Действующие лица. М а р л е н.. Место действия

Действующие лица

М а р л е н.

Возраст 90 лет (исполнительнице должно быть около 70). Существует на ничейной земле между инфантильностью, старческим слабоумием и старческим остроумием. Алкоголичка. Страшна как смертный грех. На первый взгляд, ни малейшего сходства с бытующим представлением о Марлен Дитрих. (Короткие космы неопределенного розовато-белого цвета, почерневшие зубы, растянутые мойки ушей, мешки под глазами и т.д.) В сцене, где она позирует перед камерой Лени Рифеншталъ, должно прорезаться кое-что от давнего блеска. Одежда: некогда изысканное, теперь совершенно истрепанное, замызганное неглиже.

Л е н и.

На год моложе Марлен. Внешне еще в порядке. Гротескно-витальна. В поведении перемены от детски-наивного энтузиазма до самого твердолобого упрямства. Женщина из тех, кто все, что видит, должен тотчас потрогать. За беспощадной решимостью угадывается жизненная катастрофа.

Место действия

Комната Марлен в Париже. Спальня без реалистических примет. Помесь чулана с драматическим голливудским интерьером. Обязательные элементы: кровать немыслимых размеров. Электроплитка. У изголовья постели — горы коробок. Стеклянная балконная дверь с решеткой. Гримировальный комодик с зеркалом. Пианино. На стене над ним: галерея покойников, штук пятьдесят рамок с фотографиями великих любовников Марлен. Дверь.

Время.

Встреча происходит в ночь с 5 на 6 мая 1992 года. День смерти Марлен Дитрих.

Спальня Марлен. Полумрак. Из кровати доносится тихое похрапывание, вздохи. Марлен не видно. После небольшой паузы: шум на балконе. Стук в оконное стекло. Стучат все сильнее и сильнее. Дверь балкона распахивается. Входит Л е н и с большим рюкзаком за спиной.

Лени (отряхивая руки и т.п.). Возмутительно заставлять человека в моем возрасте лезть через балкон. Но эта консьержка у меня попляшет. (С грубым тевтонским акцентом.) Мадам визитеров не принимает! (Фыркает.) - Посмотрим, как не примет меня мадам. Примет, да еще с распростертыми объятиями, как только услышит, что я намерена ей сказать. (Снимает рюкзак, потягивается и т.д. Хихикая.) Кто бы мог подумать, что я так быстро сюда залезу. Господи, ведь целую вечность по стенкам не взбиралась. (Разминает ноги и руки.) Но чутье не пропало. Пальцы и ноги еще помнят. Руки и ноги еще помнят. Не забыли. Что значит цепляться за камень, что значит карабкаться, сантиметр за сантиметром, прижимаясь всем телом к голой скале, подтягиваться вверх между небом и землей. (Осматривается вокруг. Принюхивается.) Господи, какая мерзкая вонь. Хуже, чем в вокзальной уборной. С тех пор. как я в Париже, меня преследует эта вонища. Старая грязная конура. Неужели и тогда так воняло?

М а р л е н громко всхрапывает.

Марлен, это ты? (Подходит к кровати. Тянет за одеяло.) Марлен?

Марлен(внезапно проснувшись, размахивая руками. Кричит). Помогите! Воры! Убийцы! На помощь!

Лени(попятившись). Марлен, что орешь как резаная? Это же я.

Марлен(наконец, найдя пистолет и целясь в нее). Ни шагу, или я стреляю.

Лени.Марлен, ты что, не узнаешь меня?

Марлен.Нет. Я больше никого не узнаю.

Лени. Но это же я. Лени.

Марлен.Лени? Какая еще Лени? (Внезапно узнает ее.) Боже мой. Рифеншталь. Быть не может. Я на том свете? Старый болван отправил меня в ад. Лени Рифеншталь и я. В этой комнате. В Париже. (Испуганно.) Неужто ваши войска опять вошли в Париж?

Лени.Может, свет включим? (Ищет выключатель.) Мне надо с тобой поговорить. Есть чудное предложение.

Марлен.Нет. Не надо. Не надо света — или я стреляю.

Лени.Ну разве можно в потемках нормально разговаривать?

Марлен. Не включай. Ненавижу свет. Он вреден для моих глаз. Вреден для моей кожи. От света у меня сыпь.

Лени.Какая ерунда. (Находит выключатель. Включает свет.)

Марлен с криком набрасывает на голову одеяло.

Марлен? Марлен? (Снова подходит к кровати, мало-помалу теряя терпение.) Марлен, не будь ребенком.

Марлен(как и раньше). Я тебя не звала, убирайся к черту!

Лени.Мое замечательное предложение ты услышишь, только если вылезешь из-под одеяла.

Марлен(из-под одеяла). Убирайся! Оставь меня в покое!

