Александр Борисович Чаковский 15 страница

– Света не будет, не в мирное время едем!!

– Тоже мне… игрушки… – пробурчал первый голос, – в войну играют… Фронт за тысячу километров отсюда, а они…

Стук колес заглушил голоса.

Анатолий и Вера стояли в проходе, у покрытого пылью оконного стекла. Было нестерпимо душно. Анатолий попытался было открыть окно, но проходившая в это время по вагону проводница сказала:

– Окна не открывать. Не разрешается.

– Черт знает что… – раздраженно произнес Анатолий. – Света не зажигать, окна не открывать… В самом деле, в игрушки играют… будто фронт рядом. Заставь дураков богу…

– Ну раз такое правило, Толя, – примиряюще прервала его Вера.

Он умолк.

За окном в полумраке промелькнули последние домики Белокаменска, деревянная будка стрелочника, начался лес.

Вера думала о том, что совсем недавно она вот так же стояла у окна и все это – дома, будка, лес – проплывало перед ней, только в обратном порядке.

Но тогда и лес, и будка, и дома были залиты летним солнцем и выглядели светлыми и радостными, а теперь все, что было там, за вагонным стеклом, казалось Вере чужим, тревожным, полным скрытой опасности.

Она отвернулась от окна и тихо спросила Анатолия, просто для того, чтобы услышать его голос:

– Как ты себя чувствуешь, Толя, голова не болит?

– А… что там голова… – раздраженно ответил Анатолий.

– Скоро мы будем дома… – сказала Вера просто для того, чтобы сказать что-нибудь.

– Да, да. Не пройдет и семи часов стояния на ногах, и мы будем дома, – зло согласился Анатолий.

– Но… ведь никто не виноват, Толя, что же поделаешь, – сказала Вера и дотронулась до его руки.

Ему вдруг стало стыдно. Он сжал ее руку и сказал:

– Ты прости меня. Просто злюсь на себя. Так все глупо, нелепо получилось. Эта дурацкая болезнь, этот набитый поезд… Вместо того чтобы быть сейчас там…

Он замолчал.

– Девушка может сесть, – раздалось неожиданно за его спиной.

Анатолий резко обернулся. Это сказал тот самый тип в габардиновом плаще. Теперь он уже полулежал, подперев голову рукой и свесив ноги на пол.

– Спасибо, обойдемся без вашей любезности, – едко ответил Анатолий.

– А я вас и не приглашал, – сухо сказал, не меняя позы, человек.

– Спасибо, спасибо, – поспешно вмешалась Вера, – только мы уж вместе. Вы, пожалуйста, не беспокойтесь.

– Любезность надо было проявлять при посадке, – не унимался Анатолий, – не толкаться, как… – он запнулся, подыскивая слово, – как на базаре… На фронте бы проявляли активность…

Эта последняя фраза вырвалась у Анатолия неожиданно для него самого.

– Насколько могу судить, вы еще тоже не вышли из призывного возраста, – раздался спокойный ответ.

– Это не ваше дело, – буркнул Анатолий.

– Разумеется, – равнодушно согласился человек в плаще.

Затем он неожиданно встал, поставил свой чемодан ребром к стенке, сел рядом, положив руку на чемодан, и сказал:

– Садитесь оба.

– Мы уже ответили вам, что… – начал было Анатолий, но сидящий оборвал его тоном приказа:

– Я сказал: садитесь. Места хватит.

Неожиданно вспыхнул узкий пучок света. Оказалось, что у этого человека в руке карманный фонарик. Он осветил освободившееся пространство на полке, потом бесцеремонно скользнул лучом по Анатолию и Вере и выключил свет.

– Сядем, Толя, – тихо и примиряюще сказала Вера, – раз товарищ предлагает… – И добавила уже совсем шепотом: – Ведь всю ночь ехать…

…Теперь они сидели на полке втроем: человек в плаще. Вера и Анатолий. Он расположился на самом краешке, как бы показывая, что не хочет иметь никакого дела с этим типом.

Они сидели молча. На противоположной полке спала, положив под голову свой узел и укрывшись пальто, женщина.

