Тибор Фишер 8 страница

* * *

Телефон долго звонил, прежде чем Жослин сняла трубку.

– Ты становишься знаменит, – усмехнулась она, выслушав второе за день предложение руки и сердца. – Горячий парень из полиции, – пояснила она.

Из отдела по борьбе с бандитизмом. Корсиканец. Откомандирован с поручением взять дело в свои руки и проследить за тем, чтобы Банда Философов предстала перед судом закона. Занимался осмотром мест преступления и массу времени потратил на «допрос» Жослин. Весьма пристрастный. Будем объективны: последнее – не его вина.

– Что мне в тебе нравится, – вздохнула Жослин, – ты не кричишь о том, что, мол, любишь меня...

С Жослин я стараюсь помалкивать. Это (a) уменьшает вероятность ляпнуть что‑нибудь, что вызовет ее раздражение и, подобно землетрясению, разрушит наш союз; (b) моя немногословность заставляет Жослин думать, будто мои мысли текут в правильном направлении. Налетчик на банки – неплохая оправа для мыслящей женщины, однако для этой роли нужна не только твердость духа, но и твердость иного рода. Я искренне стараюсь не разочаровывать Жослин.

Жослин – дополнительные данные:

1. Зарабатывала на жизнь в качестве модели, демонстрируя не столько одежду, сколько тело. Из модельного бизнеса ушла в банковские сферы, «полагая, что это и впрямь интересное занятие».

2. Начальники игнорируют ее истинные таланты – и все из‑за прежней карьеры. «Они хотят выжить меня, завалив всякой скучной рутиной».

3. Первый муж. «Зануда занудой. Я‑то думала, что он добрый. А он был рохлей, и только. И все время доставал меня вопросами – можно или нельзя... Хоть бы раз попробовал сделать это не спрашивая...»

4. Второй муж. «Этот не спрашивал никогда. Никогда не говорил „пожалуйста“. Так же как и „спасибо“. Никогда не приходил домой. Я хотела мужчину, который бы был полной противоположностью моему бывшему мужу, – что ж, я его получила. Поначалу он казался мне загадкой – но знаешь, даже законченная сволочь в конце концов начинает вызывать скуку».

5. Брак рухнул, когда Жослин – подначиваемая мужем – улеглась в постель с его лучшим другом. «Ему это казалось забавным. Однако он не смог смириться с тем, что я тоже позабавилась от души».

У закона длинные руки? Не только...

Задребезжал дверной звонок.

Жослин, проявив свойственное ей равнодушие к одежде, отправилась открывать, накинув на голое тело длинную жилетку – нисколько не заботясь о том, что этот наряд ассоциируется с несколько иной обстановкой.

Что было бы, если бы мы встретились раньше – когда внутри у нас еще не все перегорело и мы еще не были похожи на два ходячих крематория? В любом случае она была бы слишком привлекательна, слишком неотразима, слишком женственна, чтобы тратить время на меня. Пусть материнское начало и свойственно большинству женщин, но кто по своей воле усыновит столь проблемное чадо, как я?

Жослин говорила тихо – разговор касался какого‑то дела. Или, во всяком случае, то был разговор по существу. Ибо таким тоном не говорят со свидетелем Иеговы или торговцем, пытающимся всучить вам свой товар. С ними говорят куда резче. Хотя с другом или знакомым тоже не будешь так говорить.

Голос Жослин звучал суховато‑официально.

Я подошел к окну и глянул на улицу.

Там стоял какой‑то хлыщ, тщетно пытающийся не смотреть на Жослин выше талии. Каким‑то нутряным чувством я знал – это и есть Корсиканец. Мне даже сверху было слышно, как ему неймется. Казалось, он весь пузырится от страсти – как бекон, брошенный на сковородку, – и это при том, что от Жослин веяло могильным холодом.

– Жослин, ну войди же в мое положение, – разорялся он. – Я должен выслеживать преступников – опасных, крайне опасных! А я? Я ни о чем не могу думать, кроме как о тебе! У меня вся работа встала! Ты просто должна мне помочь – хотя бы как сознательная гражданка!

Жослин оставалась неколебима как гранит:

– Я уже все сказала. Меня уже допрашивали на эту тему.

– Не лучшим образом, – парировал он. (Я вынужден был отдать должное его напору и самоуверенности.) – Имей же жалость, в конце концов! Покуда я не натворил дел...

