|
|||
Жданов Н.Г. 6 страницаНовичков всё это мало касалось. Наконец солнце пробилось сквозь тучи. Сосны спокойно красовались неподвижными вершинами; на берёзах, быть может, в последний раз затрепетали нежные, прозрачно-жёлтые листья; лёгкий ветерок срывал их с ветвей и гонял в чистом воздухе. Под вечер Стрижников разрешил всем, кто хочет, погулять по лагерю. — Пойдём на озеро! — предложил Дусе Тропиночкин. После нескольких дней, почти полностью проведённых в помещении на занятиях и в общих беседах, оба с удовольствием сбежали вниз по крутому лесистому склону и пустились вдоль берега. — Подожди меня здесь, — сказал Тропиночкин, когда они подошли к тростниковым зарослям. Он исчез, и через несколько минут Дуся увидел его выплывающим из камышей с шестом в руках на маленьком старом плотике, сбитом из досок. — Вот здорово! Где ты взял? — закричал Дуся с восторгом и едва скрытой завистью. — Да уж взял, — сказал Тропиночкин. — Я его ещё давно присмотрел. И ты вставай со мной, если хочешь. Он причалил к берегу и протянул Дусе руку. Но плот не мог выдержать сразу двоих. Он погружался в воду, и на нём никак нельзя было устоять. Тогда они по одному стали плавать вдоль заводи, отталкиваясь шестом от вязкого дна. Это было очень интересно, но в конце концов Дуся устал. Кроме того, ботинки сильно промокли, брюки до самых колен покрылись тиной и грязью и неприятно холодили ноги. — Пойдём, уже темнеет, — сказал он. — Подожди! — возразил Тропиночкин. — Я сейчас на остров сплаваю, и пойдём. Дуся посмотрел на остров, казавшийся теперь пустынным и мрачным. — Не надо, — робко сказал он. — Нам пора. — Я ведь скоро, — настаивал Тропиночкин. — Ты подожди меня здесь. Он оттолкнулся от берега и поплыл. Дуся следил, как он грёб шестом, когда не стал доставать дна, как наконец причалил к острову и, спрыгнув на берег, помахал рукой и скрылся в кустах. «Он смелый, — подумал Дуся. — Пусть только скорей возвращается». Было неприятно сидеть одному: уже темнело и, кроме того, он стал опасаться, что кто-нибудь их заметит. Тут Дуся увидел что-то тёмное, колыхающееся в серых волнах у самого острова. «Что же это такое?» — подумал он. И вдруг понял, что это плот — тот самый, на котором перебирался Тропиночкин. Он, наверное, не прикрепил его у берега, и волны понесли плот в озеро. Как же теперь быть? Дуся беспомощно огляделся вокруг. До острова было метров двести. В сумерках тускло светящееся водное пространство казалось бесконечным, а сам остров — маленьким и угрюмым. Тёмная туча, очень похожая на большое ватное пальто, развешенное для просушки, медленно двигалось к озеру. Кусты, в которых скрылся Тропиночкин, сливались в одну тёмную массу, и только узкая багрово-красная полоса на горизонте ещё тлела, словно последний уголь затухающего костра. Но и она скоро потухла. Дуся подошёл к самой воде и крикнул: — Тропиноч-ки-ин, плот унесло-о! Но голос был слаб, и поднявшийся стремительный ветер едва ли донёс его и до половины расстояния, отделявшего берег от острова. А плот уносило всё дальше и дальше в озеро, и теперь уже трудно было различить на серой зыби волн колеблющуюся тёмную точку. Размахивая какими-то прутьями и подпрыгивая, Тропиночкин появился наконец с другой стороны острова; добежав до места, где был оставлен плот, он остановился. Прутья выпали у него из рук. Он тоже что-то кричал Дусе, но ничего нельзя было разобрать. Потом Тропиночкин стал почти неразличим в темноте. А Дуся всё стоял на берегу, не зная, на что же решиться. Над темнеющим озером, над глухо шумящим лесом прозвучал и затих сигнал вечернего отбоя. Сейчас все в лагере, должно быть, ложились спать, и Дуся с тоской представил себе, как волнуется и недоумевает вице-старшина