встретились в тишине вдвоем,
Что он мог сказать, что он мог спросить, не грубя?
А она ему: «Я люблю тебя, мы с тобой уйдем.
Положись во всем, Лешка родненький, на меня».

А на вышке спит, автомат прижав, щуплый часовой,
И собаки все, словно сгинули, и молчат.
Станет потеплей солнце бледное завтра над тайгой,
Если сердца два в такт тихонечко застучат.

Встреча

А ты весь поседел,
С мужчинами бывает.
Но, с искоркой глядят
Усталые глаза.
Листы календаря
Жизнь каждый день срывает.
Я, кажется, сто лет,
Не видела тебя.

Постой, я прикурю
Из рук твоих красивых.
Пусть тянется дымок
Над нами, над землей.
Ты знаешь, впереди,
Так много дней счастливых.
Все будет хорошо,
Поверь у нас с тобой.

Снег скоро растает,
Снег скоро сойдет.
Жизнь, жизнь все расставит
И подождет,
И подождет,
Нас подождет.

А я тебе писал,
Так много и отчаянно.
Ну, что я мог сказать,
На маленьком листке?
Ну, вот мы говорим,
И значит не случайно,
Мы встретились с тобой
В далеком далеке.

Побег

Господи, прости влюбленных, огради от бед,
В их пути нелегком укажи на свет.
Господи, придай им силы, верой озари,
И с надеждой вместе не лишай любви.

Быстро течет река, скользкие берега,
Жаркое лето.
Странный он человек, ночью идти в побег,
И по реке все вперед и вперед до рассвета.

Взяли они с собой два рюкзака с едой,
Знала Ворона.
Маленький плот, толкнув, Змей, побежал, сверкнув,
Взятым у Кума ТТ с горстью медных патронов.

Злится река – Котуй, ей-то чего, лютуй,
Бьет на порогах.
Лагерь подняли весь, Кум был то там, то здесь,
Бросил в тайгу поисковый отряд по тревоге.

Пятый идет денек, сколько еще тревог,
В воздухе чисто.
Леха завис с шестом – брось, отдохнем потом,
Смерть подкралась и над Змеем с Вороной повисла.

Гнус и комар, как тень, рядом десятый день,
Мокрые бревна.
Трудно грести вперед, черт, видно, не дает,
Вдруг, в облаках вертолет черной тенью огромной.

Речка и бревна в ней, двое бегут людей
Словно по льдинам.
Сверху майор стрелять, вот, его в душу мать!
Пули посыпались кучно на них, как маслины.

Вот он в нее попал, Змей, словно пьяный, встал,
Крикнул надрывно.
А впереди земля, медлить теперь нельзя,
Бьется о камни водица с крутого обрыва.

Он ее потащил: «Хватит, родная, сил!»,
Сзади стреляли.
Кровь по рукам текла, смерть на лицо легла,
- Милый, оставь и беги, - ее губы шептали.

Вот, впереди обрыв, Змей с ней над ним затих,
Страшно заплакал.
Камнем два тела вниз, души голубкой ввысь,
Пусть теперь бесятся здесь над обрывом собаки.

Злится река – Котуй, ей-то чего, лютуй,
Зверь кричит где-то.
Вот, полосою свет, скоро придет рассвет,
И вместе с солнцем проводит короткое лето.

Иван

У воды, что вдаль несется, в ночь костер горел,
А здоровый, рослый парень лом в костре вертел.
Жидкость, что комар не любит, лил на этот лом,
Чтобы мутный спирт, струился в котелок потом.

Этот спирт давал он, молча, девушке одной,
Что лежала без сознанья на земле сырой.
А река – Котуй бесилась, почему бы, нет?
Бросив, на берег пустынный черный пистолет.

Пистолет в пакете крепком – черный, именной,
С рукояткою красивой из кости резной.
Парень слышал лай собачий, крики и стрельбу,
Он поднял ее и быстро поспешил в тайгу.

Там землянка, как пещера, шкуры в ней лежат,
А кругом большие ели, комары жужжат.
Он растер ее всю спиртом, раны все промыл,
И большим тулупом теплым с головой укрыл.

А на юг тянулись караваны птиц,
И стекали капельки у нее с ресниц.
Караваны птиц. Капельки с ресниц.