Насколько я понимал, дело шло к тому, что еще немного – и дверь захлопнется перед носом у посетителя. Он был отнюдь не дурен собой, и тем забавнее было думать, что дорогу этому красавчику перебежал стареющий философ, лысый, как кашалот. Философ, чей рейтинг в мировой табели о рангах лучше всего выразить понятием, знакомым разве что служащим подземных автостоянок: 20‑й уровень.

– Жослин, ты хочешь, чтобы я пошел домой и в одиночестве предался неразделенной любви, лелея твой образ?!

– Мой друг ждет меня наверху, – пожала плечами Жослин, вложив в голос всю возможную язвительность, то был не голос, а ланцет коронера.

– Что ж, в следующий раз, – объявил он, вовсе не обескураженный отлупом.

– Полагаю, следующего раза не будет, – заметила Жослин, заменив слова прощания резким хлопком дверью.

– Знаешь, я все больше начинаю думать, что знакомство со мной не пойдет тебе на пользу, – промямлил я, глядя, как Жослин поднимается по лестнице. Я чувствовал себя старой калошей, источником несчастий для ближних...

– Так, теперь поспорим еще и здесь, – с улыбкой сказала Жослин.

* * *

Превосходный философский опус – замаскированный под одну фразу.

* * *

Вернувшись домой, я обнаружил Юбера, скорчившегося на полу за деревянным ящиком, накрытым одеялом: ни дать ни взять охотник на крупного зверя, притаившийся в засаде. Крысиный полевой командир этой ночью вновь вышел на тропу войны: отдав должное моему паштету из трюфелей, он проигнорировал яд, щедро сервированный ему Юппом на полу нашего жилища, а в память о своем посещении оставил нам некоторые характерные отходы своей жизнедеятельности.

Юпп по своим каналам (я не мог не вспомнить ту забегаловку, где недавно мы вкушали плоды Бахуса) уже был оповещен о том, что Корсиканец взял наш след. Прознав, что тот все время крутится вокруг Жослин, Юпп (a) решил, что это непрофессионально, (b) облачившись в костюм, предоставленный ему по дружбе одним кутюрье, известным в соответствующих кругах, отправился взглянуть на Корсиканца – иными словами, наведался в главное полицейское управление.

– Зачем?

– Хотелось познакомиться с ним поближе. В этом что‑то есть. Надо же оценить противника.

– А риск? – Я не очень‑то переживал по этому поводу: мы уже миновали стадию, когда беспокоиться о чем бы то ни было имеет хоть какой‑то смысл. Любой наш поступок значил уже не больше, чем чашка воды, вылитая в океан. Мне было просто интересно исследовать мотивы, определяющие поведение напарника.

– Риск? Мы – неприкасаемые. Мы – непобедимы!

– Ага! До тех самых пор, пока нас не зажопили. Я бы исходил из предпосылок, что скорее полиция отпердолит нас, чем мы – полицию.

– Кстати, пора прикупиться книгами, – оживился Юпп, выпутываясь из‑под одеяла. – Я чувствую, что еще недостаточно окультурился. Моя глупость растет с каждым днем.

Я вовсе не жаждал вновь тащиться на улицу, но тут у меня мелькнула мысль, что пара толстых томов способна надолго запереть Юбера в четырех стенах, заставив его позабыть и о сведении счетов с коллегами, и об ограблении банков. Читал Юбер едва ли не по слогам (но зато – от корки до корки, прямо на глазах превращаясь в одного из тех студентов, которые еще немного, и займут место наставников).

– Подберешь для меня что‑нибудь, ладно? – попросил он у входа в магазин. Я высказался в пользу Диогена Лаэртского – какая разница, главное, чтобы Юпп перестал меня доставать. Однако нас угораздило забрести в магазинчик из тех, где видишь множество книг по диетологии, мемуары политиков и актеров да несколько романов с полуобнаженными красотками на обложке.

Юпп обвел все это книжное богатство внимательным взглядом и направился прямиком к продавцу, всем своим обликом напоминающему лектора по социологии, привыкшего выступать перед школьниками.

– Я не вижу у вас отдела философии, – произнес Юпп тем неестественно громким голосом, который – я уже это знал – был рассчитан на публику.

– Ну? Нету такого, – буркнул продавец, судя по всему, на редкость мало обеспокоенный продажами и на редкость краткий в своих ответах: больше всего на свете его интересовал глянцевый журнал, раскрытый, видимо, на самом захватывающем месте.