Колкин, а старшина второй статьи, молодой и добрый моряк Алексеев, постоянно находившийся вместе с ними в домике, уже, наверное, пошёл докладывать «папе-маме». Надо было на что-то решиться. Дуся выбрался из кустов и торопливо пошёл по берегу к морской базе. Морская база была едва ли не самым примечательным местом в лагере. В сущности, это был простой деревянный сарай, стоящий на самом берегу озера, близ пирса, но нахимовцы прозвали его «морской базой». Тут снаружи висели по стенам багры и вёсла, спасательные пояса, сигнальные флаги и фонари, таблицы семафоров, а внутри стояли на стеллажах модели парусных яхт, бригов, фрегатов, а также современного крейсера и линкора. В углу, на специальной подставке под стеклянным колпаком, хранился большой корабельный компас; рядом, на стене, висел металлический барометр. Небольшие круглые окна, похожие на иллюминаторы, были расположены высоко, почти под самым потолком, и не давали много света. На базе было установлено постоянное дежурство дневальных, назначавшихся из воспитанников старших рот. У деревянной будки близ базы качался подвешенный на проволоке фонарь, и всклокоченные тени деревьев метались по берегу. Дуся прибавил шаг. Подойдя поближе, он увидел на крыльце, под фонарём, стройную юношескую фигуру в коротком бушлате. И сразу узнал Раутского. — Кто там? — громко спросил Раутский, вглядываясь в темноту. — Это я, Парамонов. — Дуся вышел на свет. — Ах, вот это кто! — удивился Раутский, тотчас узнав Дусю. — Ты чего же тут ходишь? Разве вам сегодня разрешено ещё не ложиться? — У Тропиночкина плот унесло, — сказал Дуся. Из будки между тем доносились голоса — должно быть, там были ещё нахимовцы. — Какой плот? Мы тут базу убираем, уже заканчиваем. Тебя что, к нам прислали? — Я сам пришёл. — Не понимаю! Кто ж этот Тропиночкин? — Мой товарищ. — Ах, вот что! Тот самый? — Тот самый, — сказал Дуся. — Он там один сейчас. Он, может, думает, что я просто ушёл, и всё. — Да где он? — всё ещё недоумевал Раутский. — Я же говорю — у него плот унесло, теперь он один на острове. — На острове? — Раутский ещё более удивился. — Кто же его туда послал теперь? — Никто, — еле слышно признался Дуся. — Мы сами. Только у него плот унесло, а я на этом берегу сидел. Старший нахимовец, раздумывая, покачал головой и присвистнул. — Ну, заварили кашу! — сказал он. — Теперь, пожалуй, не порадуетесь. — И, помолчав, спросил: — Кто-нибудь видел вас? — Нет, никто ещё не видел. Если бы плот не унесло... — Подожди! — вдруг остановил Дусю Раутский и, приоткрыв дверь будки, крикнул: — Метелицын, на минутку! На крыльце появился плечистый, немного нескладный нахимовец, и Дуся при свете фонаря тотчас узнал в нём нарушителя дисциплины, что ходил без погон позади строя. — Что ты хочешь? — обратился он к Раутскому. Он был по-прежнему без погон, и его тёмные большие глаза светились мягко на грубом, большом лице. — Видишь ли, — сказал деловито и доверительно Раутский, — надо выручить вот этих малышей. — Но тут только один малыш, — простодушно заметил Метелицын, — а где остальные? — Их всего двое, но в том-то и дело, что один сидит теперь на острове. Заплыл туда на плоту, а плот унесло волнами. — Придётся сходить на шлюпке, — просто сказал Метелицын. — Им же, наверное, отбой был? — Кажется, был, но, может быть, обойдётся. Ты возьми четвёрку и не шуми вёслами. Лучше, если бы не заметили, — добавил он. — Я бы сам пошёл, да меня каждую минуту спросить могут. — Понятно, — сказал Метелицын и шагнул в темноту к причалу. — Ты бы шёл к себе, — сказал Раутский Дусе. — Там же, может быть, вас ищут. — Нет, — сказал Дуся, — я один не могу, мы лучше вместе с Тропиночкиным. В это время в темноте со стороны лагеря