ПОИСК ЗНАЧЕНИЯ

ПОИСК ЗНАЧЕНИЯ

Глава 13

Менеджеры

Мне понравилось выступать перед публикой и приятно удивило то, что так успешно проходили демонстрации в больших аудиториях. Можно сказать, что из каждых четырех экспериментов три удавались. Зрители как бы помогали мне. Но у меня и в мыслях не было делать такие выступления регулярными. Я думал в то время совершенно о другом. Кончался срок моей военной службы, и мне предстояло решать, как жить дальше.

Джоафа больше не было, и во мне пропало желание работать на секретную службу. Мое сердце не лежало к этому прежде всего из-за того, что тогда, как и сейчас тоже, я был человеком общительным, мне хотелось быть в гуще событий, встречаться с самыми разными людьми. А работу в секретной службе пришлось бы скрывать, резко ограничивать круг общения и как бы замкнуться в себе. Меня же влекло совершенно иное — живая, интересная жизнь, новые встречи и впечатления.

Демобилизовавшись из армии в конце 1968 года, я вернулся домой и как-то раз случайно повстречал друга из части. Его отец был владельцем текстильной фабрики, и в тот момент они как раз искали человека, владеющего английским языком, для того чтобы наладить связи с закупочными организациями в Канаде и Соединенных Штатах Америки, рекламировать продукцию фабрики в этих странах.

Естественно, поначалу нужно было поучиться, освоить непростую систему экспортной политики. Тогда мне все это казалось очень привлекательным, и поэтому я решил взяться за эту работу, тем более что фабрика находилась в двух шагах от дома Шипи и я часто мог заходить к ним. Мы с Ханной были в то время уже очень близкими друзьями, а с Шипи стали чуть ли не братьями. Шипи настолько понравилась моя первая демонстрация, что он организовал еще несколько выступлений в других школах, на частных вечеринках. Несмотря на юный возраст, у него уже тогда были прекрасные задатки профессионального менеджера. Мы зарабатывали, правда, всего по 7 долларов за каждое выступление, но зато они проходили очень здорово и доставляли нам массу радости. Я всерьез *к этому, конечно, не относился, меня просто удивляло то, что эти демонстрации почти каждый раз давали такие потрясающие результаты.

Яффа вышла замуж, но мы все еще любили друг друга и по-прежнему встречались несколько раз в месяц. Я знал, что все это безнадежно, и она тоже все понимала. Но мы даже не могли представить себе, что когда-нибудь придется окончательно расстаться. Конечно, я встречался и другими девушками, но ни к одной не испытывал такого же сильного чувства, как к Яффе.

Однажды я сидел в кафе и ждал друга и вдруг заметил очень красивую девушку, сидевшую за соседним столиком. На вид ей казалось лет 19-20, у нее были ясные голубые глаза, каштановые волосы и маленький носик. Кроме того, она была изумительно сложена и выглядела чертовски привлекательно. Мы долго смотрели друг на друга и наконец разговорились. Я не мог удержаться от того, чтобы не сказать ей, какая она красивая. И сам не заметил, как попросил ее о свидании в тот же вечер. Звали ее Айрис Давид еско.

Айрис оказалась тем человеком, которому я мог выложить все свои чувства. В первое же свидание, просидев в кафе много часов, мы переговорили буквально обо всем. Потом, получше узнав друг друга, мы стали придумывать разные игры, например пытались угадать, чем занимаются окружавшие нас люди, определяя в них то миллионера из Техаса, то школьного учителя, то убежденного вегетарианца. Иногда мы даже останавливали людей, чтобы проверить, и, как выяснялось, очень часто угадывали.

Мы стали проводить вместе почти все свободное время. И вдруг я с удивлением узнал, что ей всего-навсего 15 лет. В это невозможно было поверить, потому что выглядела она и держалась так, словно ей уже все 23 — именно столько было мне в то время. От сознания этого мне было как-то не по себе, тем более что я, кажется, начинал в нее влюбляться. По крайней мере, общение с ней для меня очень много значило, и мы, разумеется, продолжали встречаться. Ханна узнала про Айрис, и я видел, что ей это причинило какую-то боль. Но мы с Ханной были близки, скорее, как брат и сестра.