Лени.Ну выползай же! (Небольшая потасовка. Затем ей удается отобрать у Марлен одеяло. Первый взгляд.) Ма... (От изумления разинув рот.) Какой ужас... Ужас... кошмар. Марлен, скажи, что это неправда.

Марлен(упрямо приподнимаясь). Что "неправда"?

Лени(показывая на Марлен). Вот это. Это не ты. В самом деле не ты. Не знаю, кто это, но не ты. Ведь это дурная шутка, да?

Марлен.Черт, ты на себя посмотри. По-твоему, ты выглядишь лучше? (Достает из постели бутылку виски. Пьет.)

Лени(отвернувшись). Катастрофа... Немыслимая катастрофа – на что мне эта развалина... эта старая, негодная, больная, отвратительная развалина... или эти сволочи знали и нарочно... Нет, едва ли они так коварны... Хотя... мне, старой прожектерше... следовало бы догадаться... Людское коварство пределов не имеет. (Берет себя в руки.) Ну ладно. Я им еще покажу. И не с такими проблемами справлялась. Недаром меня зовут Рифеншталь. Сталь — это вам не жестянка какая-нибудь. (Снова подходит к Марлен. Рассматривает ее с растущим отвращением.)

Марлен(пьет). Чего уставилась? Хочешь ближайшим поездом отправить меня в газовую камеру?

Лени(горько). Глядя на тебя, я вижу, что это совершенно ни к чему.

Марлен.Фашистка!

Лени.Конечно, теперь я еще и фашистка! (После небольшой паузы.) Раз ты считаешь себя такой красавицей, объясни мне, пожалуйста, одну вещь. Зачем ты похоронила себя в этом чулане? Почему не появляешься на людях? Боишься, что вместо роз и шампанского поклонники осыплют тебя насмешками и издевками? Они все равно тебя любят. И будут молиться на тебя, как никогда прежде. Ты ведь не думаешь, что они отвернутся от своего антифашистского ангела только потому, что он растерял зубы и волосы и что вместо бесконечно длинных ножек показывает лишь бесконечно длинные мочки!

Марлен выплескивает ей в лицо ночной горшок.

(Фыркая и отряхиваясь.) Фу, что это?

Марлен.Марленина моча, старая нацистская шлюха.

Лени(набрасываясь на Марлен). Ах ты, старая американская подстилка!

Отчаянная драка на кровати.

Марлен.Нацистская шлюха!

Лени.Американская подстилка!

Марлен.Нацистская шлюха!

Лени.Американская подстилка! (Наваливается на Марлен, за шею придавливает к кровати.)

Марлен. Ой! Пусти меня! Сейчас же слезь с меня!

Лени.Возьми обратно нацистскую шлюху – тогда слезу!

Марлен. И не подумаю. Я горжусь, что я американская подстилка. А вот ты была и останешься нацистская шлюха. Все в жизни зависит от того, на каком фронте раздвигать ноги.

Лени. Я вообще не раздвигала ног ни на каком фронте. (Нехотя отпускает Марлен.) Если что и раздвигала, так ножки штатива моей камеры. (Встает.) Ну да хватит ссориться из-за старого дерьма. Надо обсудить вещи поважнее. Которые касаются будущего. (Многозначительная пауза.) Я буду снимать фильм с тобой.

Марлен (опешив). Ты будешь что?

Лени. Да-да. Буду снимать фильм с тобой. Мой последний фильм. С тобой в главной роли.

Марлен (в приступе смеха). Фильм! (Смеется.) Фильм! Со мной... (Смеется.)

Лени. Этим фильмом я научу мир видеть. Покажу миру подвижные кадры, каких он никогда еще не видел. Такие кадры, какие умею двигать только я.

Марлен. Нет, в это я не верю. Просто не верю. (Утирает слезы с глаз. Неожиданно с раздражением.) Я больше не снимаюсь в кино. Нет у меня времени на эту чепуху. Я занята, мне нужно привести в порядок свои дела.

Лени пытается возразить.

(Не давая ей сказать ни слова.) Забудь об этом! Меня уже пытались уговорить. А у баб я вообще не снимаюсь.

Лени. Но это будет совершенно особый фильм.

Марлен. Да ну?

Лени. Пентесилея. Полвека я ждала случая и этот фильм. И вот наконец, наконец пришло время. Берлинские продюсеры готовы дать мне деньги.

Марлен (с неподдельным удивлением). Пентесилея? Надо же. Это ведь одна из тех дикарок, что отрезают себе сиськи и целыми днями дерутся с мужчинами?

Лени (игнорируя иронию, мечтательно). Да. Гордое племя амазонок. Сотня конных воительниц на фоне вечно голубого, безоблачного неба ливийской пустыни. На следующей неделе начну подбирать девушек.

Марлен. Мне тоже придется отрезать сиськи для этого фильма? (Попеременно взвешивает свои груди на руке.) Ну, не очень-то и жаль. Они мне так и так никогда не нравились.