– И где мне найти Диогена Лаэртского? – поинтересовался Юбер с интонацией, в которой, сказал бы я, звучала слабая надежда, что Диогена‑то здесь и не найдется. Однако продавец за прилавком, не будучи близко знаком с Юбером, на это не среагировал.

– Не здесь, во всяком случае, – пренебрежительно бросил он.

Мы обречены всю жизнь плясать под дудку всевозможных торговцев и угождать тем, кто нас «обслуживает». Однако сейчас – я чувствовал это всеми фибрами души – дело неотвратимо шло к тому, что поплясать придется как раз нашему книгопродавцу. И надо заметить, меня это отчасти радовало.

– То есть у вас нет Диогена?! – повысил голос Юбер – разъяренный и обрадованный одновременно. Подобную возможность он просто не мог упустить.

– А у кого есть?! – отрезал продавец, все так же не отрывая глаз от журнала и даже не пытаясь вложить в свои слова хоть намек на вежливое сожаление по этому поводу; а уж о том, чтобы заказать труды достопочтенного ДЛ у поставщика или же порекомендовать ближайший магазин, в изобилии располагающий сочинениями данного автора, не было и речи. Нет, он предпочел избрать тон, делающий невозможным продолжение диалога. Характерной чертой зрелого капитализма является то, что в условиях данной формации торговлей заняты люди, абсолютно не обремененные желанием что‑нибудь продать, – такова оборотная сторона жизни в обществе, где, увы, людям не грозит голодная смерть, если они потеряют работу.

Юбер обвел весьма выразительным взглядом полки, уставленные трактатами по похуданию.

– Скажи, проф, как бы мне сбросить вес?

– Меньше есть, больше двигаться. – Разбираться в первоосновах – это как раз по части философов.

– Слышали? Этот человек знает, что говорит. Может, вам выбросить всю эту чушь, а на свободное место поставить книги?! Людям нужен совет, как похудеть? Так предложите им эту формулу, кажется, ее несложно запомнить. И клиентам угодите, и книготорговлей наконец займетесь!

– А я и так торгую. Пока не жаловался...

– Да? Торгуете? И это называется книжным магазином?!

Продавец несколько подался вперед. Его взгляд задумчиво обежал помещение.

– А что, нет?

Меня поразило: он даже не замечал надвигающейся опасности. На лице Юбера все явственнее проступало выражение злобного оголодавшего волкодава.

Продавец явно нарывался на отлуп по полной программе. Юбер в довольно изысканных подробностях рассказывал, как он провел десять лет тюремного заключения, практикуясь в этом искусстве. Сокрушительный отлуп всем этим типам за прилавком, не ожидающим ничего подобного и полагающим, что отлуп – лишь их фирменный стиль общения с клиентами. Сказать по правде, я ждал этого с нетерпением; пусть по части наглого пренебрежения служебными обязанностями и праздного времяпрепровождения на рабочем месте в течение двух десятилетий я мог заткнуть за пояс любого юнца из книжной лавки, но годы общения с продавцами ожесточают не на шутку.

– У тебя глаза на голове есть? – поинтересовался Юбер, запуская руку в недра своей изношенной до проплешин, но верой и правдой служащей хозяину кожаной куртки. – Тогда мне хотелось бы задать один вопрос. Это похоже на пистолет, не правда ли?! Можно это назвать пистолетом или нет?! – прорычал он, извлекая на свет полуавтоматический девятимиллиметровый «Мак‑10» и пробуя его на полках с диетической литературой, на глазах сбрасывающих вес брошюр и прочей печатно‑глянцевой дряни на пол, покуда пистолет изрыгал тридцать два патрона съемного магазина «Зитель», обеспечивающего скорострельность тысяча сто патронов в минуту. (Поступившись философией, я приобрел познания в некоторых смежных областях.) Я обратил внимание, как рука Юппа дергается от резкой отдачи. Книжицы разлетались по полу словно скачущие зерна фасоли, которым ни с того ни с сего взбрело в голову поскакать.

Нет лучшего способа привлечь к себе внимание окружающих, чем пригрозить им членовредительством или смертью, особенно если дело происходит в ничем не примечательный будний день (вторник), в маленькой книжной лавочке в Монпелье.

