Идущие за волком 1 страница

Сакмара

Аркаим — археологический комплекс, включающий укрепленное поселение и прилегающие хозяйственные площадки, могильник, ряд неукрепленных селищ. Общая площадь 20 000 м2… Особенно впечатляют металлургические «цеха» Синташты. Город-крепость перестраивался и разрастался, были перенесены стены и ров. Внутренний же заваливался почти исключительно отходами металлургического производства. Около полутора веков процветала в Южноуралье Страна городов. Потом синташтинцы ушли. Их место пусто не осталось, его заняли, судя по всему, родственные племена. Но ничего подобного здесь уже никогда не было.

Материалы археологической экспедиции Челябинского университета под руководством Г. Б. Здановича

Известный Джайло-Манапу путь через горы оказался именно дорогой — широкой, удобной, без резких поворотов, подъемов и спусков. Кое-где, правда, ее присыпало оползнями, места повлажнее обросли леском — но для многих сотен нукеров это не стало препятствием. Камни в считанные минуты отбрасывались с дороги, деревья вырубались под корень, и обоз продолжал свое движение. Главное, там не встретилось скал и расселин — преодолеть иные неприятности было не сложно.

Когда воины откатили в сторону первую поваленную сосну, Олег из любопытства пересчитал годовые кольца. Получилось сто тридцать три. Значит, дорогу забросили где-то полтора века назад. Точнее не определишь: сосны ведь на накатанном тракте в первый же год не поднимутся. И неизвестно, самое ли старое это дерево из выросших — или так, середнячок.

За один день через горы обоз все-таки не перебрался. Шли они полных три дня, лишь в сумерках последнего попали в устланное серым, полустаявшим снегом ущелье, что тянулось уже не на север, к далекой Каме, а на юг — к Уралу. Но все же не три недели, как в прошлый раз. Отары тут же разбрелись: оголодавшие среди скал овцы разгребали снег и жадно поедали жухлую прошлогоднюю траву, благо здесь ее было в избытке. Лошадям тоже требовалось набить брюхо, так что кочевники простояли в столь хорошем месте два дня и затем двинулись вниз по сторонам от узенького, весело журчащего ручейка.

Отары ползли еле-еле, немногим быстрее улитки. Вечно голодные, бараны разрывали снег, выгрызали на открывшемся месте траву и только после этого делали несколько шагов, чтобы снова начать рыть. Разумеется, при желании их можно было погнать вперед — но тогда скотина останется голодной, ослабнет, начнет болеть и дохнуть. Зимой стада и так порой в два-три раза редеют, коли снега слишком много. А если еще и гонять, мешая дорыться до еды, то можно и всю животину угробить.

Лошадям тоже требовалась еда — но зато за пару часов они могли промчаться от пастбища к пастбищу верст двадцать. А потому Олег, взяв с собой Чабыка и полусотню нукеров из рода ворона, поскакал вперед, чтобы уже через день спуститься к недавно освободившейся ото льда Сакмаре.

— Вот проклятие! — спешился ведун на пятнистом от полустаявшего снега пляже, сбил ногой с выпирающего камня юбочку припая. — Не везет, так не везет.

— Чем ты недоволен, посланник предков? — не понял Чабык. — Вот Запретная река, к которой ты так стремился. Мы дошли до нее, не потеряв ни одной телеги, ни одного коня и ни единого барана. Грех обижаться на богов после такой милости.

— Я не знаю, с какой стороны мы от городов Каима, дружище. — Олег присел, зачерпнул горсть воды, отер лицо. — По льду мы легко прошли бы вверх и вниз, нашли знакомые места. Сам знаешь, замерзшая река — лучшая дорога, ровная и прочная. Сейчас же я не представляю, куда повернуть, долго ли идти, и где брод — тоже непонятно. Этот берег скалистый, тот пологий. Если идти по суше, лучше бы переправиться на ту сторону.

— Мы пришли по торному пути, посланник, — после некоторого размышления напомнил кочевник. — Он не может оборваться в диком месте. Либо брод прямо здесь, либо дорога повернула. Нужно лишь найти куда.

