История №2.. Улыбка вампира.

История №2.

Улыбка вампира.

С грохотом, запряжённая парой гнедых, неслась карета сквозь тьму по пустой просёлочной дороге. Колёса то и дело налетали на валявшиеся кругом камни, а то и просто проваливались в ямки. К тому же, больших неудобств начал доставлять покрапывающий мелкий, осенний дождик, который как известно, если очутиться под ним без зонта или плаща, проймёт вас насквозь и доведёт до болезни поясницу, а то и горло. Потому-то и не сладко было на тот момент сидевшему на козлах кучеру, который, закутавшись в дождевик и прикрывая шляпой бородатое лицо своё, управлял лошадьми скорее подневольно, чем по собственному его желанию.

Но нельзя утверждать, что и сидевшему в карете было особенно хорошо. Да, его не мочил с каждой минутою усиливающийся дождик, не задувал в лицо ледяной ветер. Однако же и тряска одолевала его самая немилосердная, так что он буквально подпрыгивал до самого потолка с каждым, особенно сильным, толчком кареты. Следует сказать про этого господина несколько слов, дабы он занимает самое центральное место во всей этой истории.

Он был ещё довольно молод, лет эдак двадцати пяти – двадцати семи, носил длинные волосы и небольшую бородку. На тонком и прямом его носе громоздились очки с большими круглыми стёклами, которые он поминутно поправлял после всякого очередного скачка кареты. Одет он был не то что бы по последней моде: широкий клетчатый пиджак висел на нём словно мешок, а брюки были до того длинны и узки, что, казалось, готовы были лопнуть при самом удобном случае. В руках у господина был большой кожаный саквояж, в котором что-то то и дело позвякивало и постукивало, но и при одном взгляде на него можно было с уверенностью отметить, что это саквояж медика. А сам господин и был никем иным как практикующим врачом, впрочем, весьма невысокого достатка. Насколько нам известно звали его Николай Семёнович Князев. Хотя фамилия его и была княжеская, сам он в князьях никогда и не был, и ни при каком высоком чине не состоял, впрочем, как и его весьма немногочисленные родственники, среди которых была одна подслеповатая тётка, живущая бог знает как далеко, да ещё и прабабушка, слышавшая хорошо, но ругавшаяся ужасно и проживающая, на счастье своего правнука, ещё дальше, чем тётка. Сам Князев уже с год как закончил ***ский университет и был направлен по распределению в небольшой городок. Семьи у него не было, занимался он одною лишь работою, впрочем, подчас, не всегда успешно. Но надо отдать должное пока ещё отсутствию необходимейшего опыта в его молодых летах. Но то терпение и усердие, с какими он погружался в трудную медицинскую науку, могли всё же сыграть в своё время успешную роль.

Но Вы бы спросили: куда же ехал этот врач посреди ночи, да ещё и в такую погоду? Дело всё в том, что сегодня он и не намеревался вовсе никуда ехать, а просто хотел провести свой обычный вечер у себя дома, а потом уж и идти почивать в одиночестве после очередного нелёгкого трудового дня. И вот он уже лёг и даже заснул, увидев во сне необыкновенное маковое поле с большими алыми головами, которые убаюкивающе кивали ему. Но прекраснейшие видения тут же рассеялись, ибо были прерваны резким и неожиданным в такой гармонии шумом. Князев тогда пробудился и понял: кто-то сильно и крепко стучал ему в дверь. Он, ещё полусонный, пошёл открывать, и вот уже перед ним гонец, совсем ещё мальчик, тараторивший и размахивающий руками на разные лады. Изо всей этой нескончаемой болтовни и жестов, Князев понял только одно: кому-то срочно потребовалась его помощь. Спустя какое-то время он уразумел и остальное: одной девушке плохо, а живёт она ни много ни мало как в десяти верстах отсюда в соседней деревушке. Гонец ещё повторял, что доктор нужен был срочно, и не когда-нибудь, а именно сейчас, ночью. Что девушке очень плохо, и она может в любой момент умереть. Князев пытался было протестовать, говорил, что он – начинающий доктор, и что ему ещё нужно практиковаться да практиковаться. Но гонец не желал более ничего выслушивать, и сказав, что сейчас же будет подана карета, и что доктор не смеет беспокоиться о расходах, вышел за дверь и исчез. И больше Князев таинственного гонца ни в эту ночь, ни в последующий день, не видел. Куда пропал – неизвестно. Но так или иначе, а доктор стал собираться. Наскоро оделся, взял свой саквояж, положив в него всё самое необходимое, и только лишь вышел за дверь, как увидел стоявшую у крыльца карету и кучера, сидевшего на козлах. Сел в неё, а кучер, ни слова ни говоря, тут же тронул.