Лени(игнорируя Марлен, все так же мечтательно). Девушки должны быть юные, атлетического сложения. Которые умеют ездить без седла. И в батальных сценах управляют лошадьми только с помощью шенкелей. И способны так натянуть лук, что концы смыкаются. И на полном скаку могут обернуться назад, и даже спасаясь бегством, отстреливаются.

Марлен.Никто никогда не замечал, что у меня обвислые сиськи. Я тщательно хранила эту тайну. Каждое утро, перед моим отъездом в студию, дочь придавала им форму с помощью лейкопластыря. А вечером, когда приходили мужчины, я надевала неглиже со специальными чашечками. Маленькие хитрые детали. Я никогда их не снимала. И никто ничего не заметил.

Лени.На крупных планах лица у них должны быть отважные и сияющие. Ни один греческий герой не способен испугать амазонку. Они даже судьбы не страшатся. Но обязательно будут кадры со смертельно раненными амазонками, — как они с помутившимся взором падают наземь, тонут в пыли, поднятой копытами коней. Ведь нужно показать обе стороны. Пылкую отвагу и уязвимость. (Взгляд на Марлен, которая все еще занимается своими сиськами.) Марлен, предстоит тяжелая работа. Придется тебе крепко поработать над собой, мне придется крепко над тобой поработать. Вечное лицо Марлен, преображенное глазом камеры Лени Рифеншталь. Вместе мы сумеем.

Марлен.Слушай, ты ведь не всерьез? Ну, насчет этого фильма.

Лени (недоуменно). О чем ты, Марлен? Конечно, всерьез.

Марлен.Господи, никогда бы не подумала, что такая, как ты, на старости лет может спятить еще больше.

Лени.Ты меня вообще не слушала. Я ведь только начала тебе объяснять, как я...

Марлен.Чего тут объяснять. Ты хочешь снять фильм, где я со стадом одичавших спортсменок охочусь на греческих атлетов. И вдобавок верхом на лошади! Что за бред, в самом деле. Ну, скажи на милость, кто станет смотреть такую чепуху?

Лени.Почему ты такая пессимистка? Когда Фанк снял со мной свои первые ленты в горах, когда я в шестнадцать месяцев просидела в студии, монтируя свою "Олимпию", все тоже твердили — кто будет это смотреть! Ну и что? Успех потом был огромный.

Марлен. Если ты в ту эпоху добилась таких огромных успехов, то мне любопытно, почему ты не сняла тогда эту ерунду об амазонках - когда твой мир еще был в порядке. Или твои ретивые коричневые друзья не захотели дать тебе денег на фильм с целой толпой дикарок и всего лишь с парой черных сапог?

Лени.Ну ты скажешь. Не хотели дать денег. Во-первых, партия никогда не финансировала мои фильмы, а кроме того, на "Олимпии" я заработала столько, что могла бы снять любую картину. Началась эта вонючая война и все мне испортила.

Марлен. Ах да, война, наша добрая старая мировая война. (Поет.)

Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren,

öffnen die Mädchen Fenster und die Türen…[1]

На фронте было замечательно. Мое лучшее время. Днем на боевых позициях. А вечером в палатке.

Лени. Я тоже была на фронте. В самом начале войны. В Польше. И ничего замечательного там не было. Все эти расстрелы — ужас. Я так разволновалась, что сразу же уехала.

Марлен. Военная форма — как я ее любила. Эйзенхауэровская куртка, брюки, сшитые на заказ, солдатские ботинки с высокой шнуровкой, а во время выступлений — платье из золотых блесток. (Роется в своих ящиках.)

Лени.Эта война уже не была красивой. Тупая резня. Без смысла и формы. Без какого бы то ни было чувства ритма и стиля. К военному искусству это имело такое же отношение, как разделка мяса к скульптуре.

Марлен (надевает старую каску). Впервые в жизни я чувствовала, что делаю не только эти дурацкие фильмы, но и наконец что-то настоящее.

Лени.Шпеер хотел, чтобы я сняла для него фильм о Западном вале, но меня это вообще не вдохновляло. Я потом уступила съемки Фанку — после того, как я сняла свои фильмы, он вообще остался не у дел.

Марлен (достает губную помаду, красит губы). Hello, boys! I want to see that sharing this entertainment with you today is to me more important than doing the entertaining. If moral is kept as high[2]…Мне всегда было весело с этими парнями. Они называли меня "куколка", "конфетка в мундире", "принцесса"! Я стирала их нижнее белье в каске. А парочка вшей, которые у меня тогда завелись — так без них не бывает настоящего солдата. (Поет.)

Wenn im Felde blitzen Bomben und Granaten,

weinen die Mädchen um ihre Soldaten,

ei warum, ei darum, ei warum, ei darum,

ei bloss weg,n dem Tschingderassa bumderassa,

ei bloss weg,n dem Tschingderassa bunderassa[3]

Лени.Мой брат погиб в России. Его в клочья разнесло гранатой. Он умер в тот самый час, когда в штаб-квартире фюрера взорвалась бомба, а я стояла у могилы отца. Странные совпадения. Вся моя жизнь состоит из подобных совпадений. (Погружается в размышления.)