Айрис пару раз побеждала на конкурсах красоты, и рекламное агентство пригласило ее на работу в качестве фотомодели. Однажды она спросила меня, не хотел бы и я сняться с ней для одной рекламы? Почему бы не заработать немного денег в придачу к тем 500 фунтам в месяц, которые я получал в компании по экспорту, и я снялся вместе с Айрис в рекламе пива. Признаюсь, я был наверху блаженства, когда эта реклама вышла.

Без всякого сомнения, я человек со здоровым честолюбием. Реклама только подогрела во мне это чувство, хотя весь парадокс был в том, что сам я пива практически никогда не пил.

Слухи о моих сеансах распространились очень широко. Шипи работал не покладая рук. Количество выступлений увеличивалось с каждой неделей. И теперь мы зарабатывали значительно больше. Вместе с остальными моими заработками и основной зарплатой денег стало довольно много, и наконец-то появилась возможность предложить маме, чтобьд она перестала работать. Я сказал ей о том, что всегда ждал этого дня, ведь только благодаря ей я выжил в эти тяжелые годы, благодаря ей был здоров и никогда ни в чем не нуждался. Как прекрасно, что теперь я мог ухаживать за ней. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни.

К тому времени уже почти каждая газета в Израиле успела написать о наших выступлениях. Мне все чаще стали звонить менеджеры, предлагая заключить к ними контракт. Шипи, к сожалению, был еще слишком молод и к тому же учился в школе, поэтому не мог работать со мной на постоянной основе. Я было попробовал работать с одним менеджером, не подписывая никаких условий. Но ничего не вышло. У меня не хватало опыта.

В конце концов пришлось подписать договор с довольно известным профессиональным менеджером, толком даже не разобравшись, в чем заключается его предложение. Оказалось, мне предстоит выступать по всему Израилю в крупнейших залах и театрах перед огромной аудиторией. Вскоре я купил подержанную машину "Триумф" и чувствовал себя жутко богатым, несмотря на то что очень большой процент моего дохода уходил менеджеру и на налоги и, в сущности, лишь какие-то крохи оставались у меня.

Сами выступления практически ничем не отличались от того, как мы когда-то выступали в школе с Шипи. У меня никогда не бывало заранее подготовленного плана или сценария. Я импровизировал: демонстрировал телепатию, угадывал, что зрители писали или рисовали на доске; занимался .внушением на расстоянии; описывал, во что зрители -одеты, не глядя на них; запускал часы, которые уже давно не ходили; гнул ключи и другие металлические предметы, которые они приносили с собой. А потом устраивал что-то типа пресс-конференции, отвечая на бесконечные вопросы. Эксперименты удавались примерно на 75-80 процентов. Вел я себя всегда легко, непринужденно, и зрителям это нравилось.

Однажды ко мне пришел менеджер и сказал, что в целом он доволен, что я прекрасно выступаю и дела идут хорошо, но нужно еще добавить что-то. Выступления, как он считал, должны быть более продолжительными, чтобы зрители чувствовали, что не зря заплатили деньги за билеты. Нужно включить побольше новых фокусов, чтобы выступление, как он выразился, прибавило в весе. Я считал, что все это глупости, потому что в том, что я делаю, нет никакого обмана и зритель принял это и поверил мне. Но он настаивал на своем и даже сам придумал один трюк, предложив, что будет наблюдать за людьми, выходящими из своих машин, записывать автомобильные номера и потом организует все так, чтобы их посадили на определенные места в зале. Перед выступлениями он должен был передавать мне всю информацию, мне же оставалось лишь показывать на этих людей и говорить, какие номера у их машин. Он убеждал меня, что иначе зрители потеряют к моим выступлениям интерес и это сразу же скажется на моих заработках.

А к тому времени я уже бросил работу в текстильной фирме и не занимался больше фоторекламой, потому что выступал почти каждый день. Это была тяжелая изнуряющая работа, я ужасно уставал. Но теперь практически весь Израиль знал обо мне.

Вскоре я был приглашен встретиться с самим Абба Эбаном. Голда Мейер, выступая с новогодним обращением, в ответ на вопрос журналиста о том, что она предсказывает на будущее стране, сказала: "Я не занимаюсь предсказаниями. Спросите лучше Ури Геллера". И хотя я тоже не занимался предсказаниями, это говорило о том, насколько возросла моя популярность.

