Федор Петрович Литке 56 страница

Под именем Козельской Сопки камчадалы разумеют гору вышиной в 5000 футов, которая восточной стороной своей прилегает к Авачинской Сопке и, вероятно, является по отношению к ней тем же, что гора Сомма по отношению к Везувию, то есть прежнее ее жерло.

Коряцкая, или Стрелочная, Сопка, под 53°19′ N. Кратчайшее ее расстояние от моря 24¹/₂, а от порта 31 верста. Высота, по наблюдениям капитана Литке, 1753 туаза, следовательно, эта гора несколько выше Этны.

В конце июня 1828 года на пути к Берингову проливу мы видели этот вулкан в расстоянии 210 верст. Вершина его оканчивается острым расщепленным гребнем, на северной стороне которого изредка виден дым. Жители не помнят, чтобы на нем происходили извержения. Породы, рассеянные вокруг этой горы: трахит, туф и обсидиан, из которого прежде камчадалы выделывали острия для своих стрел. На север от него находится несколько горячих ключей.

Жупанова Сопка, под 53°35′30′′ N. Кратчайшее расстояние от моря 38, а от порта – 63 версты. Высота 1416 туазов. Вершина у этой сопки более приплюснута, нежели у других. Жители не помнят на ней извержений; также не видно, чтобы она дымилась.

Кроноцкая Сопка, под 54°44′ N. Кратчайшее расстояние от моря 30, а от порта – 220 верст. Высота, по измерению капитана Литке, 1659 туазов. Из вершины ее выходит дымок, иногда едва приметный.

Ключевская, или Камчатская, Сопка под 56°4′ N. Кратчайшее расстояние от моря 70, а от порта – 350 верст. Высота 2580 туазов. Следовательно, Камчатская Сопка вышиной равняется с горой Эльбрус.

На возвратном пути нашем из Берингова пролива в сентябре 1828 года мы видели эту гору при несколько пасмурной погоде, около 8 часов утра, на расстоянии 230 верст. И ныне еще внутренняя деятельность этого вулкана обнаруживается выделением дыма. В новейшее время извержений не замечали, но, вероятно, прежде они были чаще и сильнее. Крашенинников говорит в «Путешествии» своем, что на Камчатской Сопке через каждые 8 или 10 лет происходит извержение и что она ежегодно по два или по три раза изрыгает пепел, разносимый иногда на расстояние 300 верст. От 1727 до 1731 года вулкан этот горел постоянно, причем земля беспрерывно колебалась. Одно из ужаснейших извержений было в 1737 году, 25 сентября; оно продолжалось целую неделю, причем вся гора казалась раскаленной и в заключение выбрасывала пепел, ноздреватые и остекленные массы. В том же году в Нижнекамчатске происходили землетрясения, которые продолжались до следующей весны. Стеллер упоминает об одном извержении, которое случилось вскоре после его прибытия на Камчатку, в 1740 году. В «Путешествии» Тука^[465] читаем, что Камчатская Сопка извергала огонь в 1762 году, причем растаявший снег, смешавшись с пеплом, затопил все окружные места, и что в 1767 году опять было извержение, но гораздо слабее предыдущего.

Продукты этого вулкана: трахит, лава и обсидиан. Близ него находят много горячих ключей.

Толбачинская Сопка – к юго-западу от Камчатской Сопки. Она издавна уже испускает дым, но с начала XVIII века образовалось новое жерло на гребне, соединяющем ее с соседней горой; из этого жерла в 1739 году происходило извержение, причем выброшенные огненные шары в окрестных лесах причиняли большие опустошения. Этому происшествию, в 1738 году, в декабре, предшествовало ужасное землетрясение (Крашенинников, «Путешествие по Камчатке»).

Щапина Сопка, к западу от Камчатской Сопки; она, по-видимому, на время погасла.

Шевеличь-сопка, к северо-востоку от Камчатской Сопки, еще теперь дымится.

Поблизости от этого вулкана находятся еще две сопки: Ушаковская и Крестовская, но никто не мог сообщить мне о них удовлетворительных сведений. Именами этими, вероятно, обозначаются конические вершины двух гор, не огнедышащих.

Опальская Сопка на западной стороне полуострова Камчатка, к юго-востоку от Большерецкой деревни.

