Федор Петрович Литке 34 страница

Гостеприимный Гринвуд устроил нам между тем ночной лагерь в просторном сарае, потому что скромная гостиница его не рассчитана для приема столь многочисленного общества. Мы весьма нуждались в отдыхе, но блохи, настоящие хозяева домов в Чили, – потому что чаще они выживают господ из дому, чем те их, – не дали нам сомкнуть глаз. С первыми лучами солнца мы были уже на ногах, и каждый пошел, куда влекли его любимые занятия. Проведя таким образом утро, пустились мы около полудня, как будто опасаясь озябнуть, в обратный путь.

Кильота лежит в котловидной долине, у самой подошвы гор, служащих как бы передовым оплотом исполинской цепи, ими заслоняемой. Высочайший пункт этого передового кряжа, гора Кампана (колокол), возвышается над поверхностью равнины около 2500 футов глазомерно. Река Конкон, вытекающая из Кордильер близ вулкана Аконкагуа, лигах в 30 отсюда, орошая долину, доставляет ей лестное название сада Чили, название, по всем отношениям ей подходящее. Глаз, утомившийся зрением бесплодной, солнцем выжженной земли близ Вальпарайсо, с удовольствием отдыхает здесь на роскошной растительности: густые фиговые и виноградные сады, тучные луга, покрытые стадами, представляют прибывшему с той стороны новое приятное зрелище. Кильота снабжает порт всеми без исключения овощами и фруктами, также и молоком; на дороге встречаешь беспрестанно длинные ряды навьюченных мулов и лошадей, тянущиеся к порту с этими необходимыми предметами.

Подобно всем городам испанской Америки, Кильота выстроена весьма правильно, квадратом, имеющим в стороне около 2 верст, в центре которого большая площадь с главной церковью. Места, принадлежащие домам, весьма обширны, так что иногда целый квартал принадлежит одному. Самую малую часть этого пространства занимает двор, остальное – сад. Несколько домов каменные, но большая часть мазаные. Вид домов с улиц чрезвычайно угрюмый, обыкновенно имеют они не более одного окна, с решеткой. Улицы весьма пусты. Лавки, которых мы видели немало, хорошо снабжены; церквей три, они еще не успели оправиться после ужасного землетрясения, бывшего в 1823 году. Пульперий, в которых бы пели и танцовали, подобно как в Альмендрале, мы здесь искали тщетно. Может быть, причиной тому страстная неделя; но в одном доме удалось нам слышать игру, и весьма недурную, на фортепиано.

Обратный путь начали мы довольно бодро; но, плохо еще оправившиеся от усталости первого дня, и кони и ездоки скоро увидели дурной расчет пускаться в дорогу в самую жаркую пору. Ни малейшее дуновение ветерка не охлаждало знойного воздуха; солнечные лучи, отражаясь от белого камня или песка, палили нас, как будто от зажигательного зеркала; тени не было вовсе. Переправившись через горы, окаймляющие Кильотскую долину с юга, спустились мы в городок Лимачу, где необходимо было сделать привал. Нам указали дом англичанина, принимающего гостей за деньги, который, однако, не расположен был принять нас и, отговорившись болезнью, велел нам указать другой дом; отсюда отправили нас далее, потом еще далее, и так до конца города; оттуда стали нам указывать назад, и мы, изъездив все местечко, насилу нашли приют, где могли покормить лошадей и отдохнуть сами. Скромная трапеза, состоявшая из хлеба, сыра, арбузов, яблок и чистой воды, нас освежила. В продолжение ее имели мы развлечение совсем нового для нас рода: на улице раздался треск, и ужасная пыль наполнила воздух. Первая наша мысль была о землетрясении. Однако вместо того, чтобы броситься из дому с криком, хозяева подошли только к дверям, пожали плечами и принялись за свои дела. «Что это такое?» – спрашивали мы. «Ничего, дом соседа развалился». Это здесь случается часто: чилийские карточные домики как легко строятся, так же легко и разваливаются.