– Да, да... Правда... Истинная правда... – нервно закивал продавец, в чьем голосе вдруг – неведомо откуда – пробились под воздействием «Мак‑10», извергавшего пули со скоростью 10M [десятикратная скорость звука], на редкость льстивые – на мой вкус даже отвратительно льстивые – интонации. – Я в жизни не слышал ничего правдивее... – Судорожный кивок. – Правда, правда...

– Над входом написано – «Книги», – уже спокойнее произнес Юбер. – Если бы там стояло «Макулатура»... В книжный – правда удивительно?! – приходят за книгами. За истиной. Красотой. За чем‑то, что даст забыть о действительности... А у вас?! Это же не книги, это клееная бумага! Я бы советовал вам в корне пересмотреть ассортимент – хотя бы расширить его. Нужен отдел философии. Хоть что‑то для ума и сердца! Мы еще заглянем! Думаю, это произойдет не на ближайшей неделе, когда здесь будет крутиться полиция, а вы – ждать нашего визита. Но если у вас ничего не изменится... Пострадают уже не книги... Итого с вас тысяча франков за патроны и консультацию.

В кассе нашлось лишь пятьсот франков, у продавца же в кошельке набралось и того меньше – триста, так что Юбер – для кучи – прихватил его сумку, набитую какими‑то крупами, и позаимствовал с полки подвернувшийся под руку словарь.

Засим мы покинули лавку – отход наш был не столь энергичен, как тогда, когда мы грабили банк, однако при этом не лишен изящества.

– Следовало бы взять куш посолиднее, – вздохнул Юбер, подводя итог нашему визиту в книжный магазин. – Звезды вроде нас не должны размениваться на мелочи. Этот кретин – он же мозоли натрет на языке, пересказывая направо и налево, как его грабили. Ведь это – лучшие мгновения его жизни. И заметь, почти задарма. Подарок, да и только!

Интересно, мелькнуло у меня в сознании, не собирается ли Юбер вернуться в лавку и потребовать с горе‑продавца понедельную оплату?

– Люди не ценят то, что достается задаром. А бесплатными бывают только угрозы. Они‑то как раз ничего не стоят – правда, они работают.

Я не мог избавиться от странного чувства, что на сей раз мое очередное мошенничество обернулось для кого‑то благом. Что до Юппа, он, наоборот, испытывал род неудовлетворенности.

– Это слишком просто. Нажать на спусковой крючок может и обезьяна. – С этими словами он отстегнул магазин, проверил, пуст ли патронник, и отправил пистолет в ближайшую урну. – Надо как следует все додумать... Как добиваться того же, не размахивая оружием...

Мы пошли дальше.

– Что‑то у меня на душе хреново, – поморщился Юпп.

* * *

Все еще Монпелье

Я настораживающе здоров. Должно быть, я серьезно болен, коли не чувствую себя больным.

Я даже поймал крысака.

Войдя в комнату, Юпп объявил, что нам надо съезжать. Фредерик, все еще вычищающий цемент, застрявший между пальцами ног, проявляет неслыханную щедрость, едва речь заходит о дарах, которые, по его мнению, Провидению пора обрушить на голову Юппа. Если быть объективным – на каждую часть его тела. И хотя все вокруг наперебой просят у Юппа автограф, он все же готов признать – возникшую проблему решить можно лишь одним методом, давно проверенным временем: резко увеличить расстояние между нами и данной проблемой.

– Только сперва я хочу разобраться с этой чертовой крысой.

– Может, не надо искать приключений на свою задницу, а, Юпп? Ты что, хочешь сам поднести Фредерику свою жизнь – на блюдечке? По‑моему, давным‑давно пора валить отсюда.

– Эта крыса... Она напоминает мне Эмиля...

Мне удалось‑таки выпроводить его – пусть возьмет напрокат машину... Покуда он ходил за машиной, я развлечения ради раскопал клетку, оставшуюся от предыдущего жильца, который держал в ней попугая. Судя по всему, оный жилец позволял клювастому любимцу открывать задвижку клетки по собственному усмотрению, так как перья и характерные птичьи метки попадались в квартире повсюду – большей частью там, где вы менее всего были рады на них наткнуться.

Я соорудил из клетки ловушку, известную еще со времен античности, привязав к тонкой проволоке наживку. Рассеянно размышляя об уголовном кодексе, я вышел из кухни, и тут до меня донеслись звуки какой‑то возни, явно локализованной в районе моей импровизированной крысоловки. Я потянул за проволоку и услышал, как клетка всей тяжестью шмякнулась на ковер.

