Н. Бухарин. Илторих машр.. Н. Бухарин. Теория потор. ыат«р.. И. Бухарин. Теория. ср. иатер.. Н. Б г х а р в в. Теория жстор. матер.. Н. Бухарин. Теория исгор. матзр.. Н. Пу хари е. Теория мотор, матер.. Н. Бухара в. Теория встоо. матер. Н. Б у х а р и в.

2 Н. Бухарин. Илторих машр.

ным живым существам, имеющим желания, ставящим эти желания перед собой в виде цели и стремящимся эти желания удовлетворить (т.-е. „приблизиться" к оной „цели"). Только дикарь может ставить вопрос о цели, которую хочет осуществить. придорожный камень. Дикарь одушевляет природу и одушевляет камень. Поэтому у него господствует „телеология", и камень действует на манер „сознательного человека". Сторонники телеологии, как две капли воды, походят на такого дикаря, потому что у них весь мир -имеет „цель", которую ставит кто-то неведомый. Отсюда ясно, что понятия цели, целесообразности и проч, просто-напросто неприменимы к миру вообще, и что закономерность явлений не есть закономерностьтелеоло- г и ч е с к а я.

Нетрудно прощупать корни спора между сторонниками телеологии и причинности. С тех пор, как человеческое общество распалось на разные группы, одни из которых (меньшинство) управляют, приказывают, господствуют, а другие управляются, исполняют и подчиняются, люди стали рассматривать весь мир по этой мерке. Как на земле есть цари, судьи, короли, полководцы и проч., которые диктуют законы, судят, наказывают, так и во всем мире есть, дескать, царь небесный, небесный судья, его небесное воинство, его полководцы (архистратиги). Весь мир стал рассматриваться, как продукт творящей воли, которая, как ей и полагается по чину, занимается предначертанием своих целей, своего „божественного плана". Поэтому правильность явлений стали считать за выражение именно этой божественной воли. У древне-греческого философа Аристотеля прямо сказано: „природа—это цель" (у Зь срос1^ т=1о<; ёсцу). Греческое слово „номос" (уорс;=закон) означало одновременно и „закон природы", и закон нравственный (т.-е. правило морали, заповедь), и просто порядок, планомерность, гармонию.

„С расширением императорского полновластия юриспруденция древнего Рима превратилась в какое-то светское богословие, и ее дальнейшее развитие пошло рука об руку с догматическим богословием. Закон стал означать норму (правило поведения. Н. Б.), исходящую от высшей власти—небесного императора, в богословии или земного бога в правоведении—и предписывающую подчиненной твари известного рода поведение" (Е. Спектор скип: „Очерки по философии общественных наук“. Вып. I. Общественные науки и теоретическая философия. Варшава 1907, стр. 158). Система закономерностей в природе стала рассматриваться, как система божественного законодательства. Еще известный ученый Кеплер говорил, что у физического мира есть свои пандекты (пандекты—сборник законов царя Юстиниана), сти

взгляды мы находим и позднее. Так, у физиократов (французских экономистов времен революции), которые дали первый мастерской набросок капиталистического общества, закономерность природных и общественных явлений смешивается с законами государства и с декретами небесных сил. Напр., у Франсуа Кенэ мы находим такое место: „Основными общественными законами являются законы естественного порядка, наиболее выгодного для человеческого рода... Эти законы установлены творцом природы раз навсегд а... Соблюдение этих... законов (это „божественных" и „незыблемых"-то! Н. Б.) должно быть поддерживаемо попечительной властью (ап1оп1е 1и1ё1а1гг) (Ф. Кенэ: „Китайский деспотизм", гл. VIII, § 1 и § 2; цитируем по солдатенковскому изданию „Библиотека экономистов"). Здесь нетрудно видеть, как законы „попечительной власти" (т.-е. буржуазного городового) ловко опираются на небесного „Твдрца", которому они долиты служить поддержкой.

Можно было бы привести громадное множество других примеров. Все они доказывают одно и то же: телеологическая точка зрения упирается в религию. По своему происхождению, это есть грубое и варзарское перенесение земных отношений рабства, подчинения, с одной стороны, и господства—с другой, на весь мир. Она в корне противоречит научному объяснению и опирается на веру. Это есть поповская точка зрения, под каким бы ароматным соусом она себя ни подавала.