Взошла луна. Ее не было видно из окна, только лес, тянущийся по обе стороны железной дороги, перестал казаться таким мрачным и деревья стали различимыми. В вагоне тоже стало светлее.

Было тихо; одни улеглись спать, другие молча сидели в проходе на чемоданах.

На Веру эта тишина, нарушаемая лишь стуком колес, действовала угнетающе. Она опустила голову и попробовала задремать. Но сон не шел. Ей очень хотелось пить.

Человек в плаще глядел вполоборота в окно, по-прежнему облокотившись на свой чемодан. Теперь Вера могла разглядеть его профиль. У него было худое лицо, кожа обтягивала острые скулы. На вид ему было лет сорок.

Неожиданно он обернулся к Вере, полез в карман и вытащил оттуда большое яблоко.

– Хотите? – спросил он, протягивая яблоко Вере.

– Нет, нет, что вы… – забормотала она и украдкой взглянула на Анатолия. Он сидел неподвижно, низко опустив голову, и как будто дремал.

– Берите, – сказал человек в плаще по-прежнему своим сухим, безразличным голосом, положил яблоко Вере на колени и снова отвернулся к окну.

Она взяла яблоко, снова посмотрела на Анатолия и откусила кусочек. Яблоко было сочное, и Вера еще сильнее ощутила жажду. Она стала торопливо есть.

– Студенты? – неожиданно спросил, не оборачиваясь, сосед.

– Да, – тихо ответила Вера.

– Ленинградцы?

– Да.

– Как зовут?

В его коротких сухих вопросах одновременно звучали и властность и равнодушие. Он по-прежнему не глядел на Веру.

Она ответила:

– Вера.

Добавила нерешительно:

– А его – Анатолий.

И спросила просто так, из вежливости:

– А вас?

– Кравцов, – коротко произнес человек в плаще.

На этот раз он обернулся. Теперь Вера могла разглядеть его лицо, жесткое, неприятное, с тонкими, плотно сжатыми губами, со шрамом над правой бровью.

Вера доела яблоко и теперь держала в руке огрызок, не зная, куда его деть.

– Давайте сюда, – неожиданно сказал Кравцов, дотрагиваясь до Вериной руки. Она почувствовала, что у него сухие, холодные пальцы.

Он взял огрызок и запихал его в пепельницу, прикрепленную к стене у окна.

– На каникулы ездили? – спросил Кравцов, и в голосе его Вере на этот раз послышалось нечто похожее на иронию.

– Да, – ответила она.

– Неподходящее время, – не то осуждающе, не то с сожалением заметил Кравцов.

– Что же поделаешь? – поспешно ответила Вера. – Просто так получилось. Он, – она снова украдкой взглянула на неподвижно сидящего Анатолия, – он заболел. Вот мы и задержались. Воспаление легких.

– Муж?

– Нет, что вы! Просто мы… ездили вместе…

– Понятно, – коротко заметил Кравцов.

– Вера, давай поменяемся местами, тут больше воздуха, – неожиданно и каким-то деревянным голосом произнес Анатолий и встал.

Вера почувствовала, что покраснела. Поведение Анатолия показалось ей невежливым, бестактным, однако она покорно встала. Они поменялись местами.

Теперь Анатолий сидел между Кравцовым и Верой, сидел неподвижно, глядя на противоположную стенку, всем своим видом подчеркивая, что по-прежнему не хочет иметь со своим соседом по вагонной скамье никакого дела. Все молчали, слышался только стук колес.

Через некоторое время Кравцов положил руки на укрепленную под окном полочку и, казалось, задремал.

– Толя, – шепотом сказала Вера, – зачем ты так? Ты же обидел человека!

– Переживет, – передернул плечами Анатолий и добавил: – Нашел время… заигрывать…

– Какая глупость! – все так же шепотом сказала Вера, недовольно отодвинулась от Анатолия и посмотрела на Кравцова, чтобы понять, услышал ли он его слова. Но тот, казалось, и в самом деле заснул.