На морде крысака не читалось ни малейших признаков раскаяния – лишь некоторое смущение по поводу того, что он так дешево попался. Вряд ли крыс отдавал себе отчет в том, что еще больше смущен я: случайный дебют на чуждом поприще крысолова оказался едва ли не самым удачным из моих начинаний в этой жизни. Оставалось лишь позаботиться о том, чтобы узник получил последний ужин – каковым послужил ломоть свежего ржаного хлеба.

Когда Юбер вернулся, я просто кивнул на сидящего в клетке крысака. Оставалось покончить с животиной – и мы могли трогаться.

– Нет, это нечестно! – запротестовал Юбер. – Я не собираюсь стрелять в беспомощную тварь!

Тут уж запротестовал я, пытаясь объяснить бедолаге, что у нас нет времени устраивать крысиную охоту по всем правилам. Если он хочет предоставить крысаку честный шанс, пусть тогда либо выдаст ему револьвер – или уж забирает пленника с собой, чтобы когда‑нибудь потом, в более подходящей обстановке, свести с ним счеты, как положено мужчинам.

– Знаешь ли, в Индии крыс даже почитают как духов‑хранителей, приносящих удачу...

– В Индии, как в Нью‑Йорке, можно найти все, что угодно, было бы желание.

Мой довод заставил Юбера замолкнуть. Мы упаковали наше шмотье, упаковали клетку с крысаком (причем так, что даже самым рьяным гринписовцам не к чему бы было придраться) и тронулись в путь. Юпп от комментариев воздерживался. Он только жевал губу и кровожадно озирался по сторонам, покуда мы ехали узкими городскими улочками.

– Я думал, это ты принес мне удачу, проф. Но знаешь, мне стало везти с того момента, как я снял эту квартиру. Тебя я встретил потом.

– Мне казалось, ты снял квартиру после нашего первого выхода в свет.

– Заплатил‑то я за нее уже после нашей премьеры, но к тому времени я обо всем договорился. Я и тебя‑то шмонал, чтоб найти деньги на первый взнос. Знаешь, в Ле Бомметт сидел один тип – так у него был тушканчик, который, говорят, приносил удачу. Ну так этот мужик погиб под обвалом: на него рухнула стена. На следующий день, после того как Эмиль сварил тушканчика в кофе.

Что ж, у каждого свои мыши в голове... Но идея, будто крысак принесет ему счастье, запала Юберу в голову весьма крепко. Мы нарекли крысака Фалесом [в честь философа Фалеса Милетского].

Триптих

Право слово, нет ничего глупее, чем отправиться в дальнее путешествие на машине и не ограбить по дороге парочку банков.

По дороге в Марсель я отдыхал душой: в наших бесчинствах наступила долгожданная пауза. Я чувствовал себя как преподаватель, получивший долгожданный академический отпуск.

– Господи, наконец‑то мы можем хоть немного расслабиться! – вырвалось у меня.

Юпп отвернулся и стал пристально смотреть в окно, причем его явно интересовал не пейзаж.

– Знаешь, я должен был немного позаботиться о Фредерике, – наконец выдавил он из себя. Этим Юбер хотел мне сказать, что он (x) обнаружил деньги, предусмотрительно засунутые мной за подкладку чемоданчика, (y) приобрел пару унций героина и пристроил их под крышкой сливного бачка Фредерика, (z) обратил внимание полиции на некоторые особенности сантехники в квартире у нашего приятеля.

– Не грусти, проф: мне хватило двух минут обнаружить твою заначку.

– И сколько у нас осталось?

– На завтрак хватит. Я, честно говоря, не голоден.

Ergo: по пути в Марсель мы обчистили три банка.

Методические указания

Признаюсь, я не очень удручал себя составлением списка существующих подходов к действительности.

1. Марксистский: «Главное, решить, что вы – авангард рабочего класса; после этого можно делать все, что взбредет вам в голову, – история на вашей стороне».

2. Стоический: «Оставайтесь абсолютно бесстрастны».

3. Позитивистский: «Да, я положительно намереваюсь обчистить банк».

Наше попутное перераспределение доходов в общем‑то шло по рутинному распорядку. За исключением разве что третьего банка, в Арле. Строго говоря, это даже не было ограблением, я вообще затрудняюсь подобрать правильное определение для данного визита. Не уверен, что соответствующее слово просто‑напросто есть в языке.