Темнело быстро. Кругом тянулись пустые, безрадостные поля, почти что не различимые в густой тьме холодной осенней ночи под моросящим дождём. Но вскоре начал усиливаться и ветер: он бил в стены и окна кареты так, будто хотел развалить её. Князев понял: разыгривается нешуточная буря, и он уже хотел было позвать кучера, как тот вдруг сам остановил лошадей. Спрыгнув на землю, и распахнув дверцу кареты, кучер пробасил: - «Полями ехать опасно – буря накроет. Придётся двигаться через лес, он тут, неподалёку. Но надо будет покрыть лишних пятнадцать вёрст, так что лишь к утру и доедем».

- Значит поедем как и сказал – через лес, - ответил Князев. – мы не можем поворотить назад.

Кучер согласно кивнул, закрыл дверцу и вновь запрыгнул на козлы. Ветер и дождь, к тому времени, ещё более усилились, а вся карета ходила ходуном и трещала, готовая вот-вот рассыпаться на куски.

Наконец, впереди показалась чёрная стена старого леса. Они ещё издали услыхали, что приближаются к нему: вековые деревья трещали и стонали – сильный ветер гнул их к земле.

Вдруг неожиданно послышался резкий скрежет и треск, а затем карета всею своею массою стала заваливаться на один бок. Но Князев, кажется, уже был готов к этому. И прежде чем карета окончательно перевернулась, он успел таки выскочить наружу, не забыв прихватить с собой саквояж.

Всё смешалось кругом в один невообразимый, жуткий хаос. В вое ветра и в шуме деревьев слышались то рёв разбуженного зимой медведя, то разозлённого волка, то насмешливое уханье филина. То был настоящий шабаш, на котором ведьмы отплясавали свои безумные пляски.

Вначале Князев не понял: куда же ему деваться? Он ничего не видел перед собой, кроме густой черноты, да огромных, нечётких теней. Он попытался было позвать кучера, но из-за ужасающего грохота не смог расслышать даже собственного своего голоса! Не услышав в ответ ничего, кроме диких, безумных звуков, он стал бросаться то в одну, то в другую сторону, в надежде хотя бы сыскать карету, в которой он ехал всего лишь пару минут назад. Но ни кареты, ни лошадей нигде не случилось. Один лишь густой мрак вокруг, да чёрные, блуждающие тени.

Тут Князев почувствовал, что для него ещё чего-то не хватает. Потною рукою хватил он себя за лицо и обнаружил, что на нём нет его очков. Немудрено, конечно, что в такой суматохе они слетели с его носа, но вот отыскать их будет гораздо сложнее, чем карету, или, хотя бы, того же кучера.

Но он на это махнул рукой: уж куда там – очки, вот кабы не пропасть самому!.. И только он об этом подумал, как заметил, что стоит на тропинке, которая уходила вглубь леса. Нимало не рассуждая, он поспешил по ней.

Одно время он шёл сквозь пригибающиеся к нему со всех сторон сучья, и думал о том – куда же мог всё-таки подеваться кучер с каретою и лошадьми? В то, что их утащил в болото лешак, да и в прочие глупые и страшные байки про лес он не верил ни капли. В конце концов доктор наш додумался до того, что решил будто кучер попросту говоря слинял от него в самый решительный и неожиданный момент. Затем, по мере дальнейшего продвижения в глубь леса, его стали одолевать несколько другие думы. Вроде того: не был ли тот самый гонец, который тоже как в воду канул, самой настоящей подставой, натуральной фальшивкой? А может, это какая-нибудь шайка шарлатанов, или того хуже – разбойников, которая сыграла с ним очередную свою пьеску, заманивая его в густой тёмный лес, с тем, чтобы ограбить, стереть с лица земли, его, честного доктора? Счастливый конец в этой пьеске вряд ли был бы суждён для него. Вот так вот с этими чёрными думами Князев продвигался всё дальше и дальше, практически ничего не видя перед собою, и только носком промокшего ботинка нащупывая путь по тропе.