Но как в таком случае объяснить ряд явлений, где „целесообразность" бросается в глаза („целесообразное" устройство различных организмов, общественный прогресс, совершенствование животных видов и человека и проч.)? Если стоять на грубо телеологической точке зрения и привлекать господа бога и его „план", тогда сразу раскроется вздорность этого „объяснения". Поэтому телеологическая точка зрения принимает у некоторых более утонченную форму,—форму учения о так называемой „имманентной телеологии" (целесообразности, внутренне присущей явлениям природы и общества).

Прежде, чем переходйть к разбору этого вопроса, нелишне сказать несколько слов о религиозных „объяснениях". Один умный буржуазный экономист (Б ё м-Б а в е р к) приводил такой пример. Предположим,—писал он,—что я выставил для объяснения мира теорию (учение), по которому весь мир состоит из бесчисленного количества маленьких гномиков (чортиков), .движение и возня которых производят все явления в мире. Но эти гномики невидимы, их не слышно, они не имеют запаха и их нельзя поймать ни за какой хвост. Попробуйте опровергнуть эту „теорию"! Ее прямо опровергнуть нельзя, потому что. , она укрылась за невидимость и непознаваемость гномов. Однако,

всякий видит, что ВТО—ерунда. Почему? Да потому, что нет никакихподтверждений правильности этого взгляда.

Примерно такими же являются и все религиозные так называемые объяснения. Они прячутся за непознаваемость таинственных сил, а то за принципиальную слабость нашего рассудка. Так, один из отцоз церкви выставил положение: „Я верую, потому что это—чепуха" (Сгсйо дша аЬзигйиш). По учению христианства, бог один, но в то же время богов трое. Это противоречит таблице умножения. Но говорят, что „наш слабый разум не может понять сей тайны". Ясно, что подобными рассуждениями можно прикрыть любой вздор, какие угодно сумасшедшие пустяки.

В чем состоит это учение об „имманентной телеологии"? Здесь отвергается мысль о таинственной силе, в грубом смысле слова. Здесь говорят лишь о цели, которая постепенно раскрывается вместе с ходом событий, о цели, которая внутренне присуща самому процессу развития. Поясним это примером. Пусть перед нами какой-нибудь вид животных. С течением времени он, в силу ряда причин, изменяется, все более и более приспособляясь к природе. Органы этого животного все совершенствуются, т.-е. прогрессируют. Или возьмем человеческое общество. Как ни оценивать его будущее (как социализм, или как какую-нибудь другую форму), все же нельзя отрицать, что тип человека повышается, человек становится „культурнее", он тоже „совершенствуется", и мы, как выражаются торжественно о царе природы, „шествуем по пути цивилизации и прогресса". Точно так же, как строение животных становится гораздо целесообразнее, так и общество в своем строении становится все совершеннее, т.-е. именно целесообразнее. Здесь цель (совершенство) раскрывается в процессе развития. Она не начертана заранее божеством, а она распускается, как роза из бутона, вместе с развитием этого бутона в розу в силу определенных причин.

Правильна ли эта теория? Нет, неправильна. Она есть замаскированная и утонченная телеологическая дре- б е д е н ь.

Прежде всего, мы должны возражать против самого понятия цели, которая никем не ставится. Это все равно, что говорить о мысли без мыслящих существ, или говорить о ветре в безвоздушном пространстве, или о влажности без жидкости. В действительности, когда люди го

ворят о цели, „внутренне присущей", то они часто в то же время молчаливо подразумевают существование и некоей, весьма тонкой и неуловимой „внутренней силы", которая и ставит эту цель. Эта таинственная сила мало похожа по внешности на того бога, которого рисуют грубо седым стариком с бородой и усами; но по сути дела здесь тоже незримо присутствует бог, только обточенный со всех сторон самыми гонкими инструментами мысли. В таком случае перед нами та же телеологическая теория, которую мы разбирали выше. Телеология (учение о цели) ведет здесь прямиком к геологии (учению о боге).

Но возвратимся теперь к имманентной телеологии в ее чистом виде. Для этого лучше всего разобрать идею всеобщего прогресса (всеобщего усовершенствования), на которую больше всего опираются сторонники имманентной телеологии.