Похоже, на пути к банку дорогу нам перебежала черная кошка. Когда мы вошли, Юбера просто перекосило от возмущения, стоило ему увидеть, что на одном из кассиров надета... бордового цвета косоворотка.

– Как вы можете ходить в этой дряни на работу! Это же ни в какие ворота не лезет, – разорялся Юпп.

Кассиром был парнишка, только‑только пересевший за окошко кассы со школьной скамьи, поэтому у него не было ни малейшего представления о том, как следует обращаться с вооруженными налетчиками.

– Простите, вы – грабитель или корреспондент отдела мод? – поинтересовался он. – А то уж больно куртец у вас отпадный! Виниловый, поди?

Но окончательно добила Юбера выручка: четыре тысячи франков.

– Где ваш управляющий! – потребовал Юбер, сорвавшись с цепи.

Управляющий тут же предстал пред наши очи, материализовавшись из какого‑то своего закутка.

– Слушайте, ваши служащие вконец охамели, – набросился на него Юбер. – И при этом – посмотрите – как они одеты!

Кассир счел своим долгом вмешаться:

– Знаете, мой дедушка – слепой. И он никогда в жизни не выезжал из своей деревни. Но даже он не стал бы носить куртку вроде этой. В Африке люди голодают – да, да, – но даже они одеваются приличней, чем вы!

– Я – грабитель! – защищался Юбер. – Это моя рабочая одежда! Но как ваши люди могут иметь наглость притворяться, что это банк, когда у них в сейфе – всего четыре тысячи франков?! Да у меня с собой больше денег!

– Вы не предупреждали нас о своем визите. Сегодня большинство местного населения торгует на рынке, – не унимался юный клерк, не желая оставлять за Юбером последнее слово. Управляющий уже едва стоял на ногах, готовый грохнуться в обморок, лицо его то белело, то серело, так что в глазах моих начало рябить, словно я смотрел на полоски зебры.

– Слушайте, засуньте ваши деньги сами знаете куда, – взбесился Юпп. – Мы бы не взяли ваши сраные деньги, даже если бы нам приплатили! Это честь – быть ограбленными Бандой Философов! Честь – слышите, вы?! Я пинцетом не стану брать деньги, побывавшие в вашем говняном банке! Я даже готов подать вам на бедность! – крикнул он, швыряя в лицо кассиру пару пачек тысячных банкнот.

Мы добрались до Марселя. Здесь мы решили временно разбежаться. Для встреч была выработана особая схема: мы встречались на вокзале, на платформе номер один по понедельникам в час дня, на платформе номер три – в среду в 15.00 и так далее, если один из нас не придет на встречу в соответствующий день. Юберу такие штуки особенно нравились.

* * *

Мне не хватает любимого «Словаря».

Лучшая из моих покупок

Приобретение «Греческо‑английского словаря Лиддела и Скотта». Забористое чтиво...

У природной одаренности есть опасная сторона – вы слишком привыкаете к тому, что все вам дается без усилий. Не то чтобы я считал себя особо одаренным ребенком, но я никогда не мог взять в толк, почему иным изучение языков дается с такими трудами – только подумать, сколько времени тратят они на задалбливание грамматики и заучивание слов! Все экзамены я сдавал играючи – пожалуй, именно это и было моей проблемой.

Вспоминаю, как мне пришлось вкалывать, разнося утренние газеты, чтобы заработать деньги на покупку «Лиддел‑Скотта». Конечно же, долго это безобразие продолжаться не могло, и в один прекрасный день меня выперли с работы, однако к тому времени я уже скопил требуемую сумму.

Купить «Словарь» в Маклесфилде было немыслимо – вы должны были заказывать его по почте. Правда, забавно?

Худшая из моих покупок

Мне было тринадцать лет. На момент получения посылки со «Словарем» я едва‑едва овладел зачатками греческого. Но, примчавшись домой со своим приобретением, я засиделся над ним до утра, с головой уйдя в чтение. Щель под дверью я заткнул одеждой, чтобы родители не заметили, что у меня в комнате до утра горит свет. Штудируя «Словарь», я думал, что ни из какого другого кладезя нельзя получить столько премудрости – премудрости, о которой большинство людей даже не подозревает. Одно слово влекло за собой другое. Семантический бег по кругу. Остановиться я уже не мог. Сидя на школьных уроках, я думал – сейчас я приду домой и наброшусь на «Словарь».