мелькнул свет и раздались голоса. — Начальник училища идёт! — тревожно прошептал Раутский. — Давайте-ка в сторонку. Стоя за будкой в темноте, Дуся слышал, как Раутский громко скомандовал: — Смирно-о! Потом по деревянному настилу отчётливо прозвучали его шаги, затем послышался рапорт: — Товарищ капитан первого ранга, группа воспитанников третьей роты заканчивает праздничную уборку. Дежурный по пирсу, воспитанник первой роты Раутский. — Вольно, — сказал начальник и в сопровождении нескольких офицеров (о чём Дуся мог судить по шуму шагов на крыльце) прошёл к будке. «Только бы поскорее они ушли, только бы поскорее!» — думал Дуся. Но, как нарочно, начальник задержался на крыльце. Он спрашивал, готовы ли машины к встрече гостей и не отсырела ли площадка, на которой будет происходить перетягивание каната. Ему отвечали незнакомые Дусе голоса офицеров. Потом Стрижников сказал, что заплывы на большие дистанции врач советует отменить, так как вода в озере стала холодной. — Посмотрим! — сказал начальник. И все медленно пошли от будки. Дуся вздохнул с облегчением. Вдруг явственно послышался всплеск у самого пирса. — Кто это там? — сердито спросил начальник. Один из его спутников подошёл к берегу и зажужжал ручным фонариком. «Попались!» — пронеслось в голове у Дуси. — Никого нет, это волна! — раздалось в темноте. И Дуся узнал голос мичмана Гаврюшина. Офицеры двинулись дальше. А через минуту на деревянных мостках пирса появился Метелицын. — Всё из-за цепи, — хмурясь, сообщил он, — пока я с ней возился, они и услышали. — Ничего, всё обошлось! — успокоил Раутский. — Только давайте поживее! Он озабоченно посмотрел на фонарь, который качнуло порывом ветра так, что проволока заскрипела. А Дуся уже шагал вслед за Метелицыным, с уважением поглядывая на его широкую спину. Спустившись на пирс, они отвязали четвёрку. Волны, казавшиеся чёрными, как смола, плескались о широкое днище. — Держись! — шепнул Метелицын и сильными взмахами вёсел вывел шлюпку на озеро. Дуся сидел на корме, вцепившись руками в борта. Озеро грозно колыхалось вокруг. Туча — та самая, что походила на ватное пальто, — медленно наплывала сбоку, всё больше закрывая небо над озером. Тёмные плотные полы пальто как бы растрепались; седые, почти белёсые лохмотья расползлись по сторонам. И вдруг тонкий огненный вьюн вильнул и исчез в туче, осветив на мгновение противоположный берег и синий, далёкий лес. Ударил гром, и порывы ветра погнали по озеру мелкую быструю рябь. — Даёт! — сказал Метелицын и ещё энергичнее заработал вёслами. Дуся теперь не видел вокруг себя ничего, кроме волн, упругих и гладких, в оловянных отблесках побелевшего неба. Садясь в лодку, он думал, что легко найдёт место, куда надо причалить, а теперь, пожалуй, не мог бы даже сказать, где находится и самый остров. Метелицын грёб, казалось, на самую середину озера. Но вот он уверенно повернул шлюпку так, что ветер стал дуть Дусе в спину. При свете новой зарницы Дуся увидел впереди согнутые ветром кусты тальника. «Где-то там Тропиночкин», — подумал он. Шлюпка стала огибать остров с подветренной стороны. Теперь ветер чувствовался меньше. — Ну, где он тут? — спросил Метелицын, опустив вёсла. Дуся молчал, не зная, что сказать, и с удивлением и невольной робостью разглядывал незнакомый тёмный берег. — Тропиночкин! — позвал он еле слышно. Никто не откликался. — Ты громче зови, — посоветовал Метелицын. Дуся стал кричать громко, как только мог. Он уже решил, что Тропиночкин ушёл зачем-нибудь на другую сторону острова. Вдруг около них, в кустах, что-то зашевелилось, и из зарослей возникла маленькая взъерошенная фигура Тропиночкина. — Ты чего же не откликаешься? — обиделся Дуся. — Мы за тобой пришли, а тебя