Этот вулкан виден на далеком расстоянии с Охотского моря и потому приходящим из Охотска судам служит естественным маяком; он и ныне еще, говорят, дымится.

* * *

Ключевская и Шевеличь-сопки, кажется, самые северные из вулканов полуострова (56°8′); ибо за этой широтой мы уже не видали их, а самый южный вулкан – это Камболинская Сопка (51°25′). Из сказанного выше видно, что большая часть вулканов расположена вдоль восточного берега полуострова и занимает пространство в 5° широты. Все они, исключая Щапиной Сопки, лежат почти по прямой линии от юго-запада на северо-восток; последняя удаляется от этой линии на запад.

От мыса Лопатка простирается к югу гряда Курильских островов. В ней остров Алаид представляет уединенную гору, несколько лет тому назад еще дымившуюся. На острове Парамушир, в 30 верстах от Лопатки, есть дымящаяся сопка, на которой происходило извержение в 1793 году. На других островах этой гряды находятся также вулканы, по словам Тука, следующие: Икарма, Чиринкотан, Райкоке, Этуруп и Чирпой. Горячих ключей здесь множество. Одним взглядом на карту мы убедимся, что гряда эта простирается в одинаковом направлении с полуостровом Камчатка и что поэтому эта система вулканов, по определению Буха, относится к системе вулканов рядовых. Не имеют ли все они один общий горн, который от Ключевской Сопки простирается к югу почти на 10 градусов широты? Этот горн является, вероятно, также вместилищем горючих материалов, продукты которых находят себе выход не только из жерл гор, лежащих по прямой линии, но и в направлении к западу, где находится Опальская Сопка, и к востоку, где в 1814 году над морем показались сначала пламя и дым, а впоследствии, от нагромождения горелых веществ, образовались остров и скалы. Почему бы этот подземный горн не мог доходить и до Японских островов, между которыми некоторые также вулканические?

