Дети войны.. Музыка войны

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 2

Дети войны.

Багровым пламенем горел закат.

В свинцовом небе солнце растворилось.

Откуда было силы духа взять?

И на какую положиться милость?

Семь лет нам только минуло тогда,

Но для страданий мы уже сгодились.

По детству, полыхая, шла война –

Не вовремя мы, видимо, родились.

Отцов мы провожали на войну,

Теряли матерей на полустанках.

И с той поры, не знаю почему,

Нас окрестили горестно - «подранки»

…Вокзал. Посадка. Как в полубреду,

Холодный тамбур и чужие руки.

«А если маму больше не найду?»

Все уплывает: холод, страх и звуки.

Фонарь-прожектор круто бьет в глаза

Шинели черные. И голос грозно:

«…А здесь прифронтовая полоса.

Ребенка срочно – в детский дом на остров».

Мы знали горе и потери той войны,

Мы жили в ней с заката до рассвета.

Ценой утрат те дни окаймлены…

А мы тянулись к доброте и свету.

Детей войны не жалует судьба:

Под стук колес товарного вагона

Мы все еще несемся в никуда,

Рожденные как будто вне закона.

…Нам только б память сердца передать,

Воздать достойное – отцам и дедам:

Они смогли все выдержать и стать

Героями великой той Победы.

…Но где сегодня силы духа взять?

И на какую положиться милость?

Рыбина Т. Я добру и верности молюсь. Петрозаводск, 2007,с.43

Закончив пединститут, мама всю жизнь работала в школе, была директором, завучем. Но главное - она была хорошим учителем. Её любили дети…

Неоконченные мамины воспоминания о начале войны, эвакуации …

Музыка войны

События происходили осенью 1941 года. Эшелоны с эвакуированными детьми, женщинами и стариками двигались из Сегежи на Восток. Фашистские самолеты преследовали эти поезда, стремясь уничтожить мирных людей.

Я лежала на нарах и, чуть опустив голову вниз, смотрела на расклеенную железную печь, стоявшую посреди вагона, с узкой трубой, исчезающей в черноте крыши. Печь озаряла низ теплушки какими-то безобразными красными бликами, а всё остальное пространство, было погружено в темноту, по которой бродили рыжие тени. От печурки исходило жаркое дыхание. А в вагоне всё равно было холодно. В щели проникал холодный воздух, и, казалось, весь вагон был пронизан леденящим страхом. …Внизу кто-то тихо причмокивал или всхлипывал, по-детски жалобно, прерывая дыхание и как будто замирая…

Я завернулась в пальто и, забившись в угол, ждала маму. Вот сейчас товарняк остановится, и, как всегда торопливо, войдет она. Прошлый раз она не успела вернуться в свой вагон – поезд тронулся. И она, видимо, заскочила в другой. (Как уполномоченная по вагону, она во время остановок на станциях решала вопросы с водой, питанием, больными…)

И я ждала. Монотонно стучали колеса, а на стыке они чуть вздрагивали. Я даже уловила музыку, тревожную, размеренную, как барабанную дробь. И вновь отчетливо представила тот прошедший мучительный кошмар ... Мы все трое были у себя в комнате. Мы прощались. Мама сидела на стуле, сжавшись и ухватив голову руками. Вдруг она выпрямилась, широкими, ужасными глазами посмотрела на нас и двумя кулаками застучала по столу: «Нет! Я не поеду! Будем умирать здесь, все вместе! Иди немедленно и снимай наши вещи! ... Я остаюсь!» Отец побледнел, в глазах – боль, отчаяние, страх. Я некогда не видела его таким растерянным. Туже он что-то кричал, но его слова заглушались стонами и рыданием. И тогда он выбил ногой мамин стул, и она упала. Все было так нелепо, неестественно, ужасно. Она, лежащая на полу, в фуфайке обтянутой ремнем, в сапогах и пуховом платке, была такой жалкой и несчастной, что я заплакала. Отец встал на колени стал уговаривать её – ведь все равно бронь скоро кончиться, и он уйдет на фронт. А я стояла в дверях в оцепенении и нечего не понимала …

Уже в вагоне папа еще долго убеждал и успокаивал маму. Поезд тяжело набирал скорость, а они стояли в проеме вагона, и он все говорил. А она молчала. Мокрый снег вперемешку с черными деревьями мелькал перед моими глазами. И вскоре сон одолел меня. Я не видела, на какой станции отец сошел и распрощался с нами ...

… Я очнулась, мне показалось, что вагон подбросило. Страшная мысль пронзила сердце: «А вдруг она отстала от поезда?» Но тут страшный звук отвлек меня. Это был тяжелый, далекий рокот надвигающихся машин. Он выползал откуда-то извне: справа, слева, сверху – и подбирался все ближе и ближе. И я вспомнила, как несколько дней назад впервые услышала это. Тогда несколько самолетов летели со стороны озера, летели низко и тяжело, пробиваясь сквозь белые облака, в сторону города, ЦБК. (я сосчитала, их было пять) гул приближался вместе с ними. Я впервые увидела черные кресты на серых широких крыльях, сверкающих солнечными бликами. Мне было страшно…

И вот сейчас я поняла, откуда этот далекий тяжелый рокот. Этот рокот вместил в себя все – и я уже не слышала монотонного стука колес. Казалось поезд набирал скорость и словно летел, не касаясь рельс. И вдруг иной, совершенно незнакомый мне звук пронзил меня, будто живое существо, невиданное чудовище, вырвавшись на волю, издало приглушенный рев, далекий и угрожающий, затем рев превратился во всеобъемлющий свист – и раздался взрыв. Все пошатнулось. Я не считала взрывов, но всем своим существом предугадывала каждый последующий взрыв и глубже зарывалась головой в тряпье, затыкая уши. Это была жуткая «музыка» войны. И мне, семилетней девочке, она запомнилась на всю жизнь. Бомбы падали справа и слева. Поезд то приостанавливался, как бы спотыкаясь, то вырывался вперед. Это был неравный поединок машиниста с варварами – фашистами. А бомбы ложились совсем близко. Что-то вдруг ослепило меня. Красное пламя вспыхнуло перед глазами и вместе с ним меня понесло куда-то в пространство. Все тело мое сотрясалось в одном душераздирающем крике: «Мама!» Но сама я не слышала его. Наступила тишина.

Воспоминания не были закончены…

⇐ Предыдущая 12