— Полтора века прошло, Чабык, — вздохнул Олег. — Заросло все, как и не было. Поди угадай, где поворот? То ли здесь, то ли три версты назад, то ли его и не было. Да и брод за столько лет размыть могло. Тут дно — песок. Сам знаешь, как он текуч и капризен. Лезть наугад неохота, не май месяц на улице. Замерзнем.

Чабык опять задумался, спустя пару минут предложил:

— Я велю юному нукеру залезть на дерево. Ежели есть округ жилье, так дымы от очагов быть должны. Или хочешь — пошлем в реку воинов дно проверить. Коли бараньим жиром обмазаться, а опосля у костра согреться и мяса от души покушать, так от холодной воды не будет особого вреда.

— Дыма среди гор можно не углядеть. Особенно когда дрова сухие, а огонь далеко… — задумчиво пробормотал ведун. — Но мысль интересная… Только кровь живая нужна, у тебя найдется?

— Возьми мою, посланник! — с готовностью предложил воин.

— Такая жертва ни к чему, — отказался Олег. — Сойдет и баранья. Твои нукеры «сухой паек» с собой захватили? Тогда разводите костер. Пока — один. Скотину без меня не резать! Пусть сперва зола немного нагорит.

— Как скажешь, посланник, — склонил голову кочевник и обернулся к сбившимся у воды воинам: — Привал! Расседлывайте лошадей, готовьте хворост.

Середин отдал ему повод своего коня, направился к скалам, нависающим над водой у края ущелья, и принялся раскидывать ногой снег, заглядывая между камнями. Вскоре он нашел то, что хотел — чуть маслянистую, плотную глинистую проплешину, словно встопорщенными перьями покрытую серым лишайником. Не желая приносить вреда больше, чем требуется, ведун косарем подрезал верхний слой, быстрым движением вырезал глиняный конус, после чего опустил мшистую пластинку обратно.

Пока кочевники разводили огонь, Олег хорошенько размял глину, время от времени макая ее в воду, после чего бросил возле берега сложенную широкими петлями веревку, омыл в реке лицо, простер перед собой ладони:

— Ты, вода, текла из-за гор, по полям, лесам, лугам широким, — забормотал он заклинание, что должно было установить его связь с одной из четырех стихий, — под небом синим, в ночи черной. В тепле грелась, в холоде мерзла, черноту снимала, красоту открывала. Забери, вода, глаз черный, уведи в путь долгий, по воде текучей, по руслу извилистому, по борам, косогорам, по лесам и ямам. Стань, вода, омутом глубоким, протокой широкой. Стань, вода, тропой путеводной, что человек не заметит, воробей перепрыгнет, крот подроет, а Ний темный по тебе пойдет. Не на миг, не на час, а пока из начала до избытка не пройдет…

Ведун рывком выдернул веревку из воды, сделал несколько размашистых шагов и метнул ее на ближний костер — так, чтобы тяжелые влажные петли широким кругом оградили очаг от окружающего снега. Нукеры Чабыка предпочли отступить подальше — Середин, не обращая на них внимания, лезвием косаря раскидал угли, кинул в горячий пепел и золу шматок глины, принялся катать его в получившейся грязи, взглядом выискивая хромого воина:

— Чабык! Барана давай! Только на веревку не наступи, Ния пропустишь!

— Кого? — Кочевник за густую шерсть поднял с кошмы одного из взятых для ужина баранов, широко шагнул через препятствие.

— Это хозяин мертвого мира, — не таясь, объяснил ведун. — Я веревку заговорил, чтобы по кругу его пускала, пока не высохнет. Пока он жизнь баранью не заберет, мы ею пользоваться сможем.

— Как?

— Увидишь… — Середин слепил из глины грубую чашу, подставил: — В нее кровь пускай.

— Не вместится! — предупредил воин.