2. К. МЕРТЕНС О Каролинских островах и жителях этого архипелага

Мореплаватель, в продолжение нескольких недель не видевший ничего кроме воды и неба, где он напрасно искал предмета, на котором взор его мог бы отдохнуть, при виде высоких островов Каролинских ощущает какое-то неожиданное и совершенно невыразимое удовольствие. Пред ним открывается зрелище живописных возвышенностей, одетых красивейшей зеленью, от моря, омывающего целые семейства растений, до вершин гор, почти всегда опоясанных густыми облаками, которые поддерживают необыкновенную силу растительности, составляющую отличительную черту островов Каролинского архипелага. Острова эти по плодородию их и разительной противоположности с морем, их окружающим, можно было бы сравнить с оазисами африканских пустынь, также посредством компаса или наблюдений движения небесных светил, отыскиваемыми путником. По мере приближения к этим лесам, которые при первом взгляде кажутся совершенно покрывающими острова, по всему протяжению их, проявляются пятна яркого светло-зеленого цвета. Это плантации сахарного тростника, бананов и клещинцовых растений (Aroides), коренья которых доставляют здоровую и обильную пищу; рощи величественных кокосовых пальм, обыкновенно рассаживаемые у берега, показывают место жилищ островитян. Источники свежей, прозрачной воды бегут со всех возвышенностей и, низвергаясь с утеса на утес, образуют ряд водопадов, которые придают местоположению иногда самый живописный вид; многие из этих струй сливаются потом в один ручей, берега которого составляют неразрывный ряд садов, где только почва, по которой он пробегает, способна к возделыванию. Наблюдатель природы не перестает здесь восхищаться красотой встречающихся ему разнообразных форм растительного царства. Наружный вид Каролинских островов совершенно отличается в этом отношении от тропических частей больших материков. Там чрезвычайное разнообразие многочисленных видов самых разнородных семейств растений вдруг поражает взор натуралиста и почти не позволяет ему обнять в одном общем взгляде целую картину природы; между тем на островах, о которых мы говорим, он находит немногие виды деревьев, но зрелище, представляемое ими, становится вполне живописным от расположения и смешения их и от роскошной зелени, красивого намета листьев, часто странного образования их пней и корней, то расстилающихся по земле и отчасти обнаженных, то ниспадающих почти от самых верхних ветвей и углубляющихся опять в недра земли, чтобы пустить в ней новые корни. Путешественник на островах Тихого океана прельщается видом лесов их, хотя вход в них заграждается часто лианами, спутывающими их, можно сказать, непрерывной сетью, и колючими травами, покрывающими болотистую почву. Нигде, повторяю, страна не представляет тех признаков дикого и невозделанного состояния, которым отличаются Бразилия и Восточная Индия. Растения, преимущественно украшающие острова Тихого океана и придающие им этот особенный характер, встречаются группами, невольно поражающими зрение наблюдателя. Ни в какой другой части света красивое семейство папоротников не является в таком прелестном виде, как здесь; эти бесконечно разнообразные растения то расстилаются по утесам, то перевиваются по пням и ветвям деревьев, с которых иногда падают вниз, образуя самые неподражаемые гирлянды; но в здешних лесах растение это не довольствуется той низшей ступенью, на которой мы везде его находим; оно составляет целые массы, и значительные участки лесов состоят исключительно из одних папоротников, представляющихся то в виде простых трав, то больших кустов, а иногда возвышаются древообразно до высоты 20 или 25 футов и наружностью своей уподобляются пальмам, которых чрезвычайная красота часто уже была описана. Очарование, которое придают пальмы картине, ныне всякому известно, и наименование цариц растительного царства вполне подобает этому растению, изящностью и величественностью форм своих украшающему леса жаркого пояса. На островах Каролинского архипелага не встречается, впрочем, большого числа различных видов этого семейства растений, но найденные мной здесь три или четыре вида – неоспоримо лучшие его украшения. Кокосовые пальмы растут всегда по берегу моря, где красивые рощи их неизменно служат признаком жилищ островитян. Над лесами же, покрывающими возвышенности средины островов, усматриваются вершины нескольких капустных пальм (Areca, choux palmiste), которые представляются как бы висящими в воздухе, по причине светлого цвета их стеблей, сливающегося с цветом небесного свода. Нипа, другой вид пальмы без стебля, гигантские листья которой идут непосредственно от корня, произрастает в болотистых местах по берегам рек и моря, раскидывает во все стороны огромные свои листья, на всяком шагу переплетающиеся с другими и часто имеющие более двух сажен длины, и делает занятые ей участки земли вовсе непроходимыми. Семейство панданов (Baguois), наружность которого – одна из красивейших в растительном царстве, принадлежит почти исключительно островам Тихого океана, которым оно придает какую-то особенную прелесть, указывая путешественнику, в какой части света он находится. Семейство это, имеющее большое сходство с пальмами, кажется как бы сближающимся также по росту своему и форме листьев с многими родами линейных и цепких растений (сабур, юкка, драконка), от которых, впрочем, отличается по другим, гораздо более существенным признакам. Отличительная черта пандана обнаруживается преимущественно в листьях, развертывающихся спиралью, – признак, встречаемый во всех его видах. В большей части этих видов корни соединяются только в некотором расстоянии от земли и образуют нетолстый ствол (редко более шести дюймов в диаметре), который иногда до высоты 40 и даже 50 футов не имеет сучьев. Сучья эти, число которых неопределенно, подразделяются на несколько ветвей, имеющих во всю длину одинаковую толщину, и из которых каждая увенчана на вершине красивым пучком длинных и узких листьев, имеющих несколько складок по всей длине и изогнутых, отчего они на далеком расстоянии могут показаться ветвистыми пальмами. Несколько видов, однако, остаются всегда мелкими кустами, между тем как другие обвиваются вокруг самых высоких деревьев по всем ветвям их, с которых ниспадают опять чудными гирляндами, перекидываются на смежные стебли и вьются по ним подобным же образом. Мужской цветок их, особенно одного из видов, разливает по окрестности самый благоуханный запах ванилевый и ананасный, а плод пандана кажется как бы точно заимствовавшим наружный вид этого последнего произведения наших теплиц. Но ничто не может дать более верного понятия о плодородии почвы этих стран, как обширные участки земли, покрытые клещинцами и бананами. Мякоть этих растений, состоящая из больших клеток, наполненных влагой, допускает совершенное проницание света, и от этого лучи солнца, отражаясь на их огромных листьях яркой светящейся зелени и рождая прелестные и легкие для зрения отливы, производят эффект, ни с чем не сравнимый. Кроме сахарного тростника, зелень которого имеет оттенок совершенно различный, встречаются и оба эти растения как около жилищ, так и в плантациях около лесов. Островитяне занимаются с особенным старанием разведением клещинцов и бананов по причине большого количества питательного вещества, содержащегося в корне первых и в плодах последних.