Как всякий видит, здесь телеологическую точку зрения опровергнуть труднее, потому что „божественное" здесь спряталось в засаду. Однако, все же нетрудно сообразить, в чем дело, если рассмотреть весь процесс развития вето целом, т.-е. рассматривать не только те формы и виды (животных, расте ний, людей, неорганические части природы), которые уцелели, а также и те, которые погибли и которые погибают. Обязательно ли совершается пресловутый прогресс по отношению ко всем формам? Конечно, нет. Мамонты были, а теперь их нет; на нашей памяти вымерли зубры; а если говорить вообще, то погибло навсегда бесконечное множество всяких жизненных форм. А с людьми? То же и с людьми. Где теперь инки и ацтеки, которые когда-то жили в Америке? . Их нет и в помине. Где ассиро-вавилонское общество? критская культура? древне-греческая? старый Рим—владыка мира? Все эти „общества" погибли. Их нет. А кое-кто из бесчисленного множества уцелел и „Совершенствуется". Что же означает, следовательно, „прогресс"? Он просто-напросто выражает тот факт, что, скажем, на 10.000 неблагоприятных для развития комбинаций (различных сочетаний в условиях) приходится 1 или 2 комбинации благоприятных.

Если видеть перед собой исключительно благоприятные условия и благоприятные результаты, тогда, конечно, все по

кажется и в высшей степени „целесообразным" и в высшей степени чудесным („Куда как чудно создан свет"!). Но господа имманентные телеологи не видят обратной стороны медали— бесчисленных случаев, говорящих о гибели. Раз, однако, мы сведем все к тому, что быиают хорошие и плохие условия развития, что в хороших условиях получается и соответствующий результат, а в плохих (что случается гораздо чаще)— плохой, тогда сразу вся картина теряет свой божественноцелесообразный отблеск, и телеологическая внешность отпадает.

Один из русских телеологов, бывший когда-то марксистом, а потом ставший православным священником и проповедником погромов при генерале Врангеле (Сергей Булгаков), писал в сборнике „Проблемы идеализма" (стр. 8—9): „Рядом с понятием эволюции, б е с- цельногои бессмысленного развития (подчеркнуто нами И. Б.), создается понятие прогресса, эволюции телеологической, вкоторой причинность и постепенное раскрытие цели этой эволюции совпадают до полного отожествления, совсем как в метафизических системах". Отсюда ясно видна психологическая основа погони за целевым мировоззрением. Душа мятущегося буржуа, чувствующего свою непрочность, жаждет утешения. Тот ход развития, который действи¹тельно существует, не нравится ей потому, что им не руководит никакой спасительный разум и никакая спасительная цель. Гораздо приятнее засыпать после сытного обеда, когда знаешь, что есть кому отебе позаботиться!

Считаем необходимым заметить, что если у Маркса-Энгельса кое- где встречаются формулировки, внешне похожие на телеологическую точку зрения, то это лишь метафорический, художественный способ выражения; когда Маркс говорит, что ценность есть сгусток мускулов, нервов и проч., то только такие злостные противники рабочих, как П. Струве, могут придираться к этой словесной оболочке и искать в ценности настоящих мускулов.

§ 10. Телеология в общественных науках. Когда мы говорим о телеологической точке зрения в применении к мертвой природе или животным, кроме человека, тогда неправильность и вздорность этой точки зрения ясна. Какая целевая закономерность, раз никакой цели нет! Совсем другое, когда речь идет об обществе и о’ людях. Камень не ставит себе целей, жираффа—сомнительна на этот счет; зато человек именно тем и отличается от других частей природы, что эти цели ставит. Маркс писал об этом отличии таким образом: „Паук производит операции, которые напоминают операции ткача, а пчела может пристыдить постройкой своих восковых сот архи

тек-тора из человеческой породы. Но что отличает наперед (уоп УО1’пЬеге1п) самого плохого архитектора от самой хорошей пчелы,—это то обстоятельство, что архитектор имеет постройку в своей голове раньше, чем он начинает ее строить. В конце трудового процесса получается результат, который в его начале уже существовал идеально, как представление работника. Этот последний не только вызывает перемену форм природы Роппуетапйегигщ йез Ка^йгНсЬеп), он осуществляет в природе одновременно свою цель, которую он сознает, которая определяет вид и способ его практики подобно закону, цель, которой он должен подчинить свою волю. Это подчинение не есть отдельный акт (действие). Кроме напряжения работающих органов, на всем протяжении работы требуется целесообразно направленная (г^есктаззщ:¹) воля, которая проявляется, как внимание" (Маркс, „Капитал", т. I, стр. 140 немецк. издания). Здесь Маркс проводит резкую черту между человеком и остальным земным миром. Правильно? Конечно, ибо никто не может оспаривать того положения, что человек ставит себе цели. Посмотрим теперь, какие выводы делают из этого сторонники „целевого метода" в общественных науках.

