Преступник в зале.

# 24. Преступник в зале.

Итак, долгие месяцы, уже почти год, с прошлой осени до этой, новой – я на централе. Только потому, что месяцами идут экспертизы: лингвистическая, социогуманитарная, комплексная (уже своими названиями призванные внушать трепет любому непосвященному – не трожь, наука, мир стоит на трёх китах, и если ты говоришь, что он круглый – то ты еретик, достойный с точки зрения господствующих тенденций – костра, спичку к которому поднесёт в нашем случае филолог или политолог: казнить, нельзя помиловать…). С их помощью (всё-таки XXI век), отложив винтажную шерлокхолмовскую лупу, мы и ищем преступника: кто и какой тут разжёг несанкционированный костёр инквизиции!..

Ни шатко, ни валко, подошли к прениям. То есть выслушали доводы и факты обеих сторон (вернее, ворох добытых прокуратурой бессмысленных фактов, и наши попытки хоть что-то прояснить в виде ходатайств – отказать, отказать, отказать…). После многомесячных унылых допросов свидетелей, которые то молчали, то приходили разряженные, как в театр, то забывали, что их в прокуратуре учили говорить, то потели (в основном, милиционеры), то ободряюще кивали (девушки) – можно наконец-то из этой несвязной кучи извлекать, анализировать, клеить, моделировать, отбрасывать лишнее – чтобы из кадриков вышел образ того монстра, которого мы всё это время ловили, подмечая из засады малейшие его движения.

Ну, всё, чудовище в зале…

Найдём? Как в закрытой комнате Агаты Кристи, посмотрим на тех, кто от начала до конца сидит в этой зарешеченной судебной коробочке, без исключения (у Агаты Кристи в "Десяти негритятах", напомню, монстром оказался старый судья, притутуливший остальных обитателей острова).

С судьи и начнём. Уже немолодая, подтянутая женщина с недлинной стрижкой, рыжеватой прядкой. Татарка. Характер восточно-спокойный (интересно, в мусульманской традиции имеют ли право женщины судить?). Отклоняет все мои ходатайства и поддерживает все пожелания прокурора. Как все обыватели, запугана националистами, которых в силу особенностей нынешней пропаганды не отличает от нацистов, фашистов, скинхедов, арийцев, вскидывающих правую руку, борцов против нелегальной иммиграции, татарофобов ("Кое-кому в зале хотелось бы повторить Куликовское побоище…"), белогвардейцев, национал-патриотов. То есть, в духе современной единорастической толерантности считает их всех скопом – врагами государства, семьи, молодёжи. О чём и свидетельствует своими вопросами: "Вы, девушка, где работаете, на рынке? Ваша неприязнь к тем, кого называют, уж выражусь по-вашему, "чёрными" – она ведь явно вам кем-то внушена? Ах, это испытывают все ваши подруги? Ну и что, что вас трогали, шлёпали, щипали – это что, только им свойственно? Может, вас просто кто-то натолкнул на эту мысль?"

Собственно, прокурор. Фамилия – русская, внешность – смешанная. Актёр средней руки. С нажимом, с чувством гонит жути, зачитывая обвинительное заключение. На слух всё это выглядит как небоскрёб, незыблемо. Пока не приглядишься – небоскрёб-то – один фасад. И тот из пеньков… В течение процесса кто-то поцарапал гвоздём его новую иномарку. Он хмурится, злится, иногда злобно поглядывает в зал. В кулуарах оправдывается: "Ну, зачем же машину-то?.. Не я такой, работа такая!.." На указания явного нарушения закона с их стороны только кивает, улыбаясь: да, это так, закон нарушен, тем не менее, мы – сила. А где сила – там и закон, и правда!..

Зрители. Мамка, на седьмом десятке, с палочкой, весь процесс в своей монашеской одежде. Ждёт чуда, которого пока не будет. Но таковы они, наши мамки, хоть в есенинские, хоть в шукшинские времена – будут верить и ждать. Будут плакать от обиды, что даже шоколадку не дают передать – ведь не кормят… И спокойно, с достоинством выслушивать приговоры – сознавая, что этот суд неправый, и соответственно, приговор-то за правду данный – не клеймо, а даже награда в чём-то для нашего человека.