— Душа летучая, кровь текучая, плоть могучая, — уже бормотал заговор ведун. — Ни плоти души не удержать, ни крови, ни белу свету. Лети, душа, на волю, ищи, душа, свободу. В плоти тебе не усидеть, в свете тебе не сгореть, с кровью тебе вытечь…

Он кивнул кочевнику, и Чабык, правильно поняв знак, сильно и быстро провел ножом по горлу барана, вскрывая артерию. Кровь, пульсируя, хлынула в чашу. Олег дождался, пока напор ослаб, и стал торопливо разминать глину.

Ему припомнилось, как когда-то очень давно, больше десяти веков тому вперед, Ворон вывозил их в лес. Они бегали весь день в поисках сброшенных змеиных шкур и Иванова корня, собирали с ветвей шерсть, пытаясь угадать, кому она принадлежит. Ведь каждый зверь свой норов в будущем зелье оставляет: крот — злобу, рысь — терпение, волк — выносливость, лось — силу… У каждого зверя своя, особая жизненная сила. И в каждой частице она, словно маленький ген, таится.

Тогда они находились так, что к вечеру еле ноги переставляли, а уж оголодали — что заточенные в склепе упыри. Ворон же, выведя их к какой-то деревеньке, велел готовить ужин, привел барашка, а сам о ночлеге пошел уговариваться.

Когда он вернулся через два часа, на лугу возле узкого тихого ручейка горел костер, мучались голодом одиннадцать начинающих колдунов и пасся один барашек примерно десяти кило живого веса… Людям, привыкшим покупать в магазине мясо и тушенку в консервах да заказывать в кафешке шашлыки, легко рассуждать о жестокости дикарей и брезгливо воротить нос от пахнущих парной кровью рук…

— Ты делаешь глиняного человека? — с жадностью наблюдал за работой ведуна кочевник.

— Барана. Кровь барана, жизнь барана и тушка тоже должна быть его… — отогнув наверх коричневую голову, ответил Олег и поставил фигурку на землю. Барана она напоминала ничуть не больше, нежели свой прототип — скульптуры Церетели, но зато у ведуна в запасе имелись кое-какие действенные средства. Олег зачерпнул из кострища немного золы и стряхнул на спину глиняной фигурке: — Не жить волку без волчицы, голубю без голубицы, лису без лисицы. Так и тебе, зверю из горячей золы, холодной глины и живой крови, одному не жить. Иди, зверь, ищи, зверь. Ищи племя свое, ищи долю свою. Ищи глину холодную, кровь парную, золу горячую…

Олег вскинул ладони и быстро отступил назад, чуть не врезавшись в Чабыка.

— Что теперь? — шепотом спросил воин.

— Глины везде хватает, — так же тихо ответил Середин. — Кровь тоже льется нередко… Но вот горячая зола или пепел бывают только в человеческом очаге. Если голем почует неподалеку огонь, аккурат к ближнему жилью нас и выведет.

— А далеко ли он способен его заметить?

— Самый ближний… — неуверенно вспомнил уроки Ворона Олег и вдруг подумал, что магия способна указать фигурке и на костер по другую сторону планеты. Для высшего знания ограничений по расстоянию нет.

Вокруг стало горячо от дыхания: воины, слышавшие разговор, сгрудились почти к самой веревке, наблюдая за простенькой, наскоро сделанной игрушкой. Они, в отличие от христиан, не боялись колдовства. Для приуральских язычников духи, боги, лешие, русалки и колдуны не были чем-то сверхъестественным. Эти люди каждый день оставляли свои подношения берегиням или духам, считали их своими соседями, каждый день встречались с шаманами и ведьмами и ничего особенного в этом не видели. Ну чародеи и чародеи — что такого? Кочевников беспокоило лишь то, дружелюбен кудесник или враждебен. Олег для них уже давно стал своим, и магия ведуна никого из рода ворона не тревожила, вызывая лишь любопытство.

Прошло несколько томительных минут — глиняное подобие барана не подавало никаких знаков.

— Ничего, — первыми разочаровались молодые воины.