Некоторое время они ехали молча…

– Вера, – тихо сказал Анатолий, подвигаясь к ней, – не сердись на меня!

Она молчала.

– Я знаю, что веду себя глупо, – продолжал шепотом Анатолий, – но пойми меня… Мне очень обидно… очень горько… Мае кажется, что все смотрят на меня как на… ну, как на уклоняющегося, понимаешь?.. И тот раненый, на перроне… Ведь он презирал меня! И был прав. Я забыть его не могу… Уже больше недели идет война, а я… Тебе, наверно, стыдно за меня?

Он говорил тихо, почти шепотом, запинаясь, но в голосе его звучали боль и обида. Вере стало жалко его. Она взяла его руку, прижала ладонь к своей щеке и заговорила, торопясь и сбиваясь:

– Нет, нет, Толенька, что ты? Как ты мог даже подумать такое! Ведь я знаю, это из-за меня все произошло, только из-за меня, я была дура, глупая, недотрога, но это потому, что я люблю тебя, так люблю, что даже сказать не могу, и всегда боялась потерять тебя, только сказать этого не могла, мне стыдно было, а только я всегда боялась, с той минуты, когда мы познакомились, тогда, на лодке, помнишь?..

Она понимала, что говорит не то, что нужно, что все это сейчас, когда идет война, не ко времени и ее слова звучат так, будто она все еще живет в старом, добром и светлом мире, а ведь завтра они, может быть, уже расстанутся, и самое главное теперь в том, чтобы он остался жив, а все остальное уже неважно и об этом смешно, глупо говорить… Она почувствовала, что Толина ладонь, которую она все сильнее и сильнее прижимала к своей щеке, стала мокрой, и только тогда поняла, что плачет.

– Вера, Верочка, ну не надо, не плачь, – повторял Анатолий, и в голосе его тоже звучали слезы. Он вытирал ладонью ее лицо, а другой обнимал, прижимая к себе, они забыли обо всем – о битком набитом полутемном, наполненном табачным дымом вагоне, о людях кругом, которые, может быть, видят их и слышат…

И в этот момент где-то рядом раздался оглушительный взрыв. Вагон резко качнуло, за окном вспыхнуло пламя, на мгновение осветившее все в вагоне нестерпимо ярким светом, раздался пронзительный, завывающий, точно штопором ввинчивающийся в уши звук, что-то дробно, градом застучало по крыше вагона, зазвенели осколки разбитых окон.

Поезд остановился внезапным, сильным толчком, грохот падающих с полок вещей, крики людей – все это слилось воедино, и снова где-то рядом раздался взрыв…

– Из вагона! Быстро! Все из вагона! – раздался чей-то громкий, повелительный голос, и Вера, уже пробираясь среди загромождавших проход чемоданов и тюков, влекомая крепко держащим ее за руку Анатолием, поняла, что это был голос Кравцова.

Они пробирались к выходу среди обезумевших от страха людей, в их ушах звучал детский плач, заглушаемый каким-то новым, страшным, гудящим, никогда не слышанным раньше звуком, добрались наконец до тамбура, где другие, напиравшие сзади, вытолкнули, выбросили их наружу…

Анатолий и Вера упали, покатились вниз с высокой насыпи, а рядом бежали, падали и тоже катились люди, а над ними, вверху в низком небе, что-то нестерпимо громко гудело…

И уже там, под насыпью, лежа в липкой грязи, Анатолий и Вера увидели, как горят охваченные языками пламени вагоны.

– Вера, Вера, бежим! – задыхаясь, кричал Анатолий. Он вскочил, схватил Веру за руку, поднял ее рывком, и они побежали, сами не зная куда, проваливаясь в какие-то ямы, продираясь сквозь кустарник, ничего не видя перед собой, с одной лишь мыслью: бежать, бежать как можно дальше от этого ужаса.

Но они не долго бежали. Снова над их головами раздалось все усиливающееся гудение, и этот страшный, никогда не слышанный ими ранее звук заставил их упасть на землю, лицом вниз, потом раздалась дробь пулеметной очереди, а еще минутой позже все стихло.