Корреспондент газеты, закрытой потому, что писали и пишут о нашем деле. Газета выходит пока только в И-нете. Тем не менее, пишут, продолжают. Давно, как остальные, могли продаться, а вот не продались. И такое ещё водится на нашей земле, северной, холодной, неласковой к тем, кто её не любит. "Зырянская жизнь" называется... Зыряне, по версии одного из создателей коми филологии, коми науки, переводчика Евангелия, Псалтыри, Г.С.Лыткина – это вытесненные. То есть, угрофинны с русской окраины. Северные украинцы, окраинцы, живущие на границе, но только не с Европой, а с Севером. Андрей, корреспондент "Зырянской жизни", неизменно внимателен. Обязательно с диктофоном. Кто интересуется – может найти аудиозаписи в интернете, сделанные им на процессе. Объективен. Самостоятелен. Демократичен в том смысле, в котором такой один из многих героев нашего времени – от одежды casual до суждений и меры в выпивке. Разумен, осторожен в высказываниях о наших митингах и проделках. И несмотря на всю осторожность – корреспондент не выходящей в реале, на бумаге, газеты – дух-то никуда не скроешь.

Два иерарха Российской Православной Церкви: архиепископ Стефан (Бабаев) и епископ Афанасий (Жюгжда). Два иерарха Белой Церкви, к которой принадлежал (и принадлежит) святой Иоанн (Максимович), принадлежали и Игорь Тальков, и многочисленная эмиграция от рядовых Белого движения до генералов Деникина, Кутепова, русский философ Ильин, Лев Тихомиров, Иван Солоневич, и прочая, и прочая – от прихожан до иерархов – Митрополиты от Антония (Храновицкого) до Виталия (Устинова), передавшего бразды вовсе не нынешним, легшим под ридигеро-режимные голубые знамёна, лавринитам – а Митрополиту Антониию (Орлову). Два иерарха той Белой Церкви, которая всегда жила и в России – в катакомбах, в лагерях. Два моих друга, с которыми пройдено очень много. Без того, чтоб взять их добро и благословение я и не трепыхаюсь, даже зная на что иду. И владыки знают: "За правду и посидеть не страшно, не так ли? И за решёткой люди сидят…"

Друзья-афганцы. Кто артиллерист, кто снайпер, кто наполовину русский, кто наполовину татарин. Пока сижу – тоже пытаются посадить, надавить – обыски, подписки...

Ещё мой друг, фотограф, огромный чистокровный воркутинский татарин. Со всеми мы читали, обсуждали "Древнюю Русь и Великую Степь", пророчества о будущем России, сидели в компаниях, смотрели одни и те же фильмы. Все мы – одна Церковь, из которой ещё многие приходили на процесс – священники, прихожане – неслучайные здесь люди. И парни со своими подругами. Осторожные, машущие украдкой, улыбающиеся своим ослепительными русскими улыбками (даже те, у кого на улице повыбиты, подрихтованы штакетники – Грем, Бапс, Птаха, Белка, Федя… – десятки простых, наших, по-соседски родных) – привет!

Полуслучайные зрители, узнавшие, что сегодня процесс – тоже бывают раз от раза.

Трое судебных охранников.

Адвокат, нанятый знакомыми людьми, разводящий руками: ну что ты хочешь, политический? У нас ведь во все времена любят прилюдные казни…

Ну, и я – основной подозреваемый, основной кандидат в монстры, в изгои человечества серьезного характера. Кому неинтересно, как это делается – можно пропустить эту главу. Конечно, здесь не говорится о красотках, о неземной любви, и так далее – о всём том, что интересует праздного читателя, даже не подозревающего, насколько здесь всё спрессованно говорит об этом – о любви, ненависти, кажущейся случайной и неуловимой ткани событий, облечённых в лёгкое покрывало лжи от свидетелей до участников. Кто считает, что может избежать этого – тюрьмы – глупец, витающий в облаках, поскольку, возможно, уже произошли события, которые приведут его именно сюда – на полированную доску, скамью подсудимых – а он об этом еще даже не догадывается. Возможно, ваш брат, младший, скажем, зашел в магазин, где его "случайно" толкнул какой-то наглый типок и как-то так выразился, что ваш братишка его запомнил, и даже проследил до дома, где он живет, и решил уже, что просто так этого не оставит, и уже звонит вам на мобильник, чтобы вы помогли ему, просто подкинули к подъезду, и подождали, объяснив, что там живет одна девушка, и вы легко согласились и не обратили внимания, что у братишки за поясом, и насколько быстро он выбежал из подъезда новой девушки, и почему-то попросил ехать побыстрее, и вы оказались не в то время и не в том месте, став в один миг – соучастником. Вы от этого застраховались? Скажите, где? "Там, где оскудевает любовь, там умножится беззаконие". Логика событий всегда проста – идет война, летят осколки, а не быть раненным, заговорённым – чудо, особенно для тех, кто на передовой. Так что здесь всё говорит о любви, или её отсутствии, какими бы ни были сухими отчёты, экспертизы, справки – просто другими словами.

Что ж, суд идёт.

