ГЛАВА 13. СЛУЖБА

ГЛАВА 13. СЛУЖБА

Началась служба Джонатана. Перед командованием он зарекомендовал себя отличным офицером, внешне храбрым и исполнительным, но прекрасно умевшим избегать лишних хлопот, если они были не в его интересах, причем так ловко, что об его маневрах никто не догадывался.

Подчиненные его боялись и дрожали при его появлении на плацу в ожидании придирок – Джонни прослыл кровожадным командиром, всегда очень серьезно относившемся к порке. За любой малейший промах солдата или младшего офицера назначалось жестокое наказание, и он всегда самолично внимательно наблюдал, чтобы экзекуция была исполнена с должной суровостью и тщательностью. Традиции английской армии позволяли ему безнаказанно удовлетворять свои самые низменные страсти. Солдат часто вербовали обманом из самых низов, и угроза бунта всегда была актуальна в английских войсках, поэтому столь жесткие меры для поддержания дисциплины, по мнению верховного командования английской армии и политиков, были весьма оправданы.

Через несколько лет безупречной службы Джонатан был повышен в чине до звания капитана. Ему вверили целую роту, где он стал и королем, и, даже, Богом для своих несчастных солдат. Именно об этом он всегда и мечтал. Солдаты боялись попадать под начало капитана Рэндолла, но кому-то не везло – с подчиненными он был крайне суров, но никогда не преступал черту дозволенного. Все-таки сексуальное насилие в армии не приветствовалось. При неблагоприятном раскладе можно было угодить под суд и даже на виселицу.

Поэтому Джонни очень любил участвовать в подавлении народных волнений. Только тогда он и мог позволить себе в полной мере отвести душу, когда задерживал и препровождал плененных мужчин в тюрьмы. Иногда эти бедолаги по дороге умирали от несчастных случаев, да кого это интересовало? Правда, как ни странно, несчастья случались, в основном, с молодыми, рослыми и привлекательными парнями.

Нужно отметить, что из-за неприятных воспоминаний, касающихся посещения публичного дома однажды, Джонни не жаловал женщин. Вернее, они его не интересовали. Да и что можно было получить от женщин? Они слабее мужчин, и совсем не выдерживали секретных пристрастий молодого человека. К тому же, женщины на его пути попадались редко, они просто не участвовали в заговорах, а тем более, в мятежах. Разве что изнасиловать для разнообразия какую-нибудь молоденькую заблудшую селянку в лесу, угрожая ей расправой. Но здесь нужно было особо потрудится, потому что такого возбуждения, как от крепкого мужского тела, полностью подвластного ему, Рендолл почему-то не испытывал. Разве, что дуреха начинала вопить от страха, как ненормальная. Только тогда он чувствовал подъем в душе и в теле.

Да, Джонни предпочитал мужчин. Сей постыдный секрет он держал за семью замками, если бы кто-то дознался, подобные пристрастия по закону всегда наказывались очень сурово – виновным в содомии грозила виселица, а своя голова ему была дорога.

Рэндолл все время поддерживал своего младшего брата, регулярно отправляя письма, деньги и получая от него весточки. Когда юному Алеку исполнилось 18 лет, он закончил семинарию, и был посвящен в сан священника. Но, поскольку приход ему никто выделять не собирался, Александр был устроен, по протекции Джонатана, помощником приходского священника. Юноша был не глуп, образован, однако, врожденная кротость и слабость тела приводила его к неспособности самому что-то добиться в жизни, а частые болезни, не способствовали продолжительности его работы на таком ответственном и трудозатратном месте.

Кроме того, в семействе Рэндоллов случилось несчастье. Их отец, Уильям Рэндолл–старший слег после удара, внезапно случившегося с ним из-за известия о падении цен на шерсть, и Алеку пришлось вернуться в отчий дом, дабы помогать матушке ухаживать за отцом. Дела пошли неважно – средств к существованию стало не хватать, кроме того бизнесом отца занялся старший брат, который не спешил делиться и без того небольшой прибылью. Однако, после гневного письма среднего брата, Уильям нехотя начал помогать бедствующим родственникам.