Когда жара уменьшилась, сели мы опять на коней, рассчитывая часу в 8-м быть дома; однако наступила ночь, а море еще не показывалось. Я заметил, что пеон наш что-то часто останавливался, расспрашивая о дороге; наконец посоветовал нам прибавить рыси, чтобы миновать Семь Сестер, прежде нежели закатится луна, и сам дал шпоры своей лошади. Должно было за ним следовать, хотя многие готовы были лучше остаться в лесу. Продолжительная езда не могла сдружить дурных ездоков с беспокойными конями, и кавалькада наша представляла в это время картину, достойную пера Сервантеса и кисти Гогарда. Страдая более или менее коликой, болью в спине и пр., всякий старался придумывать положение, облегчавшее его страдания, и смеялся над другим, не замечая собственной смешной фигуры. Впоследствии объяснилась причина этого странствия: это был неудавшийся сюрприз, который готовил нам Д. Пёппиг. Он хотел боковыми тропинками вывести нас на первую станцию по большой дороге из Вальпарайсо в Сант-Яго, где есть весьма хорошая гостиница, и заранее утешался приятным нашим удивлением, но вместе с пеоном заблудился, и мы должны были пробираться к морю по почти непроходимым местам.

Около полуночи увидели мы, наконец, цель нашего странствия. С воображением, наполненным сытным ужином и мягкими постелями, ехали мы тихо по улицам Альмендраля, как вдруг останавливает нас ночной страж и велит спешиться. Не постигая причины такого приказания, отговариваемся мы, протестуем, но все тщетно; обязанные повиноваться, тащим мы, в недоумении, усталых кляч своих за собой до большой площади, где нам все объясняется. Был великий четверг; с этого дня до страстной субботы не позволяется здесь, под великим штрафом, ни верхом ездить, ни петь, ни играть на инструментах, ни даже ходить в шляпе. Всякое дело, всякая работа, всякое увеселение строго в эти дни запрещается. Пригорок посреди города, на котором стоит театр, обращается на это время в Голгофу. Посреди огороженного щитами пространства воздвигается крест с изображением Христа; перед ним множество цветов и свечей; по обе стороны женские фигуры на коленях, изображающие свидетельниц страданий Христа. Перед этим местом набожные души приходили громкой молитвой смывать грехи свои. Я заметил только грешниц, но ни одного грешника; большая часть из них, конечно, твердо была уверена в получении благодати, ибо по пути они шутили, смеялись, а приближаясь к этому месту, принимали вид смиренный, преклоняли колена на несколько минут и потом продолжали путь с прежними шутками и смехом.^[313] Мы с трудом попали в ту же ночь на шлюп, потому что даже и лодкам не позволяется отваливать от берега. Но тут ожидал меня еще неприятнейший сюрприз, именно вся приготовленная для нас провизия подпала всеобщему запрещению и не может к нам быть доставлена никак прежде субботы вечера. Мы теряли таким образом еще два дня, но пособить этому не было никакой возможности.

Подготовив совершенно шлюп к морю, отправил я в субботу поутру все гребные суда на берег, чтобы тотчас по снятии всеобщего ареста начать перевозку припасов. Около полудня пушечные выстрелы с крепости возвестили, наконец, о вожделенной минуте; фейерверки зажглись со всех сторон; мертвая тишина сменилась беспримерным движением.

Дом всякого православного обращается в это время в эшафот или виселицу, на которых предатель Иуда подвергается заслуженной казни в тысяче видов. Здесь висит он вверх ногами, тут побивается каменьями; тот рубит ему голову, другой его расстреливает. Море не отстает от суши, суда, стоявшие дотоле с отопленными реями и полуспущенными флагами (обыкновенный знак траура на кораблях), мгновенно расцвечиваются; на одном Иуду купают с бушприта, на другом сжигают, заставляя извергать пламя из всех отверстий, и пр. Мы сердечно участвовали во всеобщем торжестве, спеша всевозможно кончить наши дела; но, как ни торопились, только поздно вечером успели все уложить и привести в порядок и должны были отправление в море отложить до следующего дня.