Сначала судья оглашает, что поступила наконец-то ещё экспертиза по листовкам (прокуратура уверяет, что я главный злодей, действуя в соответствии со злым умыслом, публично распространил руками молодых людей 4 штуки, чем нанёс ущерб серьезного характера нашему обществу…) Эти листовки анализировали главные специалисты по разжиганию межнациональных костров инквизиции в нашей стране. А именно сотрудники всем известного со школы музея, Кунсткамеры. Да-да, той, где в спиртовой невесомости кружатся, как американские астронавты, редкие чучела в банках, двухголовые жабы, не родившиеся мутанты, сиамские человечки, голова любовника супруги императора Петра, положившего основание такому сборищу – и прочая жуть.

Весёленькое место. Располагает. К чёрному юмору и сказкам про чёрную руку в чёрной-чёрной комнате.

Вот эти-то специалисты установили (железно, мёртво, "иное толкование невозможно"), в отличие от многих других, что – да, в листовке говорится о войне. О войне с врагом. И этот враг очень хорошо описан в следующем абзаце: "50% богатств России принадлежит 1,5% населения". То есть, внимание! – кавказцам. Мёртво. Железно. Неоспоримо. Иных толкований быть не может. Абрамович, Березовский, Фридман, Коган, Дерипаска, Лужков и Батурина, Черномырдин – кавказцы…

Далее. "В стране проживает 107,4 тысяч иностранцев". Наверно, Ромодановский, глава миграционной службы, который запустил всех этих китайцев, иранцев, вьетнамцев, французов, пьеров нарциссов, авраамов руссо, березовских с двойным гражданством, попрошайничающих таджиков – главный враг, скрывающий, что он … кавказец. Точно, Ромодановский – кавказец. Об этом говорит экспертиза. Значит, это так.

Подписано, вроде, филологом и философом, мужчиной и женщиной, музейщиком и музейщицей. Но кто из двоих настолько гениален – не берусь судить. Хотя по закону, по УПК (ворочается слабое возражение, ссылка всего лишь на закон, на языке …) – каждый должен подписаться под своей частью выводов. Но я гениален не настолько – кто из них решил, что "кавказцы" в ответе за аварии на дорогах и заражение СПИДом, за коррупцию и продажность судей – я сказать не возьмусь. Для этого надо стать музейным экспонатом, а у меня не две головы…

Всё же заявляю ходатайство, что закон нарушен, и что подобное нечто не может быть ни экспертизой, ни научным доказательством чего бы то ни было – ничем вообще, служащим для суда основанием для приговора. Плюс отсутствует добрая половина того, что вообще формально называется экспертизой. Это заформалиненная, препарированная двухголовая ненависть.

Вердикт суда – выводы музейных сиамских близнецов к данному процессу присовокупить, экспертизу признать, мои доводы отклонить, закон не нарушен. Да, видно, Березовский точно кавказец... Вот и в Грузию летал по поддельному паспорту. И, говорят, Басаева финансировал, Ну, точно, разве еврей полезет туда, где стреляют? Абрамович тоже тот ещё еврей – "Челси" купил, зачем? Чтоб быть ближе к королевской семье? Нет, потому что везде буквы "ч" – Абрамович, Чукотка, Челси, Чечня … – а какая ещё может быть логика в столь абсурдной ситуации?

Прения. Слово берёт один из сиамских близнецов – прокурор (весь процесс вторая голова, нынешний суд, кивала: поддерживаю, соглашаюсь с ходатайством, принимаю ваши аргументы…). Посмотрим, в чём суть дела по версии этой комедии "от Гоблина" в соединении с нагнетанием жути "от Менсона".

Прокурор уверяет, что:

Я, такой-то, препарируемый уже почти год монстр, совершил три эпизода преступления. Кого никогда еще не судили, тот пока не знает, что это такое – жизнь твоя, разбитая по кадрам, по эпизодам, подретушированным, подчищенным до неузнаваемости, из которых злой режиссер склеивает мрачный триллер. Режиссер этот по нашей Конституции обязан представить доказательства вины. Препарируемый не обязан ничего. Вот только когда эта машина включает все свои железы и органы: РУБОП, ОМОН, "контору", участковых и начальников управлений, следователей прокуратуры по особо важным делам, и прочее – а ты просто ждешь, получится ли у этого удава тебя проглотить? – то становишься жертвой. Не будешь сопротивляться – станешь кроликом, с ужасом ждущим, когда тебя проглотят, кроликом, который перед тем, как скрыться в утробе поглощающей тебя мачехи-тюряжки, еле трепыхается: а как же, как же презумпция невиновности?

Дальше, не будешь сопротивляться – легко проскочишь через основное правило, облегчающее до невесомости принятие любого решения на твой счет – "по внутреннему убеждению судьи". И всё. Эпизоды, эпизоды – это легкая имитация дымка, который должен дать пищу для "внутреннего убеждения" другой головы близнеца-кривосудия, что нет его без огня.