нет. — Я грозы испугался, — сказал Тропиночкин, — в блиндаж залез — тут в песке настоящий блиндаж вырыт. — «Блиндаж, блиндаж»! — заворчал Метелицын. — Ты прыгай скорей в шлюпку: нам спешить надо. Тропиночкин покорно забрался в шлюпку — её Метелицын подвёл к самому берегу — и пристроился вместе с Дусей на корме. — Ровнее сидите, — сказал им Метелицын, — а то опрокинемся. Он развернул шлюпку и повёл её обратно. Опять несколько раз ударил и прокатился по воде громовой раскат. Как только они отошли от острова, ветер подул навстречу с такой силой, что шлюпка почти не двигалась вперёд. Несмотря на все усилия Метелицына, её начало сносить. Порывы ветра срывали с вёсел струи воды и обдавали Дусю и Тропиночкина холодными брызгами. В белёсой мгле над озером то и дело вспыхивали зигзаги молний. Хлынул дождь, поверхность воды сделалась пятнистой. Ветер налетал теперь вихрями и гнал шлюпку боком. С трудом удалось Метелицыну поставить её по ветру. Ветер поволок её по воде наискосок к берегу, в сторону от пирса. Теперь все усилия Метелицына сводились к тому, чтобы шлюпку не опрокинуло. Он яростно работал вёслами. При вспышках молнии лицо его казалось бледным, напряжённым, решительная складка выступила на лбу. Он приказал им сесть на дно лодки и держаться за банку. Хорошо, что Дуся уже знал, что банка — это скамья. Он уцепился за неё обеими руками и прижался к Тропиночкину, тоже мокрому до нитки. Были минуты, когда Дусе казалось, что Метелицын вот-вот выбьется из сил и тогда их шлюпку опрокинет. Но Метелицын был неутомим. Только раз ему не удалось вовремя поставить шлюпку поперёк волны, и вода хлестнула через борт и залила днище. Дуся привстал было, но Метелицын грозно крикнул: «Сесть!» И им снова пришлось покориться. Наконец шлюпка прошуршала днищем по песку и остановилась, ткнувшись носом в край берега. — Ну, ваше счастье, что не опрокинуло, — сказал Метелицын. — Выбирайтесь поскорее да идите к себе. Дуся и Тропиночкин, порядком промёрзшие, мокрые, напуганные бурей, мгновенно выбрались на сушу. — Спасибо вам, — еле выговорил Тропиночкин, вздрагивая от холода. — А как же шлюпка? — спросил Дуся. — Это уж моя забота, — сказал Метелицын. — Вот утихнет немного, отведу к пирсу. А вы, в случае чего, держите язык за зубами. Понятно? — Понятно, — пролепетали Дуся и Тропиночкин и побежали по скользкому берегу. Дождь ещё шёл, но ветер стихал, и небо стало светлее, так что вечер уже не казался ночью. Пробежав метров полтораста по берегу, мальчики очутились на дорожке, ведущей к пирсу. — Ого, куда нас отнесло! — изумился Тропиночкин. — Тише, — остановил его Дуся, — кто-то идёт. Они замерли под деревом. По тропинке спускались к пирсу два офицера в дождевых плащах. — Вы ясно видели шлюпку? — услышали они, когда офицеры проходили мимо. — Просто как на ладони. Молния осветила всё озеро, и я увидел, как ветер сносит её к берегу. — Да, за такой беспорядок на пирсе придётся взыскивать самым строгим образом. Это совершенно нетерпимо, — проговорил опять первый офицер. Шаги на тропинке замолкли. — Кто это? — прошептал Дуся. — Начальник училища капитан первого ранга Бахрушев. Разве ты не узнал? А с ним, должно быть, дежурный офицер. Видно, они нас заметили на озере. — Что же теперь будет? — Может быть, ещё не узнают, кто виноват, — сказал Тропиночкин. — Нам с тобой надо молчать. Они вновь пустились бежать к лагерю. Гроза помешала обычному для этого времени распорядку: у домика и у забора мелькали в темноте фигуры нахимовцев. Оказалось, что ветром сорвало покров одной из палаток; палатку укрепляли вновь. Дуся и Тропиночкин, воспользовавшись происшествием, незаметно пробрались на свои места и, сняв мокрую одежду, заснули как убитые.