Марлен. Я всегда боялась лишь одного – как бы не попасть в руки нацистов. Это чудовище в Берлине явно хотело меня изловить. Господи, что бы он со мной сделал. Но генерал Паттон подарил мне свой маленький револьвер. (Разглядывает револьвер.) Я могла бы его застрелить. Да, я наверняка бы застрелила это чудовище. (Разыгрывает смерть тирана.) Они затащили бы меня в главный фюрерский бордель, всю в грязи, в кровоподтеках, в рваной форме, а он бы нервно теребил свои маленькие усики и прикрикнул бы на своих коричневых молодчиков: "Неужели Германия забыла, как обращаться с дамами?", и они бы тотчас отпустили меня и отвели в огромный будуар, чтобы я навела красоту для вечеринки, и я бы надела свое самое изысканное неглиже, с черным кружевом и узким корсетом, а потом явился бы он и, робея, поцеловал бы мне руку, но бешеные огоньки в его глазах все равно бы мелькали, и мы бы сели за длинный стол и поужинали при свечах, наедине, и он бы мне сказал, что рано утром меня расстреляют, потому что я замужем за евреем, а они не допустят осквернения расы, даже если речь идет о Дитрих, и перед тем как пить кофе, я бы встала и вытащила из-за подвязки маленький револьвер и крикнула: "Умри, тиран" и выстрелила ему прямо в сердце. Или бы дождалась, пока он не попытается бросить меня на канапе? Нет я застрелила бы его сразу. (Небольшая пауза.) Лени, почему ты его не застрелила?

Лени(оторвавшись от своих мыслей, смущенно). Кого?

Марлен. Фюрера.

Лени.Марлен, в этом ты ничего не понимаешь.

Марлен. Ха. Разве я не пруссачка? Я знаю, что такое покорность. Я всегда делала то, что мне велели мужчины, но с Гитлером — нет. Баста.

Лени. Вот видишь, а я никогда не делала того, что велели мужчины. Только ему — ему я всегда повиновалась. Он был единственный мужчина, которому я могла бы отдаться без оглядки. Он никогда не искал во мне женщину. Всегда воспринимал меня как человека искусства. Тогда, в ту первую ночь, когда мы с ним гуляли по берегу в Вильгельмсхафене, и он мне признался, какое сильноевпечатление на него произвел мой "Голубой свет" и как его поразило, что такая молодая женщина добилась успеха вопреки сопротивлению киноиндустрии, -- тут он внезапно обнял меня за плечо, и я оцепенела. А он воздел руки и воскликнул: "Я не вправе полюбить женщину: не вправе полюбить женщину, пока не завершил мою миссию" – и я поняла, что навсегда покорена им. На прощанье он сказал: "Фройляйн Рифеншталь, когда мы придем к власти, вы непременно будете снимать мое кино". И ни слова больше.

Марлен (смеясь). Восхитительно. Это лучшее, что я слышала за последние десятилетия. Святая Иоанна от кинокамеры снимала для нацистов лишь потому, что фюрер не полез ей под юбку.

Лени. Тебе не понять, что если всемогущий человек не лезет к женщине под юбку, то это особое отличие. Откуда тебе знать, какое испытываешь, когда такой человек хочет сделать тебя не своей любовницей, а своим режиссером.

Марлен. Может, лучше и не знать этого чувства. Оставаться зрячей на матрасе, чем вслепую бросаться к камере... И потом, не воображай, будто именно ты и твой коричневатый пачкун изобрели духовную любовь между мужчиной и женщиной. Я знала много великих, по-настоящему великих мужчин, и с каждым из них меня связывала единственная в своем роде, чистая, бестелесная любовь.

Лени.Ха!

Марлен. Да-да. Эрих Мария Ремарк, к примеру. Ну, вообще-то он не в счет, он так и так был импотент. Но Хемингуэй. Да. Эрнест Хемингуэй. Бог мой, какой мужчина. Моя гибралтарская скала. Все говорят, что я с ним… Но это неправда. Хэм был выше всей этой сексуальной ажитации. Тогда в "Рице", когда в него втрескалась... эта... ну как ее... эта мисс Мэри, — и мисс Мэри загорелось непременно с ним переспать, он достал свое охотничье ружье и пальнул по унитазу. Эта дуреха подняла жуткий крик. Я пошла к ней и сказала: "Да, мисс Мэри, он действительно стреляет по унитазам. Ну и что? В конце концов он — Хемингуэй". Хэм писал мне письма, и я ему тоже, теперь эти письма лежат в банковском сейфе, в Нью-Йорке. Они и есть любовь, которая связывала меня с Хемингуэем, и больше ничего. Быть может, трудно понять мои отношения с великими мужчинами. Я даже и пытаться не стану объяснять. Это или понимают, или не понимают. Лени.Марлен, мне ничего объяснять не надо. Я отлично понимаю твои чувства к Хэму. Этот человек изменил и мою жизнь.