Эпизод первый. Словесная резня в сельской местности. Разговоры в сельской пирожковой. То есть, по версии наших неутомимых блюстителей по особо важным делам – я туда приехал, посидел от получаса до трех (сколько – не установлено, когда – не установлено, с кем – не установлено), показал на ноутбуке что-то страшное, призвал всех (два сдвинутых столика) создавать патрули и прочее – то есть разжёг инквизиционный костёр розни, и уехал. Свидетели этого эпизода серьезного характера говорят каждый одно и то же, только чуть по-разному, что разговор шёл от покраски машин до количества представителей разных молодежных субкультур, в том числе скинхедов, в нынешней России. Запомнили довольно плохо то, что хотел вложить в их уста прокурор. Кто-то говорил про патрули, а больше ничего не было. Кто-то про телепередачу, где показывали кавказских бородачей и русских солдат. Третий про страшные кадры, где молодежь марширует по московским улицам с фашистской символикой (имелся в виду, по-моему, ФК "Спартак" с его страшным флагом, государственным, державным, черно-золото-белым и буквами FKSM, то есть "футбольный клуб Спартак Москва" – жуть!..) Все выходили, курили, продавщица явилась наряженной в обтягивающую футболку, взбитой по-модному прической, безупречной, подчеркнуто-красивой юбочке, макияж в меру для двадцатилетней участницы столь важного процесса, показания: "Я ничего не слышала. Вроде как говорили о том, что надо начинать с машин – красть или красить…" Это состав, место, время, форма и мотив преступления.

Эпизод второй. Бешеные листовки атакуют.

Я, "имея преступный умысел" изготовил, а затем распространил на своем митинге около четырёх листовок серьезного характера (которые и анализировали музейные умники). Тех, кто распространял, троих молодых людей сразу взяли, с листовками (это еще и 150-я, малолетки). Листовки взяли, прочитали, вернули. Молодежь сначала отпиралась, а потом, когда перед ними поставили дилемму "или сливаете этого человека – или на нары", выбрали себя. То есть дело против них закрыто, в связи с деятельным раскаянием. А я, следовательно, как и положено Змею Горынычу, попался – и должен гореть за это в тюремном аду. Годика так три с половиной.

Вот, собственно, суть. Ясность полная – я/п!

Далее. После окончания триллеров, из тех же кадров я должен слепить совсем другое кино. Обычно пересказывать кино, особенно наш боевик, дело неблагодарное: он мне – дш! Я ему – дф! А он мне – вот так! А я его, и его мамашу – тынс!..

Делать нечего, по порядку, опущу долгую экспозицию почти что год длившихся бородинско-севастопольских заседаний. Менялись времена года, в зал то набивалось битком народа, как при Куликовской битве, где земля стонала и плакала кровью, и, выслушав кратенькое постановление, расходилась. То приходило несколько тех, кто не разъехался по делам, кто победил осеннюю хандру или летнюю олимпийскую жару – как триста спартанцев – и на слух пытались определить, будто в шуме пехоты персидских полчищ, а что же на самом деле так долго зачитывается: то ли филологическая дискуссия о добре и зле, о законе и благодати, то ли семинар для продвинутых по анализу военного дискурса, и что преступление моё расположено где-то между анафорой войны в тексте девятого абзаца и политическими маркерами, имеющими смысл только в определенном и одновременно туманном контексте общеизвестных, а потому и не упоминаемых нынешних реалий…

Сон разума порождает чудовищ. А сон разума, совести, боли, сердец, всех пяти чувств, всех свойств души – чудовищные дела о листовочном безумии, обрастающих как ком, как лавина – бумажными потоками, управление которыми сродни финансовым – там и тут бумажка… Кто ими управляет, тот и папа.

Первая экспертиза, на основании которой и возбуждено уголовное дело – проведена здесь. Человеком, обслуживающим местную власть (с которой мне довелось закуситься), и его тремя помощниками. Как думаете, ходатайства о том, что нарушено то-то, игнорируется то-то, все это не соответствует тому-то, будут услышаны? Вы наивны и верите в то, что родина Деда Мороза в Устюге, а не в Лапландии? Тогда они когда-нибудь придут к вам. И скажут, что вы преступник.

Змей-эксперт, изрыгнувший из своих чресл эту бумажку под названием "экспертиза №3" (почему №3, так и не понятно, видимо, у него свой счет, как у Одиссеева Циклопа в его ловушке) – явился в суд, поизвивался, как ужаленный, и, пригвожденный другой, следующей бумажкой – упал на первом ряду сидений, побледнел, взмок, как и милиционеры до него. (Интересно, им не хотелось воспользоваться бумажными мешками? Говорят, предавать и убивать невинных тяжело. Тошнит… Мутит…). Жаль, что "Властелина колец" уже сняли. Спилберг, или кто там еще – жестоко просчитался: настоящих гоблинов и орков надо было набирать среди музейщиков и экспертов. Они страшнее и реальнее, даже без грима.