Странно, но только он вошёл в лес, как отзвуки дикой бури перестали долетать до него, и чем дальше он шёл, тем тише и спокойней становилось кругом: меньше трещали деревья, да и ветер был уже не такой сильный. И когда Князев почувствовал, что его стала одолевать смертельная усталость и он просто уже не чует ног под собою, как лес неожиданно кончился. Правда, без очков он не различал полностью открывшегося перед ним вида, но, однако, мог угадать чернеющие в небольшой долине маленькие домики, и даже расслышал крик петухов.

Рассвет к тому времени ещё не наступил, но уже в самом воздухе чувствовалось его приближение: в долине начал сгущаться белесый туман, потянуло сырым холодом.

***

Деревня, в которую так стремился попасть Князев, была совсем небольшая, половина домов опустела ещё добрую сотню лет назад. Когда-то здесь жило много пасичников и прочих самых разных крестьян. Но преобладающая в своё время часть мужского населения сильно поредела в результате многих бедствий, а в основном, войн. Так что теперь здесь жило всего лишь несколько старух, да ещё одна женщина, не старая, со своей дочерью Дуней. Целыми днями бродили они кругом, по лесам, по пригоркам, собирая боровики и рыжики, голубику и душистую малину. У самого дома сеяли огород, на котором быстро поспевала ядрёная репка, да добрая мать – картошка. Хлеба же сажали совсем немного.

Так вот и жили они себе – поживали, пока не случилось очередное несчастье: помер вдруг последний сынок у одной старухи, тридцать вёсен отживший Митька. Всем помогал он: и забор городил, и землю копал, и, ежели надо, то и на медведя хаживал. Только бывало если и принесёт что с тех походов, то только лишь одну свою оборванную, в кровавые лоскуты, рубаху. А надобно сказать, что был тот Митька в дружбе большой с Дунею, так что и мать её не противилась, не говорила лишнего, хотя и был он ровно вдвое старше Дуни – девчонки. Бегали они порою вместе, как малые дети играли и часто пели. Запомнит надолго тот дремучий лес голоса Мити и Дуни, двух просто хороших, ничем не осквернённых, людей. И вот вдруг Мити не стало…Поговаривали, что это его медведь в лесу заломал, хотя какой-же это медведь, если ни ран ни другого чего подобного на его теле найдено не было. Нашла его мать – старуха, утром во дворе, после очередного его ночного похода. Не двигался, не дышал Митька, холоден был будто лёд. Помогли перенести его в дом, а уж на третий день и похоронили. Плакала мать – старуха, плакала, и вот вдруг как-то припомнила: вроде был её сын в последние дни словно не свой, и есть не просил, всё бледный ходил, больше всё спал. А потом уж и в поход свой отправился. Кого уж он там встретил в лесу – то сокрыто, а вот то, что он неспроста заболел – в этом мать его имела уверенность твёрдую.

Страшное горе потери обрушилось на Дуняшу. Перестала она ходить в лес, не нужны теперь были ей все эти боровики и малины. Друга единственного своего потеряла. Чёрными тучами закрылось для неё ясное небо. Слегла, заболела Дуняша. Поняла её мать, что не помогут девочке никакие отвары и травы прочие, - уходит, покидает эту землю Дуняша. Вот и решилась она тогда вызвать доктора. А в то самое время гонец почтовый из города мимо их деревни проскакивал, вот она и дала ему всех денег, что было накоплено за то лишь, чтоб вызвал он для её дочери доктора. Согласился гонец и, взяв плату, тут же скрылся как ветер. Стала мать доктора поджидать. Руки заламывая, стояла часами перед окошком: не покажется ли кто. И вот, наконец, дождалась: подходил по тропинке человек прямо к ихнему дому.

Её нисколько не смутил весьма престранный внешний вид пришельца: растрёпанные длинные волосы, одежда, висевшая каким-то мешком. Словом, человек этот был кто угодно, только никак не доктор. Но она, нимало не смущаясь и не страшась, тотчас же побежала открывать ему.

- Входите, входите, да входите же поскорее! – заговорила она, упрашивая и в тоже время буквально втаскивая в прихожую за рукав промокшего до нитки ночного гостя.