Марлен.Ах, нет.

Лени."Зеленые холмы Африки". Я хорошо помню день, когда прочла эту книгу.

Марлен. О да. Африка. (В продолжение следующего эпизода отбивает ритмы тамтама на ночном горшке, кастрюле и т.п.)

Лени.Было унылое, дождливое утро, я сидела в своей жалкой мюнхенской мансарде, голодная, без работы, в полном отчаянии, и вдруг, читая эту книгу, снова увидела проблеск надежды. Меня словно током пронзило, я почувствовала, что должна поехать туда, в Африку, только там моя душа сможет воспрянуть. Да, и две недели спустя я уехала.

Марлен(поет, продолжая барабанить).

Did you ever happen to hear a voodoo?

Hear it und you won't give a dämm what you do.

Tamtams put me under a sort of voodoo

And the whole night long

I don't know the right from wrong[4]

Лени. Я была околдована, оглушена. Наконец я нашла то, чего так долго искала. Никогда в жизни ни один спектакль так меня не опьянял. Тысяча, а то и две тысячи человек колыхались в лучах закатного солнца. Царственные черные тела, сплошь разрисованные, в фантастических украшениях. Существа с другой планеты. Острия сотен копий плясали на фоне багрового солнечного диска.

Марлен(поет).

The beat gives me a wicked sensation,

My conscience wants to take a vacation.

Got voodoo head to toes,

I want to start dancing

Just wearing a smile[5]

Лени (делает шаг-другой, стараясь попасть в ритм. Начинает танцевать). В толпе возникали малые и большие круги, где соперничали особенно атлетические мужчины. Они бросали друг другу вызов, дрались, танцевали. Победителей выносили на плечах из круга. Их намасленные тела блестели в лучах вечернего солнца.

Марлен(поет).

Hot voodoo makes me brave,

I want to misbehave,

I'm beginning to feel like

An African beast[6]

Лени. Бесконечная дробь барабанов, и звонкие трели женских голосов, и крики толпы. Как во сне. Я была среди нубийцев. Руки тянулись мне навстречу, смеющиеся лица глядели на меня, я чувствовала, что вокруг добрые люди.

Марлен(поет).

Those drums bring up the devil inside me,

I need some great big angel to hide me.

Hot voodoo gets me wild,

0 me... save this child,

I'm going to...

I want to be bad[7]

Лени (с окончанием песни перестает танцевать). С вами было хорошо, с вами я хотела остаться навсегда. Mongatu – abuni – carona mara? – Leni basso! Leni basso![8] (Плачет.) Нет, Лени не вернется. Никогда. Вы стали безобразны и отвратительны, как весь остальной мир. На кого вы теперь похожи? Что сделали с вашей царственной наготой? Неужели не видите, что эта одежда превращает вас в посмешище? Какой бес надоумил вас вешать на пояс ржавые консервные банки? Где ваше природное веселье и скромность? Вы стали воришками, стали назойливы и жадны, как попрошайки. Вы, самое дорогое в моей жизни, вы дали себя совратить. Потому-то я должна вас теперь покинуть, мои падшие дети природы. Прощайте. Никогда больше не смеяться мне вместе с вами, никогда больше не танцевать на ваших праздниках, никогда не махать хлыстом вместе с вашими женщинами. Живите себе в ненависти и уродстве, пока не истребите друг друга. (После паузы.) Я всегда искала только рай. Потерянный рай.

Марлен. Лени, скажи, это правда, что у негров самые длинные... Господи, ну, как их... ты же знаешь, что у негров самые длинные члены?

Лени (с отвращением). Марлен!

Марлен(невозмутимо). Забавно, сотни мужчин лежали на мне и подо мной, но среди них не было ни одного негра. Кроме вот этого маленького дикаря. (Достает из постели потрепанную фетровую куклу.) Зато мы всегда были что надо, верно?

Лени. Марлен, да заткнись же ты.

Марлен. Юл, вероятно... мой сиамский король... мой гордый лысый принц... Нет, Юл на самом деле не в счет.

Лени. Марлен, ты мне противна. Ты и твоя прогнившая цивилизация. Вы смеетесь над неграми, потому что они дикари. На самом деле дикари — вы сами. Для вас невыносимо великое, чистое, прекрасное. Вы счастливы, лишь когда вываляете все в грязи, изгадите, измельчите, испортите, потому что сами такие. (Собирает рюкзак.) Марлен, я ухожу.

Марлен. Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйся, ты ведь знаешь, где дверь на балкон.

Лени выходит на балкон, собирается шагнуть через перила.