Доктора Гоблина, имеющего докторского звание, сразила бумага из нашей Госдумы, из комитета по законодательству, где, с одной стороны, путем научного анализа говорилось, что я не виновен, а, с другой стороны, подчеркивалось, что те, кто выдал свои писульки за экспертизу – "совершили не просто научный подлог, но являются полностью аморальными людьми".

И верно, – какая мораль у того, кого Пидерсия использует в качестве сливного бачка? Научность куска водопроводной трубы, используемой в качестве "дерьма" в драке?

Новая экспертиза. Проводится там, где настаивает говорящая голова прокурора, которое под занавес своего появления рекомендует аморально-антинаучное светило… Мои предложения, мои права? – стоит ли говорить о том, что они отклонены …

На удивление, через несколько месяцев приходит ответ, оформленный, как следует, под каждым выводом – своя подпись. И вывод: ничего не нарушено и, если быть объективным – все это неоднозначно: толкование текстов, установление авторства, да и листовочка-то слишком маленькая, коротенький простенький текст об общеизвестных событиях.

Казалось бы – я/п. Но это не устраивает близнецов – суд с прокуратурой и ту руку, на которую надета эта двухголовая кукла. В дело вступают музейщики, выделив философа и филолога, которые за несколько месяцев, пока я ждал их действий в СИЗО, как настоящие виртуозы словесного скальпеля, в микельанджеловском духе отсекли лишнее, и из огромного Давида (1,5% населения, владеющее 50% богатств России) сделали чернявенького … кавказца. Мы уже об этом говорили. Вот только мотив, непонятный мотив… Может, их Сталин обидел? Или Берия изнасиловал? И им чудится кругом: если в кране нет воды, значит Сосо и Коба ее выпили – пусть не в рифму, корявенько, но зато то, что надо близнецам. Заказ готов. Заслушав эту монументальную сагу, переходим к прениям.

И после прокурора выпадает говорить сразу, не готовясь, не плавя понапрасну мозги над безумием и абсурдом – как получится. В груди, в голове – и так уже все отшлифовано: невинность, как кислота, разъедает страхи, тоже отсекает лишнее. И по всему выходило – преступник здесь, перед нами. Вернее, исполнитель, надетый на его палец, палец заказчика, который сам надет на палец своего заказчика…

На минутку отвлекусь. Болтали накануне с Денисом о снах, их значении. Мне опять приснилась рыбалка: таежная река, закинутые снасти… Я рассказываю, а Денис с Каньвой переглядываются: оказывается, рыба, пойманная рыба – это срок… Только усмехаюсь в ответ – я-то этому не придаю такого значения.

Денис сел раскладывать доминошки, что они сулят: раскладываешь из них слово "срок", и как в детской игре с фишками, что выпадает на следующем ходу, на столько и продвигаешься. Выпадает "пусто-пусто" – к освобождению, значит, нагонят. Если же на чем-то зациклишься, встаешь на уже открытую – скажем на 3:5, то тут есть варианты. Либо 3 плюс 5 – это 8. Либо 3 и 5 – 3 года и 5 месяцев, либо уже наоборот – 5 и3 – это по самочухе, по внутренней чуйке. Или же другой способ, практикуемый Денисом почти каждый вечер: выстраиваешь суд: 6:6 – это судья, 5:5 – прокурор, справа, 2:2 и 1:1, сложенные вместе слева – это и полированное дерево, скамья подсудимых, одновременно – это и ты с адвокатом. Все остальные доминошки делятся на четыре равных кучки, по шесть – тебе, адвокату, прокурору и судье. И выходит, когда их складываешь одну к одной, что остается вне цепочки – то и запрашивают судья и прокурор, или на что ты с адвокатом согласен…

Денис доволен – опять "пусто-пусто", смешивает доминошки, уступая место Жеке, валится с сигаретой на шконарь – в настроении: мультики посмотреть или же фильм хороший, а по телику – сплошные сериалы. Наконец, мелькает что-то про войну – "Максим Перепелица" – о, хороший, но уж больно старый – зато актер хороший.

Жека тем временем раскладывает "часики" – по циферблату по две доминошки на каждый час. И идешь уже, что выпадет, по кругу, по часам, выкладывая в середку вместо стрелок дубли: 0:0 – свобода, 1:1 – ты, 2:2 – менты, 3:3 – документы, 4:4 – дом, 5:5 – тюрьма, 6:6 – дорога.

Жека, раскладывая после Дениса, слегка язвит. У него выпадает: свобода – ты – дом – менты… А он-то, по крайней мере, внешне, относится к этому не так серьезно.