* * *

Вальпарайсо, как известно, – порт столицы Чили, Сант-Яго, лежащей отсюда в 30 милях к востоку, при самой подошве Кордильер, и называется также по этой причине собственно El Puerto [портом]. Город лежит на берегу полукруглой открытой губы, вдающейся в землю с севера.

Я имел уже случай упоминать о различном впечатлении, какое вид одного и того же берега производит на морехода. Val de Paraiso служит тому подтверждением, ибо ничто менее не может походить на райскую долину, как берега, окружающие эту губу, и вообще все окрестности города. Горы от 500 до 600 футов высотой, безлесные, частью совершенно обнаженные, крутые и разделенные глубокими оврагами (квебрадами), в северо-западной части губы опускаются круто в море; несколько далее к югу отступают они от моря и на расстоянии около 1 версты оставляют равнину шириной от 70 до 100 сажен. По этой равнине, по вершинам окрестных гор и по оврагам расположен город, имеющий, таким образом, одну только улицу вдоль берега; строения, по горам и оврагам разбросанные, суть как бы ветви этого дерева. В восточном конце горы вдруг удаляются от моря сажен на 500 или более и образуют песчаную площадь, от 10 до 15 футов над морем возвышенную, по которой расположено предместье Эль Альмендраль (El Almendral), то есть Миндальная роща. В восточном углу губы крутизны опять примыкают к берегу и простираются голыми утесами к северу.

Тип жилищ Вальпарайсо

Альмендраль теперь столько же заслуживает свое название, как и Вальпарайсо. В садах, принадлежащих некоторым домам, есть миндальные деревья, как и разные другие, но тщетно стал бы кто искать здесь целых рощ миндальных.

Хотя путешественник, воображение которого наполнено райскими долинами и миндальными рощами, приближаясь к этому месту, крайне обманется в ожидании, но должен будет, невзирая на то, согласиться, что Вальпарайсо со своими белыми на темном грунте домиками, уступами друг над другом расположенными, здесь выказывающимися из оврага, там лепящимися к утесам, в другом месте как будто вспорхнувшими на вершину скалы, тут густо теснящимися одни к другим, а здесь весьма редко рассеянными, – представляет недурной вид. Недостает одного – церквей с башнями и шпицами, придающих столько красоты и разнообразия городам, в особенности же расположенным в местах гористых. Недостаток этот по прибытии из Рио сильно бросается в глаза; вся картина кажется носящей какой-то характер плоскости; но здесь никогда не может быть иначе по причине частых землетрясений, не позволяющих строить никаких высоких зданий. Последние колокольни разрушены ужасным землетрясением 1823 года.

Дома в городе большей частью двухэтажные, кирпичные, оштукатуренные и крытые черепицей. Кругом дома в верхнем этаже балкон – веранда. Некоторые дома, и наиболее – принадлежащие англичанам, построены, однако, на манер европейский, и, мне кажется, очень некстати; в здешнем климате веранда, на которой во всякое время дня можно найти прохладный уголок, – вещь необходимая. Хотеть переупрямить природу опасно; замечено, что англичане, которые более других стараются везде удержать свой образ жизни, более других иноземцев страждут и гибнут от климата. В квебрадах и в Альмендрале дома больше мазаные, крытые пальмовыми ветвями, но есть и между ними порядочные, сделанные из глины, смешанной для твердости с соломой. Лучшие дома строятся из обыкновенных кирпичей, но большая часть – из больших плоских кирпичей, которые в мягком виде складываются в стену и засыхают от действия солнца. Эти дома обыкновенно крыты черепицей. Следующий класс домов делается из древесных ветвей, которые переплетаются около перекладин весьма часто и с обеих сторон обмазываются глиной, иногда смешанной с соломой. Наконец последний класс едва заслуживает названия домов; это беседки или балаганы от 9 до 10 футов в квадрате, сплетенные из валежника и без дверей, так что обитатели их живут более на улице, нежели в доме; все в них а jour, кушанье стряпается на пороге на маленьком тагане. Вообще стряпанье на улицах весьма обычно, на главном рынке со всех сторон слышишь шипенье жарящейся рыбы.

