Заголовок 1 7 страница

Константин Васильевич Чаюк

Глава Ⅳ

Говорящие ножны

Лирический герой

Двадцать шестое ноября. Поздний вечер субботы. Заметно похолодало. Снег стал идти чаще и больше. С той ночи, когда Рома и Лиза «писали симфонию» прошел месяц с небольшим. За прошедшие дни они успели написать еще больше материала (но по количеству с Моцартом все еще не сравнится). Лирический герой, под предлогом прогулки, бродил по заснеженным улицам города. В городе же так и сыпался прах, и казалось, что сыплет он только над Романом.

Весь месяц был отличным. Были те же с Лизой беседы, встречи, поцелуи. Роман все так же «порхал» и «сиял». Мечты, как и говорилось, сбылись. Что еще нужно? Наверное, лес, домик, речка рядом, красавица жена, умница дочка. И правда, было бы замечательно уехать куда‑нибудь подальше от всех вместе с Лизой и жить в уединении: нарожать детей, состариться вместе с любимой на одной постели, а потом оставить бренную жизнь. Наверняка, ради Ромы, Лиза была бы не против умереть еще раз (или хотя бы сделать вид).

Однако на этой замечтательной ткани была одна неприятная затяжка. Этой затяжкой была грусть, досада, разочарование в одном лице. Все исходило от скверного положения, в котором находился Роман, думая, что уже вышел из него еще тогда, в первую встречу с Лизой. Но то оказался липовый мед. Разложится ли он на плесень? Об этом и думал Роман.

Призрак. Елизавета. Лиза. Лиза… Этот чудный образ никак не уходил из головы, не сходил с уст молодого человека. Все в ней, все в этом образе – и мечты и желания. Хочется дотянутся до всего этого, потрогать руками, обнять, прижать к сердцу, почувствовать тепло тела, вкус губ. Но как же платоническая любовь? А весь платонизм съела другая сторона любви, где и страсть, и желание, где есть любовь не только души, а и любовь плоти, где любовь доказывается не только словом, но и телом. Это безумная сторона любви, где все чувства к любимому человеку смешиваются в один опьяняющий коктейль страсти, который любимые оба пьют до дна. Это любовь – безумный ураган из нежности и страсти. Там, где чувственная, чистая любовь к душе не может не быть безумной страсти к телу и к губам своей любимой женщины – мужчины, смотря с чьей стороны посмотреть. Но откуда взяться всей этой безумной страсти, когда ты любишь призрака? Мертвое, эфемерное существо! Как укротить безумие и не сойти с ума? И да, есть сны, но, к сожалению, сны навсегда останутся снами. Иллюзия такого рая быстро разрушается и упивается до дна, после чего весь ад вырывается наружу, от чего начинают петь и играть уже не балладу с цветами, а реквием с венками. Вот Роман и истосковался по любви, по нежным, теплым, родным ему рукам, губам, телу. Человек все равно остается человеком. А Лиза, увы, не человек, и как бы все хорошо с ней не складывалось. Значит, что человеку нужен человек, жизни жизнь, а смерти смерть.

Пошло ли это желать страсти, огня? Порочно? В конце концов, все люди как люди и остаются людьми со своими пороками. Но разве любовь это порок? О нет! Нет! И еще раз нет!

Получается, что занавес пал, а может пелена спала. Теперь Рома все видел, все осознавал, зрел в корень своего скверного положения. Последние недели или даже все время он засыпал под реквием по мечте, а каждое утро знаменовало мучительный день сурка. С этим нужно было что‑то делать. К тому же, свое беспокойство было скрывать все труднее и в первую очередь от Лизы. Она быстро заметила странную перемену, какую‑то торчащую затяжку. Даже один раз они успели поругаться по этому поводу: из-за каких-то недомолвок, скрытности, неискренности. Ведь разве не Рома об искренности говорил? А он говорил, она говорила, все говорили.