– И чо? – восклицает Жека, – где тут доминошка под названьем "и чо"?

– Ну, в рифму все, смотри: свобода – ты, дом – менты, – вмешивается с доморощенными комментариями Паха "Шерхан".

– И чо? – осаждает его Жека.

– Ну, чо… Это ты в который раз раскладываешь?

– Ну, во второй, и чо? – юродствует Жека.

– Ну, может это настоящее… – осторожно размышляет Шерхан, в какую сторону выгоднее повернуть, беря на себя роль Пифии из "Матрицы". – Надо три раза, на прошлое, настоящее и будущее… – Паха все же тормозит, пытаясь по лицу Жеки угадать, что он хочет услышать.

– Так. Свобода, я, дом… И менты. Настоящее. Дом – это централ получается, дом наш общий. Я и дом – это в настоящем. А при чем тут менты, свобода… Что этот все вместе-то значит, а? Я свободен, словно птица в небесах? В доме нашем, где тупят со мной менты? Втыкая, как отсюда выбраться – ведь это мой дом, и я тут свободен, а они – за решеткой, всю жизнь?..

– Можно и так, – осторожно соглашается с этим импровизированным Жекиным тюремным репом Паха.

– Но это бред, Шерхан. Как ты не втыкаешь, что все это бред!.. И чо? – вскипает Жека.

– А это не имеет смысла такого прямого. Это так, намек для тебя. А если не понимаешь – нужен человек, который все это умеет растолковать по сути…

– Да ну! Еще скажи, как в "Криминальном чтиве": может, это я пастырь, а моя плетка, "татарин" мой – это мой жезл!.. А может, это он пастырь, а я жезл…

– Брось, это дело темное, – советует, наконец, Паха.

– То-то… Не знаешь "и чо" – лучше молчи!..

Итак, мои прения и последнее слово. На суд едем вместе с Денисом – у него тоже рассмотрение. Он садится в дальний боксик воронка – поближе к девушкам, которых вроде тоже должны были сегодня везти. Я в ближнем, откуда девушки видны плохо, зато, как в старом кино – ползет полоска с видами на часть улицы, осеннего города, маленького отрезка бабьего лета… Денису не везет сегодня – входит пожилая цыганка в черной хрустящей кожанке, грубо прошитой по турецкой моде белыми нитками, в белом пуховом платке, вся уже от возраста не розовая, а коричневая – короче, Дене не подфартило! Мне везет больше. Передо мной, вернее чуть сбоку, за мелкой клеткой автобусной решки – два мусора, которые решительно стараются не смотреть в глаза. Позади меня, в темной глубине воронка – спешная напряженная беседа двух подельников, словившихся вместе – если ты вот так скажешь, а я во так, то получится нормальный расклад, еще и терпила, господи гребаный, вспотеет – придется ему, скотине, признать, наконец – что должен был нам, и что побежал в РУБОП, хотел денег не отдавать, и что микрофон нацепил, и неделю бегал, посылал всех нах, провоцировал, чтоб ему морду кинулись чистить, как и было, братан, как и было, вот только бы эту ОРМ отмести, и полегче будет, скоты, как неделю он бычил – не включают в запись, вырезали все, подчистили, ну, держись, братан, правда она и есть правда, вот только почему-то в суде правда – это то, что мент говорит, а не ты…

В клеточках, будто на электронном рекламном щите, мелькают картинки пригорода. Золотая осень, золотая, самый разгар, солнечная игра на желто-зеленых, раскиданных как в японской головоломке по квадрату поля, листьях берез. Проезжаем мою улицу (недавно приснилось, что вместо нее течет река, а я на перекрестке, где обычно бьются машины, закинул свои продольники. Но рыба, по версии Дениса, – срок – не снилась. Только видел наживку: червячков-зебр, миног. Да еще те, кто собирался со мной на эту рыбалку – сунули в банку с наживкой весь продуктив – сырокопченую колбасу, сыр. Короче, ничего это не значит, кроме одного – спал плохо…). Дальше поворачиваем к центру. Десять долгих месяцев на централе, в доме нашем общем, и я уже отвык от того, что можно идти вот так, никуда, из обувного в продуктовый, с работы домой, из общаги в уличную пивнушку, которые уже позакрывались – осень, или все же в галантерею – присмотреть чехол для ключей, детям подарок, бегом на вторую работу, подработать на хорошие кроссовки, в "Тропик" (впрочем, с утра он закрыт, с утра другое настроение, не до баров, ресторанов нашему люду, из настоящего – в настоящее… Из прошлого – в прошлое, которое не имеет смысла без будущего. Утро располагает к деятельной борьбе за существование, или к вечной жизни в кругу друзей – время Литургии верных… Время начала битв, наступлений, решающих прорывов… Время человеческих слабостей от изменившегося за ночь атмосферного давления, смены непогоды, перевода часов, смены осеннего равноденствия, неустойчивого, клонящегося по направлению к зиме, которая будет холодной… Время узнавать плохие и очень плохие вчерашние новости, входить в курс мировых перемен, планировать неуправляемый взрыв будущего… Время быть судимым и невиновным… Лучшая пора, чтобы ходить по тайге – еще тепло, а комаров и мошкары уже практически нет – повыбило заморозками, висит переспелая малина, осыпающаяся – только тронь, по открытым полянам поспела ежевика, брусника после заморозков наконец-то налилась, стала прозрачной, тонкошкурой, не просто вкусной, а ароматной по-настоящему; в реках вся хищная рыба вышла на осенний жор, на последнюю долгую охоту перед зимой – щука, хариус, окунь кое-где жируют, плавятся по заводям; заветная, счастливая мушка, падающая в черную струю похолодевшей воды с желтыми холодными искрами проплывающих березовых листьев – если есть у травы хариус – найдет его обязательно.