Ему было двадцать девять, звали все – Иван,
Присосался, прицепился к этим он местам.
Он геологом когда-то все здесь исходил.
А с весны холодной этой, золотишко мыл.

Он один не побоялся лето жить в тайге,
Он почти не спал, копался сутками в реке.
И песок, и самородки, если все считать,
То намыл «рыжья» примерно килограммов пять.

Улетая, покружился серый вертолет,
Не успеешь оглянуться, как зима придет.
Он хотел уже срываться с этих диких мест,
В дальний город пробираться через мох и лес.

Вытирал он капли пота у нее с лица,
И решил, пусть будь, что будет, вместе до конца.
Вот немного отлежится и в себя придет,
А зимой он через сопки в город с ней уйдет.

Осень на севере

Закружилась осень, листья наземь бросив,
Закружилась осень мокрая.
А за сопкой где-то растворилось лето,
Лето, как и жизнь, короткое.

Затуманив, дали, серыми дождями,
А кору на соснах ржавчиной.
Закружилась осень, может снега просит,
Может снега просит мягкого.

Осень на Севере влагою дышит,
Синим туманом лежит.
Осень на Севере птиц не услышит,
Очень спешит.

Волки

Вот зима сковала лед,
Все живое мрет и мрет.
На снегу, как пятна крови, снегири.
Если хочешь дальше жить,
Надо срочно уходить,
Уложив все барахлишко до зари.
До Хатанги далеко,
Пробираться нелегко.
Море Лаптевых, как пьяная мечта,
И Иван сказал: «Пойдем!
Если есть Господь, дойдем,
Или нас сожрет мороз и пустота».

А Ворона чуть жива,
Три недели, как от сна.
Разбудила жизнь тяжелою рукой.
Шепчет: «Милая, нельзя!
Сын под сердцем у тебя,
Подыхает пусть уж кто-нибудь другой».
И пошли они в мороз,
Он ее и груз повез.
Поволок через сугробы на себе,
Вверх по руслу с этих мест,
Бог не выдаст, черт не съест,
Жизни три, молясь, доверились судьбе.

Ветками качали над землей,
Между белым снегом и зарей,
На мгновенье отойдя от сна,
Вековые кедры и сосна.

Двадцать дней они в пути,
Дальше мочи нет идти,
В пистолете есть всего один патрон.
Съели все, что можно съесть,
Он решил на землю сесть,
Продлевая жизнь себе и ей огнем.
Рядом с ними третий день,
Волчья стая, словно тень,
Ждет удобного момента для броска.
Он все время жжет костер,
Но и зверь не прост – хитер,
Поскулив, сомкнул кольцо, наверняка.

С малых лет не знать нельзя,
Что боится волк огня,
Да, боится, если хоть немного сыт.
А когда слюна течет,
Волк за метром метр ползет,
К той добыче, что в пяти шагах сидит.
Человек подумал: «Все!»
И собрав тепло свое,
Стал лицо ее замерзшее тереть.
Мог ее он застрелить,
Но шепнул: «Ты будешь жить!
Я не дам тебе сегодня умереть!»

Может он - не знал и сам,
Парень с именем - Иван,
Почему он столько сделал для нее.
Это знает только Бог,
А Иван, как видно, смог,
Ей подставить сердце сильное свое.
Он разрыл поглубже снег,
Чтоб вместился человек.
Костерок под черным небом догорал.
Завернул ее в тулуп,
Положил на землю тут,
И поверх снежком холодным забросал.

На нее он грудью лег,
Пистолет обжег висок,
Волки, словно по команде поднялись
Тишину порвал хлопок,
С елок рухнул вниз снежок,
Облака на юг стремительно неслись.
Вот зима сковала лед,
Все живое мрет и мрет,
На снегу, как пятна крови снегири.
Зарумянился рассвет,
На снегу крестом скелет,
Словно памятник в тайге с Большой Земли.

Рождественский снег

В черном небе светит одинокий месяц
А в полоске света белый снег кружит
Пролетели годы и огромный город
И огромный город в тишине лежит

Холодный снег на Рождество в ночи кружит,
Играет с ветром и слезой на стеклах тает.
А город в ночь на Рождество совсем не спит,
И потихоньку за окошком рассветает.