Печей в домах нет, климат делает излишним это изобретение стран холодных. Бывают, однако, дни зимой, в которые нельзя обойтись без искусственного тепла; тогда употребляют жаровни, наполненные горячими углями. В домах, обитаемых европейцами, заводят камины, выписываемые из Европы.

Дома вообще могут с первого взгляда показаться уродливыми, непрочными, дурно расположенными; но не следует забывать, что в данном случае все расчеты зависят от землетрясений, этого грозного бича здешней страны. Нужно, во-первых, чтобы дом как можно лучше противостоял сотрясениям, чтобы в случае разрушения причинил он наименее вреда, чтобы из него как можно скорее было спастись на улицу, чтобы возобновление его стоило по возможности менее времени, трудов и издержек и пр., припомня это, и малая высота домов, и дешевые материалы, из которых они слеплены, и странное для нас расположение их покажутся весьма естественными. Мне очень хотелось испытать одно из тех легких землетрясений, которые случаются здесь весьма часто, чтобы иметь понятие об этом явлении. В нашу бытность случился один удар, в ночь с 18 на 19 марта, которого никто из нас не заметил. Я в самую ту минуту занимался наблюдениями над маятником, ничего не подозревая. В землетрясениях то странно, что непривыкшие к ним сначала совсем их не замечают и не опасаются, хотя к другим грозным явлениям природы человек становится тем равнодушнее, чем более к ним привыкает; землетрясения чем далее, тем ужаснее для него становятся. Понять это немудрено: против всякой другой угрозы природы человек что-нибудь может предпринять: от воды спасается он на гору, от огня в поле, на море разными средствами старается обезопасить он свой корабль. Против землетрясения нет убежища: последняя его надежда, идеал твердости – земля – ему изменяет, и первое его чувство есть отчаяние. Следы последнего ужасного землетрясения, случившегося в начале 1823 года, и до сих пор повсюду видны. В Альмендрале, где дома без исключения были до основания разрушены, видны еще целые пространства, покрытые обломками стен, трехэтажная крепость Сан-Роза-Рио, лежавшая на горе посредине города, не существует вовсе.

Улицы в Вальпарайсо вымощены мелкими гранитными кругляками и имеют по сторонам узкие тротуары; вообще в городе в это время года довольно чисто, не знаю, как зимой, когда льют дожди и со всех квебрад стремятся сильные потоки. В тех местах, где квебрады выходят на улицу, сделаны поперек них кирпичные мосты, возвышенные на несколько футов над улицей, которые теперь, в сухое время, представляют странный вид.

Улицы сами по себе имеют вид довольно унылый, ибо в редком доме более одного окна. Но в этих скучных улицах встречается вся та живость, какой от торгового города можно ожидать. Товары грузятся в пакгаузы и из пакгаузов на огромные двухколесные телеги, запряженные 2 или 4 быками. Ужасный скрип этих колесниц слышен во всякое время и со всех сторон; улицы наполнены народом, пешим и конным, спешащим туда и сюда, множество лавок наполнены всевозможными европейскими товарами.^[314]

Сравнив эту картину деятельности с тем, что представлял город в прежние времена, взглянув на рейд, покрытый несколькими десятками судов всех наций, купеческих и военных, где прежде парадировали два, много три судна, грузившие пшеницу для Перу, не останется сомнения в том, способствовали ли политические здесь перемены оживлению народной промышленности.