— Не получилось, — хмыкнули те, что стояли подальше.

— Посланник ничего не смог, — услышали самые дальние из кочевников.

— Ну как? — наконец поинтересовался и преданный Чабык.

Середин тихо зашипел, пытаясь понять свою ошибку.

Кровь… Жизнь… Заговор Ния через воду, фигурка…

В фигурке чего-то не хватало. Чего-то малого — но все же мешающего принять ее за живое существо.

— Да! — внезапно сообразил ведун, подобрал пару махоньких угольков и быстро ткнул их по сторонам головы. — Глаза…

Он не успел заметить, как произошло изменение: он хотел лишь отереть пальцы, а когда через миг глянул на «барашка» — глиняный малыш уже мчался к реке.

— Не трогать! — крикнул он кочевникам, ринувшимся следом, опоясался, ткнул пальцем в Чабыка… Но приказ, уже готовый сорваться с языка, неожиданно выветрился из памяти, и Середин просто кинулся догонять маленького голема.

Фигурка оставила на снегу тонкий бисер следов, замерла у берега, но тут же свернула влево, метнулась вверх по течению. Движения глиняных ножек сливались в размазанные дуги, туловище мчалось со скоростью стрелы, не пугаясь ни скал, ни расселин, ни камней. Не прошло и двух минут, как колдовское порождение скрылось из глаз, и только длинный извилистый хвост оставшихся на снегу следов подсказывал, куда за «барашком» бежать. Преследовать малыша оказалось непросто: покрытые снегом и ледяной коркой валуны, небрежно сваленные матушкой-природой вдоль берега, не позволяли уверенно встать на ноги, вынуждали медленно перебираться с места на место, цепляясь за корни деревьев и ветки кустарника. Там, где големчик шустро проскакивал по тонкому насту — нукеры соскальзывали по откосу вниз, рискуя переломать конечности в расселинах или свалиться в воду.

— Ступайте обратно, бестолковые! — наконец не выдержал Чабык. — Разбивайте лагерь, готовьте еду.

Старый кочевник сразу догадался не ломиться через каменистые россыпи по прямой, по хорошо различимому следу, а обходить препятствия стороной, где проще, а потом выискивать тонкую прямую строчку на насте по другую сторону. Теперь он встречал своих нукеров за очередным взгорком и нетерпеливо хлестал себя плетью по колену:

— Шею зазря свернете — что матерям вашим скажу? Что дураков воспитали?

Ведун, оказавшийся среди тех, кто ломился через скалы, благоразумно промолчал, но к месту привала не вернулся. Вместе с воином они двинулись дальше, петляя меж скал и каменных нагромождений, и лишь часа через два пути нашли знакомый след по другую сторону густого черного ельника.

Голем нашелся за первым же деревом. Только теперь он был не барашком, пусть и уродливым, а всего лишь грязным, плохо пахнущим земляным комком. Чабык присел рядом, склонил голову набок:

— Он умер?

— Веревка высохла, — пожал плечами ведун. — Ний вошел в круг и забрал жизнь барана в свое царство. Теперь он пасется среди бескрайних пастбищ, среди неисчислимых стад, на которые охотятся наши усопшие предки.

— Смеркается, — выпрямился кочевник. — Сегодня повторить обряд мы не успеем. Придется завтра.

— Уже не нужно, — усмехнулся Олег. — Теперь мы и так знаем, куда идти в поисках жилья. Но ты прав, отложим это до утра.

Утром стало ясно, что голем не довел их до цели всего несколько шагов: едва идущие по старым следам нукеры обогнули скалу, от которой накануне вернулись к стоянке, как ведун сразу узнал знакомые горы: ущелье Аркаима, в котором обитали подданные свергнутого правителя здешних земель. Наезженная дорога тянулась между влажными кустами, одинокий возок, груженный всего лишь парой деревянных вил, медленно катился в сторону реки, влекомый понурой гнедой лошадкой. Столь же понурый возничий дремал на облучке.