Холодный снег на Рождество укрыл дома,
Красивой вязью переплел стволы деревьев.
И еще долго-долго теплая весна,
Не станет трогать эти снежные творенья.

Слышишь, Рождественский снег,
Хочется верить,
Что ты весной улетишь
Снова на Север.
Слышишь, Рождественский снег,
Пусть мне приснится,
Как ты над сонной тайгой
Будешь кружится.

Холодный снег ворвался в сердце навсегда,
И застудил, и заморозил сильно душу.
Слезой холодной пролетел через года,
И сильный ветер эти слезы не осушит.

Разговор с сыном

Мягкий снег разносит ветер где-то над Москвой,
Хочет землю теплую покрыть.
Все никак не удается женщине одной,
Маленького сына уложить.
- Мама, я попозже лягу, сразу же засну,
Я давно хотел тебя спросить,
Я свою одежду, мама, после уберу,
Можно мне с тобой поговорить?

У красивой мамы очень грустные глаза,
И уже седая прядь волос.
Никогда она не сможет сыну отказать:
«Задавай свой маленький вопрос».
- Мама, я искал открытки в ящиках стола,
Извини, случайно я нашел
Там, в коробке черной, где бумаги у тебя,
Пистолет тяжелый и большой.

Я его, увидев, мама, только подержал,
А потом на место положил.
Он на старых серых фотографиях лежал,
Я не буду трогать, пусть лежит.
Я все эти фотки, мама, тоже посмотрел,
Там какой-то дядя молодой.
На одной помятой сбоку надпись – «Алексей»,
А на остальных он, мам, с тобой.

Ты не плачь, мамуля, и, пожалуйста, прости,
Еще можно несколько минут?
Пусть они там, в школе, мам, ты только не грусти,
Вороненком все меня зовут.
Если хочешь, я поеду в этот раз с тобой.
К тем, мамуля, стареньким крестам.
И не буду хныкать, мама, сколько хочешь стой,
У плиты, что с надписью – «Иван».

У красивой мамы очень грустные глаза,
И уже седая прядь волос.
Маленького сына, тихо плача, обняла:
«Вот, сынок, какой большой вопрос».
- Ты, Алешка милый, поскорее засыпай,
Я тебе тихонько расскажу,
Про далекий белоснежный позабытый край,
Северные реки и тайгу.

Колыбельная

Спи, мой маленький сын, пусть приснится тебе,
В белых шубах мохнатые ели.
И непуганый зверь, что бредет по тайге,
По весне, дожидаясь капели.
Пусть приснится тебе, как большая сова,
На пушистую ветку садится.
А под снегом лежит голубая тайга,
Синий иней на елях искрится.

А короткой весной птицы громко кричат,
Разбудив, льдом укрытые реки.
А у сосен стволы, оживая, скрипят,
И стоят, замирая, на веки.
Лето быстро придет и задышит жарой,
На полянах поспеет морошка.
Ну, а где-то в тайге, с голубикой лесной,
Ягель ляжет зеленой дорожкой.

Спи, мой маленький сын, на ресничках твоих,
Пусть просохнет скупая слезинка.
Ветер тем, за окном пошумел и затих,
Превратив воду с неба в снежинки.
Падал снег за окном, мальчик маленький спал,
И уснула красивая мама.
В тишине перед ней парень рослый стоял,
И во сне она тихо сказала...

Встреча(сон)

А ты совсем седой,
С мужчинами бывает.
Но, с искоркой глядят
Усталые глаза.
Листы календаря
Жизнь каждый день срывает.
Я, кажется, сто лет,
Не видела тебя.

А я тебя искал
Повсюду очень долго.
Я жил одной тобой,
Надеясь и любя
Я так тебя ждала,
Молясь и веря в Бога.
Здесь рядом спит наш сын.
Кровинушка твоя.

Снег скоро растает,
Снег скоро сойдет.
Жизнь, жизнь все расставит
И подождет,
И подождет,
Нас подождет.

Постой, я прикурю
Из рук твоих красивых.
Пусть тянется дымок
Над нами и землей.
Ты знаешь, впереди,
Так много дней счастливых.
Все будет хорошо,
Поверь у нас с тобой.

Снег скоро растает,
Снег скоро сойдет.
Жизнь, жизнь все расставит
И подождет,
И подождет,
Нас подождет.