Для этой цели мы возьмем взгляды самого выдающегося нашего противника, немецкого ученого Рудольфа Штам- м л е р а, который выпустил в свое время большую книгу против марксизма под заглавием: „Хозяйство и право с точки зрения материалистического понимания истории" (К-ийоИ 81ашт1ег: ТйНгйюЬаН ипй КесЫ; пасЬ йег та^епаПзИзсЬеп безсЫсЫзаиИаззип^. 2 АиПа^з).

В чем состоит предмет общественных наук?—спрашивает Штаммлер. И отвечает: общественные науки имеют дело с общественными (социальными) явлениями. Общественные же явления отличаются особыми свойствами, которых нет ни у каких других явлений. Поэтому и нужны особые (общественные) науки. В чем же состоит особый характер, особый признак общественных явлений? На это Штаммлер отвечает так: признак общественного состоит в том, что общественные явления регулируются внешгим образом, а именно, нормами права (законами, декретами, постановлениями, распоряжениями ипроч.). Если нет этого регулирования, нет права, тогда нет

и общества. А если есть общество, это значит, что его жизнь введена в определенные рамки, в них укладывается, как литье в форме.

Вот точная формулировка Штаммлера: „Этот (определяющий. Я. Б.) момент есть производимое людьми (<Пе усп (кп МспзсЬеп ЬгггйЬггпйе) регулирование их поведения и совместного бытия (М11- етапйсгкЬепз). Внешнее регулирование (аиззсгэ Вс^Лип^) человеческого отношения друг к другу делает впервые возможным понятие социальной жизни, как особого объекта. Оно является последним моментом, на который формально сводится всякое социальное исследование (ВскасЫип^) в его своеобразии" (стр. 83 второго немецкого издания).

Но раз признак общественных явлений состоит в том, что они регулируются, то,—говорит Штаммлер,—совершенно ясно, что закономерность общественной жизни есть целевая закономерность. В самом деле, кто „регулирует" и что значит „регулировать"? Регулируют люди, творя определенные нормы (правила поведения) для достижения определенных целей, которые сознательно ставятся людьми же. Отсюда вытекает, по Штаммлеру, громадная разница между природой и обществом, между общественным развитием и развитием в природе (социальная жизнь, по Штаммлеру, есть нечто прямо „противоположное природе"¹), а следовательно, между науками о природе ^айигшззепзсЪаЕеп) и науками об обществе. Науки об обществе суть целевые науки (2х7ескхУ18зепзсЬа1- 1еп), науки о природе рассматривают все с точки зрения причин и следствий.

Правильна ли эта точка зрения? Правильно ли, что существует два сорта наук, из которых одни должны быть далеки от других, как небо от земли? Нет, неправильно. И вот почему.

Согласимся, на минуточку, что, действительно, основной признак общества заключается в том, что люди сознательно регулируют путем права свои отношения. Вытекает ли из этого, что мы не можем спрашивать себя, почему люди регулируют эти отношения в данное время и в данном месте так, а в другом месте и в другое время совсем по другому? Пример: буржуазная немецкая республика 1819—1920 годов

<) По-немецют „Сге^епзЬйск гиг N а I; и г“.