Анатолий поднял голову. Вера лежала рядом, а в двух шагах от нее – еще какая-то женщина. Она упала лицом вниз, на ней был халат, при падении он задрался, и при свете луны были видны ее голые, толстые, с крупными темными венами ноги.

– Вера, вставай, они улетели! – уже громче, чтобы ободрить ее и себя, сказал Анатолий. – Нам надо идти. Они могут снова прилететь.

Он посмотрел на лежащую в двух шагах от них женщину и повторил:

– Вставайте, все кончилось.

Но женщина не двигалась. Очевидно, она все еще не могла прийти в себя от страха.

– Вставайте! – снова сказал Анатолий и дотронулся до ее плеча.

Он почувствовал что-то липкое, теплое, в ужасе отдернул руку и крикнул:

– Вера, она… убита!

Превозмогая страх, Вера дотронулась до головы женщины. Пальцы ее ощутили теплую и мягкую кровавую массу.

В этот момент откуда-то издалека опять донесся гул самолета.

И тогда они оба – Анатолий и Вера – снова вскочили и побежали…

…Они остановились лишь тогда, когда Вера, будучи уже не в состоянии бежать, упала. Анатолий уговаривал ее пересилить себя и идти дальше, но Вера сказала, что больше не может.

Анатолий опустился возле нее на колени и стал вытирать платком ее мокрое от грязи и слез лицо.

Они находились на опушке небольшой рощицы. Поезда отсюда уже не было видно, но на небе все еще полыхали отблески пожара.

Стало тихо. Они не слышали больше ни взрывов, ни ввинчивающегося в уши гула, ни криков людей.

– Это был налет авиации, понимаешь, налет! – тяжело дыша, сказал Анатолий.

Вера молчала. Она тоже не могла перевести дыхание и все еще не отдавала себе отчета в том, что произошло.

Прислушалась к словам Анатолия. Налет? Да, конечно, это был налет. Она видела в кино, как это бывает. Но то, что случилось, не было похоже ни на какой кинофильм.

Тихо, точно боясь, что ее голос может услышать где-то затаившийся враг, Вера спросила:

– Что же нам делать, Толя?

– Не знаю… Надо идти, пока не встретим кого-нибудь. Может быть, здесь вблизи деревня.

– Я не могу идти, – жалобно сказала Вера, – у меня ноги точно чужие.

– Мы немного отдохнем, и тебе станет лучше.

– Я вымокла до костей…

И только в эту минуту оба они поняли, что у них ничего с собой нет, ведь их чемоданы остались в вагоне.

– Да, дело плохо, – растерянно сказал Анатолий, – я тоже весь вымок.

– Ты снова заболеешь, – тревожно сказала Вера.

– А, чепуха! Разве об этом надо сейчас думать!

Анатолий уже стал приходить в себя, оправляться от шока. Он осмотрелся. Ночь была уже на исходе. Если бы небо внезапно не заволокло тучами, то через час уже было бы совсем светло.

Но сейчас их окутывал сумрак. Анатолий посмотрел на часы – стрелки показывали половину второго.

Они сидели на мокрой от росы траве. Неподалеку виднелась роща, вся из белых, тесно растущих тонких березок. Где-то квакала лягушка. Зарево в той стороне, где находился поезд, погасло.

– Послушай, Толя, – нерешительно сказала Вера, – а может быть, нам вернуться туда… к поезду? Все-таки там люди… И вещи наши, может быть, уцелели…

– Ты с ума сошла, – резко ответил Анатолий, – они снова могут прилететь! Нам надо отдохнуть и идти дальше. Просто сейчас еще очень рано. А через час или два настанет утро, и мы наверняка кого-нибудь встретим. В конце концов, мы не на необитаемом острове, а недалеко от Ленинграда.

Некоторое время они оба молчали.

– Толя, как же это, – не то спрашивая, не то размышляя вслух, сказала Вера, – как же они… долетели сюда? Ведь фронт где-то там, далеко?

– Не знаю, – после паузы ответил Анатолий, – может быть… – его голос стал звучать глуше, – может быть, за эти сутки что-нибудь изменилось?