Белое безмолвие

Белое безмолвие,
Снег вокруг блестит.
На снегу, на лыжах человек.
Белое безмолвие,
Человек бежит,
Человек с ружьём наперевес.

Белое безмолвие,
И огромный волк
Делает огромные прыжки.
Человек за волком,
Двое суток шёл,
Видно – до конца готов идти.

Белое безмолвие,
Алая заря
По сугробам кровью растеклась.
Белое безмолвие,
Дышит тишина,
Тишина до сердца добралась.

Лес уже напротив,
Волк, шатаясь, встал.
Человек, вдохнув, поднял ружьё.
Белое безмолвие,
Волк в снегу стоял,
А в лесу попряталось зверьё.

Беркут под северным небом летает,
Дым там за сопками вьётся.
Кажется, снег никогда не растает,
Солнце смеётся, смеётся.

Вот они застыли -
Волк и человек.
Человек поймал звериный взгляд.
И в одно мгновенье,
Зверь вдруг резко в снег,
Ветки в чёрной чаще захрустят.

Белое безмолвие,
Человек присел,
Белым снегом протерев лицо.
Так себя когда-то
Он убить хотел.
Жизнь тогда замкнула вдруг кольцо.

Шаман

Пламя костра искрами вверх, ветер поёт,
Северный люд, как дикий зверь, пляшет.
Ну, а вокруг, куда не глянь – снег или лёд,
И человек – белый шаман, с чашей.

Белый шаман несколько лет в этой тайге,
Он человек сильный, лихой, смелый.
Северный люд помнит, что в ночь как-то в реке,
Их зверолов поднял его тело.

Белый шаман год пролежал, словно мертвец,
В юрте сухой, где дух веков дышит.
Время пришло и по весне он, наконец,
Из темноты на белый свет вышел.

И горел, словно месяц на небе,
Синий «Змей» у него на груди.
Дым костра взмыл, как белая лебедь,
Полетел в край безумной любви.

С тех самых пор жил он один в диком лесу,
И добывал здесь сам себе пищу.
Северный люд там, где стада в сопках пасут,
Как он кричал, ночью в тайге слышал.

Белый шаман сутки сидел возле огня,
И что никто видеть не мог, видел.
И что никто слышать не мог, слышал, дымя,
Стыл на лице и на руках иней.

Северный люд за много вёрст ездил к нему,
Был он для них белым лесным Богом.
Ну, а в тайге, где дикий зверь, фарт был тому,
Кто его чуть, хоть за плечо трогал.

Пламя костра искрами вверх, ветер поёт,
Северный люд, как дикий зверь, пляшет.
Ну, а вокруг, куда не глянь – снег или лёд,
И человек – белый шаман, с чашей.

Леха-Змей

В восьмидесятых, там в конце,
В огромном городе Москве,
Как по команде, понеслось лихое время.
Как после дождика грибы,
Повырастали пацаны,
Повырастало вдруг другое поколение.

А город Люберцы кипел,
Где справедляк, где беспредел,
Кто воровал, а кто «качался» до упаду.
Ну, где братва, а где ботва,
Кому судьба, кому слова,
Пацан красивый принял дерзкую бригаду.

Потом, конечно, как в кино,
Разборки, бабы и вино,
А в пацанов, как в воробьёв, тогда стреляли.
Не обходился без потерь,
Пацан красивый Лёха – «Змей»,
В его бригаде парни тоже погибали.

И вдруг увидел он её,
И губы шёпотом: «моё»,
Пацан красивый встретил девочку родную.
Глаза, как небо, строгий нос,
Вся в чёрной россыпи волос,
Вся в чёрной россыпи волос - возьми такую.

Потом на стрелке в Люблино,
Опять всё было, как в кино,
Из всех стволов друг в дружку дотемна палили.
Короче, полный беспредел,
Лишь, «Змей» остался чудом цел,
Но, двух ментов тогда ребята завалили.

Статья, Владимирский централ,
Потом с этапом на Урал,
Потом в Сибирь и в лагерь строгий на Котуе.
Барак с блатными за столом,
И дружба с питерским вором,
Вор был «смотрящим», пацаны, за всем, в натуре.

Если понять то, стоит жить,
Как может женщина любить,
Как может женщина с любовью в ад кромешный.
Хотя ей только двадцать лет,
У жизни есть на всё ответ,
У жизни есть всегда ответ на всё, конечно.