Хорошее время. Жаль его тратить на что иное, кроме того, что ты можешь. Но иного пока не дано – больше года государственная машина, которой по фиг осень и любовь, работала против тебя, рыскала по следам, подслушивала, подглядывала, обыскивала, давила слабых, пыталась поймать на слове, словить за руку, обличить, заманить в ловушку, очернить, купить, раздавить, избавиться, и вот впереди у тебя есть несколько десятков минут, чтобы на это ответить…

Прокуратура с присными свою часть похлебки оправдали (жалуясь в кулуарах и оправдываясь – кушать-то хочется, ведь работа такая… Так меняй работу!). Пришло мое время, мои несколько минут, к которым как ни готовься – не подготовишься. Ночью дорожники забыли задернуть одеяло на решке, использовавшееся вместо портьеры – и с решки на шконари всю ночь тянуло осенней ночной прохладой, самой простудной, опасной, пронизывающей, понемногу, миг за мигом, – глаза, тело, днем еще ощущающие обманное последнее тепло – не готовые к резкому ночному нападению, добирающихся до костей, до сердца, со всех сторон сквознячков (даже матрас с испода мокрый). Состояние неважное, сумбур вместо музыки в голове, усиливается тем, что судья, прокурор – появляются в задании суда из дома, из теплых постелей, плотно позавтракав, или же по рекомендации какой-нибудь певички, наоборот, заточив в одно горло йогурта или дыни, чтоб в обеденный перерыв продолжить – кефир для похудения, смесь авокадо с бананами для омоложения, для вечной земной жизни на зарплату, которая выше чужих судеб.

А мы, весь воронок, кто в суд, кто в психушку, на пятиминутку, кто на экспертизу или ознакомку – кто бы ни был – сначала проходим несколько часов холодного сырого прокуренного и пахнущего чем-то неживым, нежилым, подвала, – воронок, боксик в суде, шмон, другой боксик, практически без вентиляции, пара рандоликов – это весь обед, какой уж тут освежающий, по рекомендации "кремлевской диеты", кусок нежирной телятины… У нас своя диета: война, борьба с обвинениями, практически всегда и везде сегодня сляпанными наскоро, – и скорый суд. Борьба настолько неравна, что одно это придает сразу второе, третье, десятое дыхание – ах так!

