|
|||
Мокрая любовь50. Мокрая любовь Однажды поздним вечером в квартиру Фонарейкиных влетел расстроенный племянник Саша. - Нет в жизни счастья! - воскликнул он, на что Людочкин папа заметил: - Рад, что хоть в двадцать лет ты это понял. Саша этого не услышал. Он заперся в комнате, а когда Людочкин папа осторожно постучал в дверь, крикнул: - Не входите, я не в духе. - Вообще-то это моя спальня, - возмутился Людочкин папа, и у племянника не нашлось аргументов, чтобы возразить. Пришлось дядю впустить внутрь. - Что случилось? - спросил Эдик Фонарейкин. - Любовь зла - полюбишь и козла, - трагично произнес Саша. - Неужели в тебя кто-то влюбился?! - Да, но я все испортил, - Саша обреченно вздохнул. - В общем, дергаюсь я на дискотеке с достоинством, так сказать. Себя показываю. Потом увидел Ее, подошел, говорю: «Хорошо пахнешь». Она мне: «Спасибо, это от коньяка». Я ей – че не колбасишься? А она – так колбасы нет. Я сразу понял, что это намек такой тонкий, эротический. Спрашиваю: «Прогуляемся?» Она согласилась, а куртка то у меня… Вы ведь, дядя, совсем не бережете мое здоровье. Замерз я быстро. Спрашиваю: «Где живешь, красавица?» Она: «Да тут недалеко». Ну, все, проводил ее, а с холода в туалет потянуло. Думаю, не буду напрашиваться в гости, интеллигентно за угол схожу, а она мне - не зайдешь? Зашел. Хорошая квартирка… Бабушкина. Мы старушку того… - Что вы с ней сделали? - холодея от ужаса, спросил Людочкин папа. - На улицу гулять отправили, время то детское было - десять вечера, а сами шуры-муры, то да се, но чувствую: эмоции меня так и переполняют, аж взрываюсь! Я в туалет, спустил эмоции… Но я ж из деревни. Откуда мне было знать, что сантехника там дореволюционная? Сломал. А крыса эта, ну, любовь моя, уже под дверями торчит, не терпится. Ну, течение то я остановил… Носками дырку заткнул, все равно поменять их уже две недели собирался, но я ж не знал, что в бачке вода набираться будет. Я ж из деревни… У нас там и туалета нет. Вышел, да под куст. А что? Лопухи, капуста рядом… - А зимой? - А что зимой? Зимой снег, - невозмутимо ответил племянник. - В общем, потекла вода по полу. Думаю, не исправить. Погибли, так сказать, отношения. Решил хоть руки помыть на дорожку, кран повернул… Дядя, ну я же из деревни, сильный. Кран сорвал, а под дверью моя красавица, как свинья недорезанная визжит: «Ты что там делаешь? На море захотелось?! Увалень!» А я ей - корова. Она мне - лапоть! Я ей - сапогами ленинградской фабрики «Скороход». Дверь то я уже открыл. Стоим по колено в воде, ругаемся. А тут еще карга старая с улицы вернулась, обрадовалась: «Ой, уж и не думала, что доживу до второго всемирного потопа». Я ей - бабка, ты дура? Та согласилась: «Грешна, грешна, сынок». А моя то орет: «Не тронь бабку, она глухая!» А потом вдруг: «Ты самый романтичный мужчина в моей жизни. Хочу»… - Кого? - шепотом спросил Людочкин папа. - Не кого, а что! Жрать захотела, а потом меня, разумеется. Только, дядя, я ведь воспитанный, интеллигентный человек. Какая может быть любовь, когда кругом вода, а двери и окна вышибают разгневанные соседи? - Я надеюсь, ты объяснил, что это твоя вина? - Почему моя? Я так не считаю. И бабке - радость и внучке - романтика. Нет, дядя, я ушел и, кстати, эффектно. В форточку. А на прощание крикнул… Как же его там… А! «Оревуар - писсуар». Больше туда не вернусь. Жаль, конечно, но славы мне не надо. Я человек скромный и ныне очень, очень одинокий… Все-таки я замочил свою любовь! Только вы никому об этом не рассказывайте, итак тошно.
|
|||
|