|
|||
Бытие и ничтоСтр 1 из 2Следующая ⇒ Бытие и ничто
Просыпаясь в каком-то яростном бреду, будто человек, прошедший через девять кругов анестезии, Миша с усилием разжал слипшиеся, как листы бумаги, веки. Осеннее солнце насмешливо жалило глаза – оно успело заскочить в последний летний вагон и посмеивалось над теми, кто остался на перроне в ожидании зимы. Тяжелыми, влажными руками он дотронулся до лица, чтобы легкими движениями протереть щеки, а потом перейти к глазам – обычная повадка уставшего, измученного человека. В голове ещё играла музыка её хлестких слов: – Нам нужно расстаться. Так просто и так удивительно жестоко. Как молотком по клавишам старого рояля. Сколько раз земля слышала эту фразу – тысячи, сотни тысяч лет люди говорили ее тем, кого не могли одарить светом своей любви. Неожиданно Мишины руки выжидательно замерли, позволив разуму предвосхитить их дальнейшие движения и дать хоть какое-то объяснение обнаруженному: мишин нос исчез. На том самом месте, где ему положено быть, зияла пустота. Ничто. Почти как у Сартра, только более прозаично. Бытие и ничто. Миша встал с кровати и подошёл к массивному напольному зеркалу, отданному ему ещё прабабкой. Руки не ошиблись. Носа не было. – Неужели она! Не только сердце, но и нос! Как подло, как низко! Зачем он ей? Неужели отдаст тому, другому, у которого нос гораздо хуже, с нелепой горбинкой, крючком вниз. Худшего предательства Миша представить не мог. Но как и полагается всякой невротической душе, он с изощренным издевательством начал воображать, как тот, другой, наденет его нос и отправится с ней в театр. Будет вдыхать запах её льняных волос, а заболевши, шмыгать им неистово и призывно, получая в ответ заботу и малиновый чай с чабрецом. Нет, Миша не мог этого допустить! Малиновая, как тот чай, раскатистая злость стала подступать к горлу. – Ненавижу! – Сказал вслух Миша и сунул в пустоту палец. Палец тоже исчез. – Это как так? Ты и палец забрала? Ах, ты мерзавка! Миша неистово зашагал в кухню, налетел плечом на дверной косят и некрасиво выругался. В кухне, держась за ноющее плечо, он выбирал нож: тонкий острый для хлеба – не пойдёт. А вот этот тесак идеален! В последний раз он разделывал им барашка, подаренного ей тем самым другим, чьих достоинств она на тот момент ещё не оценила. Сжав рукоять ножа, Миша вновь направился к зеркалу. – Ну что ты на это скажешь? – Он сунул нож остриём в зияющую пустоту носа, через секунду тот провалился внутрь. С какой-то оцепенелой растерянностью Миша смотрел в черноту: – Жалко нож. Был совсем новый.
|
|||
|