Когда менеджер потребовал от меня включить в выступления ряд трюков и фокусов, я растерялся. Он настаивал, а я был слишком молод и неопытен, чтобы принять какие-то самостоятельные решения. И поэтому, когда он пригрозил, что все выступление сорвется, если я не послушаюсь его, я подумал: "Будь что будет. Скоро мы охватим выступлениями весь Израиль, и, может быть, на этом все кончится". Я заработаю денег, открою кафе или что-нибудь вроде этого. У меня не было определенной концепции по поводу того дара, который был мне дан. И конечно, я не предполагал, что эта сила, эта неизвестная энергия будет впоследствии так серьезно воспринята научным миром.

В конечном итоге я сдался требованиям менеджера, его давлению. Внутреннее чувство подсказало мне, насколько я не прав, давая свое согласие. Хотя я еще не понимал тогда, какую огромную ошибку допускаю, одну из самых серьезных ошибок в моей жизни. Ведь чем больше меня знали в стране, тем отчаяннее спорили по поводу того, что я делаю, — чудо или обман? По наущению менеджера я добавил фокусы к истинным демонстрациям и теперь ненавидел себя каждый раз, когда выходил на сцену.

Примерно в это время я познакомился и подружился с Ам-ноном Рубинштейном — деканом юридического факультета университета Хеброу. Его многие знали в Израиле. Мы встретились на какой-то вечеринке в Тель-Авиве. Я продемонстрировал ему свои энергетические силы, и он как-то сразу поверил в меня, безоговорочно приняв мою сторону во все ожесточеннее разгоравшемся споре. Чем популярнее я становился, тем больше копий ломалось вокруг моего имени.

Страдая от своей малодушной уступчивости давлению менеджера, я пошел с покаянием к доктору Рубинштейну. Сказал ему, что он может поставить на мне крест — я опустился до применения трюков во время демонстраций и теперь больше, наверное, ни на что не способен. Было очень больно говорить ему об этом, потому что я очень уважал его и дорожил его дружбой. Он спросил: "Что ты имеешь в виду, Ури?" Даже сейчас, когда я вспоминаю об этом, у меня мурашки бегут по телу. Он говорил мне:

— Ты делаешь вещи, которые ни я, ни ты не можем объяснить. Тебе нет никакой необходимости проделывать еще какие-то фокусы, — и добавил: — Я не верю в то, что ты сейчас рассказал.

Пришлось рассказать, как менеджер заставлял меня делать трюк с номерами машин. Но доктор Рубинштейн резко оборвал меня:

— Ну, хорошо — это трюк. Ну, а как же ты делал другие вещи? В частности, как ты согнул мой ключ одним прикосновением руки? Как угадывал рисунки, которые я делал тайком от тебя? Как ты все это сделал?

— Я не знаю.

— Конечно, ты не знаешь. Это неизвестная сила. В этом-то все и дело. Ты должен перестать думать обо всяких глупостях только из-за того, что твой менеджер заставил тебя пойти на обман. Это для тебя конец света. Забудь об этом и никогда больше к этому не возвращайся.

Он буквально кричал на меня, убеждая срочно приступить к научным исследованиям и доказать всему миру, что эти силы существуют. Он по-прежнему верил в меня, и это мне здорово помогло. У него не было ни малейших сомнений о том, что, кроме тех трюков, которые меня заставляли сделать, все остальное было настоящим.

После этого разговора я тотчас же прекратил использовать трюки и фокусы и решил твердо стоять на своем, демонстрируя только то, что действительно происходит, даже если это не будет удовлетворять моих менеджеров. Тогда же я впервые начал серьезно думать по поводу работы с учеными, хотя эта идея поначалу пугала меня. Доктор Рубинштейн был одним из немногих людей, с которыми я мог откровенно и открыто говорить. Кроме него, такими были Яффа, Айрис и Шипи — мои ближайшие друзья, которым, как я чувствовал, можно довериться во всем. Они посоветовали мне найти хорошего юриста, чтобы выяснить, как расторгнуть контракт.