Но все ли было к лучшему, в этом весьма позволено усомниться. Неустройства и безначалие до сих пор едва ли не более вредят общему благосостоянию, чем живейшая торговля приносит пользы. Поджигаемые журналистами, руководствующимися личными только выгодами и явно употребляющими во зло свободу книгопечатания, партия восстает против партии, провинция против провинции, и все против правительственного собрания в Сант-Яго и верховного директора.

Немудрено, что неустройства эти не дают центральному правлению ни досуга, ни способов помышлять о существенных улучшениях. Чили по естественному положению своему есть держава мореходная; горы делают ее неприступной с сухого пути; но с моря может она обезопасить себя единственно благоустроенным флотом. Со всем тем этот важный предмет оставлен, по-видимому, без всякого внимания. Флот чилийский, который под предводительством смелого Кохрена утвердил независимость страны этой, покоится теперь на лаврах своих. Из всех судов, флот составлявших, остались только фрегат «Лаутаро» и бриги «Гальварино» и «Ахиллес», и из них один только, последний, вооруженный. Фрегат «Вальдивия», называвшийся прежде «Эсмеральдой», взятие которого из-под пушек Каллао является, конечно, одним из самых смелых подвигов, когда-либо совершенных, лежит на берегу, выброшенный зимними бурями. Три судна были проданы за дорогую цену Буэнос-Айресской республике,^[315] но из них только одно достигло реки Ла-Платы, одно возвратилось в Вальпарайсо и продано купцам, а одно пропало без вести.

Торговые постановления отзываются тем же недостатком единства и системы. Доказательство тому – обложение высокой пошлиной всех европейских произведений для поощрения фабрик несуществующих, объявление Вальпарайсо вольным городом исключительно ко вреду всех других и т. п. Имели даже мысль запретить вывоз драгоценных металлов, тогда как Чили не имеет ничего иного для оплаты за ввозимые товары. Теперь за золото и серебро в слитках платят умеренную пошлину, а в монете никакой. Третья главная статья вывоза – медь, большие рудники которой находятся около Кокимбо. В северные части Южной Америки идет еще пшеница в зерне и муке, кожа, вяленая говядина и пр. Привозные статьи состоят из всех, почти без исключения, европейских изделий, которые вообще недороги. До революции и в продолжение войны все было очень дорого, а в особенности морские снаряды. Ванкувер в 1795 году не мог найти здесь для починки судов своих ни одной бочки смолы, ни одного фунта такелажа; теперь же находят выгоду приходить в Чили для исправления из других мест. Мексиканский линейный корабль «Азия»^[316] при нас здесь вооружался от киля до клотика: килевался, обшивался медью, чинился, шил паруса и пр. Мексиканское правительство нашло более выгодным прислать его в Чили, нежели все это делать дома.

Зависть, недоверчивость к европейцам и какая-то щекотливость в сношениях с ними пережили запретительную систему, от которой родились. Де Фоссе, посланный от французского правительства дипломатическим и коммерческим агентом в Перу, не был принят потому, что кредитивы его писаны были не на имя республики Перуанской, а на имя местных властей. Поступок этот, доказывающий только совершенный недостаток всякого политического такта, превозносим здесь был до небес, и даже роптали, что агент, посланный в Чили на том же основании, был принят. Другой пример. В Вальпарайсо нет никакой пристани: выход на берег бывает часто сопряжен с опасностью, и ни в какое время нельзя выходить иначе, как на плечах матросов. Некоторые английские купцы предлагали построить на свой счет каменный мол, который через 10 лет готовы были уступить безденежно республике с тем только, чтобы на эти 10 лет предоставлена им была легкая пошлина со всех пристающих судов и выгружаемых товаров, – им было отказано.