Олег вскинул сжатую в кулак руку и жестом, понятным во всех краях мира, прижал палец к губам. Выждав, пока телега ускрипит на сотню шагов, он бесшумно скользнул вдоль тракта влево, стараясь держаться в слабой тени голых промерзлых акаций и за стволами деревьев.

Но вскоре стало ясно, что ведун старался зря. Могучие ворота неприступной горной твердыни оказались распахнуты настежь. Ни на входе, ни на стене не маячило ни единого дозорного, из бойниц не следили за путниками внимательные глаза лучников, не выглядывали над зубцами кончики копий, в любой миг готовых попасть в руки стражи. Четыре десятка чужаков в полном вооружении вошли в крепость, настороженно оглядываясь, не снимая ладоней с рукоятей мечей — и их никто даже не окликнул!

— Чабык! — Ведун указал воину в глубину долины: — Там деревня. Будь осторожен… Но постарайтесь зря никого не обижать. Я не хочу лишней крови. Мы пришли с миром. Продать свой товар и получить в обмен другой.

— Как скажешь, посланник. А ты?

— Я возьму половину людей. Там, наверху, тоже есть на что посмотреть… — кивнул Олег вправо, на мертвые скалы.

Чабык, естественно, ничего увидеть не мог, но законы ратных людей ставят приказы выше здравого смысла, и он ответил:

— Да, посланник.

— За мной! — махнул рукой ведун и, уверенный, что за ним идет необходимая поддержка, решительно направился ко входу на карниз.

Путь к дворцу Аркаима, вверх по узкой каменной тропе, занял почти четыре часа. Вознесенная чуть ли не на километровую высоту, обитель бессмертного колдуна выглядела нетронутой, в целости и сохранности. В цитадели не хватало только ворот…

Прислушиваясь, ведун прокрался в расселину — но здесь не было ничего, кроме эха его собственных шагов.

— Осмотрите дом, — приказал нукерам Олег. — Никого не убивать! И не грабить! Если, конечно, никто сам не затеет схватку…

Ученика Ворона больше всего интересовало святилище Итшахра, что было спрятано в глубине высокогорного ущелья, а также покои колдуна — отделанные драгоценными камнями и слоновой костью, таящие в себе секреты магии древнейшего из народов, однажды бросившего вызов самим богам.

Увы, дворец исчез. Исчез бесследно, вместе с садом перед ним и освежающими фонтанами, вместе с истуканом бога мертвых, вместе с сокровищами и колдовскими зельями. Он не был засыпан — ведун отлично помнил скалы справа и слева и мог поклясться, что они сохранились в целостности. Он не был разрушен — утоптанная каменная крошка не носила никаких следов столь масштабных работ. Он не был унесен…

— Или был? — Ведун задумчиво прошелся до дальнего конца расселины, сужающейся в изломанную щель, что походила на молнию, предупреждающую об опасном напряжении. Он развернулся, произнес наговор на снятие морока, на отведение глаза, на оберег невидимости — все было бесполезно. Аркаим на совесть позаботился о покинутом жилище, сделав его недоступным ни для мага, ни для простого смертного. Дворец находился где-то здесь, целый и невредимый, полный сокровищ. Прятать брошенное, ненужное жилье колдун бы не стал. Зачем? Развалины и есть развалины: ходите, смотрите — плевать. Что было — то прошло. Раз спрятал — значит, было что прятать.

— Близок локоть, да не укусишь, — вздохнул ведун. Он надеялся поживиться хоть чем-нибудь, унести какой-нибудь сувенир в память о давнишнем приключении. «Видно, не судьба. Интересно, что он прятал? Ведь самое ценное он наверняка вывез, еще когда я ему власть вернул. Трон, казну, оружие, кристаллы… Что тут могло остаться? Всякие безделушки, отделка… Святилище…»

Мысль показалась Олегу разумной: святилище Итшахра! Для мага, ищущего силу бога мертвых, безопасность истукана была важнее всего. И как раз каменного идола с места на место особо не поносишь. Пришлось прибегнуть к другим способам.