Нет сомнения в том, что участь обитателей большей части островов Тихого океана зависит некоторым образом от хлебного дерева (Jaguier). Дерево это, будучи само по себе прекрасного вида, занимает уже весьма выгодное место в области флоры: оно так же крепко, как дуб, и на колоссальном стволе возносит раскидистую вершину, которая может соперничать с нашей липой. Листья, большие и глубоко иззубренные, расположены пучками и никогда не бывают очень многочисленны, что придает дереву вид легкости и красоты и позволяет видеть между листьев лазурь небесного свода. Это драгоценное дерево встречается на возвышенных Каролинских островах, разводится жителями и растет также в диком состоянии.

Смоковницы во многих отношениях по наружности своей сходны с хлебным деревом; на островах этих произрастают многие виды, об одном из которых нельзя здесь не упомянуть. Необъятный шатер из листьев, раскинутый как бы по вершинам целого леса деревьев, поддерживается множеством столбов, которые отчасти образуются воздушными корнями, переплетающимися самым чудным образом, прежде чем опустятся до земли, чтобы в нее проникнуть. Настоящий ствол дерева находится между этими столбами; бесконечное множество других корней опускается от сучьев до земли, и все вместе образует колоссальный свод с колоннами и переходами, напоминающий нам одно из тех гигантских зданий, какие воздвигались в век господства готов. В лесах часто бывает невозможно разобрать лист, принадлежащий этому дереву: он заслоняется множеством растений, рождающихся и исчезающих в его тени. Этот вид смоковницы напоминает о священной смоковнице (Ficus religiosa) Восточной Индии и, по-видимому, почитается священным у островитян, которые слово Koneah, местное название описываемой нами смоковницы, произносят, кажется, не иначе, как с благоговением.

Баррингтония, прельщающая взоры большими и прекрасными цветами своими; соннерация, стебель которой, как и стебли корнепусков (Rhizophora), омывается морем; терминалия, ветви которой растут как бы этажами; красолист (Calophyllum), замечательный по красоте своих листьев, со множеством других еще деревьев отличаются в этих лесах как красотой цветов, так и раскидистыми вершинами. Наружный вид их скрашивается еще великолепными повиличниками (Lisйrons) и другими стелющимися растениями, переплетающими их ветви и представляющими бесконечное разнообразие оттенков зелени. В лесах этих нет ни хищных зверей, ни ядовитых змей и всегда царствует приятная прохлада, которую можно даже принимать за отличительную черту возвышенных островов Океании, где везде находят ее и где составляет она величайшее наслаждение для человека. Эта же прохлада притом еще способствует значительному развитию силы растительности. Многие деревья, поразившие нас здесь как величиной своей, так и красотой, показались нам ничтожными и жалкими в других странах, как, например, на Филиппинских и Марианских островах, которые мы посетили впоследствии, хотя острова эти и пользуются всеми прочими выгодами, свойственными тропическим странам.