А он её не уберёг,
Он сделать ничего не смог,
Он даже умереть не смог и жить остался.
Повис над сопками туман,
А у костра седой шаман,
А у костра седой шаман, судьбу заждался.

В дорогу

Солнце белое,
Одиночество.
Годы смелые,
Как пророчество.

Солнце спрячется,
Там за соснами.
Быстро катятся,
Зимы с вёснами.

Даль пропащая,
Годы – птицами.
Жизнь летящая,
Вместе с лицами.

На Красноярск

Лопастями – в бездонную синь,
Вертолёт – в бесконечность дугою.
А внизу спит большая Сибирь,
И тайга разлилась, словно море.
Питьевой ходит по кругу спирт,
Завелись пацаны и девчата,
А на них как-то с грустью глядит
Человек весь седой, диковатый.

- Выпей, дядя, давай, не грусти,
Мы с тайги возвращаемся вместе.
Мы в земле этой столько нашли,
И земля эта, дядя, на месте.
Завязался большой разговор,
На борту зазвенела гитара,
А его ждёт там, в Питере вор,
И братва в Красноярске с малявой.

Эта девочка смотрит давно,
Шрамы так украшают мужчину.
Жизнь, ведь это большое кино,
А в кино всё бывает красиво.
Над землею повисла заря,
Голоса в вертолёте умолкли.
Что же, здравствуй, Большая Земля!
Я не видел тебя очень долго.

У Стрехи

«Мерседес», чуть задрожав, затих,
Шины врезались в лежалый снег.
Подошёл, дверь на себя открыв,
Человек.

Вот, мужчины крепко обнялись,
И один, перекрестясь, сказал:
«Я бы, Змей, тебя таким ни в жизнь,
Не узнал».

Город Люберцы ложился спать,
Дождь со снегом в стёкла моросил.
Змей спокойно закурил. - Где, мать? -
Спросил.

Говорил, слегка волнуясь, друг,
Водки доверху налив стакан.
Столько всякого случилось тут,
Братан.

Батя твой уже давно в земле,
Помогла похоронить братва.
Мать не здесь живёт давно уже,
Ушла.

Ни Ивана, брат, ни Чаки нет,
Много новых нынче пацанов.
А Шаман смотрел на яркий свет,
Без слов.

«Стреха» гудит – ресторан… светится,
Мать и усталый Шаман… встретятся.
С неба скатилась звезда…павшая,
Видно, у Лехи судьба…тяжкая.

Друг, я матери не видел столько лет,
У тебя полно своих проблем.
Лехи-Змея уже больше нет,
Совсем.
Я не знаю, брат, когда вернусь,
Не могу я здесь, в Москве уснуть.
Завтра утром бате поклонюсь,
И в путь.

И мужчины крепко обнялись,
«Мерседес» боднул лежалый снег.
Начинал свою по новой жизнь
Человек.

Материнские слезы

Ты возвратился домой, возвратился живой…
И усталый.
Жизнь потрепала тебя в тех холодных краях…
Замотала.
Мать на пороге стоит, руки стиснув, молчит…
И не плачет.
Ты возвратился домой, возвратился седой…
Но, живой.

Материнские слёзы,
Лепестками от розы,
На мужское упали плечо.
Материнское сердце
Нас спасает от смерти,
Только медленно тает свечой.

Мать, - она столько ждала по ночам до утра…
Всё молилась.
Тень не сходила с лица, схоронили отца…
Накопилось.
Там, с колокольни вдали эхом бьётся в груди…
Материнское сердце.
Ты возвратился домой, возвратился седой…
Но, живой.

В дорогу…

Притча

Там, где стоял её дом,
В сердце у старой Москвы.
Всё оградили под слом,
Все поломали мосты.
Здесь он безумно любил,
Здесь он когда-то мечтал.
По настоящему жил,
Словно на крыльях летал.
Ветер затих, всколыхнув,
Эхо далекой любви.
Осень заменит весну,
Дождь все размоет следы.
Призраком Лёха стоял,
Вслух заклиная судьбу,
Вспомнил он, как рассказал
Старый охотник ему… притчу…

Море вдруг стало пропастью,
Стелятся скалы чёрные.
К берегу чайки бросятся,
Верою окрылённые.
Рвутся они сквозь порывистый шторм,
Ближе и ближе их каменный дом.
Вот их стихия настигла опять,
Кто их просил улетать?