„регулирует" общественные отношения так, что расстреливает рабочих; советская пролетарская республика „регулирует" их так, что расстреливает контр-революционных капиталистов; законодательства буржуазных государств ставят своей целью укрепить, расширить, упрочить господство капитала; декреты пролетарского государства ставят своею целью разрушить это господство капитала и обеспечить господство труда. Теперь, когда мы хотим научно понять, т.-е. объяснить эти явления, достаточно ли нам будет простой ссылки на то, что цели разные? Всякий поймет, что, конечно, недостаточно. Ибо всякий спросит: но почему же, почему в одном случае „люди" ставят себе одни цели, в другом—другие? А это натолкнет нас прямо на ответ: потому что в одном случае у власти—пролетариат, в другом—буржуазия; буржуазия хочет одного потому, что ее условия жизни вызывают в ней одни желания, а условия жизни рабочих вызывают у них другие желания и т. д. Словом, как только мы захотели бы действительно понять общественные явления, мы немедленно начали бы задавать вопрос: „почему"?, т.-е. спрашивать о причинах этого явления, несмотря на то, что в нем проявлялась какая-нибудь людская цель. Стало быть, если даже люди все сознательно регулируют, и все совершается в обществе так, как они хотят, то и тогда для объяснения явлений необходима не телеология, а рассмотрение причин явлений, т.-е. нахождение причинной закономерности. А поэтому в этом вопросе нет никакой разницы между общественными науками и науками о природе.

Если хорошенько подумат^ь, то сразу видно, что иначе и не может быть. В самом деле, разве сам человек и любое человеческое общество не есть часть природы? Разве человеческий род не есть часть животного мира? Кто это отрицает, тот . не знает самых азов современной науки. А если человек и человеческое общество есть часть всей природы, то в высшей степени было бы странно, если бы эта часть была полной противоположностью ко всей остальной природе. Нетрудно видеть, что у сторонников телеологии и здесь сквозит мысль обожественности человеческой породы, т.-е. та Же наивная мысль, которую мы разбирали выше.

Мы видели таким образом полную негодность телеологической точки зрения, даже если бы мы допустили, что основным признаком общества является внешнее регулирование (право). Даже тогда телеология „не годится". Но, по сути дела, „внешнее регулирование" вовсе не составляет самого существенного признака общества. Почти все до сих пор существовавшие общества (и капиталистическое в особенности) отличались как раз своей неурегулированностью, своей анархией. В сумме общественных явлений регулирование, которое действительно регулирует так, как хотели этого законодатели, играло вовсе не такую решающую роль. А в будущем (коммунистическом) обществе? Там не будет вовсе „внешнего" (правового) регулирования. Ибо сознательные, воспитанные в духе трудовой солидарности люди нового строя не будут нуждаться ни в какой внешней погонялке (подробнее об этих вопросах речь будет еще итти в следующей главе). Значит, и с этой точки зрения теория Штаммлера никуда не годится, и единственно правильным методом научного рассмотрения общественных явлений остается рассмотрение их с тошш зрения причинности.

В теории- Штаммлера ясно просвечивает идеология чиновника капиталистического государства, идеология, которая увековечивает то, что является временным В самом деле, государство и право суть продукты классового общества, части которого находятся в непрерывной, иногда чрезвычайно ожесточенной борьбе. Несомненно, что одним из условий существования такого общества были правовые нормы и государственная организация господствующего класса. Но как раз в бесклассовом обществе картина должна совершенно измениться. А следовательно, нельзя брать исторически изменчивое отношение (государство, право) за постоянную принадлежность любого общества.

С другой стороны, Штаммлер упускает из виду вот какое обстоятельство. Чрезвычайно часто бывает, что законы и нормы государственной власти, которыми господствующий класс желал достигнуть одних результатов, на деле, в силу стихийности развития и общественной анархии, приводят совсем не к тому результату, который ставился р&нее как цель. Лучшим примером может служить мировая война. В самом деле. Путем государственных мероприятий (мобилизации армии и флота, военные действия под руководством государственной власти и т. д.) буржуазия* разных стран думала добиться совершенно определенных целей. А вышло что? А вышла революция п"р олетариата против бурж у’аз и и. Как все это объяснить с благочестиво - телеологической точки зрения Штаммлера?

Ясное дело, этого сделать н е л ь з я. Что лежит здесь в основе ошибки? То, что Штаммлер переоценивает „регулирование" и недооценивает стихийный ход развития, а потому все его построепие просто- напросто висит в воздухе.