— Нужно проверить, не исчезло ли святилище на том берегу, — пробормотал Середин и резко развернулся: делать тут было уже нечего.

Кочевникам повезло больше: пробежавшиеся по зданию воины нашли пару ножей, потертую медную лампу, несколько керамических светильников, вырезанную из оникса фигурку обнаженной женщины, пустой сундук, несколько потертых шкатулок и туесков, обтянутый кожей круглый щит с выжженными по поверхности непонятными символами, добрый десяток ратовищ для копий, несколько сломанных клинков. Для затерянных среди горных долин племен железо само по себе представляло слишком большую ценность, чтобы выбрасывать порченое оружие.

— Вот это лучше тут оставить, — посоветовал ведун, указывая на щит. — Это могут быть защитные руны для владельца, а может оказаться проклятие для чужака.

Нукер, услышав такие слова, мигом метнул добычу в сторону. Вспорхнув с легкостью игрушечной летающей тарелки, щит умчался далеко над заснеженными скальными пиками, завис где-то в удалении и заскользил обратно. Кочевники дружно охнули — но выпуклый диск неожиданно отклонился в сторону и, врезавшись в гору, превратился в ледяное облако.

— Вот и хорошо, — подвел итог Середин. — Пошли в деревню.

Спуск от колдовского логова занял заметно меньше времени, нежели подъем — однако солнце все равно уже клонилось к закату.

Чабык нашелся в обширном поселке из трех десятков полосатых домов, сложенных из слоистого серо-черного базальта. Он восседал на камне, покрытом мхом и застарелыми рунами, возле столь же старого и замшелого колодца, не имеющего ворота и с частично прохудившейся крышей из дранки. Перед кочевником лежала кошма, на которой возвышалась горка из глиняной и деревянной посуды, нескольких бочонков и одного зеркала, сделанного из оправленного деревянной рамой осколка. Видимо, кому-то из местных удалось разжиться сломанным колдовским артефактом.

— Я же просил никого не трогать… — устало вздохнул ведун. — Мы пришли с миром.

— А нет никого, — развел руками кочевник. — Убегли. Во-он там в крайнем доме две старухи сидят, и вот в этом дед старый. Слепой совсем, и руки трясутся. Нукеры сказывают, двух девок видели, малыша совсем малого да еще пару человек издалека. Ловить не стали, ты не велел. Так они спрятались куда-то, не видно. Чего же добра не взять, коли бесхозное?

— Берите, если таскать не лень, — не стал спорить Олег. Для него, выходца из богатой Новгородской Руси, было ясно, что каимцы бросили в домах только то, что и потерять не жалко. Кроме, разве что, зеркала. Однако не столь зажиточным, хозяйственным кочевникам и деревянная миска была в радость. — Еда какая-нибудь нашлась?

— Солонины бочонок да зерна немного.

— Отлично. Тогда ночевать здесь останемся. Нам торопиться некуда.

— Это разумно, посланник, — степенно кивнул в ответ Чабык.

Оставив его возле скромной добычи, Середин отправился осматривать селение и очень скоро понял, что оно умирает. В трех из пяти домов печи были холодные, в топках висела паутина. На полках, на столах, на полу лежал толстый слой серой пыли, кое-где обнаружились следы птичьего и мышиного пребывания — причем тоже застарелые. А значит, тут никто не жил как минимум с прошлого лета.

— Положим, часть моей вины в этом есть, — вслух признался себе Олег. — Это я отсюда мужчин на битву с Раджафом увел. Но ведь не все же они погибли! Да и семьи должны были остаться, дети, родители. Странно.

Он свернул к крайнему дому, остановился перед закутанными в платки бабками с желтыми морщинистыми лицами, поклонился:

— Добрый вечер, уважаемые! Вы не голодны? Может, воды принести? Как здоровье?

