Идущие за волком 6 страница

— Меня называют ханом Судибеем, незнакомец. Все мы башкорты[3] и пришли сюда по зову белого волка. Знаешь ли ты, чего желал от нас этот прекрасный могучий зверь?

— Знаю, хан Судибей, — торжественно произнес Середин. — Его исторгла и послала за вами сама эта земля… — в бессчетный раз стал повторять придуманную для чародейства легенду ведун.

— Все эти нукеры пришли по зову волка и принесли клятву? — внимательно выслушав, указал в сторону лагеря гость.

— Да, — кивнул Середин.

— Принеся клятву, мы станем едиными побратимами? Равными среди равных? Пришедшие со мной нукеры — равными нукерам других земель, ханы степи — равными их ханам?

— Да, хан, — снова подтвердил Олег.

— Я поверил волку, когда он пришел за мной, я поверю ему и сейчас. Я согласен принести клятву и признаю своими побратимами всех башкортов, таких же, как и я. Раз мы выбрали общий путь, я готов идти по нему до конца! — Гость принял из рук Олега чашу и решительно выпил.

— Готовь пир, Чабык, к нашему порогу пришла радость, — не удержавшись, облегченно рассмеялся Середин. — У нас в степи нашлись братья! Наш дом — ваш дом. Ваша радость — наша радость.

Ведун зачерпнул из крайнего котла еще плошку сбитня — и спутники хана один за другим с готовностью начали принимать посвящение. Олег слушал и слушал клятвы — мысли же его в это время крутились вокруг нескольких мелочей, подмеченных в речи степняка: «Почему он не представился ханом, а сказал: „Меня называют ханом“? Почему не назвал нукеров своими, предпочтя выражение „пришедшие со мной“? Почему с такой гордостью напирал он на то, что они башкорты, „идущие за волком“, никак не помянув своего родового происхождения?»

Эти загадки Олег и попытался разрешить, когда побратимы, собравшиеся за длинным-длинным достарханом из расстеленных на земле ковров, успели осушить несколько пиал с кумысом и хорошенько подкрепиться курагой, мочеными яблоками и пловом: это чудесное блюдо позволяло не заострять внимания на старшинстве пирующих, их занятиях и родстве. Равное угощение предлагалось и бею, и хану, и колдуну. И Роксалане бы тоже общая доля досталась — но она куда-то пропала. Олег подозревал: с приездом общего обоза шаманка устроила девушке очередной грибной праздник, — но выяснять подробности пока не стал. Имелись дела поважнее.

— Я не видел твоей юрты, уважаемый хан, — осторожно спросил он, видя, что степняк уже немного расслабился и находится в благодушном настроении. — Неужели ты желаешь куда-то отъехать, не успев хорошо познакомиться с побратимами?

— У меня нет юрты, хан волка, — прихватил пальцами горсть еще теплого жирного риса Судибей. — Она осталась в кочевье у отца, так же как и юная жена моя, Нанила, и сын Унчук.

— Но ты привезешь ее сюда, на новую землю?

— Я попытаюсь, брат. Но не могу сказать об этом уверенно. — Ответы степняка оставались все столь же странно непонятными.

— Ты привел много храбрых молодых нукеров, хан. У иных в юртах жены, старики, дети. Отчего же ты забрал их с семьями, а сам отправился один?

— Они не из моего бывшего рода, — наконец выдавил хоть какое-то признание Судибей. — Мы встретились в пути. Наши юрты, наши воины — из разных краев степи. Когда те, кто идет за волком, встречались у водопоев или на переходах, они собирались вместе в своей цели. Кого-то догнали мы, кто-то догнал нас. Все мы башкорты, — опять напомнил он. — Идущие за волком.

Это было уже кое-что. Значит, по воле провидения многие нукеры и семьи, встретившиеся на дороге, объединились в один обоз. Разумно: полторы сотни воинов — это сила, вместе безопаснее, бок о бок с единомышленниками спокойнее. А поскольку чуть ли не все из разных племен, то волей-неволей имя для всех получается общее: башкорты. То, что Середин пытался сотворить с помощью колдовства, среди бескрайних трав получилось естественным образом. Степняки объединились, невзирая на разницу в происхождении и крови.