Ах, каким прозрачным, каким ясным и свежим было утро следующего дня! Омытый дождём, мир наслаждался теплом и солнцем, озеро тихо светилось сквозь нежный парок, курящийся над водой. Просто трудно было поверить, что ещё вчера вечером здесь свистел ветер, лил дождь, неслись по небу тучи. Само утро как будто говорило: «Да полно, было ли это? Видите, как всё вокруг хорошо!» Хотя до праздника оставалось ещё два дня, весь лагерь был украшен флагами. От главной мачты к воротам — в одну сторону и к передней линейке — в другую тянулись ванты, образуя огромный треугольник из разноцветных флажков. Флаги реяли над будкой у пирса и над домиком дежурного офицера. Передняя линейка перед белоснежными палатками сверкала чистотой, достойной боевого корабля. Старшина второй статьи Алексеев, всегда находившийся при роте в отсутствие офицера-воспитателя, объявил, чтобы до завтрака все привели в полный порядок одежду, вычистили ботинки и пуговицы на бушлатах, так как предстоит поездка на корабль. Вот это да! Вот это денёк! Дуся и Тропиночкин долго возились у крыльца, счищая друг с друга щёткой пятна глины — следы вчерашнего неурочного путешествия, — и с некоторой тревогой поджидали прихода «папы-мамы». Капитан-лейтенант Стрижников появился в парадной тужурке, с белым крахмальным воротничком и чёрным галстуком. Он приказал построить роту повзводно и, приняв рапорт вице-старшин, прошёлся вдоль рядов раз и другой. И Дусе вдруг показалось, что «папа-мама» сердит и чем-то озабочен. Беспокойное сознание, что вчерашнее происшествие не пройдёт даром, охватило его. Но Стрижников всё молчал, и Дусе уже пришло в голову, что, может быть, он ещё ничего не знает, как вдруг капитан-лейтенант сказал: — Вчера я разрешил вам всем быть свободными до вечернего отбоя. Я думал, что каждый из вас уже понимает, что такое дисциплина, и заслуживает доверия. Однако наши воспитанники были замечены дежурным по лагерю на берегу озера уже после отбоя, во время грозы. Я хотел бы, чтобы те, кого это касается, объяснили нам, почему они не вернулись в свою роту вовремя. Дуся почувствовал, что сердце часто заколотилось и дышать стало нечем, хотя они стояли на лужайке перед домиком и над ними простиралось огромное голубое пространство. Вот сейчас Стрижников заговорит о них с Тропиночкиным и, наверное, скажет перед всем строем, что они нарушили дисциплину и недостойны быть настоящими моряками. Стрижников выжидательно посмотрел на ряды нахимовцев. Все молчали. Многие недоуменно переглядывались. Дуся стоял, не смея поднять глаз. Он чувствовал, что краснеет, и боялся, что если Стрижников взглянет на него, то сразу узнает в нём виноватого. Между тем молчание становилось всё тягостнее. — Ну что же, — сказал Стрижников, — выходит, одно из двух: или виновных среди вас нет, или они не имеют мужества признаться в своей вине и объяснить её. — Он с укоризной посмотрел на своих воспитанников. Дуся испытывал на себе железную тяжесть его осуждающего взгляда. Чувство стыда жгло и давило грудь. Он готов был шагнуть вперёд и признаться во всём. Слова капитан-лейтенанта о том, что у них не хватает мужества, больно укололи его самолюбие, но он всё время помнил о наказе Метелицына держать язык за зубами и не двигался с места. Улучив момент, он искоса посмотрел на своего приятеля. Тропиночкин стойл напыженный, красный; большая голова делала его похожим на гриб, и капли пота, стекавшие по виску, выдавали испытываемое им волнение. Наступила снова тягостная