Они снова умолкли, подавленные этим страшным предположением.

– Вот что, – сказал наконец Анатолий, – давай пойдем туда, к деревьям. А то мы сидим здесь… как на ладони.

Вера покорно встала. Они направились к роще.

Анатолий шел впереди, с трудом передвигая ноги. На ботинки его налипли комья грязи. Насквозь промокшие брюки липли к ногам. Вера молча шла за ним. Каблуки ее туфель были сломаны, она шла босиком, держа туфли в руке. Они уже подходили к опушке рощи, как вдруг услышали чей-то голос, раздавшийся из сумрака:

– Кто идет?

Анатолий вздрогнул и остановился. Голос доносился из-за деревьев, но откуда-то снизу, точно из-под земли.

– Это мы… – растерянно ответил он и в этот момент увидел скрытого густой травой человека. Тот приподнялся, опираясь на руку, и тогда Вера и Анатолий узнали Кравцова. На нем по-прежнему был тот самый синий габардиновый плащ, только теперь его покрывала грязь, прилипшие листья и травинки.

Вера сделала несколько быстрых шагов к Кравцову и воскликнула облегченно, даже радостно:

– Это вы? Вы?

– Я, – спокойно ответил Кравцов, снова опускаясь на траву. – Сломай-ка мне палку, – сказал он, обращаясь к Анатолию.

– Что? – не понял тот.

– Палку, – резко повторил Кравцов, – ну, сук какой-нибудь. Потолще. Ясно?

Еще час назад Анатолий дал бы достойный отпор этому человеку, если бы тот обратился к нему подобным тоном, да еще на «ты».

Но сейчас он был рад любому указанию, от кого бы оно ни исходило. Анатолий не знал, зачем этому человеку понадобилась палка, да и не раздумывал об этом. Он быстрым шагом пошел в глубь рощи и через несколько минут вернулся, таща за собой большой сук.

Он увидел, что Кравцов по-прежнему лежит, а Вера, стоя на коленях, склонилась над ним.

Однако не это удивило Анатолия. Его поразило, что рядом с Кравцовым лежал тот самый, запомнившийся ему небольшой чемодан. То, что этому человеку удалось сохранить свой чемодан в такой катастрофе, казалось Анатолию необъяснимым.

Увидя его, Вера сказала:

– Товарищ Кравцов ранен. В ногу.

В темноте леса Анатолий не мог разглядеть рану, только видел, что штанина на одной ноге Кравцова была завернута.

– Чепуха, – сказал Кравцов. – Палку принес?

– Да, да, – поспешно ответил Анатолий, протягивая ему сук.

– Этой хворостиной быков погонять, – недовольно сказал Кравцов, – мне палку надо было. Ну, посох, опираться – понял?

И, видя, что Анатолий растерянно молчит, добавил:

– Ну ладно. Обломай его наполовину. Сойдет. – И неожиданно спросил: – У кого из вас есть спички?

– Спички? Закурить? – услужливо откликнулся Анатолии. – К сожалению, нет. Ни спичек, ни папирос. Некурящий.

– Вашу рану надо перевязать, – сказала Вера, – только у нас ничего нет. Все там осталось, в вагоне. Впрочем, может быть, в вашем чемодане…

Она протянула руку к маленькому дерматиновому, обитому металлическими угольниками чемодану.

– Не тронь, – неожиданно резко сказал Кравцов, и Вера в испуге отдернула руку.

– Я просто хотела там найти, – смущенно сказала она, – платок носовой или рубашку… Вы не бойтесь, я медик, сумею.

Кравцов усмехнулся.

– Ну, раз медик, давай лечи, – сказал он с несвойственной его холодно-равнодушной манере говорить иронией. – Подвинь чемодан… Вера.

Она подтянула к нему чемодан и попыталась было его открыть, но Кравцов отстранил ее рукой и, приподнявшись, склонился над чемоданом.

В полумраке щелкнули замки.

– Вот, – сказал Кравцов. Он снова захлопнул крышку и протянул Вере что-то белое.