§ 11. Причинность и телеология. Научное объяснение, как причинное объяснение. Из предыдущего следует, что когда мы хотим объяснить любое явление, и в том числе лгобре явление общественной жизни, нам приходится неизменно ставить вопрос о причине. Все попытки телеологического якобы объяснения на самом деле являются дишь отражением религиозной веры и ровно ничего не объясняют. Таким образом на основной вопрос, какова же закономерность явлений природы и общества, что за правильность, которую мы наблюдаем и там, и тут, ответ гласит: ив природе, и в обществе существует объективно (т.-е. независимо от того, желаем ли мы этого или нет, сознаем мы это или не сознаем) причинная закономерность явлений.

Что же такое причинный закон? Это есть необходимая, постоянно и повсеместно наблюдаемая связь явлений: если, например, температура тела повышается, то расширяется его объем; если жидкость нагреть достаточно сильно, она превращается в пар; если выпускать громадное количество бумажных денег, сверх потребности в них, тогда происходит их обесценение; если существует капитализм, то обязательно время от времени будут войны; если в стране мелкое производство существует наряду с крупным, то крупное, в конце концов, побеждает; если пролетариат начинает атаку на капитал, капитал обороняется всеми средствами: если производительность труда растет, то падают цены; если в человеческий организм ввести определенное количество яда, он умирает и т. д. и т. д. Словом, можно сказать, что всякий причинный закон выражается в положении (в формуле): если налицо есть такие-то явления, то обязательно будут и соответствующие им другие явления. Объяснить какое-нибудь явление, найти его причину, это значит найти другое явление, от которого оно зависит, т.-с. выяснить причинную связь явлений. Пока эта связь не установлена, явление не объяснено. Когда эта связь найдена, открыта и проверено, что эта связь действительно постоянна, тогда мы имеем перед собой н а-

у ч н о е (причинное или, по-иностранному, каузальное) объяснение. Это объяснение является единственно научным и по отношению к явлениям природы, и по отношению к явлениям общественной жизни. Оно отбрасывает всякую божественность, всякое привлечение сверхъестественных сил, всякий хлам прежних времен и открывает дорогу к тому, чтобы человек овладел на деле и силами природы, и своими собственными общественными силами.

Против понятия причинности и причинного закона некоторые выставляют тот довод, чТо (как мы видели выше) само это понятие произошло тоже из неправильного представления о небесном законодателе. Что оно так произошло, это верно. Но оно давным-давно потеряло такой смысл. Так часто бывает в языке. Напр., говорят: солнце взошло, солнце зашло, хотя мало кто считает, что солнце действительно ходит на двух или четырех ногах. А между тем раньше именно так и думали. То же и со словом „закон". Когда говорят: „закон господствует" или „управляет", тогда под этими словами ни в коем случае не нужно разуметь, что кроме двух явлений (причины и следствия) сидит в первом явлении какой-то третий, маленький и невидимый божок, который держит в своих руках вожжи. Причинная связь есть только постоянно наблюдаемая связь явлений—и больше ничего. В таком понимании причинности нет ровно никакого прегрешения перед наукой.

Литература К I главе.Г. В. Плеханов: Основные вопросы марксизма; он же: Критика наших критиков. Корсак: Общество правовое и общество трудовое (в сборнике „Очерки реалистического мировоззрения"; статья против Штаммлера). Штаммлер: Хозяйство и право. Проблемы идеализма (сборник противников марксизма). А. Богданов: Из психологии общества. Мах А Ле г: СаизаПШ ипс! Тс1эо1с§1е 1Ш 81геИэ шп Ле ^У^ззепзсЬаЙ; он же: Магх1з115сЬе РгсЫеше, глава VII: 2иг Егксппйпзз дог 8ох1аЫ13зепзсЬайЬ?п. Ф. Энгельс: Анти - Дюринг. Ф. Энгельс: Людвиг Фейербах. Н. Ленин (В. Ульянов): Материализм и эмпириокритицизм.Госуд. Изд. 1920, стр. 151—167; стр. 187—194.

ГЛАВА II.

Детерминизм и индетерминизм (необходимость и свобода воли).

§ 12. Вопрос о свободе или несвободе индивидуальной (отдельной) воли. § 13. Результат индивидуальных воль в неорганизованном обществе. § 14. Коллективно-организованная воля. § 15. Так называемая случайность вообще § 16. Историческая „случайность". § 17. Историческая необходимость. § 18. Во □рос о возможности общественных наук и предсказаний в этой области.