Отпуск у Джонатана случался редко, вне армии он теперь не мыслил свою жизнь, но каждый раз, особенно после того, как Алек вернулся к родителям, он старался приехать в родительский дом повидаться с братом. Алек всегда ждал этих встреч, он все также, по-детски восторженно и с обожанием смотрел на своего брата, внимал каждому его слову и пока Джонатан бывал дома, младший брат не отходил от него ни на шаг.

Летом 1735 года, испросив отпуск, капитан Рэндолл прибыл на две недели в отчий дом. Брат с грустью заметил, что Джонни выглядел немного старше своих лет. Годы жестокости и полевой службы не прошли даром и нанесли неизгладимый след на его лицо. Щеки и лоб еще молодого человека прорезали глубокие морщины. Губы, и без того тонкие, превратились в линию, из под нахмуренных бровей сверкал взгляд, прямой и жесткий.

За ужином в честь его приезда, молодой капитан сообщил матери и брату, что по приказу командования он вынужден сменить место службы и, по окончанию отпуска, ему надлежит отбыть в Восьмой драгунский полк Его Величества, для прохождения службы в неспокойной Горной Шотландии, дабы подавлять возможные волнения. Джонни сказал, что теперь ему труднее будет вырываться домой, но обещал присылать письма и немного денег.

К слову, перевод Джонатана в Шотландию был обусловлен тем, что герцог Сандрингем решил немного пожить в одном из своих поместий близ Эдинбурга, и счел наилучшим вариантом держать столь полезного, хотя и опасного подчиненного поближе к себе. Возможно, желанием герцога поменять место жительства, было вызвано какими-то политическими мотивами, кто знает?! Но сей подчиненный был таким переменам не слишком рад, ведь возможность видеть брата хотя бы так редко, как сейчас, совсем пропадала.

Алек тоже был очень опечален перспективой еще реже видеться с братом.

– Не волнуйся, Алек, как только я устроюсь и немного освоюсь в этой чертовой Шотландии, найду тебе место поближе к себе, может быть где-нибудь секретарем в богатом доме, – успокаивал юношу молодой мужчина, решив про себя, что пришло время обратиться к герцогу за протекцией. Давненько он не беспокоил своего покровителя просьбами, хотя исправно и лихо служил его интересам уже много лет.

– Пойми, я не могу ослушаться приказа, я обязан подчиниться. Думаешь, мне хочется ехать к этим дикарям? – после ужина они вышли прогуляться в сад и сели на их любимую скамейку под кустами гортензии. Джонатан притянул Алека к себе и, как в детстве, обнял привычным жестом, ероша его мягкие русые волосы . – Не беспокойся, мы с тобой еще наговоримся. Я сегодня вечером приду к тебе, и мы будем болтать всю ночь.

– А ты знаешь, что Лиззи ждет еще одного ребенка? – почему-то спросил Алек.

Джонни вздрогнул и покачал головой. Губы его еще больше сжались.

– Нет, меня никогда об этом не извещают.

За прошедшие 12 лет Элизабет, жена их старшего брата Уильяма, беременела 6 раз, и только первая и четвертая беременности закончились рождением ребенка. Но первый раз это был мертворожденный мальчик, а четвертый – очень слабенькая девочка, которая прожила всего три месяца.

«Этот раз, значит, должен быть седьмым», – посчитал про себя Джонатан.

– Ох, Джонни, я так надеюсь, что в этот раз у них все получится, и родиться здоровый малыш, – воскликнул Алек.

– Ты же знаешь, мне все равно, что происходит в семье этого ублюдка, – отрезал Джонни. Про себя же подумал: «Я тоже на это надеюсь».

Поздно вечером, когда Алек уже лег, пришел брат и забрался в его постель, под одеяло. Они полежали немного, после чего Джонни спросил:

– О чем ты хотел бы поговорить, Алек, или, может быть, хочешь, чтобы я тебе что-нибудь рассказал?