Зрелище, представляемое низменными Каролинскими островами, весьма отличается от описанного мной выше: вместо благоприятных условий природы, как заставляло бы предполагать их положение между тропиками, мы находим их скорей обиженными по причине совершенного почти недостатка почвы. Кроме того, протяжение их так мало, что соляные частицы окружающего их моря, вредные большей части растений, разносятся ветрами по всему пространству каждого острова. Несмотря на это, невольно удивляешься, находя на этих островах, которые представляют не что иное, как банки кораллового песка, кокосовые пальмы, хлебные деревья, достигающие огромных размеров. Корни их с силой впиваются в расселины коралла, который приподнимают часто значительные глыбы. Пустоты, происходящие от этого, наполняются опадающими листьями и другими органическими остатками, мало-помалу образующими тонкий земляной слой, который может способствовать произрастанию новых растений, чьи семена приносятся на острова течениями или птицами. Торговля, производимая жителями, обитающими на низменных островах, обогатила их еще многими другими растениями, так что на этих бесплодных островках встречается больше половины видов растений, украшающих возвышенные острова этого архипелага. Не следует, однако, думать, чтобы они здесь находились в той же степени совершенства; многие из них до того изменяются в существенных свойствах своих, что могли бы считаться совершенно отличными видами. Те из упомянутых нами растений, которым достаточно каменистой и бесплодной почвы, напитанной морской водой, растут там довольно хорошо. Нигде нельзя найти кокосовой пальмы, даже хлебного дерева такой степени совершенства, как на этих островах, из чего можно заключить, кажется, что эта-то именно почва наиболее им подходит. Хлебное дерево растет лучше посредине островов, где оно образует прекрасные рощи, окруженные обыкновенно по опушке кокосовыми пальмами, которым привольнее, как можно везде заметить, в непосредственном соседстве моря. Турнефорция, небольшое дерево с густым наметом листьев серебристого серого цвета; сцевола, деревцо с весьма яркой зеленью; пандан; там и сям величественная баррингтония или красолист с темным и лоснящимся листом довершают картину этих островов, украшающихся также изредка немногими вьющимися растениями, которые с роскошными цветами своими обвивают деревья или, расстилаясь, покрывают каменистую почву. Еще встречаются многие виды папоротников; но тех, которые принимают форму деревьев и которые столь обыкновенны на островах возвышенных, вовсе нет на низменных.

Остров Фаис очень отличается от прочих низменных островов своим видом наружным и своей растительностью. Он лежит совершенно отдельно, не окружен никаким рифом и в средине не имеет лагуны, а составляет одну массу мадрепоровых скал, возвышающихся местами на двенадцать с лишком сажен над уровнем моря. Не средина острова составляет возвышенную часть его, как можно бы думать, а, напротив, берега: понижение земли от берегов к средине весьма заметно, и это заставляет догадываться о существовании тут некогда лагуны или некоторого рода гавани, исчезнувшей, когда вода отступила. Эта часть острова и теперь самая плодородная. Островитяне разводят теперь здесь множество питательных кореньев, которых напрасно стали бы искать на соседних островах, и, кажется, с большим старанием обрабатывают свои плантации. Когда они у нас отведали в первый раз картофель, то стали тотчас просить для посева и поспешили в тот же день его рассадить. Хлебное дерево здесь редко, но бананов довольно много.

Несколько замечаний об обитателях Каролинского архипелага

Между обитателями высоких и низменных Каролинских островов встречается довольно большое различие нравов и обычаев. Между тем как жители всех возвышенных островов, кроме одного острова Юалан, ведут беспрерывные войны со своими соседями, жители низменных островов наслаждаются совершеннейшим миром и занимаются земледелием, торговлей и промышленностью. Можно было бы почти сказать, что они имеют врожденное отвращение к войне, которая, впрочем, им не совсем незнакома: они даже умеют обращать в свою пользу распри соседей, доставляя им оружие, в котором те нуждаются. Прекраснейшие пики и лучшие булавы делаются на низменных островах из самой твердой части стебля кокосовой пальмы и по весьма тщательной отделке их ценятся очень высоко. Жители вообще красивы, хорошо сложены, более сухощавы, чем дородны, роста среднего, ближе, однако, к высокому, чем к малому, чего нельзя было бы предполагать по описаниям многих новейших путешественников.^[466] Они весьма деятельны, имеют выражение лиц приятное, чрезвычайно располагающее в их пользу: доброта выражается во всех их чертах. Волосы на голове густые, прекрасного темно-каштанового цвета (весьма редко рыжеватые), обыкновенно собираемые в один большой пучок; лоб весьма высокий, однако заваливающийся назад; нос выдающийся, но плоский и широкий, рот довольно большой, губы толстые, зубы белые, как слоновая кость; глаза большие и осененные густыми ресницами, виски вдавленные, скулы мало высунувшиеся, подбородок острый, с бородой часто густой, но больше редкою.^[467] Обыкновенно причисляли этих жителей к малайскому племени, но их с первого взгляда можно отличить от настоящих малайцев, обитающих на островах Индийского архипелага и Филиппинских.