пауза. Наконец Стрижников продолжил: — Я думал, что если мы с вами поговорим откровенно, то и вам и мне будет лучше. Ведь всё, что происходит и будет ещё происходить хорошего и плохого у каждого из нас, всегда будет касаться нас всех, всей роты. Нам не следует поэтому скрывать что-либо друг от друга. Мы должны жить единой, дружной морской семьёй. Я прошу всех вас подумать об этом. Тут Стрижников посмотрел на свои ручные часы и приказал вести роту на завтрак. За столом мальчики смущённо перешёптывались. Дуся взглянул на Тропиночкина: тот сидел красный, сосредоточенно уставившись в тарелку, и ничего не ел. Подали пирог — настоящий домашний пирог с мясом и рисом. Но Тропиночкин отказался от пирога. — Мне есть не хочется, — сказал он старшине второй статьи Алексееву. — Меня чего-то полежать клонит. Прямо из-за стола его отвели к врачу. После завтрака стало известно, что у Тропиночкина жар и что его оставили в лазарете.
Ещё в лагере, когда все стояли у главных ворот, ожидая, пока подойдут грузовики, к Дусе подошёл Япончик и тихо сказал: — Мы все уже выстирали свои воротнички известью, только ты зеваешь. — А зачем это? — спросил Дуся. — Затем, что будут салагой звать настоящие моряки. У кого гюйс{2} новенький — это уж первый признак, что новичок: у бывалых он всегда вылинявший. — Что же делать? — смутился Дуся, ощупывая свой новенький, лоснящийся воротник. — Давай попробуем песком простирать с камешками. — Попробуем, — согласился Дуся. Но подъехал автобус, и Стрижников приказал рассаживаться по местам. Крейсер стоял на рейде, и с берега казалось, что он чуть покачивается на волнах. Но когда молодые моряки всей гурьбой заполнили плоскодонный катер и он, стуча мотором, бойко помчал их по волнам к самому кораблю, они увидели, что крейсер стоит неподвижно и только море колышется вокруг него. На высоком сером борту был укреплён трап с деревянными поручнями и с маленькой площадкой внизу, едва не достававшей волны. На палубе у трапа стоял вахтенный офицер в полной форме, с биноклем в руке. Рулевой на всём ходу подвёл катер к самому трапчику и затормозил так ловко, что маленькое судно разом застыло на месте, чуть коснувшись трапа правым бортом. — Впритирочку! — восхищённо заметил Колкин. Дуся вслед за другими должен был перешагнуть на трап. Это оказалось не так просто, потому что катер качался. Едва Дуся стал на борт, как ударила волна. Он чуть не сорвался в воду, но вовремя ухватился за поручни и уже без страха, а, скорее, с удовольствием поднялся по колыхающимся над водой ступеням. Стрижников доложил вахтенному офицеру о прибытии на крейсер воспитанников нахимовского училища. Все выстроились вдоль борта, с любопытством поглядывая на массивные трубы и могучие орудия крейсера. Но вот из ближнего люка появился невысокий полный моряк в синем кителе, похожем на спецовку заводского рабочего. — Старпом, старпом идёт! — зашептали вокруг. Тут только Дуся разглядел на его погонах знаки различия капитана второго ранга. Старший помощник командира крейсера подошёл к ним и поздоровался. Они ответили звонко, но не очень стройно. — Лучше надо здороваться! — сказал капитан второго ранга. — Мы ведь хозяева гостеприимные! — При этом он улыбнулся и посмотрел на часы, казавшиеся очень маленькими на его широкой волосатой руке. — Сейчас десять ноль-ноль, — продолжал он, став снова серьёзным. — Времени у нас не так уж много, будем его беречь. Всё вы в один день не осмотрите и сразу не поймёте. Чтобы хорошо узнать