Слабые птицы падали,
Ночь оглушая криками.
Ветру, ну, много надо ли,
С птицей, чтоб сладить тихою.
Друг ее сильный почти долетел,
Только её он бросать не хотел.
Вместе они не прошли этот путь,
Сил не хватило чуть-чуть.

Волны подругу вынесли,
Бросив на камни серые.
Лёг он на берег илистый,
Рядом с любовью первою.
И пролежал пять мучительных дней,
Крылья крест-накрест сомкнувши над ней.
Небу он что-то кричал вновь и вновь,
Так умирает любовь.

Здравствуй, Питер

На Московском вокзале движенье,
На московском вокзале толпа.
Тучи спят в сером небе, осеннем,
А на землю опала листва.

Сердце, дрогнув, вдруг, сильно забилось,
Влажный воздух порадует грудь.
А в душе залегло, накопилось,
Трудным был этот жизненный путь.

Здравствуй, Питер,
Город дождей,
Город белых ночей!
Здравствуй, Питер,
Город ветров,
Город дворцов и мостов!

Те дороги, что помнил когда-то,
Как разбитые судьбы лежат.
Над Невой догорают закаты,
И мосты разбежаться спешат.

Питер, где твои белые ночи?
Где твой утренний, серый туман?
А дымок сигарет, между прочим,
Так похож на приятный обман.

В ресторане

Официант носит мутное пиво,
Отрываясь, шумит бар «Тинькофф».
Здесь лабает оркестрик красиво,
- Ну, давай, будь здоров!
Вот, Шаман задымил сигаретой,
И спокойно взглянул на вора.
А за окнами с вечера, где-то,
Начиналась зима.

Вор сидел, развалившись на стуле,
Чёрный перстень на пальце сверкал.
- Ты, Шаман, что-то грустный, в натуре,
Или, может, устал?
Ты, пацан, прекрати это, слышишь?
Посмотри, как изменчива жизнь.
Надо жить, пока ты ещё дышишь,
Ну, а там поглядим.

Шабу-дабу-дуда, - пел парнишка седой,
И светила сюда ночь Полярной звездой.
Шабу-дабу-дуда, - подпевал ресторан
Пиво пили, говорили, жулик и Шаман.

- Жизнь тусуют, Шаман, как колоду,
А тузы надо брать самому.
Вот, ключи, - «Гранд Чироки» у входа,
От себя оторву.
Ты пока отдыхал на природе,
Много здесь накопилося дел,
Я хочу, чтоб в моём огороде,
Ты за всем приглядел.

Я тебя разглядел ещё в зоне,
Словно сына, тебя полюбил.
Нынче, брат, вся Россия «в законе»,
Блатовать нету сил.
Ты, Шаман, человек справедливый,
Только Питер, тебе, не Москва.
Вор поднялся и вышел красиво,
Начиналась зима.

Сходняк

Солнышко румяное
Над Невою греется,
Пробежали годы, словно дни.
Всё вокруг меняется,
Человек надеется,
В окнах загораются огни.

Вот, старушка светлая
На «Исакий» крестится,
Жизнь скакнула в двадцать первый век.
Три машины чёрные,
Рядом не поместятся,
Кругом встали девять человек.

Говорят в полголоса,
«Трут» о чём-то, нехотя,
Лидеры трёх питерских бригад.
Сыч, Шаман, Якушины,
Два вора приехали,
С ними Палыч, Сёма и Ринат.

Дым по ветру тянется,
Лица у всех кислые,
Позвонили утром из Москвы.
Там, на Пасху Красную,
Замочили Лысого,
Кто исполнил, приняли менты.

Вроде, не ко времени,
Нынче беспредельничать,
Но, убит крутой авторитет.
Им в столице долбанной,
Только бы бездельничать,
Все усилия сведены на «нет».

Лысый – не подарочек,
Многим он не нравился,
Но, войны не нужно тут и там.
Завтра ближе к вечеру,
На разбор отправятся,
Миша-Ствол, Рябина и Шаман.