Надо сказать, Алеку совсем не нравились рассказы брата о его злодеяниях, ему претило то наслаждение, с которым Джонатан описывал свои темные делах. Каждый раз Александр Рэндолл думал о том, что его долг, как священника выслушать и каким-то образом уговорить Джонни раскаяться в содеянном и молиться вместе с братом за спасение его заблудшей души. Но он не мог этого сделать, поскольку Джонни совершенно не собирался раскаиваться и просить Бога о прощении. Мало того, его высказывания в адрес Бога были, мягко говоря, циничными. Алек чувствовал из-за этого саднящую тяжкую боль в груди. Каждый раз, испытывая жуткую вину за брата и чувствуя себя его соучастником, он страстно молился о душах людей, замученных Черным Джеком, о пребывающей во тьме душе самого Джонни, прося Бога наставить ее на путь истинный, а так же он слезно заклинал Бога дать наставления его собственной душе, которая заплутала в лабиринтах долга, вины и любви к брату. Он чувствовал себя совершенно беспомощным перед той пучиной, которая поглощала их обоих, и понимал, что сам отправиться в ад вместе со своим дьявольским братом. Эта мысль съедала его и днем и ночью.

Хотя юноша чувствовал всю глубину падения Джонатана, его душу, одержимую Дьяволом и вселенской тьмой, его неуправляемую страсть к насилию, сам же он не боялся родного человека, видимо подсознательно понимая, что брат лучше вырвет себе сердце, чем причинит ему какое-нибудь зло. Однако, выслушивал «исповеди» Джонатана, молча, опустив взгляд, чтобы случайно не посмотреть на него с осуждением и не выказать весь ужас, который испытывал при этом. Он всегда старался помнить, что Джонни сам несправедливо пострадал от другого развращенного родственника, к которому он ничего, кроме презрения и ненависти, не испытывал. Поэтому сегодня он хотел избежать душераздирающих подробностей из нынешней жизни брата. Но, быть может, ему удастся заронить в него хоть искру раскаяния. Он решил подробнее расспросить брата об его отношениях с Уильямом, чтобы понять, насколько тьма поглотила его душу, и возможно ли ему, Алеку, сделать для брата что-нибудь, хотя бы что-нибудь.. Он решительно поднял взгляд на брата.

– Джонни, скажи, часто ты… ты вспоминаешь то, что творил с тобой Уилли? – Алек отодвинул голову, чтобы лучше рассмотреть лицо брата.

Джонатан довольно долго молчал, обдумывая ответ.

– А ты часто вспоминаешь ту ночь накануне свадьбы, а, братишка? – вопросом на вопрос ответил Джонни.

– Постоянно, когда я вижу его, не тебя, нет, его… В моей памяти всплывает то… то, что он делал тогда. И я вспоминаю тебя, такого беззащитного… под ним, это так ужасно. – Алек вдруг начал дрожать, не в состоянии справится с чувствами, нахлынувшими на него из-за вновь переживаемого детского ужаса. – Я помню, как ты молил его, шептал, и то, как ты плакал… под ним, и твои вскрики, даже, скорее, всхлипы… когда он, наверно, делал тебе очень больно…

Джонни поближе придвинул к себе брата и сжал его хрупкую ладонь:

– Мне так жаль, Алек, что тебе тогда довелось увидеть это воочию. – голос его стал хриплым и почти неслышным. – Знаешь, я помню каждый раз, который был между нами, будто это случилось вчера. Я бы хотел все забыть, но не могу. Почти каждую ночь он приходит ко мне во сне и делает все то, что в детстве. Я чувствую его дыхание на своей шее, его губы на своих губах, я чувствую его в себе, я чувствую ту боль, которая пронзала меня всякий раз, когда он входил в меня.

Голос Джонни превратился в стон и вдруг совсем прервался. Он помолчал, собираясь с силами. Потом взглянул на потупившегося брата и продолжал, раздувая ноздри.

– Он все также называет меня… Джинни и мерзко смеется при этом.– Рэндолл скрипнул зубами. – Он почти каждую ночь связывает мои руки, а потом… потом раздвигает ноги и входит. Он почти никогда не смачивал, чтобы мне было больнее, ему нравилось, что во мне тесно и тепло, он говорил мне это. И я не могу сдержаться от боли, и кричу… Это так больно, ты не представляешь себе…

Алек заметил, что в глазах Джонни вдруг блеснули слезы, но они так и не пролились.