— Ты не доверяешь нам, уважаемый хан? — сделал вид, что обиделся Олег. — Ты опасаешься привезти сюда свою семью?

— Это не так! — разумеется, встревожился Судибей. Он не желал наносить обиды новым друзьям. — Мне не удалось забрать Нанилу и Унчука с собой. Отец не позволил. Это все наш глупый и злой шаман Хенвой, он назвал меня безумным, одержимым полуночными демонами.

У степняка невольно сжались кулаки.

— Отец не хотел тебя отпускать?

— Я третий сын, хан волка. Отца не сильно беспокоили мои желания. Но волк пришел ко всем, и многие нукеры пожелали узнать, куда он нас зовет. Те, кто стар и ленив, сказывали, что это наветы степных духов или чужих колдунов, желающих увести нас от наших пастбищ, молодые воины стремились ответить на призыв, узнать, чего желают духи степей. Ссоры не случилось бы, кабы отец послушал меня. И он хотел меня отпустить. Но тут вмешался этот старый трусливый Хенвой. Он убеждал старейшин и хана, что волчица рождена черными колдунами, что она принесет беду и ее призыву нельзя поддаваться. Отец привык верить Хенвою, он стал шаманом еще в годы его юности. Он запретил мне уходить, и мы повздорили. Шаман кричал, что в меня вселились духи, что я безумен и опасен. Отец велел отогнать к нему мои стада и отвести семью, дабы Хенвой очистил их от чародейства. Тогда я ушел за волком вместе с шестью самыми преданными нукерами. У них еще нет жен, они пасут только чужие стада. Они не испугались гнева хана и шаманства Хенвоя.

— Тяжело тебе пришлось, хан Судибей… — Олег намеренно продолжил называть парня званием, на деле принадлежащим его отцу. И не грозившим даже в перспективе — все же не старший сын и даже не второй.

— Всем таково довелось, — отпил кумыса Судибей. — На кого ни глянь из пришедших со мной — история едина. Старые пни вросли в землю, не желают перемен, не желают двигаться, не желают верить! Всех и каждого шаманы пугали колдовством, грозили проклятием, запрещали уходить. Отважились лишь самые смелые. Те, кому нечего было собирать, кто просто садился в седло и скакал за белым волком. Нас снарядилось со всей степи всего полторы сотни, и токмо двенадцать имеют юрты и родичей. Прочие пришли лишь с мечами.

— Но ведь это неправильно, когда шаман владеет чужими стадами, чужими юртами, держит в рабстве чужих жен и детей…

— Отец верит трусливому лжецу.

— И ты с этим смирился?

— Со всех кочевий рода отец способен собрать больше сотни нукеров, в нашем же становище воинов не менее трех десятков. Мне с ними не управиться.

— Но с сего дня ты наш побратим, хан Судибей, — повысил голос ведун. — Поможем нашему брату пятью сотнями нукеров, Чабык?

— Правда? — Впервые за весь день в голосе степняка прозвучала неуверенность.

— Ты наш брат, мы твои братья. Мы должны помогать друг другу. С тобой готовы пойти все, но нужно ли? Мыслю, пять сотен справятся. Провести же через степь пять сотен куда проще, чем тридцать.

— Я проведу хоть пятьдесят! — горячо похвастался Судибей… но Олег пока не стал ловить его на слове.

* * *

Они выступили на рассвете. Кочевникам, уже почти полгода находящимся в походе, долго собираться не пришлось: саблю — на пояс, щит и лук — на круп коня, барашка со спутанными ногами — на холку заводного, и рысью вперед. Олег с Чабыком шли во главе, однако в команды хана Судибея не вмешивались. И правильно сделали. Степняк вывел их точно к броду через Урал — чужеземцам, естественно, неизвестному, — провел по оврагу, после чего поднял на рысь. Промчавшись так где-то два часа и оставив позади больше десяти верст, степняк перешел на походный аллюр, потом на медленный шаг, а когда через полтора часа лошади полностью восстановили дыхание — в небольшой ложбинке обнаружился ручей, из которого можно было поить остывших скакунов без особого опасения. Примерно три часа лошадям дали спокойно попастись, перекинули седла на заводных, после чего сотни снова поднялись в стремя. Два часа спокойного шага — чтобы у насытившихся скакунов не случилось колик, — потом снова два часа скачки рысью, час шагом — и в сумерках всадники остановились на берегу мелкой речушки.

