|
|||
В. П. В иноградов. Уставные чтения, стр. 172 и сл. Вопрос о том, в какой мере Кирилл Туровский владел греческим языком, еще нуждается в дополнительном исследовании.[1] М. И. Сух о м л и н о в. Исследования по древней русской литературе. СПб., 1908, стр. 296—298; В. П. Виноградов. Уставные чтения. III. Очерки по истории греко-славянской церковно-учительной литературы. Сергиев Посад, 1915. сто 121 —124. ... Тебе ради, бесплотен сы, плотию обложихся, да всех душевныя и телесный недугы исцелю. Тебе ради, невидим сы ангельскьгм силам, всем человеком явихся ... И глаголеши: человека не имам!..». Подменяя повествование такого рода речами, Кирилл Туровский только возвращался к привычной для него ораторско-риторической форме изложения. Завершал Кирилл свои «праздничные» слова обращением: или к слушателям с призывом еще раз прославить праздник, или к героям повествования с «похвалой» им и молитвой. Самая примечательная особенность заключительной части речей Кирилла — редкое даже у него нагромождение близких по значению слов и словосочетаний. В речи «на Вознесение», например, читается в «похвале» Христу длинный перечень его щедрот; Кириллу понадобилось восемнадцать глаголов, чтобы эти щедроты охарактеризовать: «отверзаеть праведником рай»; «посылаеть страстотерпцем чю дос благодать»; «отпущаеть грешником прегрешения»; «м илуеть вся творящая волю его»; «у к р е п л я е т ь на терпение мнихы»; «благословляеть вся крестьяны» и т. д. То же скопление, на этот раз прославляющих эпитетов и сравнений, находим в «похвале» отцам Никей- ского собора: «рекы разумьнаго рая»; «земнии ангели»; «выеокопарящии орли»; «необоримии гради»; «непоколеблении столпи»; «вернии недремлющей святыя церкве стражеве»; «чистии сосуди, божие слово в собе но- сяще»; «богоноснии облаци, иже чюдотворьными каплями одождяюще верных сердца»; «красныя обители, в них же святая почйваеть троица»; «неувядающий цвети райского сада»; «небесного винограда красныя лето- расли» и пр. Такое обилие однотипных словосочетаний могло бы показаться чрезмерным, если бы здесь — в конце слова — оно не имело определенного художественного назначения. Готовя финал, Кирилл—опытный мастер — подымал слово на предельно высокую ступень риторической эмфазы. В той же празднично-торжественной тональности, в какой слово начиналось, оно должно было, по замыслу Кирилла, и закончиться. «Праздничные» слова Кирилла Туровского написаны в жанре — одном из древнейших в христианской литературе; тесно связанный с богослужебной практикой, он уже в IV в. достиг блистательного расцвета у таких мастеров греческой ораторской прозы, как Иоанн Златоуст, Григорий Нази- анзин, Епифаний Кипрский. Установлено, что Кирилл внимательно изучал их творения не только в переводе, но, возможно, и в оригинале.3 Риторика Кирилла по своему происхождению несомненно восходит к риторике этих его предшественников. В словах Кирилла обнаруживаются даже прямые реминисценции из указанных авторов. Так, например, Григорию Назианзину он был обязан некоторыми подробностями своего описания весны в слове третьем; 4 Епифанию Кипрскому (его изображению нисшествия Христа в ад) — отдельными деталями рассказа о вознесении Христа на небо.5 Творения классиков церковной ораторской прозы были для Кирилла неисчерпаемым источником вдохновения. Из этого источника он, как, впрочем, и многие другие его предшественники, более близкие по времени, византийские и болгарские (Климент Охридский, Иоанн Экзарх), брал то, что по ходу речи казалось необходимым. Правда, случаи дословного заимствования встречаются у него сравнительно редко; это или от -
[1] В. П. В иноградов. Уставные чтения, стр. 172 и сл. Вопрос о том, в какой мере Кирилл Туровский владел греческим языком, еще нуждается в дополнительном исследовании.
|
|||
|