корабль, надо на нём послужить. Пока вам придётся ограничиться общим знакомством с крейсером. По его указанию все разделились на две группы: одна отправилась сначала в машинное отделение, вторая — осматривать надстройки. Дуся попал во второю группу. Молодой офицер в тёмно-синем кителе с золотыми полосками на рукавах и тонкими, как брови, маленькими усами повёл их вдоль борта по железной палубе. — С чего же начнём? — сказал он, вдруг останавливаясь и вопросительно глядя на обступивших его мальчиков. Но юные гости растерянно молчали. — Вы-то сами что хотели увидеть? Ну, вот хоть вы? — настойчиво спрашивал офицер, положив руку на плечо стоявшему рядом с ним Пруслину. — Я бы хотел, чтобы торпеду пустили, самую настоящую! — сказал Пруслин, и его серьёзные глаза на сосредоточенном смуглом лице буйно сверкнули. Офицер посмотрел на него и озадаченно покачал головой: — Ну, торпеду я для вас не могу пустить, особенно настоящую, а торпедные аппараты можно будет посмотреть. — Из пушки тоже выстрелить нельзя? — спросил Япончик. — Тоже нельзя, — сказал офицер и улыбнулся. — А можно залезть на самую высокую мачту? — солидно спросил Рогачёв, всегда такой молчаливый. — И оттуда посмотреть кругом во все стороны! — добавил он смущённо, и его веснушчатое лицо стало совершенно пунцовым. — Вот это можно! — сказал офицер. — Там вы и боевую рубку увидите, и зенитные пулемёты, и ходовой мостик. Возражающих не имеется? Возражающих не имелось. Вслед за офицером все подошли к мачте и стали подниматься по узким наружным трапам. Мачта походила на могучий ствол огромного дерева. Боевая рубка представляла собой как бы большое дупло внутри стального ствола. Дуся вслед за другими пробрался в рубку через узкую, как бойница, дверь. Полукруглые броневые стены были увешаны телефонными трубками, сигнальными щитами, приборами всех видов. — Во время боя, — сказал офицер, — сюда поступают все сообщения от орудий и механизмов и отсюда отдаются команды во все части корабля. На мостике впереди рубки стоит сам командир крейсера. Когда стали подниматься выше, на флагманский мостик, Дуся, шедший позади, нарочно задержался. Ему хотелось постоять немного на том месте, где во время похода находится командир. Однако у штурвала уже стоял вице-старшина Колкин. Надвинув на лоб бескозырку, он что было сил свёл брови и грозно смотрел вперёд, словно видел перед собой эскадру противника. Вдруг он наклонился к медному рупору и тихо, но отчётливо прошептал: — Полный ход! Отдать швартовы! Торпеды на товсь! Между тем сверху доносился голос офицера. — А этот мостик, — услышал Дуся, — предназначен для командующего эскадрой. Тот корабль, на котором находится командующий, называется флагманским. И мостик тоже называется флагманским. К нему притягиваются взоры всех кораблей эскадры — недаром же он расположен высоко над палубой. Отсюда море видно ещё дальше, обзор шире. Дуся поспешил наверх. На следующем мостике на узких площадках, казалось висевших в воздухе, были размещены зенитные автоматы. Дуся придвинулся к самому краю мостика, но, взглянув вниз, невольно отпрянул и цепко ухватился за ограждение: палуба была так далеко внизу, что ему показалось, будто он повис где-то между небом и морем. — Не робей — привыкнешь! — заметил офицер. — Нашим морякам приходится нести вахту и повыше. Выше находился сигнальный мостик. — Отсюда матросы передают боевые приказы и сигналы на другие корабли: днём — разноцветными флагами, ночью — огнями, — сказал