§ 12. Вопрос о свободе или несвободе индивидуальной (отдельной) воли. Мы видели, что в общественной жизни, точно так же, как и в жизни природы, наблюдается определенная закономерность. Однако по этому поводу могуть быть крупные сомнения. В самом деле, ведь общественные явления делаются людьми. Общество состоит из людей, которые думают, мыслят, чувствуют, ставят себе цели, действуют. Один делает одно, другой, примерно, то же самое, третий — другое и т. д. А в результате получается общественное явление. Без людей не было бы й общества, не было бы и общественных явлений. Теперь посмотрим, что отсюда следует. А следует отсюда вот что. Если общественные явления закономерны и если они — результат действий людей, то, стало быть, и действия каждого отдельного человека тоже от чего-нибудь зависят. Выходит так, что человек и его воля не свободны, а связаны, подчинены тоже своим законам. Если бы этого не было, если бы каждый человек и его воля ни от чего бы не зависели, то откуда могла бы взяться правильность в общественных явлениях? Ей неоткуда было бы взяться. Ее не было бы вовсе. Это понятно каждому. Если каждый человек был бы хромым, тогда и все общество было бы обществом хромых: неоткуда было бы образоваться другому обществу.

Но, с другой стороны, как же быть с зависимостью человеческой воли? Разве человек не решает сам, что ему хочется делать? Я захотел выпить воды—пью; захотел итти на собрание— решил итти. В свободный вечер товарищи предложили итти в театр Пролеткульта, а другие звали в „Теревсат", сам решил итти в Пролеткульт, сам выбрал. Разве человек не свободен выбирать? Разве человек не свободен в своих действиях? Разве человек не свободен_в своих хотениях, в своих желаниях и стремлениях? Разве он кукла, простая пешка, которую дергают за ниточку какие-то силы? Разве каждый человек по своему собственному опыту не знает,- что он может свободно решать, выбирать, ^действовать?

Этот вопрос называется в философии вопросом о свободе или несвободе человеческой воли. Учение, которое утверждает, что человеческая воля свободна (независима), называется индетерминизмом (учением о необусловленности, независимости воли). Учение, которое утверждает, что человеческая воля зависима, обусловлена, несвободна, называется детерминизмом (учением о зависимости, об обусловленности воли). Нам, следовательно, нужно решить, какая же из этих двух точек зрения правильна.

Прежде всего посмотрим, к чему приводит точка зрения индетерминизма, если ее додумывать до конца. Если человеческая воля свободна и ни от чего не зависит, это значит, что она беспричинна. Но если это так, то что же получается? Получается старая ветхозаветная, религиозная теория. В самом деле, тогда ведь вот что выходит: все в мире совершается по определенным законам, все в мире, начиная от размножения блох и кончая движением солнечной системы,' им зет свои причины, и только человеческая воля не подчи нена этому. Она — какое-то единственное исключение. Здесь человек уже не часть природы, а какой-то бог, который стоит над миром. Следовательно, учение о свободе воли прямиком приводит к религии, которая ничего не объясняет, где нет знания, а есть слепая в е р а в чертовщину, в таинственное, в свехъестественное, в чепуху.

Значит, тут что-то не так. Для того, чтобы распутать этот узелок, нужно остановиться вот на чем. Часто—почти всегда— смешивают ощущение независимости и объективную (дей-

ствитёльную, независимую от сознания) независимость. Приведем пример. Предположим, вы видите оратора на митинге. Он берет со стола стакан воды и жадно выпивает воду. Что он чувствует,, когда он тянется к стакану? Он сам решает выпить воду. Никто его к этому не понуждает. Никто его не тащит. Никто не заставляет. У него есть полное о щ у*ще н и е своей свободы: он сам решил, что ему нужно выпить воды, а, скажем, не начать танцовать трепака. Ощущение свободы у него есть. Но значит ли это, что он здесь действовал беспричинно и что его воля действительно независима? Ни капли. И -всякий разумный человек тотчас увидит, в чем дело. Он скажет: „у оратора в горле пересохло". Что же это значит? Это значит, что от усиленного говорения в горле произошли такие изменения, что они в*ы звали у оратора желание вы- пйть воды. Это и есть причина. Перемена в организме (физиологическая причина) вызвала определенное желание. А отсюда следует, что нельзя смешивать ощущение свободы воли, чувство независимости с беспричинностью, с необъ- условленностью человеческих желаний и действий. Это — две совсем разные вещи. А на смешении их обыкновенно покоятся почти все рассуждения индетерминистов, которые хотят во что бы то ни стало протащить особливую „божественность" человеческого „духа".