Именно это страстное увлечение легло в основу моей карьеры. Моя диссертация об особенностях словаря философов‑досократиков была готова раньше, чем я поступил в университет. Со своим греческим я разогнался до такой скорости, что даже убери я ногу с акселератора, лобовое столкновение с нашей системой высшего образования было бы уже неизбежно.

Рабы

Их власть – как всякая истинная власть – незаметна для большинства людей.

Их колонии можно встретить повсюду. Они колонизировали римлян, арабов, персов, индусов. Пользуясь прочими языками в качестве ширмы для отвода глаз, они действуют в масштабах всей нашей планеты. Они создали первую транснациональную корпорацию, которая жива по сей день и не имеет себе равных. Они заполонили весь мир.

Одна из их опор – университеты. В мире нет уголка, где чей‑нибудь взгляд не скользил по строчкам, усеянным альфами, бетами, гаммами и зетами; повсюду ученые нуждаются в омегах и пси.

В мире нет ни одного имбецила, фигляра, врача или политика, который хоть раз в жизни да не прощебетал бы что‑нибудь на ломаном греческом.

«Лиддел – Скотт»! За долгие годы моей жизни, когда надо продемонстрировать поверхностное знание глубоких материй, еще ни разу не было случая, чтобы сей кладезь премудрости не подсказал бы какого‑нибудь решения. Ни разу.

* * *

Жослин порывистым движением сбросила с кровати мое «Искусство наслаждения» Ла Меттри. По мне, философы Просвещения были развращены тем, что успех сам упал к ним в руки. Этот чудовище – порождение секса и насилия, именуемое Французской революцией – позаботилось о том, чтобы никто не стоял у них на дороге. Но Ла Меттри, сделавший имя на том, что потакал своим слабостям, Ла Меттри, выжавший из своей чувственности не один толстый том, – Ла Меттри всегда вызывал у меня восхищение; демонический эвдемонист, заевший себя поедом – и умерший с ланцетом в руке, ставя над собой очередной медицинский эксперимент.

«Послушай. Теории – всего лишь теории. Истинная же тайна мироздания – в том, чтобы наслаждаться им. Наслаждаться тем, что есть. Давай‑ка устроим себе небо в алмазах...»

Мы постарались от души.

Уходя, Жослин вдруг остановилась в дверях и окинула меня лениво‑оценивающим взглядом, словно я – какая‑нибудь кабацкая танцовщица, пляшущая между столами. Потом вдруг подошла и отвесила мне шлепок.

– Что с тобой?

– Это на будущее. Похоже, ты собираешься сделать какую‑то глупость, вдруг меня в этот момент не будет рядом, чтобы как следует тебя нашлепать?

* * *

Лежа в постели, думаешь: пора бы уже пьянству свести тебя в могилу...

Может, все дело в том, что у меня неразрушимая печень, над загадкой которой медицина будет биться веками? Я успею давно истлеть в гробу, а моя печень будет переходить от одного счастливца к другому, как драгоценность, передающаяся по наследству...

На этом месте я сообразил, что мне пора поторапливаться, иначе я пропущу рандеву с Юбером.

Мы отправились пропустить по стаканчику в забегаловку, явно пользующуюся его симпатиями. Как подобное заведение может пользоваться чьими‑то ни было симпатиями – мне невдомек. Подвал, готовый, казалось, обрушиться от грохота рок‑музыки, имел некое неуловимое сходство с баром, где мы сидели с Юбером в последний раз и где из меня пытались сделать паштет. Клиентура отличалась той неизлечимой худобой и агрессивностью, которая свойственна выходцам из городских низов, особенно хорошо знакомым с нищетой и пребыванием в пенитенциарных заведениях строгого режима.

Юпп пил одну кружку за другой, воодушевленный тем, что ему удалось разживиться на редкость хорошими документами, призванными удостоверять наши личности.

– Возьми, – сказал он, протягивая мне паспорт. – Только‑только из‑под туриста – еще теплый. То, что тебе нужно.

И все же заведение было не из числа тех, где заведомо рады тучным лысым философам, страдающим одышкой. Допивая вторую кружку пива, я услышал шипение над ухом и почувствовал, как что‑то влажное холодит мой затылок. Я увидел, как Юбер, недобро напрягшись, уставился на что‑то, находящееся у меня за спиной.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