По оценке Олега, за день войско одолело километров восемьдесят — совсем неплохо даже для хорошо отдохнувших лошадей. А они совсем не выглядели уставшими. Вот что значит отличное знание местности и удобных стоянок! Такой проводник кочевникам очень и очень пригодился бы. Если, конечно, далекие от родного кочевья места он знает хотя бы вполовину так же хорошо, как здешние.

Новый день — и еще один точно такой же стремительный бросок.

— Завтра будем на месте, — предупредил вечером ведуна и Чабыка степняк. — Ровно в полдень. Нукерам надобно оружие проверить, дабы завтра не суетиться.

— Я предупрежу, — согласился старый кочевник.

— Спасибо вам, братья, — кивнул ханский сын и ушел к стайке «своих»: воинов, что пришли в Каим вместе с ним.

Судибей оказался человеком слова — новым днем, когда солнце поднялось в зенит, он перевел отряд на шаг, оглянулся на Чабыка:

— Готовьте копья, мы приближаемся.

— Я не люблю крови, — сказал ему Олег. — Надеюсь, ты помнишь, что это твое родное кочевье.

— Я уже знаю про твою доброту, Приносящий добычу, — кивнул степняк. — Я тоже не желаю смерти отцу и братьям. Но сейчас… Кумсай, Темир и Шелис знают, где отец расставляет дозорных. Они пойдут вперед и освободят нам путь. Прошу тебя, хан волка, пройди с сотней вправо до тропы, по ней влево до слепого камня и дожидайся крика филина. По этому знаку поверни влево и остановись на краю кочевья. Ты, уважаемый Чабык, проведи две сотни вдоль ручья, пока не увидишь перекат. По крику филина поверни вправо. Сотню нужно отправить с Ельтаем, чтобы отогнали мои стада. Остальных воинов я проведу кругом.

— Филины-то днем не кричат, — напомнил Олег.

— Зато нас не запутает настоящий крик птицы, если условиться про кречета или сауйму. — Ханский сын немного выждал, глядя то в небо, то под копыта, решился: — Пора! Они уже успели.

Олег кивнул и, тронув пятками коня, обогнул пологий взгорок. За ним и вправду обнаружилась узкая глинистая тропка. Ведун потянул левый повод, ленивым шагом проехал до камня, на макушке которого была выемка с белым вкраплением — ни дать ни взять, бельмо на глазу. Олег остановился, вынул копье из седельной петли, оглянулся на длинную цепочку нукеров. Те один за другим последовали его примеру. Потянулось томительное ожидание. Наконец над залитой ослепительным светом степью низко и тоскливо ухнул филин. Середин послал скакуна вперед, промчался рысью две сотни шагов, вылетая на гребень взгорка, и осадил коня.

Кочевье устроилось в очень удобной долинке между холмиками: ветра сюда не задували, посторонний глаз не замечал, а ручей в полтора шага шириной сам приносил к людскому порогу сколько угодно чистой прохладной воды. Но сейчас, когда на гребнях этих взгорков со всех сторон внезапно выросло огромное количество всадников с тяжелыми боевыми копьями, степняки уже не считали свой дом столь уютным и безопасным. Там, внизу, между девятью юртами, накрытыми поверх войлочных кошм какими-то яркими разноцветными тканями, метались женщины, хватая детей и унося в хрупкие передвижные жилища. Можно подумать, эти строения из прутьев и реек способны защитить от какой-то опасности! Между привязями прыгали несколько псов, бестолково лая во все стороны, с кудахтаньем носились курицы, бегали мужчины, хватая все, что могло заменить оружие. Из-под пологов выскакивали нукеры с луками и пиками — но таких в селении было катастрофически мало. Шесть или семь годных хоть на что-то бойцов. А посреди всей этой суеты стояли три недавно остриженных барана и лениво посасывали воду из ручья. Явно отобранные на убой, сейчас они, словно живой укор людям разумным, ставили себя выше паники.