Один из крупнейших философов, Б. Спиноза (умер в 1677 г.), писал про большинство этих философов, что они совершенно неправильно „рассматривают человека в природе, как государство в государстве. Ибо они думают, что человек скорее нарушает естественный порядок, чем подчиняется ему; что он (человек) имеет неограниченную силу и ни от чего не зависит, кроме самого себя" (В. V. 8р 1П0 2а’з .Е11ик“, И’. V. КпсЬтапп, 2 ЛиП., В;г1т, 1870, 8. 101; то же во франц, пе- ргв.: Оси\’гсз <1е Вршога. „Е1Ыциэ“, Рапз, 1871, СЬаграпЫег ек Сче, р. 107). На самом же деле такое ложное представление происходит лишь потому, что люди нс знают еще внешних причин своих собственных действий (стр. 113 франц, издания). „Так, ребенок воображает что он свободно желает молока, которое его питает; если он сердится, он думает, что свободно хочет отомстить; если он пугается—что он свободно (решает) бежать" (115 стр. франц, изд.). Лейбниц (умер в 1717 г.) точно так же говорил о том, что часто от людей ускользают причины их действий (саизлз... (и^епЪзз), что вызывает иллюзию абсолютной свободы. Лейбниц приводил по этому поводу пример с магнитной стрелкой, которая, еели бы она могла мыслить, обязательно

радовалась бы (1ае1агеЬ1г) оттого, что ей приходится постоянно поворачиваться к северному полюсу (О. (х. Ьс1Ьп1(И орегк стиха, 1отиз 1, бепеуао, арий (гаЪгез Йе коигпсз. МБССЬ XVIII, р. 155). Ту же мысль выражал в свое время, до своего апокалиптическо- антибольше висте кого сумасшествия, Д. Мережковский:

Если б капля дождевая Думала, как ты, В час урочный упадая С неба высоты,— И она бы говорила: „Не бессмысленная сила Управляет мной: По своей свободной воле Я на жаждущее поле Упаду росой".

В сущности, люди своей практикой целиком опровергают учение о свободе воли. Ибо, ведь если человеческая воля ровно ни от чэго бы не зависела, то тогда нельзя было бы действовать, так как нельзя было бы ни рассчитывать, ни предвидеть. В самом деле, предположим, что спекулянт идет на рынок. Он знает, что там будут торговать и торговаться, что каждый торговец будет запрашивать, что покупатели будут стремиться дешевле купить и проч. Но он не ожидает, что на рынке люди будут ходить на четвереньках й выть по-волчьи. Скажут: это нелепый пример. Нисколько. Разберем его, как следует. Почему люди не будут ходить на четвереньках? Потому, что это не в их природе. Что это значит? Это значит, что так устроен их организм. Но ведь клоуны ходят на четвереньках? Да, потому, что там их воля определяется другими условиями, и когда спекулянт идет в цирк, он предвидит, что там будут ходить на четвереньках „вопреки природе". Почему покупатели хотят купить дешевле? Потому, что именно они покупатели. Их положение, как покупателей, „заставляет" их искать дешевых товаров, в эту сторону определяет их желания, их волю, их действия. А если бы тот же человек был продавцом? Он действовал бы наоборот, искал бы, как подороже продать. Выходит, следовательно, так, что воля вовсе не независима, а определяется рядом причин, и что люди не могли бы действовать, если бы было иначе.

Подойдем теперь к делу с другого конца. Всякому известно, что у пьяного возникают „нелепые" желания и он совершает „нелепые" поступки. Его воля действует на другой манер, чем у трезвого. Почему? Причиной является отравление алкоголем. Стоит только ввести определенную порцию этого вещестпа в человеческий организм, и „божественная воля" начнет выделывать такие штуки, что хоть святых вон выноси. Причина здесь ясна. Или другой пример: человека кормят соленым. Тогда он неизбежно начнет „свободно" х

⇐ Предыдущая 12