(Кричит ей вслед.) Ты раздумала снимать фильм?

Лени (останавливается. Медленно идет обратно). Ах. Что это вдруг? Мне казалось, ты считаешь мой фильм и все это ерундой.

Марлен. О Господи. За свою жизнь я снялась в стольких бездарных фильмах, что уже все равно — одним больше, одним меньше.

Лени. Ты в самом деле хочешь сниматься?

Марлен. Конечно. Конечно же. Я всегда делаю то, что мне велят.

Лени. Хорошо. Тогда начнем пробы. (Снимает рюкзак, вытаскивает камеру "Арриф-лекс").

Марлен (в панике смотрит на камеру). Нет! Никакой камеры! Никакой камеры! Сейчас же убери эту штуку.

Лени (невозмутимо привинчивая камеру к штативу). Ну, Марлен, не дури. Чем я буду снимать тебя, если не камерой.

Марлен. Нет. Я больше не дам себя фотографировать. Кончено. Все. Меня наснимали до смерти.

Лени. Что за вздор. Наснимали до смерти. Как можно что-то наснимать до смерти. Только на целлулоиде вещи вообще начинают жить. Если бы Штернберг со своей камерой так не втрескался в тебя, Марлен, тебя бы вовсе не было, Марлен.

Марлен. Бог дал, Бог взял.

Лени. А Богиня возвращает назад. Хватит. Вылезай из постели.

Марлен. Не могу.

Лени.Что за вздор. Будь пруссачкой.

Марлен. Мне так плохо.

Лени.Если бы я двадцать лет провалялась в этой окаянной постели, мне бы тоже было плохо. Тебе нужно двигаться, Марлен. Мы составим для тебя план тренировок. (Начинает показывать гимнастические упражнения.)

Марлен. Не могу. Ноги. Они так ослабели. И тазобедренный сустав. Искусственный. Бедный больной Джонни. По-моему, он вывихнут.

Лени(продолжая во время следующего диалога показывать упражнения. Слегка запыхавшись). Чепуха. Мне вставили искусственный сустав еще пятнадцать лет назад. И он до сих пор прекрасно функционирует. Совсем недавно я даже получила диплом аквалангиста.

Марлен. Но мои ноги. Они сплошь переломаны. Живого места нет.

Лени.Ну и что. Думаешь, у меня в ноге найдется хоть одна непереломанная косточка? Марлен.Но мой позвоночник!

Лени.Поврежден дважды.

Марлен.Межпозвоночные диски!

Лени.Ежедневно выпадают и возвращаются на место.

Марлен. У меня рак матки.

Лени. Неважно.

Марлен.Размягчение костей.

Лени.Пока не заметно.

Марлен.Подагрические узлы.

Лени.Это лишь вопрос верного освещения.

Марлен.Я... у меня недержание мочи...

Лени(замерев). О!

Марлен.Да, я теку как старый водопроводный кран. Днем и ночью.

Лени.Это плохо. Действительно плохо. Испорченный мочевой пузырь — самое скверное из мучений, что может выпасть на долю женщине.

Марлен.Не говори. Кошмар. Встать не могу.

Лени. У меня всегда были неприятности с мочевым пузырем. Всю жизнь. Съемки с Фанком... вечное сидение в глубоком снегу... вконец испортили мне мочевой пузырь. Помню, как мы возвращались в Кицбюэель, - это было в конце войны. Поезд битком набит солдатами и беженцами. Мне пришлось стоять в проходе, — давка, не пошевельнешься. И вдруг на меня напали такие страшные колики, аж кровь по ногам потекла. Какой-то солдат заметил и подставил мне под ноги каску.

Марлен. Погляди-ка, посмотри,

А башмак-то весь в крови!..

Лени(снова рассуждая как прагматик). Но есть же средство. Я была в Италии у одного врача, ужасное лечение, лошадиными дозами, по три укола сульфонамида ежедневно в течение месяца, — от этого якобы можно ослепнуть. Но с тех пор я обрела покой. Когда мы начнем съемки, я приглашу его сюда, он тебе поможет.

Марлен.Очень мило с твоей стороны, но у моего пузыря колик не бывает, он просто течет.

Лени.Какая разница. (С раздражением.) Марлен, немедленно вставай!

Марлен.Нет.

Лени.Вставай.

Марлен.Нет.

Лени.Вставай.

Марлен.Нет.

Лени.Черт возьми, Марлен! Ты решила похоронить себя заживо? Разве не соблазнительно — показать миру, что он списал тебя прежде времени?

Марлен. Во-первых, мир меня не списал. Во-вторых, я достаточно показала миру. В-третьих, мир мне тоже достаточно показал. И в-четвертых, у нас с ним нет больше ничего общего.

Лени.Марлен, я тебя не понимаю. Ты ведь такая же киноманка, как и я. Я могу жить, только когда смотрю в объектив камеры, а ты - только тогда, когда камера смотрит на тебя. Ну, разве мы не идеальная пара?