– Когда он это делал, у меня практически всегда шла кровь, затем она вытекала из меня с его спермой, а потом я долго не мог нормально сходить в туалет. С другими – ну с теми, о ком я тебе рассказывал – было не так, может, потому что я уже вырос тогда, но с ним всегда, даже когда мне было уже 15 лет. Я не знаю, может, все потому, что я подсознательно ждал боли от его проникновения?

Джонни вдруг почувствовал, что его пенис увеличился и уплотнился. Внезапно покрывшись холодным потом от страха, он отодвинулся от Алека и натянул одеяло до самого подбородка. Его хрупкий покорный брат беззаботно лежал рядом, прижавшись к его плечу. От него так сладко пахло близостью, теплом и домашним уютом. Синеватая жилка привычно билась на его тонкой шее. Если он протянет руку и обведет пальцем его, еще пухловатые, резко очерченные сухие губы, скользнет мимо этой жилки к его плечу, случайно обнажившемуся от соскользнувшей ночной сорочки.. А дальше маленький, но уже заросший пушистыми волосками сосок, с такими знакомыми очертаниями, ведь он столько раз купал его в детстве. Стоит только потрогать его и… уже не остановиться!.. Он мысленно отдернул руку, перестал дышать и зажмурил глаза.

НЕТ!! ОСТАНОВИСЬ, ДЬЯВОЛ, ТОЛКАЮЩИЙ ЕГО В АД! ХВАТИТ ПОТЕШАТЬСЯ НАД НИМ! ТОЛЬКО НЕ ЭТО!! ОН НЕ МОГ ЭТОГО СДЕЛАТЬ! ОН НЕ ЖЕЛАЛ ТАКОГО ЗЛА БРАТУ!

Он часто видел в своих снах неясный расплывчатый образ, и он никогда бы не признался даже себе, что это образ так похож на его младшего братишку. Он никогда не видел его лица, но всегда чувствовал его так близко, продолжая кошмарное дело, начатое его старшим братом, только творил он еще более страшные вещи, чем его незабвенный Уилли, будь он проклят до седьмого колена. Каждое треклятое утро, просыпаясь в липком поту после подобного сна, Джонни отгонял от себя эти ужасающие видения и старался забыть этот, такой знакомый ему облик, постоянно преследующий его и возбуждающий в нем самые дикие желания. А потом он, с удвоенной силой, набрасывался на своих жертв и терзал их особо извращенно, специально выбирая мужчин, совсем не похожих на брата, но иногда, в полубреду, доводя себя их мучениями до исступления, не мог сдержаться и называл их этим, таким родным, таким сладостным именем.

Алек посмотрел на него большими, доверчивыми глазами, и открыл рот, пытаясь что-то сказать, но с удивлением увидел, как крайне побледневший брат вылетел из его кровати, будто там сидела змея, и поспешил за дверь, даже не пожелав растерянному брату спокойной ночи.

После того случая Джонатан долго не мог прийти в себя. Он всю оставшуюся ночь просидел полураздетый в саду, на их любимой с Алеком скамейке, обняв дрожащими руками свои плечи, и решил больше не искушать судьбу, а, главное, себя самого. Теперь он позволял себе беседовать с Алеком только либо в присутствии других людей, либо находясь от него на почтительном расстоянии. Он только никак не мог взять в толк, почему эти страшные и травмирующие его воспоминания о ночах, проведенных в страданиях, так действуют на него, почему та невыносимая боль тела, которая стойко поселилась в его памяти, заставляет испытывать возбуждение? И при чем здесь вообще его добрый, нежный и глубоко порядочный брат? Ему становилась дико страшно, совсем как в детстве, когда он чувствовал себя летящим в бездонную пропасть, потому что он не понимал что происходит и не мог это контролировать. Хотя одно он точно знал, прикоснись Уильям к нему сейчас, он перережет ему глотку, но перед этим его, Джонни, вывернет наизнанку.