Она развернула аккуратно сложенный белый прямоугольник и сказала:

– Рубашка. Совсем новая!

– Плевать. Рви, – сказал Кравцов.

Но у нее не хватило сил разорвать рубашку. Ей помог Анатолий.

– Надо бы обработать рану, – сказала Вера, снова склоняясь над ногой Кравцова, – только нечем. Может быть, у вас есть одеколон?

– Нет, – коротко ответил Кравцов.

– Тогда хорошо бы промыть. Вокруг раны. Тут грязь налипла. Но воды тоже нет.

– Есть вода! – поспешно сказал Анатолий. – Тут в десяти шагах какая-то канава. Или пруд. Я видел.

– Пруд? – переспросил Кравцов. – Глубокий?

– Я… я не знаю, – растерянно ответил Анатолий.

– Толя, пойди и намочи это, – сказала Вера, протягивая лоскут разорванной рубашки.

– И посмотри, глубокий ли пруд. Палкой измерь! – добавил Кравцов.

Анатолий недоуменно взял и палку.

– Ну, давай быстро, – скомандовал Кравцов.

Анатолий скрылся среди деревьев, а Вера с удивлением посмотрела на Кравцова. Он показался ей совсем непохожим на того человека, с которым она так недавно сидела рядом на вагонной скамье. Тот был спокойным, равнодушно-безучастным.

А этот Кравцов был совсем иным. Если бы он оказался растерянным, испуганным. Вера не удивилась бы: такая перемена была бы естественной после всего, что случилось. Но нынешний Кравцов показался ей раздраженным, злым, не терпящим возражений. И обращался он с ними, как с детьми, со школьниками.

– Вам больно? – спросила Вера.

– Что?

– Я спросила, не болит ли нога.

– А… а, перестань! – только отмахнулся Кравцов.

Вера умолкла. Через минуту вернулся Анатолий.

– Дна не достал! – воскликнул он почему-то радостно. Потом бросил на землю палку и протянул Вере мокрые тряпки.

Она опустилась на колени и стала осторожно обмывать кожу вокруг раны на ноге Кравцова.

– Это пулей? – спросила она.

– Медику полагается отличать огнестрельные раны, – насмешливо ответил Кравцов. – Никакая не пуля. На острую железяку напоролся. Должно быть, старый лемех валялся. Так пруд, Анатолий, говоришь, глубокий?

– Дна не достал! – поспешно повторил Анатолий.

– Так, – удовлетворенно заметил Кравцов. Опираясь обеими руками на палку и морщась от боли, он встал.

– Возьми чемодан, – приказал он Анатолию, – пошли к твоему пруду.

Анатолий схватил чемодан и устремился было вперед, но Кравцов остановил его негромким окриком:

– Иди рядом!

Кравцов шел медленно, с силой опираясь на палку и волоча ногу. Прошло несколько минут, пока они дошли до воды.

Вокруг торчали сломанные деревья, пни и острые сучья.

Кравцов несколько мгновений смотрел на ровную мутную поверхность воды, потом повернулся к Анатолию и сказал:

– Бросай. Только подальше, чтобы на середину угодить. Понял?

– Что… бросать? – недоуменно переспросил тот.

– «Что, что»! – передразнил его Кравцов. – Чемодан. Ну! На середину. Сил хватит?

– Но я не понимаю… – начал было Анатолий, но Кравцов не дал ему договорить.

– Бросай, – скомандовал он, – ну, быстро. Раз!..

И Анатолий, невольно подчиняясь, откинул назад руку с чемоданом и с размаху швырнул его в воду.

Раздался громкий всплеск, и чемодан исчез.

Кравцов несколько мгновений глядел на расходящиеся круги.

– Пруд глубокий, – сказал Анатолий, интуитивно чувствуя, что Кравцову приятно это слышать.

– Пруд, пруд… – иронически повторил Кравцов. – Это не пруд, а болото, в которое упала тонная бомба. Понял?

…Некоторое время все они стояли у воды. Потом Анатолий и Вера робко посмотрели на Кравцова, как бы ожидая его разъяснений, но тот молчал. Казалось, он и вовсе забыл об их присутствии.