Закончив действительную военную службу, я был приписан к резервным войскам, и, после того как обрел такую широкую известность в Израиле, меня снова призвали — на этот раз развлекать солдат по всей стране. Конечно, это не имело ничего общего с обычной службой. Я познакомился со многими высокопоставленными офицерами и генералами. Кроме того, мне нравилось проводить демонстрации перед солдатами на их базах. Мне везде вокруг открывались двери. Но я и сам не потерял желания открывать для себя мир. Меня, как и прежде, манили новые приключения.

Однажды Шипи отвез меня в Эйлат, где мне предстояло выступать перед военными моряками. Когда морфлотовцы узнали, что я люблю подводное плавание, они предложили нам свою аквалангическую аппаратуру. И на следующий день мы с Шипи отправились туда, где кончается пустыня и начинается море. Мы нашли прекрасное место на скалистом берегу. Нам показалось, что здесь хорошо будет нырять. Но вскоре мы поняли, что огромный риф помешает нам попасть в глубокие воды. Перелезть через него нам тоже не удалось, потому что поверхность рифа была острой. Наконец минут через десять мы нашли небольшой узкий проем, выходящий прямо в море. Осторожно прошли через него, пытаясь не повредить аппаратуру, которую нам дали. И тут я допустил непоправимую ошибку — забыл отметить то место, где мы входили, чтобы потом можно было через него вернуться обратно на берег.

Казалось, в этом месте вообще никто до нас не нырял. Это нас еще больше раззадорило. Вода была глубокая, голубая — отличное место для ныряния. Мы плыли уже довольно на большом расстоянии от рифа, когда вдруг я увидел огромную голубую акулу прямо под нами. Я тут же подплыл к Шипи и постучал ему по маске, показывая вниз. Акула подходила все ближе, начала кружиться вокруг нас. Было впечатление, что она вот-вот нас атакует. Я вынул изо рта кислородную трубку и сделал так, чтобы поднялись пузыри. Это якобы отпугивает акулу. Но гигантская рыбина на это даже не обратила внимания. Я думал только о том, как скорее вернуться на берег. Пытался сосредоточить все свое внимание на этой ужасной твари, чтобы как-то отогнать ее, но ничего не вышло. Я следил за одним из маленьких глазков сбоку на голове акулы все время, пока она плавала вокруг нас, — жуткое зрелище.

У нас в баллонах оставалось где-то минут на двадцать воздуха, но подниматься наверх мы должны были медленно, и это, конечно, заняло бы слишком много времени и, уж конечно, не спасло бы нас от акулы. Мой внутренний компас подсказал, что мы идем в правильном направлении к рифу, но акула находилась как раз между нами и нашей целью. Она шла все быстрее и быстрее и уже находилась на расстоянии около 15 метров. У нас было с собой подводное оружие, но я не умел им пользоваться. Стало страшно. Я подумал о том, как этот монстр разорвет наши тела в течение нескольких секунд. Я отвечал за Шипи перед его родителями, и от сознания этого стало еще тяжелее. Мысленно я кричал: "Уходи! Уходи! Исчезни!"

До акулы оставалось всего пять метров, и она шла прямо на меня. Я почувствовал себя так, словно стою в дверях самолета перед прыжком без парашюта. Я сделал единственное, что мне оставалось: направил гарпун на акулу и, закрыв от ужаса глаза, нажал на курок. Я подумал, что если меня будет тянуть за гарпуном, который был присоединен кабелем к подводному пистолету, то я его попросту отпущу и, может быть, акула уйдет вместе с ним. Но я ничего не почувствовал. Открыв глаза, я увидел, как гарпун медленно уходит в глубину. Акулы нигде не было видно. Я везде посмотрел. Я ничего не мог понять.