- Но туда, туда ли я попал? – только и успел произнести Князев, как в тот же миг, за его спиной, ловкие руки захлопнули дверь.

- Туда, туда, Вы попали туда, куда нужно, - продолжала говорить женщина. – ведь Вы – доктор?.

- Доктор,- устало обронил Князев и с трудом перевёл дух.

- А мы Вас так ждали, - сказала она и всплеснула руками. – ведь Дуняше совсем теперь плохо.

- Что с ней? – спросил Князев и принялся снимать свой мокрый пиджак.

- Она заболела где-то три дня назад… Давайте, давайте Ваш пиджак, я повешу и просушу его. Ну вот, хорошо. Вначале она показалась мне какой-то другой, изменившейся. Конечно, она совсем недавно потеряла своего любимого друга, и боль потери была так сильна…

- Значит, Вы полагаете, что она заболела именно из-за этого нервного расстройства?

- Конечно, я могла так подумать, но только вначале. Что же другое ещё оставалось? Но я наблюдала за Дуней - её поведение показалось мне несколько странным в те долгие дни.

-Что Вы имеете в виду?

- Садитесь, вот здесь есть стул.

- Спасибо. Так что же?

- Она, как только умер тот Митька, стала сама не своя: вначале металась и плакала, а уж потом уходить стала, да и неизвестно куда.

- И что Вы видите в этом странного?

- А то, что уходить она стала непременно по ночам, - произнесла женщина и многозначительно взглянула на Князева. – И когда она возвращалась, то выглядела неестественно бледной и напрочь вымотанной, уж я-то знаю. Так продолжалось ровно три ночи, пока, в конце концов, она не слегла окончательно.

- Я могу сейчас осмотреть её?

- Да, да, конечно, - встрепенулась женщина.- ведь Вы ради неё и пришли. Пойдёмте к Дуне. И она повела его в соседнюю комнату.

Князев хотел было сказать ещё что-то насчёт очков, что без них ему попросту невозможно будет сделать надлежащий осмотр, но решил всё-таки промолчать: не хотел расстраивать и без того истерзанную женщину.

Комнатка, где помещалась больная, была совсем крохотной: маленькая кровать, стул, да небольшой шкафчик в углу, - вот и всё её нехитрое убранство. Самой же девочке было никак не более четырнадцати лет. В настоящее время она спала, а длинные её тёмные волосы были разбросаны по подушке.

Князев остановился у постели и поставил свой саквояж на стул. Вначале он пощупал пульс девочки и обнаружил, что её сердце бьётся как-то уж слишком тихо и слабо, почти что не слышно. Затем он послушал девочку с помощью стетоскопа и неприятно поразился, узнав, что у больной почти отсутствует дыхание. Да, она ещё дышала, но он этого практически не услышал. Кроме того, он отметил, что у девочки холодны не только конечности, но буквально ледяное всё тело! И ещё. В свете приближающегося, угрюмого рассвета, ему было, пусть тускло, но видно, её белое, цвета январского снега, лицо. У девочки были все признаки умирающей. Положив инструмент в саквояж, он сказал об этом её матери.

Возможно ли представить себе ту степень горя, которое обрушивается на мать при таком известии? Да, не дай Бог испытать такое. Когда весь мир вдруг рушится на глазах, а жизнь разом теряет все свои краски. Но эта мать уже давно подготовила себя к подобному испытанию. И всё же горькая весть осталась по-прежнему горькой, и она, не в силах более сдерживаться, разрыдалась прямо при докторе.

- Чем Вы можете ей помочь? – наконец, после долгих слёз и стенаний, сказала она. Князев некоторое время молчал, напряжённо потирая вспотевший лоб и кусая губы, а затем произнёс:

- Давайте подождём ещё несколько часов, пока рассвет полностью не наступит. А сейчас дайте ей горячее сладкое питьё и потеплее укройте.

- Но это же не спасёт её? – едва ли не вскрикнула мать.

- Ей нужно произвести переливание крови, - Князев посмотрел женщине прямо в глаза, - а в таких условиях…- тут он окинул взглядом их нехитрые хоромы, - сделать это попросту говоря невозможно. А в город, Вы сами понимаете, везти её нельзя, поездка моментально выбьет из неё остатки жизни. Ведь ей нужен полный покой.

- Эх, Вы! А ещё доктор, называется. – с укоризною промолвила мать и поспешно скрылась в комнате дочери.