Женщины не отреагировали — как и не слышали ничего. Продолжали сидеть бок о бок, глядя прямо перед собой, не моргая и вроде даже не дыша. Ведун подумал было сделать наговор на добродушие, но потом махнул рукой. Коли старухи и сами уйти не догадались и родичи о них беспокоиться не стали — значит толку никакого не будет. Расспросить, отчего владения Аркаима в такое запустение пришли, не получится. Для доброго разговора человек с ясным умом требуется.

— Ну и ладно, — отвернулся Середин. — Земля Каимовская велика, найдутся и другие обитатели.

Ночь прошла без приключений. Разместившись в двух соседних домах, кочевники от души протопили печи, сварили в двух ведрах найденную по домам еду: и солонину, и ячмень, и пшеницу — все вперемешку, от души наелись и легли спать, выставив пару дозорных. Деревенские жители не попытались ни напасть на спящих врагов, ни хотя бы взглянуть, кто к ним наведался. С рассветом же воины ушли сами, распределив поровну найденную добычу.

— Брод здесь, — указал Олег на просвечивающую вдалеке сквозь голый зимний лес реку. — Дорога прямо к нему выходит. Вот только не знаю, что проще: обоз сюда через каменные россыпи провести или там, у стоянки, мост построить?

— Строить мост через столь полноводную реку — дело нелегкое, — назидательно изрек кочевник.

— Брось, Чабык, — легкомысленно отмахнулся Середин. — Несколько плотов в два наката свяжем, веревкой на месте удержим. Ледоход уже прошел, до половодья вернуться успеете. А там пусть уносит, не жалко. Не так часто вам в Каим ходить приходится.

— Коли брод есть здесь, может и там найтись, — рассудительно ответил воин. — Поискать сперва надобно. Коли не удастся, тогда и о мосте думать станем.

— И это верно, — согласился ведун.

Чабык был, безусловно, прав — вот только лезть в ледяную воду Олегу совсем не улыбалось. И самому лезть, и других на такое испытание посылать. Просто смотреть со стороны на чужие мучения совесть ему не позволяла. Требуешь самоотверженности — не забудь показать пример. Но уже через два часа он понял, что искать брод все-таки придется: на месте их привала вместо одинокого костра, согревающего десяток сторожащих лошадей нукеров, раскинулось несчитанное число юрт, обустроились очаги и коновязи. Сюда, к берегу Сакмары, неожиданно быстро успел добраться обоз. А обоз — это уже тысячи, а не десятки людей, многие тысячи лошадей, огромные отары.

Скромных возможностей ущелья едва ли хватит, чтобы прокормить огромные стада дольше двух-трех дней. Потом, кровь из носа, но его армии нужно двигаться дальше. Или она останется без скакунов, возков и белорунных живых консервов.

— Чабык! — окликнул своего верного помощника ведун. — Вели развести два костра на берегу, посередине между излучинами. Начнем искать оттуда.

Свою юрту он обнаружил без особого труда: нукеры рода ворона поставили ее, как всегда, в центре лагеря и сложили по сторонам от входа два очага — они верили, что таким образом хранят Приносящего добычу от опасностей. Ведь огонь очищает незнакомого гостя, входящего в дом, от прилепившихся демонов, болезней и злых мыслей. Проверить гипотезу не удалось ни разу: за последние месяцы ни один незнакомец в юрту ведуна не вошел. На ходу расстегивая пояс, Олег откинул полог, шагнул в полумрак походного дома и… И замер, остолбенев от невиданного зрелища.

— А я маленькая га-адость, а я маленькая гнусь, я поганками нае-елась и на пакости стремлюсь! — жизнерадостно пела обнаженная снизу Роксалана, приплясывая вокруг слабо горящего в центре костерка и старательно извиваясь.

Следом за ней, ухватив девицу за пояс, подпрыгивала в стиле «летка-енька» страшная как смерть, патлатая шаманка. В этот раз она оказалась без малахая, а потому были хорошо видны ее впалые коричневые морщинистые щеки, черные круги под глазами, приклеенные на лоб желтые кариозные клыки и тощая цыплячья шея. Прочее тело скрывалось под бесформенным чапаном, из-под подола которого то и дело выглядывали грязные обмотки.