Так, Роман пришел к единственному верному решению, какое только можно было себе представить: при котором можно было бы быть со своей любимой. С чем-то эфемерным, метафизическим, фантасмагорическим, мертвым может быть только что-то такое же эфемерное, мертвое. Роман видел только один выход тому, как подарить жизнь своей любви – это подарить своей жизни смерть. Назад он уже не оглядывался. Оставалось только принять это решение вместе с Лизой. Не сказать этого ей, и принять все в одиночку было бы эгоизмом.

Что же Рома скажет ей? Как он будет объясняться? Скажет, что поступит так же как она? Будет ли она этому рада, а может, отвернется от него? Молодой человек не знал, что ему думать. Может быть, умереть как-нибудь случайно, чтобы Лиза не бранилась, не возражала, скажем, быть насмерть сбитым машиной? А может, стоит пройтись под крышами домов, где рано или поздно упадет град сосулек, которые прошибут на ту же смерть голову? Или случайно поскользнуться на мосту и упасть с него вниз, утопиться? А Лиза потом найдет, он ее найдет, они будут друг друга искать. Орфей и Эвридика будут вместе. Но не замучает ли его прежде совесть? Вот это вопрос.

Вскоре бродяжничеству Ромы пришел логический конец. Он возвращался домой через слабо освещаемый парк, которому, пожалуй, не нужны были фонари: луна освещала дорогу гораздо лучше и ярче, чем электрический свет или даже солнце. На его пути над ним свисали деревья, чьи тени ветвей так и хотели овладеть тенью проходящего под ними человека. Роман, проходя, желал про себя: «…Ветви ивы убогой, упокойте меня и расцветите сами…» Ветви давали неоднозначные ответы, посыпая прах.

Самоубийство и Любовь!

Роман Константинович был уже совсем близко: подходил к своему дому, к своей черте. Он все заглядывался на луну, которая словно преследовала его, если не он ее. Каждый шаг стал сопровождаться хрустом снега под ногами. Через каждый хруст он отрешенно проговаривал по строчке из стихов (Тютчев знал, о чем и как писать):

Есть близнецы – для земнородных

Два божества, – то Смерть и Сон,

Как брат с сестрою дивно сходных –

Она угрюмей, кротче он...

Но есть других два близнеца –

И в мире нет четы прекрасней,

И обаянья нет ужасней

Ей предающего сердца...

Союз их кровный, не случайный,

И только в роковые дни

Своей неразрешимой тайной

Обворожают нас они.

И кто в избытке ощущений,

Когда кипит и стынет кровь,

Не ведал ваших искушений –

Самоубийство и Любовь!

«Самоубийство и Любовь!» – еще несколько раз повторял Рома, подходя к подъезду. Когда же он поднимался по ступенькам, то каждый шаг, казалось, сокращает глухими ударами ног об бетон расстояние между ним и эшафотом.

Значит, к этому приводит любовь? Значит, романы и стихи не врут? Давно ли это всем известно? Сколько еще должно погибнуть избранных и опьяненных в назидание другим? Безумные и еще раз безумные те люди, как и Роман, что любят и живут в этой поистине великой и ужасной стране как любовь. Никого более вспять не поворотить. Но, быть может, хотя бы Роману повезет больше, и он умрет не зря? Его любовь не лгущая жизнь – его любовь правдивая смерть. Вот и Лиза там, а не здесь. Они воссоединятся, они будут вместе. Впервые Рома воочию увидит роман, где смерть не обрывает нить любви, а скорее наоборот начинает ее. Так будет лучше. Все будут счастливы.

Ключ в замке поворачивается, дверь открывается. Медленно, предрешено, на свой эшафот поднимается Роман. Закрыв за собой дверь и раздевшись, он, бледней, чем когда-либо, уходит на кухню, где все и началось. Мертвым и бесчувственным он падает на свой большой стул со спинкой и застывает на нем с разбросанными по стулу руками и ногами.

Заголовок 1

Вставьте сюда Ваш текст.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 678 Следующая ⇒