— Не бойся, отец! — выехал на два шага из строя конницы юный Судибей. — Я не собираюсь разорять детского гнезда. Я пришел лишь затем, чтобы забрать свое.

Дальнюю юрту обогнул, тяжело опираясь на посох, темный нескладный субъект в волчьей шкуре, опоясанный веревкой, с овальной костяной блямбой поверх черной тюбетейки на макушке. Он пригляделся, вытянув голову на тощей длинной шее, двумя руками приподнял посох и ударил им в землю:

— Ты видишь, хан, он привел чужаков на нашу землю! Он безумен, он одержим духами! Его нельзя отпускать.

— Не тебе, выжившей из ума крысе, говорить о безумии! — поднялся в стременах Судибей. — Он погубит твой род, отец. Если не хочешь гибели нашему племени, ты должен вырвать у него челюсть и отрезать язык! Бояться нужно не меня, бояться нужно его! Я же всего лишь заберу свое. Заберу стада, в которых пасется мой скот, заберу отары, в которых есть мои овцы, заберу своих детей и свое добро. Посему будь осмотрителен, отец. Не ошибись. У тебя не так много воинов, чтобы они умерли по наущению вороватого лжеца! Не мешай мне, отец, и тогда никто не погибнет. Я всего лишь забираю свое.

«В третий раз, — отметил Олег. — Третий раз поминает, что берет свое, а не чужое. С таким нахрапом чистой правды не говорят».

— Ты будешь проклят! — громко заревел шаман, ударяя посохом в землю. — Проклинаю! Не будет отныне тебе дороги к родным кочевьям, к родным колодцам, к родным пастбищам! Проклинаю! Не ходить тебе по земле, не видеть света, не дышать ветром. Страж степей покарает предателя, страж степей принесет мое слово, страж степей высосет твои глаза, разорвет твой живот, раскидает твои косточки! Проклинаю!

— Вот, елы-палы! — Ведун запоздало вспомнил, что не взял никаких амулетов, защищающих от сглаза, порчи или иных магических воздействий. Расслабился за последние годы.

— Лягушек в ручье пугай, лживый байбак! — посоветовал ему сын хана. Между этими двумя явно имелись какие-то свои особые, неизвестные посторонним, счеты.

По рядам нукеров пробежал смешок — уж на кого-кого, а на байбака тощий шаман походил меньше всего.

— Проклинаю! Всех проклинаю! — Хенвой вскинул посох и повел им по кругу, как стволом пулемета. Грохот выстрелов заменяло злое рычание.

Степняки тем временем успели выстроить некое подобие обороны: в проходы между юртами загнали лошадей, еще в двух местах опрокинули повозки и засели за ними, выставив копья, разложив пучки стрел и приготовив луки. Судибей, опять привстав на стременах, посмотрел куда-то влево и опустился в седло.

— Прощай, отец! Надеюсь, твои сыновья смогут стать достойными ханами.

Он развернул коня и поскакал за холм. Остальные воины братства «идущих за волком» двинулись следом. Олег успел заметить в той стороне, куда смотрел Судибей, слабый дымок. То ли от костра, то ли от только-только начинающегося пожара.

Пробравшись старым путем, кочевники слились в единый отряд и перешли на рысь.

— Повернем влево, за Мокрую Плешь! — предупредил степняк. — Там еще стада, которые нужно забрать. И погоню со следа собьем, пусть по кругу ходит.

Против перспективы прихватить еще какие-то стада никто из нукеров не возражал. Олег же, пристроившись стремя в стремя к сыну хана, поинтересовался:

— Откуда дым?

— Я не мог забрать юрту, — с сожалением вздохнул тот. — Без повозок ее не увезти. А с обозом мы слишком медленно пойдем — могут догнать, перехватить. Приказал сжечь. Так меньше риска.