Сзади не отставали обе малышки-невольницы. На плечах у обеих лежали овчины, в руках первой был посох, которым она стучала по полу, вторая ритмично била в бубен. Точнее — бубном. Себе по голове.

— Что здесь… — растерянно сглотнул ведун. — …происходит?

— Алеська, — перестав петь и прыгать, счастливо осклабилась воительница. — Вернулся мой дорогой-хороший-желанный…

Она одернула поддоспешник, подбежала и повисла у Олега на шее, орошая его лицо слезами. Ведун еле успел опустить полог, пока его спутницу еще кто-нибудь не увидел в таком виде.

— О великая Уманмее! — на тонкой ноте пропела шаманка, вскинув руки к дымовому отверстию. — Ты дала достойного слугу своей прорицательнице! Да пребудет с нами твоя милость и с тобою твоя мудрость!

Борд и Сноу остановились, однако продолжали в том же ритме стучать посохом и бить в бубен.

— Олежка, что я знаю!!! — Глаза Роксаланы вспыхнули дьявольским огнем, пальцы вцепились в ворот. — Я ведь пророчица! Ты колдун, а я пророчица! Мы созданы друг для друга!

Олег старательно принюхался к ее дыханию и ничего особенного не учуял.

— Что предсказать успела? — осторожно уточнил он. — Надеюсь, это было обеденное меню?

— Мню! — обрадовалась Роксалана. — Мня! Мне! Мною, мною, мною и тобою! Между нами стена, стена, между нами ночь, ночь!

Воительница отпустила его ворот и задвигалась, как в комиксе, застывая в различных смешных позах. Невольницы опять запрыгали вокруг огня, перестукиваясь посохом и бубном.

— Уманмее ниспослала ночь! — взвыла шаманка. — Таково слово пророчицы!

— Какая ночь, ненормальные?! Полдень на дворе! Кумыса, что ли, насосались? — прошел к северной стене Середин, стянул войлочный поддоспешник, рубаху. — Девчонки, воды умыться принесите. Что у нас на обед? Я с утра не жрамши.

— Да-да, мой хороший, — встрепенулась Роксалана.

Она кинулась к сундуку в изголовье их постели, двумя руками благоговейно подняла с него пятилитровый горшок, тут же опустила обратно, сняла крышку, сделала несколько больших глотков через край, закрыла, поднесла Олегу, но тут остановилась, подумала, отнесла назад, сняла крышку, подняла, повернулась к Середину, сделала пару глотков, вернула назад, на сундук, накрыла крышкой…

Ведун наблюдал за этими манипуляциями минуты полторы, потом решительно пересек юрту, сам снял крышку, принюхался к горячему вареву:

— Ух ты, супчик! Настоящий, грибной! Откуда вы…

И тут его осенило.

— Что-о?! Грибы?! Опять?! — Он метнул горшок в очаг, отчего Роксалана пронзительно взвыла, потом поймал шаманку за шкирку и точно отмеренным пинком выкинул за полог, невольниц же схватил за уши и столкнул лбами: — Я вам покажу поганки жрать! Где вы их набрали? Кто посмел?!

Он отобрал посох и бубен, кинул в костер — но попал в спину Роксаланы, склонившейся над разбитым горшком:

— Что ты… Как ты… Тварь! Урод! Вонючая обезьяна! Да я тебя! Я… А-а-а!!! — Она кинулась к постели, запрыгала по ней, нащупала меч, решительно рубанула воздух: — У-убью-у!

Девочки молниеносно прыснули за дверь — воительница же вперила взгляд в сверкающий клинок, потом приложила его ко лбу, блаженно застонала и уселась, покачиваясь вперед и назад, заунывно заныла:

— И этому козлу я отдала лучшие свои годы!

— Один! — на всякий случай уточнил ведун. — А если по календарю, то и вовсе месяц. Когда мы вернемся обратно, то попадем в ту же минуту, когда исчезли.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