***

Целый день они поили её горячим молоком с мёдом, укрывали как можно бережнее, обкладывая тёплыми грелками. Но Дуня нисколько не приходила в себя: она всё также слабо дышала, а сердце её билось всё тише и тише.

Князев часто выходил во двор, обнесённый тощей оградой, ходил кругами. Он всё вглядывался вдаль, силясь хоть что-нибудь разглядеть, но на глазах его была прежняя пелена. Он не видел, но чувствовал, что где-то рядом было болото – оттуда тянуло сыростью и особым, свойственным всем болотам, запахом. Нет, там даже не квакали квакши, а всё было тихо и мёртво. Странное это было болото. Какая-то сумрачная, неясная угроза исходила от этой далёкой и густой массы.

Наконец, наступил вечер. Дуне было по-прежнему плохо. Но они всё же легли спать (Князеву постелили в прихожей), правда, не потушив свет в комнате девочки.

Князев ещё днём говорил женщине, что останется, но только лишь на одну ночь: ему нужно в город, его ждёт служба, работа. И вот теперь он лежал, без сна, обуреваемый не самыми лёгкими думами.

В голове его тогда крутилось самое разное. То он думал о том, как будет возвращаться обратно в городок, ведь нужно для этого пройти целый лес и широкое, которому не видно конца, поле. А в лесу полным-полно всякого зверья, да и разбойники здесь не редкость.

Потом перед ним являлось всё более и более чётко смертельно бледное, страшное лицо девочки-Дуняши. Что-то было совсем необычное во всём этом вихре событий, так нежданно-негаданно закружившем его.

И он всё пытался отгонять от себя все эти дурные мысли и образы, пока, наконец, тяжёлый сон не сморил его.

***

Вначале Князев не мог сообразить: что же его разбудило? Кромешная тьма была вокруг и до его слуха не долетало ни единого звука. Что-то смутное и не совсем ясное упрямо шевелилось в его сознании, то, чему он не мог дать достойного объяснения. Но вот он как-будто что-то расслышал. Шорохи. Кажется из комнаты Дуняши. Князев потихоньку привстал со своей постели, постланной ему в прихожей, и снова прислушался. Мёртвая тишь. Где-то далеко лишь гулко стучит его нервное сердце. И вновь какие-то неясные звуки, будто шаги.

Князев осторожно, на цыпочках, прошёл через прихожую и тихо глянул за тень занавески, прямо в Дуняшину комнату.

У самого окна, спиной к нему, стояла девочка и наскоро одевалась. В ясном лунном свете, проникавшем через окошко, были видны её худенькие, оголённые плечи. Как зачарованный доктор смотрел на неё, напрочь забыв о своих должностных обязанностях, не в силах ни оторваться с места, ни отвести своего упрямого взгляда. Очнулся же полностью он тогда, когда увидал, что Дуня, одевшись, открыла окно и стала вылазить в него на улицу. Тут уж Князев сорвался с места, влетел в комнату девочки и уже было совсем успешно готовился ухватить бегляночку за прекрасную оголённую икру, как вдруг поскользнулся Бог знает на чём и всею своею массою припечатался об пол. В ушах у Князева зазвенел гулкий колокол.

Несколько времени лежал он, оглушённый, силясь в соображении. Но, наконец, врач поднялся и, разбудив мать девочки, бросился с ней на улицу.

Началась настоящая погоня, которая ещё неизвестно чем могла бы закончиться. Но известно нам следующее.

Ночь была настолько темна, что они сразу же потеряли друг друга из виду. Мать девочки бежала очень быстро, так что врач наш сразу отстал. А в темноте без очков, он видел ещё менее, чем днём. Поэтому, большей частью, он полагался на слух.

Вдруг, неожиданно, из темноты до него явственно донеслись крики. Судя по голосу – кричала мать. О, многое дал бы он за то, чтобы узнать причину этого крика. Однако, думать ему было некогда и он ринулся вперёд.

Князев бежал вдоль самого края болота, ноги его, зачастую, увязали по щиколотку в жидкой грязи и жиже, но он как-будто не замечал ничего. Бежал и бежал, пока вдруг что-то не заставило его остановиться. Он огляделся. Прямо перед ним, на широкой поляне, лежали два тела. Князев склонился к самой земле и признал Дуню и её мать. Он коснулся обеих своею рукой и ужаснулся, поняв насколько они холодны.