Марлен.Франкенштейн и его монстр умерли бы от зависти.

Лени.Иногда мне в самом деле хочется ослепнуть, чтобы камера была моим единственным глазным протезом. Только взгляд через камеру, а все остальное — чернота. Смотреть на мир невооруженным глазом становится все отвратительнее.

Марлен. Недавно мне приснился сон. Будто я умерла и завещала свои ноги одному музею в Токио. А когда директор музея хочет вспороть мои ноги, оказывается, там не кожа, а экранное полотно, а вместо крови и мяса сыплется древесная труха. Тогда директор музея смеется и ласково треплет меня по коленям. "Душка Марлен, — говорит он, - милое дитя. Так нам и набивать тебя не придется". (Приступ смеха, кашля, слез.) "Так нам и набивать тебя не придется".

Лени.Марлен, сядь-ка, наконец, как следует.

Марлен безропотно подчиняется понуканиям Лени.

А теперь спускай ногу с кровати...

Марлен(плаксивым тоном маленькой девочки). Мой маленький дикарь, ты сбросила с кровати моего маленького дикаря.

Лени. А теперь другую ногу...

Марлен. Дай сюда мою куклу.

Лени.Ну вот, ты уже почти стоишь, еще чуть повыше и... и... (Тянет Марлен вверх.)

Марлен падает рядом с кроватью.

Ну, пожалуйста, Марлен. Хоть немножко же ты должна мне помочь.

Марлен(глухо, лежа на полу). С меня хватит. В моем возрасте я этого не потерплю.

Лени.Терпеть, терпеть, терпеть!

Марлен.Мне всегда говорили, что я должна делать. И я всегда делала то, что мне говорили. Но теперь, теперь с этим покончено. Теперь только я сама определяю, что я делаю. (Взбирается обратно на кровать.)

Лени(начинает всхлипывать, постепенно переходя к сиреноподобному реву). Марлен, ты не можешь так поступить, не можешь бросить меня в беде. Я не знаю, как обойтись без тебя. Марлен, ты мне нужна. (Падает на колени у постели Марлен.)

Марлен.Что ты. Ну ладно. Выше нос, девочка. Дать тебе тушеной капусты? Ты еще немного осталось.

Лени(хнычет). Не хочу я капусты. Я хочу снимать с тобой фильм.

Марлен.Чепуха!.. Когда впадаешь в тоску, самое главное, чтобы кто-то для тебя готовил.

Лени. Я не хочу, чтобы ты для меня готовила, я хочу, чтобы ты для меня играла. Я отправилась в такую даль, из Берлина в Париж... я вскарабкалась по этой проклятой стене... я ползаю перед тобой на коленях... что мне еще сделать... я тебя умоляю...

Марлен(начинает кормить Лени). Вот так. Ложечку за маму. Ложечку за папу. И ложечку за фюрера.

Лени в ярости, рыдая, падает на пол. Барабанит кулаками по полу.

Ну хорошо. Я сделаю это для тебя. Я сделаю это для тебя. (Встает без проблем.) Только прекрати сейчас же этот рев. Это невыносимо.

Лени(осторожно озирается по сторонам. Увидев, что Марлен стоит, мгновенно прекращает реветь. Тихо). Ага. Старый трюк все еще действует. Как тогда. Когда я снимала "Олимпию". Господи, и наревелась же я, пока они не разрешили вырыть эти шахты для кинокамер. Мой личный мировой рекорд. Спокойно могли бы дать за это золотую медаль. (Встает, отряхивает руки. Обращается к Марлен.) Начнем-ка с парочки совсем легких упражнений. (Показывает несколько приседаний.)

Марлен повторяет упражнения.

И раз, и два, и раз, и два — очень хорошо, Марлен. Прекрасно получается. На следующей неделе перейдем к настоящей амазонской гимнастике.

Марлен(резко останавливается). Амазонская гимнастика! Ты что, рехнулась?

Лени.Разумеется, гимнастика для амазонок, а ты как думала? Тогда, до войны, когда я хотела сама играть Пентесилею, я каждое утро тренировалась, с шести до девяти. Силовые упражнения, метание копья, стрельба из лука, конный спорт. Думаешь, достаточно просто помахать ножками, чтобы играть в моем фильме?

Марлен. Значит, ты хотела тогда сама играть Пентесилею? Почему ты теперь не хочешь играть свою главную амазонку, раз у тебя такая невероятная гибкость в суставах?

Лени.Ну, потому что... видишь... гм... сейчас это невозможно. Есть причины, серьезные причины... но...

Марлен.Не хочешь осрамиться перед камерой. И тебе понадобилась я, чтобы ты могла остаться за камерой, в укромном уголке.