Кравцов сосредоточенно глядел на воду, кожа на его скулах, казалось, натянулась еще сильнее, а шрам над правой бровью стал глубже.

Анатолии глядел на этого странного человека со смешанным чувством уважения и неприязни. Он инстинктивно чувствовал превосходство Кравцова, хотя и не отдавал себе отчета, в чем именно. И в то же время это чувство, как ему казалось, унижало его в глазах Веры. Анатолий не сомневался, что проигрывает в сравнении с Кравцовым. Он не знал, что дальше делать, куда идти, а Кравцов, судя по всему, знал. Странная, таинственная история с чемоданом лишь подчеркивала необычность поведения этого человека. Кто это такой? Может быть, темная личность? Что находилось в чемодане? Уж не краденые ли вещи?.. Но Анатолий чувствовал, что ни за что не решился бы спросить об этом Кравцова. Он сам не знал почему. Может быть, в душе он побаивался его.

И вместе с тем присутствие Кравцова успокаивало Анатолия. Он инстинктивно чувствовал, что на него можно опереться. Кто бы ни был этот человек, он наверняка доведет их до какого-нибудь населенного пункта. А там о нем можно будет и забыть. Дальше все будет проще, достаточно только выяснить, далеко ли они находятся от Ленинграда и есть ли поблизости железнодорожная станция или шоссейная дорога.

Вера тоже думала о Кравцове с чувством некоторого недоумения. Он казался ей странным, необычным. Но больше всего ее беспокоила его рана. Большая рваная рана на ноге, которую следовало бы немедленно обработать, затем ввести противостолбнячную сыворотку. Но все это можно проделать, лишь когда они доберутся до ближайшей деревни. Там, конечно, должен быть медпункт. И Толе тоже надо будет немедленно измерить температуру, хорошо бы и банки поставить профилактически. В медпункте наверняка они есть. С пневмонией не шутят. Надо бы поторопить Кравцова, сказать, что нельзя терять время. Впрочем, вообще удивительно, как он может стоять на ногах с такой раной. Надо будет помочь ему идти. Взять его под руки и вести…

– Как вы думаете… – робко начала было Вера, но он оборвал ее, властно, но негромко сказав:

– Тихо!

Вера и Анатолий недоуменно переглянулись. Потом стали напряженно прислушиваться. И тогда они услышали какой-то далекий, глухой гул…

– Что это? – встревоженно спросил Анатолий. – Ты слышишь?

– Да, – тихо ответила Вера.

– Не могу понять, что это за гул, – продолжал Анатолий. – Он мне что-то напоминает, только не могу вспомнить что. Будто обвал какой-то или водопад. – Он вопросительно посмотрел на Кравцова.

– Пошли, – неожиданно произнес Кравцов, круто повернулся и упал. Его лицо исказилось от боли.

Вера бросилась к нему, схватила за руку, пытаясь помочь подняться, говоря торопливо:

– Видите? Видите? Ведь больно? Конечно, больно! Это всегда первое время боли не чувствуешь, а потом все начинается. Толя, ну иди же сюда, Толя, поможем ему подняться…

Анатолий стоял, вытянув шею, прислушивался, стараясь понять, что означает этот далекий гул. Он был убежден, что уже слышал его, и не раз, только никак не мог вспомнить, где и когда.

Теперь он сорвался с места, бросился к Кравцову, подхватил его под вторую руку.

– Отставить, – оттолкнул его Кравцов.

Они недоуменно опустили его на траву.

Кравцов обвел пристальным взглядом со всех сторон окружающие их деревья и уже иным, спокойно-дружеским тоном произнес:

– Пожалуй, мне надо малость отдохнуть, ребята, а? Вот соберусь с силами, и пойдем. Ведь одного-то вы меня не бросите, верно? Да и рано еще. Все люди спят. А место здесь хорошее, тихое. Отдохнем?

И он посмотрел на Веру и Анатолия с просительной улыбкой.

– Но ваша рана… – начала было Вера.