Приобретая независимость политическую, чилийцам не хотелось оставаться под господством монахов; и это тем естественнее, что последние не слыли никогда ни образцами строгой нравственности, ни приверженцами постановлений свободных. В самом начале независимости епископ при первом случае был изгнан из Сант-Яго в Мендозу; возвращенный директором О’Гиггинсом, он вскоре потом был привезен в Вальпарайсо, посажен на бриг «Монтезума» и отправлен в Мексику. С тех пор духовенство лишилось уважения и угнетается. Но сделались ли чилийцы оттого в самом деле просвещеннее, терпимее? Пока еще нет. Обряд казни Иуды и другие, столь же нелепые, доказывают, что ими владеют старое суеверие и предрассудки и что, следовательно, легче сбросить с себя иго чужой руки, нежели то, которое налагает на нас собственный заблудившийся ум. Весьма еще недавно позволено здесь хоронить иноверцев в особом освященном месте, а храмы иных исповеданий и до сих пор запрещены. И это республика!

Сколько недосуг, столько и затворничество большей части семейств по причине великого поста препятствовали нам знакомиться с лучшим классом здешнего общества. Гостеприимство и невынужденность обращения делают общество это для иностранца весьма приятным; но многие черты, носившие печать американской образованности, сношениями с европейцами более и более изглаживаются. Так, например, мате с горячей серебряной трубочкой, камень преткновения для многих европейцев, уступил место чаю. Танцы и музыка – любимые занятия дам чилийских; во всяком доме, конечно, есть пианино, и нас часто останавливали на улицах мелодии Вебера и Россини, которые слышались из домов, наружностью своей нимало не походивших на жилища питомиц Аполлона. Нам рассказывали об излишней легкости нравов прекрасного пола, но, не изведав собственным опытом, лучше о таких вещах не говорить.

Мы имели более случаев познакомиться с нравами низшего класса. В пребывание наше в Альмендрале пользовались мы в свободные от работ минуты тихими лунными ночами, прелесть которых в Чили превосходит всякое описание, и в прогулки эти мешались в толпы веселящегося народа. Невзирая на страстную неделю, пульперии были всегда наполнены; на всяком шагу музыка, пение и пляски. Первая состоит обыкновенно из трех инструментов: арфы грубой работы, на которой почти всегда играет дама; гитары, ничем не отличающейся от обыкновенных, на которой, однако, играют, как на нашей балалайке; барабана, по которому бьют ладонями в такт; место его занимает иногда резонанс той же самой арфы, иногда лукошко и все, что издает глухой звук, иногда к этим инструментам присоединяется погремушка, жестяной цилиндр, наполненный камешками или горохом, которым весьма искусно производят трещащий звук. Все вместе составляет весьма недурной эффект. Оркестр этот сопровождается всегда вокальной музыкой; все 4 виртуоза изо всей силы поют ту же песню – женщины обыкновенно фистулой. Мы слышали одну и ту же мелодию всегда и везде; она весьма приятна, имеет постоянный и точный трехчетвертной такт, который музыканты никогда не теряют. Плясуны (обыкновенно одна только пара, мне никогда не случалось видеть более) становятся друг против друга; дама, закинув свой шерстяной платок на плечо, чилиец в шляпе, с сигаркой в зубах. Несколько минут продолжается прелюдия на инструментах, вместе с вокальной музыкой начинается пляска, обыкновенно тем, что дама топает правой ногой и скачком влево повертывается кругом, потом танцоры то сходятся, то расходятся, а в полустрофах обращаются друг около друга; па дамы походит на русское, движения ее так же грациозны, как в русской пляске; кавалер или очень скоро барабанит ногами, или делает па, подобное казацкому. Дама обыкновенно имеет в правой руке платок, которым плавно помахивает; кавалер или подбоченивается, или держит руки в карманах. С окончанием куплета плясуны останавливаются; затем следует прелюдия, потом пение и начало пляски по-прежнему, одна и та же пара делает ту же фигуру раз десять и более; иногда они вместе сходят со сцены, иногда сменяются поодиночке, но сцена редко остается незанятой. Пристрастье их к этой пляске необыкновенно: они смотрят на нее по целым часам, не сходя с места.