– Да, Ваша честь, преступление человека – это его говорящая совесть. Моя совесть чиста. И никакого снисхождения я просить не намерен. Но я согласен – преступник здесь, среди нас, в зале. Только это не я. А кто? Мы сейчас установим. Согласно нынешнего законодательства, а именно 73-ей статьи УПК РФ, гласящей о том, что же подлежит доказыванию и что такое преступление. Что такое преступление? И что необходимо при установлении события, именуемого так? Необходимо установить – время, место, форму вины, мотив, а также иные обстоятельства, всесторонне изысканные и расследованные. Давайте начнем по порядку с тех эпизодов, которые мне вменяются. Первое. Разговоры в сельской "Пирожковой" (увы, читатель, именно так, вот за что сегодня судят и раздают срока… Даже во время пресловутой 70-ой статьи "антисоветская пропаганда" – за такое не судили). Якобы я приехал и разжег костер инквизиционной резни в этой маленькой сельской забегаловке. Мы выслушали свидетелей обвинения, молодых парней, которые единственно, что указывают, совпадающее друг с другом, это то, что пригласили их просто познакомиться. Остальное настолько приблизительно, насколько вообще может быть с разговором на несколько минут, несколько месяцев назад. (Сделаю отступление: все наши пути – это мелочи, из которых составлено то, что мы никогда не замечаем. Шишки, ветки, песок – если мы будем пристально всматриваться в них, то никогда не дойдем к цели. Но есть иные мелочи, предательские, маскирующиеся под обыденные. Иногда маленькое предательство изменяет жизнь огромной цепи людей, целого рода – предательство может прервать и отдельную жизнь, маленький огонек с сухой ветки может опалить все дерево, может выгореть страна – как наше дворянство, отошедшее от Царя, с горечью воскликнувшего: "Кругом трусость, предательство, и обман!". Здесь, надеюсь, этого не будет – по протоколам видно, как искренне, с неохотой сельские молодые парни, ленивые и вольные, беседовали с прокурором. В каждом слове чувствовалось, как они с опаской относились к жути, которую на них нагоняли, и как искренне не понимали – к чему все это? В чем тут особо страшное преступление, в их обыденной неспешной деревенской движухе, между своими путями – от девчонок к деревенским недорогим радостям… Моя бабушка, мамина мама – из этого села, была здесь учителем истории, директором школы. Все детство я шастал по здешним местам – речкам, лесам, собирал полные карманы чертовых пальцев по тенистым ручьям, таскал посреди села, около свай старого моста, рыбешек из реки, несерьезного характера – пескариков, гольянов, красноглазок; бегал на дни рождения к двоюродным братьям и сестрам, коих чуть не полсела, объедаясь там жирной деревенской пищей и играя потом в прятки по малинникам с девчонками; хмурился по чужим сельским похоронам, не понимая, кто кому какой родней приходится, и при чем тут я; лазал по пыльным сумеречным заброшенным домам, где все было окутано таинственной дымкой. Это был и мой мир, спокойный, неагрессивный, не суливший никаких опасностей. И вот, спасибо, вмешались, разъяснили, – что я на своей земле должен ходить по-другому, и разговаривать не о том, о чем я там разговаривал, а лучше – молчать...)

Вот мы приехали в "Пирожковую", сели за два сдвинутых стола, я представился, начал что-то показывать на ноутбуке, потом пару слов сказал… Но что из этого установлено с достоверностью, и в какой момент совершилось преступление-то? По разным сведениям был то конец августа, то начало сентября, а официантка говорит, вроде был октябрь… Мы приехали – одни говорят, вчетвером, другие – впятером. На машине, цвет которой варьируется от темно-серого до зеленого, через вишневый и темно-синий. Одни говорят, что сели, выпили чаю, был с собой ноутбук, и я показывал просто фотки "людей в простых одеждах", другой – что телепередачи про молодежные шествия, составленные из новостных программ, третий – какие-то митинги молодежи (принимая при этом государственный российский черно-желто-белый флаг – за фашистский, кто-то брякнул, что это был флаг ФРГ…). Еще один увидел, как расстреливают русских солдат страшные бородачи. Еще одному, что переворачивали лотки с помидорами на рынках. По версии официантки, говорили о машинах – то ли красть их, то ли красить… Выходили, входили, курили, разговаривали по телефону, было кому-то интересно, кому-то не очень… Узнав, что на сходке есть кто-то из "блаткомитета" этого села, в панике примчалась милиция, боялась, что из-под их "крыши" уводят "Пирожковую" и всех дальнобойщиков. Всех переписали и умчались, примчались обратно с предложением поговорить с районным начальником, снова упылили… Кто-то говорит, что разговор был о молодежных субкультурах в России, в частности, скинхедах – что это такое… Кто-то ляпнул, где надо строиться в патрули и бегать шеренгами по району, наводить порядок… И все это уместилось в промежуток от семи до десяти минут. Так говорит половина из тех, кого напрягла прокуратура. До двух-трех часов – вот во что растянулось все у продавщицы (Она пришла в суд красивая-красивая… Полностью ничего не сведущая, но восхитительно ладно скроенная молодая татарочка, которой такой звездный час – как шанс в телелотерее… После ее допроса еще долго витал запах какой-то косметики с пачулями и ванилью…). Вот только потом в суде выяснилось, что в районе вообще-то нет ни иммигрантов, ни кавказцев, ни даже рынка… Есть в селе за двадцать километров несколько корейцев, а в самом селе – один ассимилировавшийся грузин, Отари, сосед моего брата по общаге, гоняющий на стареньком белом "мерине", который подходил ко мне – Юра, давай замутим что-нибудь, ну давай воду чистую по бутылкам будем разливать, а? Я что, этого Отари предлагал обхаживать патрулями или что? Тем не менее, прокуратура талдычит, совершено преступление, совершено преступление – по нескольку раз всех переспрашивает… Видимо, задавая все вопросы в черных красках… Не надо долго думать – зачем это нужно было? – чтоб свидете<

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 23 242526 27 28 Следующая ⇒