Мы плыли еще несколько минут, и больше она не появлялась. Добрались до рифа, тихо всплыли, стараясь дышать очень осторожно. Лишь поднявшись на поверхность, мы поняли, как нам повезло. И он, и я пережили страшное потрясение. Но теперь у нас была новая проблема. Уже темнело, и мы никак не могли найти то место, через которое пробрались в открытое море. Со всей аппаратурой, которая на нас была одета, было просто невозможно пройти по очень острому коралловому рифу. У нас оставалось совсем мало воздуха, а на улице становилось темно. Нужно было искать то самое место. Я снова сосредоточил все свое внимание, и что-то мне подсказало направиться в правую сторону. Мы нырнули вдоль рифа, потом всплыли и двигались по поверхности воды, пытаясь плыть с кислородными баллонами на спинах. Это было очень тяжело. Окончательно стемнело, и я даже не видел машину, стоявшую на берегу. Пытаясь хвататься за камни, мы очень сильно порезали руки. Вконец обессилев, мы все же нашли эту маленькую лазейку, кое-как добрались до пляжа и еще какое-то время отдыхали на песке. Я лежал, смотрел в небо и благодарил Бога за то, что, во-первых, мы спаслись от акулы и, во-вторых, выбрались в сторону пляжа.

В Тель-Авиве у меня совсем испортились отношения с менеджером. Я узнал, что мне будет нелегко аннулировать контракт с ним, хотя были факты, подтверждавшие нарушения с его стороны. Пока мой юрист пытался найти возможность с наименьшими потерями для меня расторгнуть соглашение, мне предстояло выступление в Италии, где я должен был проверить, как будут восприняты демонстрации вне моей страны. Я уже выступил перед таким большим количеством израильтян, что скоро попросту могло не остаться ни одного человека, который бы меня не видел.

Выступление в большом клубе в Риме было полным провалом. Переводчик был плохой, его никто не понимал, и вообще никто не понимал, что происходит. У меня-то все получалось, как обычно, но никто мне не верил. Я был в отчаянии и, когда вернулся в Израиль, решил, что пора искать другой способ зарабатывать себе на жизнь. Я подумал: "Ну, Геллер, ты вернулся в Израиль. Это единственное место, где ты можешь работать".

Тем не менее несколько человек в Риме из тех, кто видел меня в тот вечер, остались довольны и заинтересовались мной. Один из них, уже довольно пожилой, хорошо одетый итальянец, неплохо говорил по-английски и сказал мне, что у него есть ко мне важное дело, которое он хотел бы обсудить в спокойной обстановке, скажем во время обеда на следующий день, если, конечно, у меня нет других планов. Он заинтриговал меня, и поэтому я согласился.

На следующий день он сам за мной заехал в гостиницу в шикарном ролс-ройсе "Серебряная нить". Пока мы ехали, он показывал все достопримечательности Рима. А потом во время обеда сказал мне, что может организовать большое количество выступлений в Америке, особенно в Лас-Вегасе, если, конечно, я решусь туда поехать. Он дал мне время подумать, мягко, но настойчиво уговаривая согласиться. Задавал очень много вопросов. Сама по себе идея турне по Америке была очень хорошей, но меня очень смущал этот человек. Не знаю, была ли это моя фантазия или нет, но что-то неуловимо говорило мне о его причастности к мафии. Я решил, что в следующий раз, когда мы с ним встретимся, я извинюсь и откажусь в связи с неотложными делами в Израиле. Ну. можлт быть, когда-нибудь в будущем, если я снова вернусь в Италию и» надумаю ехать в Америку, то я его разыщу. Мне не хотелось связываться с человеком, которого я не знал, особенно в свете тех проблем, которые возникли у меня с менеджером.

На следующий день, когда я уже выходил из гостиницы, чтобы лететь в Израиль, мне сообщили, что внизу меня ждет конверт. Я спустился и, к огромному удивлению, обнаружил внутри конверта все необходимые документы и ключи от машины.

Документы были оформлены на мое имя. Дежурный сказал мне, что машина находится на улице. Я вышел на улицу и посмотрел — там стояла новенькая "Альфа-Ромео-Спайдер". Естественно, эта машина была от того человека, с которым я разговаривал накануне. И я вовсе не хотел подставлять себя каким-то образом. Ни секунды не колеблясь, я вычеркнул свое имя на документах и отдал их дежурному, сказав, чтобы все это было возвращено тому человеку, который их принес. На конверте был записан телефонный номер, и я велел дежурному позвонить и организовать так, чтобы пришли за машиной. Какой-то неприятный осадок после всего этого тем не менее оставался. Мне очень не хотелось оказаться в чем-либо замешанным. Но ни разу после этого я ничего не слышал об этом мужчине.