– А шут с ней, – снова улыбнулся Кравцов, – впрочем, и ране лучше будет. Успокоится малость. Ну? Садитесь.

Они покорно сели возле него. Неожиданная перемена, происшедшая в этом человеке, одновременно успокаивала и тревожила их.

– Ну, вот и хорошо, ребята, вот и здорово, – приговаривал Кравцов. – Значит, тебя Толей зовут? – спросил он, хотя уже раньше обращался к Анатолию по имени.

Тот кивнул.

– Где учишься, Толя? – снова спросил Кравцов.

Анатолий нервно передернул плечами. Ему самому хотелось задать этому человеку десятки вопросов и прежде всего спросить, откуда взялись здесь, за сотни километров от фронта, немецкие самолеты, но он молчал, озадаченный переменой, происшедшей в Кравцове.

Он ответил, что учится в институте гражданских инженеров.

– Понятно, – кивнул головой Кравцов. – Значит, на каникулы поехал и заболел?

– У него воспаление легких было, – вмешалась Вера.

– Так, так, – задумчиво произнес Кравцов. – Что ж, может, оно и к лучшему.

Вера недоуменно приподняла брови.

– Что вы хотите этим сказать? – удивленно спросил Анатолий и добавил уже более решительно: – Из-за этой проклятой болезни я не мог явиться в свой военкомат.

– Ну, значит, не судьба, явишься позже, – с примирительной улыбкой сказал Кравцов. – Я тебе расскажу, случай один со мной был. Послали меня раз в командировку. Я в торговой сети работаю. Прихожу на Московский. Билетов нет – ни мягких, ни плацкартных, только общие. Ну, я тоже не рыжий в телятнике ездить. Но, как ни говори, отправляться надо – служебный, так сказать, долг. Я – раз на такси и – на аэродром. Повезло – последний билет достал! До посадки еще час, дай, думаю, в буфет зайду, сто граммов хлебну с прицепом, и вдруг по радио слышу: «Гражданин Кравцов, подойдите к кассе». Ну, подхожу. И что бы вы думали? Предлагают мне этот билет сдать. На каком таком, спрашиваю, основании? А кассирша, представляете, какую-то бодягу разводит, что билет этот был бронированный и мне его по ошибке продали. Я в ответ: знать, мол, ничего не знаю, крик поднял – ничего не выходит. Или, говорит, сдавайте билет и получайте деньги обратно, или храните как сувенир, все равно вас по этому билету не посадят. Плюнул я на это дело, взял деньги, мотанул обратно на Московский, а там и в общий уже билетов нет. Ну, пришлось на следующий день ехать. Вот какое дело!..

Анатолий и Вера с недоумением слушали этот нелепый и какой-то неуместный в данных обстоятельствах рассказ.

Кравцов умолк, Анатолий пожал плечами и спросил:

– Ну и что?

На мгновение лицо Кравцова снова передернулось от боли. Но тут же хитрая улыбка заиграла на нем.

– А то, – сказал Кравцов задумчиво, – что самолет этот разбился. В газетах сообщали. Дошло? Выходит – счастье…

– Не понимаю, – сказал Анатолий, – какое отношение все это имеет…

– Погоди, – прервал Кравцов, – сейчас поймешь. Фортуна – дура, говорит пословица, а пуля – она еще дурее. Может быть, если бы ты в первый же день на фронт пошел, то тебя уже и в живых не было. А ты вот живешь. Понял?

Лицо Анатолия налилось кровью. Он сжал кулаки и громко сказал:

– Вы… глупости говорите!

– Толя, ну зачем ты так, – вмешалась Вера, хотя ей тоже стало не по себе от рассказа Кравцова, – с тобой просто шутят!..

– А я подобных шуток, да еще в такой момент, не признаю, – еще более распаляясь, воскликнул Анатолий, – я, к вашему сведению, комсомолец…

– Тю-тю-тю! – насмешливо произнес Кравцов. – А разве комсомольцам жить не хочется? Ею, жизнью-то, и партийные, говорят, не бросаются. Лишний день прожить – за это любой цепляется. Если он с головой, конечно.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