— Не жалко?

— Жалко, — признал степняк. — Но я возместил потерю табуном шамана, будь он проклят.

— Он разозлится.

— Пускай. Может, хоть лопнет от злости!

Мчавшиеся на рысях скакуны всего за десять минут одолели две версты и оказались в виду пастбища. Кочевники без команды стали разворачиваться в загонную цепь, чтобы собрать разбредшихся коров в одно стадо и погнать перед собой. Уж что-то, а со скотом они обращаться умели. Сторожившие хозяйское добро пастухи вскочили и замерли, с тоской ожидая судьбы: поднимать три копья против четырех сотен смысла все равно не имело. Это их и спасло. Воины уже давно не попадали в сечу, не теряли друзей, не пьянели от крови и не сатанели от ненависти. А потому лишь прокатились волной через костер, пропустив степняков между собой. Настроения убивать у них не было.

Сотни прошли еще несколько верст по пастбищам, миновали ручей, сократили шаг и спустя еще пару часов остановились у того же ручья, но уже заметно ниже по течению. Напоив добычу и лошадей, они неторопливо двинулись дальше, чтобы уже в полной темноте расположиться на ночлег в уютной ложбинке. Отсюда выступили еще до рассвета и после полудня нагнали сотню, что вела на север табун примерно в две сотни голов, причем каждая лошадь оказалась навьючена тремя-четырьмя овцами. Степняки явно знали толк в правилах разграбления себе подобных. Здесь Судибей наконец-то обнял жену, на взгляд Олега показавшуюся не старше семиклассницы, поцеловал замотанного в платки малыша.

В сумерках «идущие за волком» миновали брод и тут же остановились, чтобы отвязать баранов: такой способ путешествия не шел на пользу ни лошадям, ни грузу. Возле брода выставили усиленные дозоры с луками — три смены по полсотни воинов. Но покоя воинов никто не потревожил. То ли отец и вправду отпустил «забравшего свое» сына, то ли просто не успел собрать силы для погони. Двумя десятками преследовать все равно бессмысленно, а собрать всех мужчин с дальних кочевий — это сколько времени пройдет!

Наконец последний переход — и все пять сотен вместе с добычей прибыли в лагерь возле Птуха еще до того, как под котлами загорелись первые костры.

— Сноу! Борд! Коня примите! — спешиваясь, крикнул Середин и уже в который раз усомнился, что имена подаренных в его отсутствие невольниц были такими от рождения. Девочки выбегать не торопились. Олег сам отпустил подпруги, снял седло. Выждал еще чуть-чуть, потом вошел внутрь.

Четыре женщины спали крестиком, голова к голове: две невольницы и Роксалана — в белых длинных рубахах, страшное чудовище с зубами на лбу и черными глазами — в неизменном сальном и вонючем балахоне из мягкого войлока. Старая ведьма почивала, совершенно не чуя подступающей опасности.

— Вот и тебя грибной супчик наконец-то подвел, — прошептал Олег, кладя руку на рукоять сабли, подкрался ближе…

Однако рубить или колоть спящую беззащитную женщину, будь она хоть трижды наркоманка и дважды карга, рука все-таки не поднялась. Душе хотелось чего-нибудь более злобного, но не кровавого. Поэтому он отступил ко входу, зачерпнул из бочки холодного пенистого кумыса, вернулся назад, занес чашу над жертвой… Тут глаза шаманки открылись, и она четко произнесла:

— На тебе проклятие, слуга пророчицы. Берегись! — И тут же поддала миску снизу.

Чаша подлетела вверх, вслед за ней невольно поднялся взгляд Середина — а когда опустился, Урги на месте уже, разумеется, не было. Все, что успел сделать ведун, так это поймать уже наполовину пустую емкость. Остатки прокисшего кобыльего молока выплеснулись на лицо Сноу. Или Борд — Середин пока так и не научился их различать. Девочка вскрикнула, села, протерла залепленные глаза.

— С добрым утром, милая. — Олег допил остатки кумыса. — Сходи, напои коня. Заодно и умоешься.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