Народные танцы в Вальпарайсо

Пляска у всех народов и во все века была выражением страстей, и в особенности страсти сердечной; в военных плясках изображает человек борьбу с врагом и победу над ним; в любовных, которые суть пляски по преимуществу влечение одного пола к другому. Чем народ образованнее, тем более в плясках его пристойности, пока – как в общественных наших танцах – не остается и следов первоначальной мысли, а вместе с тем и никакой поэзии. Но грубому сыну природы пляска тем более нравится, чем она яснее говорит его чувствам… Трудно вообразить себе что-нибудь выразительнее пляски чилийцев, которые, однако, умеют соединить с ней некоторую систематическую пристойность: только что пляска кончилась, и плясун и плясунья принимают прежний степенный вид.

Наряд женщин ничем не отличается от наряда соответственного класса женщин в Европе. В будни имеют они обыкновенно на шее платок шерстяной и волосы за ушами, в праздник же весьма нарядное платье, волосы завитые и украшенные разными цветами, на ногах шелковые чулки, а иногда шелковые башмаки. В этом состоит роскошь женщин в Чили и Перу. Они отказывают себе во всем, чтобы в праздник явиться в шелковых чулках, стоящих не менее восьми пиастров и которых больше пяти или шести раз надеть нельзя, и, что странно, чулки должны быть непременно английские. Французы могли бы снабжать их ими гораздо дешевле, но французских чулок им не надо; в Каллао привозится ежегодно чулок английских более чем на два миллиона пиастров, как уверяли нас многие негоцианты.

Должно заметить, что в пульпериях веселится только самый низший класс народа; со всем тем не случилось мне ни разу видеть ни драки, ни ссоры, словом, ничего такого, что бы могло нарушить общее веселье. Сколько ни отнести это на счет исправности полиции, нельзя не заметить в том и особенного благонравия народа. Нас они иногда не замечали, иногда догадывались, что мы иностранцы, давали всегда первое место, потчевали своим чича и пуншем, которые они тянут из бокалов вместимостью бутылки в две; но никогда не показывали ни привязчивости, ни дерзости. Говорят, что прежде не так было безопасно посещать пульперии, в которых будто случались и грабежи и убийства. Ныне полиция здесь чрезвычайно исправна: всю ночь разъезжают по улицам конные патрули, забирают пьяных, разгоняют шумящие толпы и пр., где недостаточно одного, – свистнет, и вмиг с разных сторон летят, как вихрь, другие, которые с их пончами, шапками с кистями и пр. составляют преживописную картину. Установления этой полиции я порядочно не понимаю; днем она ничего не значит, но вступает в свои права с пробитием вечерней зари, следовательно, не тяготя граждан, способствует порядку. Сверх того есть еще ночные стражи, которые каждый час кричат песню, начинающуюся словами «Славься, пречистая Мария» (Ave Maria purissima). Иногда даже объявляют, какой ветер и погода. Они ходят с пиками и особыми знаками на левой груди. Учреждением этой полиции чилийцы обязаны О’Гиггинсу.

Вальпарайсо весьма удобное место для освежения судов, особенно в летнее время, когда рейд совершенно безопасен и погода стоит всегда ясная. Зимой же северные ветры, дующие иногда с великой силой прямо в губу, делают рейд опасным и приносят мрачную и сырую погоду. Вообще климат здесь весьма здоровый. Продукты, плоды и овощи в большом изобилии и недороги.

Глава четвертая

Плавание от Вальпарайсо до Ново-Архангельска.

Как мне ни хотелось дать людям для светлого праздника покой, однако, не считая позволительным долее здесь мешкать, стал я еще до рассвета 3 апреля вытягиваться за суда, чтобы с первым дуновением ветра, с которой бы то ни было стороны, вступить под паруса. Вытянувшись на середину, легли мы на верп и в ожидании ветра убрали судно, сколько обстоятельства позволяли, для совершения общей молитвы, с приличной этому дню торжественностью.