Лени.Уверяю тебя, Марлен, все не так. Я бы с огромным удовольствием сыграла Пентесилею, роль написана как будто для меня, но... это невозможно... больше я не могу тебе сказать. Может, сделаем еще пару упорчиков лежа и кончим на этом? (Делает упор лежа.)

Марлен(наблюдает за ней со смесью презрения и восхищения). Оставь меня в покое со своей паршивой гимнастикой. Мне надо привести в порядок лицо. Это в тысячу раз важнее. (Садится за гримировальный стол. Задумчиво рассматривает себя.)

Лени.Хорошо. Будь по-твоему, Марлен. (Расхаживает по комнате. Ищет подходящее место для проб.) Может, и тебе не мешало бы понырять с аквалангом. Могу как-нибудь взять тебя с собой. Это удивительный способ сохранять подвижность. Как раз когда кости и суставы перестают слушаться. Мне и в голову не приходило, что я еще способна чем-то увлечься.

Марлен(не слушая). Что Йо говорил о моем лице? Мол, оно как пейзаж: глаза — это озера, нос — холм, щеки — просторные луга. рот — цветочная клумба, лоб — небо, а волосы — облака. Чудовищная пошлятина.

Лени.Всю последнюю зиму я провела на Карибских островах. Было так чудесно. Там я и щелкнула своего первого ската-хвостокола. Я имею в виду — сняла на пленку. Я неспособна выстрелить в животное.

Марлен (в отчаянии). Йо, где ты?

Лени.Когда я смотрю в голубые рыбьи глаза, мне кажется, что это зеркала. В каждой рыбе я узнаю себя. Поэтому я всегда твержу аквалангистам: оставляйте подводные ружья дома!.. Господи, какой тут ужасный свет.

Марлен(достает из выдвижного ящика бутылку, жадно отпивает. Заплетающимся языком). Глаза как озера, нос как холм, щеки как луг, рот как цветочная клумба, лоб как небо... сожженная земля... все сожженная земля. (Продолжает пить; во время следующего монолога Лени роняет голову на гримировальный столик.)

Лени(выбрав место съемки. Продолжает установку камеры). Но если ты хочешь увидеть под водой что-то красивое, тебе надо поторопиться, Марлен. Отходы цивилизации не щадят и коралловые сады. Сперва эти чертовы прогрессисты превратили Альпы в бетонную пустыню, а Африку — в мусорную свалку. Недалек тот час, когда они и южные моря превратят в вонючую клоаку. Однажды останутся лишь мои фотографии, запечатлевшие красоты всех этих загубленных царств. (Вздыхает.) Печально видеть, как гибнет природа. Марлен, я не говорила тебе, что стала членом "Гринписа"? (Поворачивается к Марлен, поскольку та не отвечает.) Марлен? Марлен? Эта старая перечница сведет меня с ума. (Подходит к Марлен. Трясет ее.) Марлен!

Марлен(в полузабытьи). Спасибо, я в помощи не нуждаюсь. (Икает.)

Лени.Дай сюда бутылку.

Марлен.Оставь меня в покое. (Крепко вцепляется в бутылку, несколько менее сонным голосом.) Достаточно и того, что моя дочь все нервы мне истрепала. Лени, у тебя есть дочь?

Лени.Нет, на это у меня никогда не было времени.

Марлен(бормочет как молитву). Женщины, которые отказываются рожать детей, эгоистки. Материнская доля нелегка. Жить для себя намного легче. Женщины, не имеющие детей — несчастные создания. Материнская любовь — самая чистая и самая страстная.

Лени(наконец, выхватив у Марлен бутылку). Но, Марлен, это же лак для волос.

Марлен(смеется). Ха-ха. Моя дочь тоже так думает, дуреха.

Лени.Марлен, хватит выдрючиваться. За работу.

Марлен.Да. За работу. Работа — это важно. Труд украшает. Расскажи мне что-нибудь о Пентесилее. Чтобы я знала, какое мне нужно лицо. (Во время следующей реплики начинает гримироваться и надевать парик белокурой Марлен.)

Лени.Боже мой, с чего начать. Итак, Пентесилея — это удивительная любовная история. Для меня вообще самая красивая. (Взбирается на пианино. Начинает снимать со стены фотографии умерших поклонников Марлен.) Страсть, которую Пентесилея питает к Ахиллу, так велика, что в этом убогом мирке для нее нет места. От этой великой страсти Пентесилея в финале совсем слепнет и просто не может не сожрать мужчину, с которым бы хотела быть вместе.

Марлен.Как нецивилизованно.

Лени.В конце концов она сама гибнет от этой страсти, не наложив на себя рук. Просто изнутри себя. Разве это не замечательно? Страсть — это пламя, дарующее жизнь всему на свете. Я всегда все делала со страстью. (Поднимает вверх одну из фотографий.) Это – Ремарк? Бедолага. Круглые сутки плакался мне в жилетку, когда его бросила жен

⇐ Предыдущая 123 4 5 Следующая ⇒