офицер. Так вот они где стоят, эти удивительные моряки-сигнальщики! Их мостик похож на большое гнездо, поднятое к самому небу. Как приятно смотреть отсюда во все стороны, только не под ноги, а в море! Тогда совсем даже не страшно. Чайка, лениво расправив крылья, пролетела совсем рядом, — были ясно видны красные перепонки на её лапках, поджатых к животу. Подул ветерок, и Дуся услышал шорох корабельного флага. На мачте правее мостика и почти на одном уровне с ним билось и трепетало знакомое полотнище с широкой синей полосой внизу, с красной звездой, серпом и молотом над нею. Казалось, флаг этот звал в далёкий зеленоватый простор моря. Покрытое мелкой зубчатой волной, оно словно лучилось под солнцем. Вдруг далеко, у самого горизонта, взметнулась белая пенистая груда, глухой удар прошёл по воде, и чуткое тело корабля вздрогнуло. — Что это? — тревожно обратились к офицеру сразу несколько человек. — Мины рвут. Тут ещё до сих пор не море, а суп с клёцками, — очень серьёзно сказал офицер и осторожно погладил свои маленькие чёрные усики. Когда спустились обратно на палубу, к Дусе протискался Япончик, дёрнул за рукав и поманил за широкий раструб вентилятора. — Чего ты? — спросил Дуся. — А вот того ты! — рассердился Япончик. — Ты что же, подвести нас хочешь? Дуся, не понимая, испуганно смотрел на приятеля. — Про воротник я тебе говорил? Из-за тебя нас здесь матросы салагой звать будут. Пойдём! Он потянул Дусю за руку, и тот невольно последовал за ним. Они сошли вниз по железному трапчику и оказались в узком коридоре. На Дусю пахнуло теплом и запахом машинного масла, вокруг него что-то сильно гудело. — Не бойся, это воздух гудит, — сказал Япончик, — вентиляторы такие. Мы в самом низу были. Тут до дна ещё знаешь сколько! — Куда же мы идём? — спросил Дуся. — Давай, давай поскорей, тут близко. Сделав два-три поворота, они очутились в небольшом отсеке, где тускло горел свет и по стенам белело несколько умывальников. Япончик быстро накинул дверной крючок и, ловко вскарабкавшись на одну из раковин, снял с переборки продолговатую дырчатую коробку, издававшую сладковатый запах. — Давай воротник! — заторопил он Дусю и сам помог отделить воротник от фланелевки. Затем Япончик посыпал на воротник из банки и начал сам усердно и быстро стирать его под краном. Через несколько минут всё было готово, и они как ни в чём не бывало выбрались снова на верхнюю палубу. Дуся чувствовал только хлористый запах и некоторую неловкость от мокрого воротника, касавшегося шеи и холодившего плечи. У грот-мачты уже никого не было. Дуся и Япончик бросились в носовую часть корабля. На огромной палубе виднелись только одинокие фигуры занятых своим делом матросов. Мальчики, запыхавшись, огибали башню орудия, когда перед ними внезапно очутился старший помощник. Дуся остановился как вкопанный, а Япончик мигом скользнул за брезентовые пожарные чехлы, вывешенные для просушки. — Куда так спешите, молодой человек? — услышал Дуся. Широкая рука легла ему на плечо. — Э, да ты, брат, уже вымок где-то. За борт, что ли, упал? — Нет, я не упал, — пробормотал Дуся, оглядываясь, но бежать уже было поздно. — Это — так просто, — сказал он на всякий случай. — Чего проще, — согласился офицер, — чем ждать, пока воротник сам вылиняет! Что ж ты молчишь? Может, струсил немножко, а? Испугался? — Немножко испугался, — сказал Дуся и вздохнул. — Давно на флоте? — спросил офицер строго. Но Дуся увидел в его прищуренных глазах весёлые, добрые искры.
|
|||
|