8 третьем часу с легким ветром от NO вышли мы в море.

Я имел теперь полною причину пожаловаться, подобно Лаперузу, что воображение мое на 2000 лиг опередило действительность. И подлинно, весна Северного полушария уже настала; время, в которое мне надлежало бы быть на местах действий наших, приближалось, а я еще был у берегов Чили, в расстоянии оттуда на треть земного шара. Я не мог не тревожиться этим, хотя причиной опоздания были обстоятельства, которых я не имел никакой возможности ни предвидеть, ни отвратить. По всей вероятности, могли мы надеяться, что по крайней мере настоящий переход вознаградит нас частью за испытанные доселе остановки и промедления, ибо трех дней благоприятного ветра достаточно было, чтобы донесли нас до пределов пассата; но и в этой надежде суждено нам было ошибиться. Только что мы удалились в море, как встретили крепкий северо-западный ветер, в это время года здесь весьма необычный, который с непостижимым упорством дул пятеро суток, при великом волнении и жестокой зыби. Для многих из спутников наших, в последнее время несколько отвыкших от качки, возобновил он все сцены первых дней нашего путешествия.

9 числа, находясь еще на широте Вальпарайсо, около 300 миль от берега, получили мы SO ветер со всеми приметами пассата, скоро, однако же, опять уступивший место штилям и противным ветрам от NW, продолжавшимся до 14 апреля, когда в широте 25° и долготе 86° вошли мы, наконец, в пределы пассата, и с того времени плавание наше стало довольно успешно, спокойно, однообразно и, следовательно, неинтересно. Магнитные наблюдения, наблюдения над колебанием барометра, над состоянием воздуха и моря, сверх ежедневных астрономических для определения места, занимали все наше время, которое, невзирая на все однообразие, проходило довольно скоро.

От широты 10°S и долготы 116¹/₄° взял я курс NW, по направлению Сандвичевых островов. Хотя он уклонял нас несколько от прямого пути, я избрал его по двум причинам, во-первых, мы пересекали им пространство моря, доселе весьма мало исследованное, заключенное между широтами 9° S и 14° N и меридианами 115° и 140° W. Через эту площадь, содержащую более 4 миллионов квадратных верст, не проплывал ни один известный мореплаватель, но все приближавшиеся к ней с разных сторон видели приметы земли, из чего можно было бы с большой вероятностью предполагать существование тут неизвестных островов. Вероятность эта подтверждалась и еще одним соображением. В расположении больших возвышенностей на земле замечен закон, что они расположены хребтами, имеющими некоторое общее направление, по которому соединяются они с низменными местами рядом постепенно снижающихся гор. По аналогии ищем мы и находим тот же закон в хребтах подводных кряжей, называемых островами. Они обыкновенно лежат грядами, подводное продолжение которых означается низменными островами и рифами, лежащими по их направлению. Значительнейшая по всему Великому океану гряда Сандвичевых островов, простирающихся от NW к SO на 275 миль, как будто одна составляет исключение из этого закона. К NW продолжение ее намечают острова Птиц, Неккер, Гарднер и многие другие острова и рифы, ежедневно открываемые; напротив того, к SO, кончаясь высочайшим на земле островом Гаваи, пересекается она внезапно. Доселе не открыто ни одного камня на расстоянии многих тысяч миль, который бы означал продолжение в эту сторону этого огромнейшего из всех подводных кряжей. Столь странное отступление от общего закона объясняется тем, что линия, продолженная по направлению Сандвичской гряды к SO, проходит именно посередине того пространства, которое, как мы выше упомянули, вовсе еще не исследовано и на котором по этой причине должно предполагать существование земель до тех пор, пока многие поиски не докажут нам противного. В этом отношении взятый нами путь мог оказаться не бесполезным для географии.

⇐ Предыдущая 29 30 31 32 333435 36 37 38 Следующая ⇒