Князев ещё не успел ничего подумать, ничего решить, как вдруг, прямо перед ним, выросла высокая, тёмная фигура.

Густая волна ледяного страха захлестнула его при виде этого чудовища. Потому как же иначе ещё назвать бледное существо с горящими, словно угли, глазами; с телом, облепленным болотной жижей и тиной… И к тому же мертвец улыбался. Князев не сомневался, что перед ним никто иной как выходец из могилы, которому неспокойно лежать в земле одному, и он старается утянуть за собой одного, другого…

Князев ещё подумал: «Уж не покойный ли это Митька, с которым бегала Дуня?», как мертвец вдруг ударил его и доктор наш отключился, ощутив напоследок страшную боль в своей шее.

***

За окном занимался рассвет. Холодные, утренние лучи слабо светили в окошко. Князев открыл глаза и обнаружил, что лежит на полу в гостиной. Первое, что он подумал, это то, что ему нужно немедленно возвращаться в город, ведь он уже не раз говорил хозяйке, что останется ночевать до утра. Но где-же сама хозяйка? Князев обыскал весь дом, но не обнаружил ни её, ни дочки. Куда же они все подевались? Ведь Дуня так больна и… Тут следовало бы сказать, что доктор абсолютно ничего не помнил из происшедшего с ним накануне: ни безумной ночной погони, ни страшной встречи там, на болоте. Как он вернулся – об этом он тоже не знал. Но Князев всё-таки начал с некоторого времени ощущать в себе что-то, какую-то жуткую слабость, разыгрывающуюся болезнь, которая наваливалась на него с неудержимою силой.

Он ещё с час побродил по округе, но так никого и не встретил: все словно бы вымерли. Еле переставляя ноги, Князев вернулся в дом и принялся собирать свои вещи. Слабость с каждой минутой становилась всё сильнее и сильнее, и когда, наконец, саквояж был собран и остатки вещей тщательно упакованы, доктор вдруг понял, что просто не сможет идти. Его прямо-таки одолевала жуткая сонливость. Не в силах более стоять на ногах, он поставил саквояж на пол, а сам сел на стул, прислонившись к холодной, деревянной стене. Глаза его сами собой закрылись.

***

Когда же он открыл их, то вокруг снова сгустилась чернильная ночь. Князев резко поднялся и вдруг ощутил в себе свежие силы. Нельзя было терять ни минуты. Он взял свой саквояж и, распахнув дверь, вышел на улицу.

Ему показалось, что стало ещё холоднее, чем прежде. А уж сыростью тянуло от болота немилосердной. Он шёл и шёл, пока, наконец, не набрёл на уже знакомую ему тропинку. Тогда он двинулся прямо по ней, улыбаясь и подбадривая себя самыми лестными и приятными словами. «Как хорошо было бы покинуть, наконец, эту жуткую деревню, в которой вдруг разом исчезли все оставшиеся жители! Как хорошо было бы идти в тишине по тропинке, пусть даже и без очков, ведь с каждым шагом он всё ближе и ближе будет к своему городку, а значит, и к дому. Как хорошо…». Но тут эти его столь счастливые мысли были прерваны самым неожиданным образом. Прямо впереди него, на тропинке, кто-то стоял. Судя по виду – девочка. Она стояла не шевелясь, но в тоже время как-то приближалась к нему. Князев в испуге остановился, дёрнулся и повернулся обратно. Но за его спиной уже стояла какая-то женщина, кажется, он сразу же узнал её. Да, всё верно. Это была мать девочки. И она тоже приближалась к нему, и также тянула свои длинные руки.

Князев не знал, что ему и делать. Он повёртывался то в одну, то в другую сторону, но всякий раз его встречал лишь мёртвый, горящий взгляд и оскаленные, острые зубы.

- Что же Вам нужно, что Вы хотите? – только и успел прокричать он, но этот крик тут же захлебнулся в безумной схватке борьбы.

Князев чувствовал, что его захватили сильные, страшные руки, которые если уж и сомкнутся в объятьях, то навсегда. Они хрипели и драли его как два разъярённых волка, и последнее, что увидел доктор на этом свете, была кроваво-красная улыбка вампира.

Конец.

⇐ Предыдущая 12