Я вернулся в Израиль в депрессии, в отвратительном настроении. По условию контракта мне снова пришлось работать со своим менеджером. Юристу удалось узнать, что он меня постоянно обманывал, вписывая во все документы сумму, гораздо меньшую, чем мне причиталось, и присваивал себе остальное. Оставалось только собрать доказательства и можно было начинать судебный процесс по расторжению контракта. А мне тем временем вновь предстояли большие гастроли по Италии. Итальянские менеджеры, видевшие мои выступления, понимали, что главная проблема заключалась в преодолении языкового барьера, и искали хорошего переводчика. Кроме того, было решено до начала моих выступлений организовать встречу с Софи Лорен, которая могла бы сослужить хорошую службу для рекламы предстоящих демонстраций.

Я все еще мечтал стать кинозвездой, и идея встречи с Софи Лорен мне очень понравилась. Я слышал, что она очень редко давала интервью и вообще ее не так-то просто было уговорить на встречу.

Но чем ближе подходило время этой встречи, тем больше препятствий возникало на ее -пути. Мисс Лорен недавно вернулась из Нью-Йорка, где был ограблен ее гостиничный номер. Естественно, она была очень расстроена и не хотела никого видеть. Мы говорили с ее мужем, Карлом Понти, который все это объяснил и принес свои извинения. Однако в самом конце разговора он неожиданно сказал, что, может быть, есть смысл съездить к ней на виллу, которая находится в предместье Рима.

Вилла оказалась огромной и красивой. А сама мисс Лорен была просто очаровательной, несмотря на недавние неприятности. Я разговаривал с ней тет-а-тет примерно полчаса. Я пересказал ей, о чем она думает в настоящий момент, и она была поражена точностью. Когда мы присоединились к остальным, нам предложили вместе сфотографироваться, но мисс Лорен сказала, что у нее есть личный фотограф и она доверяет только ему. К сожалению, в тот день его не оказалось поблизости. Мы ее поблагодарили и уехали. Человек, устроивший нашу встречу, был ужасно расстроен. Совместная фотография казалась ему очень важной для будущего, и он переживал, что не удалось ее сделать.

Тем временем я вернулся обратно в Израиль, где меня ждали новые выступления. Я еще не догадывался, что произойдет событие, которое очень серьезно повлияет на мою репутацию и на всю мою карьеру, едва не уничтожив полностью веру людей в меня. А дело было вот в чем. Этот человек, устроитель встречи с мисс Лорен, остался в Риме еще на два дня, после того как я уехал. Я и понятия не имел о том, чем он там зани мался. Но не прошло и недели, как я обо всем узнал. Оказывается, он взял одну мою фотографию и один снимок Софи Лорен и договорился с итальянским фотографом, чтобы тот сделал фотомонтаж, соединив два кадра так, словно мисс Лорен и я сфотографированы вместе. Эта фотография появилась во всех крупнейших израильских газетах. Под фотографией была подпись, которая гласила, что Ури Геллер посетил мисс Лорен у нее на вилле в Италии. Это была чистейшая правда, но фотография-то была подделкой. И, разумеется, об этом в скором времени узнали. Теперь уже огромные заголовки по всему Израилю говорили о том, что фотография Ури Геллера с Софи Лорен — дешевая подделка.

По моей репутации был нанесен тяжелейший удар. Я погрузился в глубокую депрессию. Я понял, что именно это прикончит меня. После этого я пошел к менеджеру и сказал, что, если он сейчас же не разорвет наш контракт, я буду вынужден с ним судиться. У меня не было другого выбора. Фальшивая фотография была сделана без моего ведома. Вместе с другими материалами, которые мой юрист собирал против менеджера, этот факт сыграл бы в мою пользу на любом суде. Хоть поддельная фотография доставила мне массу огорчений, она тем не менее резко увеличила посещаемость во время моих выступлений.