После герцога Сандрингема Рэндолл не позволял никому иметь себя, никому, даже если кто-то ему бы и нравился. И только однажды он позволил войти в себя одному молодому шотландцу, симпатичному рыжему юноше, похожему на неукротимого викинга, плененному его патрулем за мордобой и дебош, перед этим накачав его хорошей дозой виски и сильно его возбудив. Этот акт был коротким и бурным, тот парень трахал его как одержимый, входя по самое основание своего не маленького пениса, грубо, сильно и властно двигался в нем. Джонни вдруг посетила мысль, что парень может убить его в этот момент, потому как капитан был совершенно беззащитен и находился к нему спиной, но почему-то эта фантазия вдруг вызвала в нем дополнительный всплеск возбуждения. Рэндолл тут же испытал оргазм, испачкав свои бриджи. Его совсем не смутило и то, что пленный травмировал его так, что пошла кровь. К сожалению, паренька после этого пришлось убить, хорошенько отплатив ему за свои «страдания» той же монетой. С легкой улыбкой наслаждения Джонатан вспоминал стоны и мольбы несчастного бедолаги доведенного до кровавых судорог. Что ж.. В конце концов, он не мог рисковать, ведь этот крестьянин, конечно, расскажет всем о том, как он поимел капитана красномундирников.

Никто, никто, конечно, кроме Алека, не должен был знать о своеобразных пристрастиях Рэндолла. Да, что и говорить, Джек, Черный Джек, как за беспредельную жестокость его стали называть не только местные жители, но и подчиненные ему солдаты, предпочитал сам мучить и насиловать людей. А то была всего лишь его маленькая «слабость» и «приятное» возвращение в детство.

По истечении двух недель Джонатан начал собираться на новое место назначения в Шотландию. Рэндоллу совсем не хотелось ехать в эту глушь, кроме того, он был наслышан о свирепости и вероломстве этих варваров, однако, это знание его также и подстегивало. Его, любителя заниматься кровавой росписью провинившихся, сладостно манила мысль усмирять такого рода сброд, как он сам про себя называл горцев. Ведь в такого рода делах все средства будут хороши. И начальство, наверняка, не слишком будет вникать, что и как он делает, главное, чтобы был внушительный результат. И уж что-что, а результат Джонни давать умел, в полной мере используя свою необузданную жестокость.

Довольно холодно попрощавшись с матерью и вовсе не зайдя к отцу, Джонни пошел проститься с братом.

Алека переполняли чувства. Ему не хотелось отпускать Джонатана в дикие, неизведанные места Горной Шотландии. В голове ему мерещились страшные фантазии, как на лесной тропе из-за деревьев выскакивает толпа головорезов, набрасывается на беззащитного брата с его людьми и забивает их топорами и вилами. Алек уже почти видел бездыханное тело Джонни…

Поэтому, когда Рэндолл пришел к нему проститься, он со слезами на глазах бросился в объятия любимого брата. Крепко обнимая, и сильно прижавшись к нему, он, всхлипывая, молил Джонни не ехать к дикарям. Джонатан, как мог, пытался успокоить Алека, обещал, что будет осторожен, говорил, что его отдадут под суд, если он ослушается приказа. В конце концов, с трудом оторвав юношу от себя, сказал ему:

– Я военный человек, Алек, я давал присягу и не могу нарушить ее. Я должен исполнять свой долг и обязан отправиться туда, куда меня посылает начальство. Я – мужчина, а не барышня, которая боится всего. Будь и ты сильным. Алек, милый, я буду тебе писать. Я обещал пристроить тебя куда-нибудь поближе к себе. Не думай, что если я уеду так далеко, то брошу тебя. Ты – мой единственный родной человек, не думай, что я это забыл или забуду. Я всегда буду заботиться о тебе, как обещал. Я люблю тебя!

С этими словами он поцеловал младшего брата в лоб и вышел за дверь. 3 сентября Джонатану Вульвертону Рэндоллу исполнилось тридцать лет.

12 Следующая ⇒