На всех посещенных нами низменных Каролинских островах мы находили тот же народ, то же гостеприимство и ту же приветливость, даже ту же веселость, которая составляет характерную черту этих островитян. Но ни на одном острове мы не встречали распутных нравов, которые полагают господствующими на всех островах Великого океана. Дальние странствия, предпринимаемые островитянами, их частые посещения своих соседей, даже европейских колоний, не изменили нисколько замечательной чистоты нравов их и не возродили в них желания присваивать себе незаконным образом достояние другого. Можно подумать, что дух торговли, их одушевляющий, рано научил их не посягать у других на то, что сами приобретали только трудом и чему знают настоящую цену. Жители группы Улеай, равно как и уединенного острова Фаис, были менее строги к нам в отношении своих жен, нежели жители группы Лугунора: они позволяли им быть в нашем обществе, и в короткое время рождалось между нами самое дружеское обращение. Несмотря, однако, на это и на неограниченное к нам доверие, ни один человек на «Сенявине» не мог похвалиться тем, что снискал даже малейшую благосклонность какой-нибудь красавицы низменных Каролинских островов. Женщины эти не отличаются красотой, они даже более дурны, чем хороши. Отличительные черты их: весьма малый рост, лицо широкое и отвислые груди, лишь только миновала первая свежесть. Они ходят нагие, как и мужчины, за исключением широкой повязки из полосатой ткани, обернутой около бедер. На острове Фаис мы заметили, что молодые девушки носили, кроме того, передник, который опускался от пояса до колен и сделан был из фибр кетмии тополевой (Hibiscus populheus). У многих женщин мы замечали еще весьма странного рода украшение, состоящее из одной или многих линий на руках и на плечах, которые образуются мелкими прыщами, производимыми посредством накалывания в самых молодых летах и натирания соком, вытекающим из ветвей церберы, или посредством некоторого рода моксы, которую жгут над той частью тела, где желают провести черты. Эти знаки неизгладимы и сохраняются в продолжение всей жизни. Островитянки уверяют, что украшение это особенно нравится их мужьям. Прыщи эти, во время нагноения их, очень похожи на пупырья коровьей оспы, так что, увидев их в первый раз, можно подумать, что островитяне обладают средством, могущим заменить открытие, столь драгоценное для человеческого рода. К числу нарядов женщин здешних принадлежат также ожерелья, сделанные из различных предметов индийской и европейской промышленности, и большие браслеты из черепахи или перламутра, которые они носят как на руках, так и на ногах. В них замечается большая страсть к кокетству, которое обнаруживается даже между самыми старыми женщинами. Они беспрестанно просили у нас бисер на ожерелья, показывая вместе с тем на длину руки, чтоб вразумить нас, какое количество его хотелось бы им получить. Но едва успевали мы удовлетворять их просьбу, как они снова протягивали руки, и никогда не было возможности совершенно ублаготворить их, тем более что они обыкновенно являлись к нам в большом числе. В Улеае женщины весьма близко подплывали к нашему шлюпу, но никогда ни приставали к нам в челноках с мужчинами. Они весьма любили кричать, звать нас по именам, которые произносили иногда самым забавным образом. Хотя они беспрестанно повторяли свои просьбы, чтобы выманить у нас еще что-нибудь сверх прежних наших подарков, однако всегда принимали наши подарки с видом пренебрежения, что нас очень забавляло. Многие из них надевали красивые пояски, шириной в два пальца, сделанные из скорлупы кокосового ореха и белых раковин, и их расположение напоминало мозаику, которой украшают себя модницы наших гостиных. Мне хотелось выменять один такой поясок, и я предлагал цену, весьма значительную в их глазах за эту безделушку, но женщины умножали свои запросы по мере того, как я соглашался на их требования, и мне никогда не удалось выменять ни одного. Кажется, женщины ценят эти пояски очень высоко; я видел подобные же иногда и на мужчинах, но и они не хотели с ними расставаться, отговариваясь тем, что украшение это принадлежало их женам.