* * *

Столько лет не был он,
В этом городе шумном,
Столько лет не видал он Москву.
Только сердце стучит,
И дышать стало трудно,
Жизнь сегодня ломает судьбу

Старые листья

Эй, Галина Алексеевна,
Может чаю выпить всем нам,
Мы покурим здесь на кухне, посидим.
На звонки все отвечайте,
Только сразу знать нам дайте,
Мы в обиду вас, поверьте, не дадим.

Что, задумались немного,
Не грустите ради бога.
Жизнь сейчас, как бочка пороха с огнём.
А сынок ваш, парень дерзкий,
Пулю с метра прямо в сердце
Завалить такого дядю светлым днём.

А она будто слепая.
Два омоновца болтали
Автоматы, на кушетку положив.
Перед ней вся жизнь промчалась,
Только боль одна осталась
И надежда лишь бы сын остался жив.

Старые листья, старые листья
Стелятся, стелятся, там по земле,
Может быть, может быть, всё это снится?
Всё лишь во сне, всё лишь во сне.

Ну, за что, судьба жестока,
Что же бьёт она её так,
Жизнь итак у ней всё счастье забрала,
Но судьба, неотвратима,
Взять единственного сына,
Что ещё, ты приготовила судьба.

Вы нас только извините,
Нет, спасибо вы сидите
Мы немного перекусим тут у вас.
Мы всё это понимаем,
Но и службу исполняем
Ну, а в службе нашей точность и приказ.

В небольшой одной квартирке
В новом доме на Ордынке
Два омоновца, на кухне пили чай
В кресле женщина сидела
И куда-то вдаль смотрела,
По щеке слеза катилась невзначай.

Сын

Молоденький парнишечка, всего пятнадцать лет
В отстойнике вопросов ожидает,
Но у него у бедного ответов просто нет,
А следователь-волк, об этом знает.

А следователь ушлый, без умолку говорит,
Печатая на старенькой машинке
Парнишка, щурясь, грустно так, сидит в окно глядит,
А в стёклах, отражаются слезинки.

А за окошком птица, всё кружится,
А за окошком в мае, всё растает,
Но ляжет снег постелью на земле,
Теперь уж только где-то в декабре.

«Ты, сам себя хоронишь, ничего не говоря.
Ну, что ты на вопрос, не отвечаешь?
Откуда, пистолет с обоймой, парень у тебя?
Ведь ты, сопляк, прекрасно это знаешь».

«Ну, как ты, в ресторане, полном среди бела дня
Ему в лобешник, засадил маслину?
Наверное, таблеток наглотался втихаря,
Глаза навыкат с пушкой и в малину.

«Ведь ты пойми родимый, что теперь ты, не жилец,
Себя не жаль, о матери подумай.
Нет, ты не понял парень видно всё, тебе конец,
Смотри пацан, не я это придумал».

Молоденький парнишечка, уставился в окно
Там жизнь его, короткая мелькала
Во всём жестоком мире, только мама у него,
Красивая и добрая такая.

Он за неё готов любому горло перегрызть,
А этот скот, тогда её ударил.
Ну, что же, под откос теперь его скатила жизнь,

Он сам пошёл сознательно по краю.

«Я вам, как не пугайте, ничего не расскажу»
Парнишка встал и прислонился к стенке
«А протокол, какой хотите, сразу подпишу»
Болтались джинсы на худых коленках.

Зима на сердце

Огромный город за окном, горит огнями и не спит,
Весна, немного погостив, совсем пришла.
В глубоком кресле у окна, забывшись, женщина сидит
И у неё на сердце долгая зима.

А у неё на сердце лёд и серебро седых волос
И горе тенью на красивое лицо,
Зачем же этот человек им с сыном, столько зла принёс
Хотя, о мёртвых, хорошо иль ничего.

Ведь кроме сына у неё, в огромном мире никого
Они вдвоём в мороз и снег по жизни шли
Только великая любовь спасла её, спасла его
Она верна до самой смерти той любви.

Её не тронула река, её не тронул дикий зверь,
Мужчины гибли, только чтоб она жила.
Куда идти, кого просить и что же делать ей теперь,
Ты подскажи, ответь, жестокая судьба.

Огромный город за окном, горит огнями и не спит,
Весна, немного погостив, совсем пришла
В глубоком кресле у окна, забывшись, женщина сидит
И у неё на сердце долгая зима.

12 3 Следующая ⇒