Целая серия того, что можно назвать серьезными профессиональными выступлениями, началась в Израиле ранней весной 1970 года. А в июне того же года я выступил перед группой студентов технологического факультета крупного института в Хайфе. Этот институт готовил ученых-исследователей и инженеров для всей страны. Через некоторое время после этого ко мне пришел один довольно широко известный в стране отставной полковник израильской армии. Он сказал, что на его сына произвело огромное впечатление мое выступление в технологическом институте. Полковник, как выяснилось, уже связался с какими-то американскими учеными, заинтересованными в том, что я делаю. Он сообщил мне, что Ицхак Бентов — израильский ученый, работающий в Бостоне, хотел бы всесторонне изучить "эффект Геллера", если, конечно, я дал бы согласие на то, чтобы меня подвергнули научным опытам. С тех пор как Амнон Рубинштейн впервые предложил это, я все чаще и чаще думал о работе с учеными. Честно говоря, у меня были противоречивые чувства по этому поводу. Не потому, что я считал, что у меня есть то, что я должен прятать, а потому, что сама идея подвергаться каким-то тестам и экспериментам внушала мне некоторые опасения. Особенно меня смущало изначально предубежденное отношение многих ученых ко мне и к моим опытам. Еще не в чем не убедившись, они уже публично обвиняли меня в шарлатанстве и обмане. Естественно, это меня очень расстраивало. И кроме того, надо мной довлел мой вечный комплекс неудачи. Я очень боялся, что в присутствии ученых ничего не произойдет.

Полковник же был, по всей видимости, в прекрасном настроении. Хотя мне показалось, что он и сам не знает, верить мне или нет. Он мне сказал: "Посмотри. Я не хочу на тебя да вить. Но если ты согнешь вот сейчас в моем присутствии кусо чек металла, я могу послать его к своему другу — ученому в Америку, и он сделает квалифицированный анализ в своей лаборатории. Это только для начала". Мне не хотелось гнуть какие-то свои предметы, потому что это могло вызвать подозрение. А единственный кусочек металла, который был у него с собой, — простая булавка. Я сказал ему, что булавка очень тонкая и ее слишком легко согнуть. Но он убедил меня, что в качестве первого теста это вполне подойдет. Тогда я попросил полковника зажать булавку в кулаке, а сам ладонью провел над его сжатой в кулак рукой, не дотрагиваясь до нее. Потом сосредоточился, сконцентрировал все свое внимание на булавке, как я это обычно делаю, говоря себе: "Сгибайся, сгибайся" Когда он раскрыл ладонь, булавка оказалась сломанной пополам. Я, разумеется, к ней даже не прикасался. Это произвело на него сильное впечатление. Он тут же положил оба кусочка в конверт и сказал мне, что отправит их в США. Тогда я не отдавал себе отчета в том, как это может изменить всю мою жизнь.

Я продолжал заниматься своими обычными делами. Выступал в школах, университетах, театрах, дискотеках. Несмотря на поток обвинений в прессе и заметное падение моей репутации после инцидента с Софи Лорен, большинство выступлений проходили успешно и вполне позволяли содержать нас с мамой.

Я проводил все больше времени с Айрис и все меньше и меньше видел Яффу. Несмотря на полную безвыходность ситуации, я все равно любил ее. Я рассказал ей все об Айрис. Но как бы я ни был открыт и откровенен с Айрис, я никогда ничего не рассказывал ей про Яффу. И это меня очень волновало. Во мне происходила какая-то внутренняя борьба. Что-то меня постоянно удерживало. Может быть, я знал, что любовь к Яффе навсегда останется в моем сердце, а может быть, мне просто не хотелось причинить боль Айрис.

Я никак не мог принять окончательного решения по поводу научных экспериментов, пытался преодолеть свой страх. Меня постоянно мучил вопрос: соглашаться ли мне на поездку, если она будет мне предложена? Или, может быть, лучше тихо и незаметно завершить свою карьеру демонстратора й вернуться к обычной работе?

До меня дошло известие, что несколько ученых изучили поломанную булавку, которую послал в США полковник, получив довольно любопытные результаты. Теперь они хотели бы предложить исследования сперва в Израиле, а потом, может быть, в Америке. Для меня открывалась возможность уехать из Израиля в большую страну, и я подумал, что ничего не потеряю, если попробую поработать с учеными. Мне удалось расторгнуть контракт с менеджером, я был теперь снова свободен, и никто не мог указывать мне, что я должен делать.

Начиналась новая страница моей карьеры. Она круто изменила мою жизнь и превратила ее во что-то поистине потрясающее. Мне даже никогда не снилось, что я буду занят тем, чем я сейчас занимаюсь.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 Следующая ⇒