Нельзя не отдать справедливости этим островитянам в том, что они весьма пекутся о своих женах, и нельзя представить себе, как велико попечение мужей об них: всякое малейшее их желание есть уже закон, который они исполняют с величайшим усердием. Когда подарки наши нравились их женам, то они тотчас уступали им, а жены, в свою очередь, дареными вещами обвешивали детей. Я желал было купить на острове Фаис несколько набедренных повязок из прекрасной ткани, украшенной превосходными узорами, которые можно почти сравнить с нашими шалевыми узорами. Мужья всегда были согласны уступить мне их, но жены всякий раз в таких случаях обращались к ним с возражениями, весьма далекими от кротких и ласковых, вследствие которых мне давали решительный отказ. От этого, впрочем, согласие между ними, по-видимому, нисколько не нарушалось: веселость возвращалась, и через несколько минут никто и подозревать не мог бы, что происходила какая-нибудь малейшая распря.

О нравах и обычаях жителей низменных Каролинских островов

Во вторичное посещение шлюпом «Сенявин» Каролинских островов, в исходе ноября 1828 года, открыта была группа Муриллё. Нас весьма удивило, когда мы заметили в одной из первых лодок, нас встретивших, человека, в котором тотчас узнали европейца по разительной противоположности между белизной его тела и темно-оливковым цветом окружавших его островитян. Он всевозможными знаками умолял нас лечь в дрейф. Капитан не замедлил исполнить его просьбу, которую выражал он с таким жаром, и по приближении нашем на такое расстояние, на котором могли слышать друг друга, узнали мы, что это был англичанин, просивший капитана принять его к себе на шлюп. Начальник наш согласился на его просьбу, и по истечении немногих минут мы имели удовольствие увидеть у себя на шканцах Вильяма Флойда, молодого англичанина из окрестностей Глочестера, который был оставлен на этих островах за полтора года перед этим с китоловного судна «Прудент», под командой капитана Галловера. Флойд был принят гостеприимнейшим образом островитянами, старавшимися по возможности облегчить его участь своими попечениями и вниманием. Они никогда не давали ему повода жалеть о родине, но при виде европейского судна в первый раз с того времени, как он остался между ними, пробудилась в нем любовь к своему отечеству, и он тотчас сообщил островитянам о желании своем опять соединиться со своими земляками. Эти добрые островитяне со всем своим красноречием стали было уговаривать его не покидать тех, которые так искренно любили его и которые всегда готовы были исполнять самые малейшие его желания. Но когда увидели непоколебимую решимость его расстаться с ними, то проводили до нашего шлюпа, осыпали новыми подарками и, наконец, простились с ним, следуя за ним глазами, пока можно было его видеть, и беспрестанно повторяя его имя. Вильям Флойд пробыл у нас на шлюпе до самого прибытия в Манилу, где нам удалось определить его на американское судно. Продолжительное пребывание его у этого гостеприимного народа, языку которого он изрядно научился, дало ему возможность сообщить нам множество любопытных подробностей. Я не замедлил воспользоваться этим счастливым случаем, чтобы собрать сколько можно было новых сведений, которые, конечно, поселят в читателе расположение к этому особенно доброму народу, отличающемуся простотой и непорочностью своих нравов от всех почти жителей Тихого океана.

Один и тот же владетель господствует над группами Фанану и Муриллё, и все двадцать островов, составляющие их, платят ежегодную дань этому верховному владетелю, называемому на их языке тамолом. Дань эта состоит из плодов хлебного дерева, кокосов, циновок и пр. Удивительным покажется, что один из островов Фанану освобожден от этой дани, что обитатели этого острова, хотя и стоящего на том же рифе, не хотят иметь никакой связи со своими соседями, удаленными от них едва на несколько шагов, не повинуются упомянутому владетелю и даже отказываются его признавать. Хотя сам тамол отправляется всегда на рыбную ловлю, однако для него откладывается самая большая и лучшая рыба из общего промысла. Подданные кормят его отлично. Все его повеления признаются непременным законом, хотя, впрочем, не во всем исполняются. Владетель, как и подданные, подчинен законам. Флойд приводил мне многие примеры, которые клонятся к подтверждению его показаний. Если, например, тамол захочет вступить во второй брак, то обязан внести дань, которую требуют от всякого человека, намеревающегося жениться вторично. Он не имеет никакого права над женами своих подданных и при всей своей власти не может жениться ни на одной из них, не получив сперва ее согласия.

⇐ Предыдущая 51 52 53 54 555657 58 59 60 Следующая ⇒