Тихонравов, Ю. В. 19 страница

тить его от дальнейших проступков или же послужить уроком для остальных, сколько в удовлетворении оскорбленного чувства общественной нравственности, в удовлетворении общественного мнения, не приемлющего преступные посягательства со стороны кого бы то ни было на принятые в обществе правила общежития.

Эта идея, которой в целом придерживаемся и мы, наиболее полно была развита Дюркгеймом. Рассмотрим основные ее положения как ввиду ее важности для понимания общественно-нравственного характера наказаний за совершаемые преступные деяния, так и по причине того, что в этом вопросе царит еще изрядная путаница. Дюркгейм, в общем, исходит из той же посылки, что и Йеринг. Какими бы различными ни казались, на первый взгляд, проступки, считает он, они должны иметь какое-то общее основание, так как повсюду одинаково затрагивают нравственное сознание народа и повсюду вызывают одно и то же следствие: все они караются соответствующими наказаниями. Отсюда следует: если мы хотим знать, в чем состоит сущность преступления, надо выделить одни и те же черты во всех криминальных разновидностях различных социальных типов. Ни одним нельзя пренебречь, настаивает Дюркгейм, притом юридические концепции низших обществ представляют не меньший интерес, чем концепции самых развитых обществ.

Следует заметить, что существует множество поступков, которые рассматривались прежде или еще рассматриваются и теперь как преступления, хотя сами по себе они не наносят прямого ущерба обществу. К ним относятся, например, прикосновение к нечистому или освященному животному, употребление некоторых видов пищи, игнорирование некоторых праздников или обрядов. Известно, какое место в обычаях и праве многих народов занимает регламентация ритуала, этикета, церемониала, религиозных обычаев. Чтобы убедиться в этом, достаточно раскрыть Пятикнижие или Артхашаст-ру. Поскольку эти факты встречаются повсеместно в некоторых обществах, то вряд ли верно было бы рассматривать их как аномалии или патологические случаи, которыми можно пренебречь.

Дюркгейм Э. Указ, соч.- С.71.

Даже тогда, когда проступок несомненно вреден для общества, степень вызываемого им вреда далеко не всегда одинаково соответствует степени наказания. В уголовном праве большинства народов убийство всегда рассматривалось как наиболее тяжкое преступление. Однако социальный или экономический кризис общества, финансовый крах или даже простое банкротство часто дезорганизуют общество и наносят ему ущерб более существенный, нежели отдельное убийство. Убийство, бесспорно, всегда зло, но ничто не доказывает, что оно есть наибольшее зло. В то же время поступок может быть гибельным для общества, не вызывая никакой кары. Примером тут могут послужить хотя бы все наши так называемые перестроечные дела, ввергнувшие общество в полный хаос, вызвавшие неисчислимый материальный и моральный ущерб, огромные человеческие жертвы, и тем не менее, никто из их инициаторов не только не понес наказания, но они продолжают занимать видное место в политической и общественной жизни.

Дюркгейм на основе анализа многих фактов приходит к общему заключению, что действие преступно, когда оно оскорбляет сильные и определенные состояния коллективного сознания. Само преступление создается противоположностью, существующей между преступлением, каково бы оно ни было, и определенными коллективными чувствами. Иными словами, считает он, не следует говорить, что действие возмущает общее сознание потому, что оно преступно, но, наоборот, оно преступно, потому что возмущает общее сознание. Возмущает же оно общее сознание потому, что оно идет вразрез с господствующим в обществе типом поведения, то есть с господствующей в нем культурой. Или короче: поступок социально дурен, потому что он отвергается обществом, потому что он противоречит общественному сознанию и нравственности. Вот почему, если соответствующие им чувства уничтожены или сильно ослаблены, то самый гибельный для общества поступок может не только быть терпимым, но даже почитаться и ставиться в пример. Мы это хорошо видим сегодня на примере собственной жизни, и мы уже отмечали этот момент выше: то, что при существовав-

шем вчера общественном нравственном сознании считалось аморальным, непристойным и антиобщественным, сегодня благодаря направленному уничтожению этого сознания воспринимается как норма и даже поощряется.

Однако есть случаи преступлений, где предыдущее объяснение уже не работает. Есть категория поступков, которая карается со степенью суровости, не отвечающей степени его порицания со стороны общественного мнения. Такие поступки, скажем, как похищение государственных секретных документов оставляет нас довольно равнодушными и, тем не менее, наказывается весьма сурово. Нередко случается, что подвергшийся наказанию поступок не возмущает непосредственно никакого коллективного чувства: в нас нет ничего, что активно протестовало бы против ловли рыбы или охоты в запрещенное время и многих других проступков, о которых общество даже не ведает. Вез сомнения, ни в одном из этих случаев наказание не кажется вовсе уж несправедливым. Но хотя оно не отвергается общественным мнением, само оно, предоставленное самому себе, или не требовало бы его совсем, или оказалось бы менее требовательным. Значит, во всех случаях такого рода преступление целиком или частично проистекает не от степени оскорбления им коллективных чувств, а от другой причины. Здесь в этом пункте мы уже переходим в другую сферу общественной жизни и общей системы нравственности в сферу, определяемую так называемыми государственными интересами, связанными с публичной властью, осуществляемыми ею функциями и задачами, в сферу соотношения общества и государства (формы государственного устройства и типа государственной власти).

Как уже отмечалось, первая функция всякой публичной власти как выразителя общего интереса общества это заставить уважать верования, традиции, коллективные обычаи народа, то есть защищать общее сознание, общую культуру от всех, как внутренних, так и внешних врагов, равно как и обеспечивать индивидуальную и общую безопасность, сохранность среды обитания, ресурсов и т.д. Но тем самым публичная власть становится символом общего сознания, его живым выражением в глазах всех, а потому она способна сама, по своему собственному усмотрению налагать уголовную санкцию на некоторые виды поведения, иными словами, определять некоторые виды преступлений. Вот отчасти

почему эта власть приобретает ни с чем не сравнимый характер и свою особую, относительно независимую силу. Но в то же время эта сила не абсолютна, так как ее конечный источник находится в обществе, в народе. Поскольку, отмечает Дюркгейм, "эта сила только производное от силы, присущей общему сознанию, она непременно имеет те же свойства и реагирует таким же способом даже тогда, когда последняя сила реагирует не совсем так же. ...Иными словами, она называет преступлениями поступки, которые ее возмущают, не возмущая, однако, в той же степени коллективные чувства. Но именно от последних получает она всю энергию, позволяющую ей создавать преступления и проступки. Она не может явиться из другого источника, так же как и ниоткуда...

В целом же, наказание осталось для нас тем же, чем оно было и для наших предков. Это по-прежнему акт мести и одновременно акт искупления. Оскорбление, нанесенное нравственному чувству общества, вот за что общество мстит, и это оскорбление должно быть искуплено наказанием. В этом смысле самыми естественными были так называемые законы талиона - древнейшие принципы наказания, существовавшие у всех народов, а потому и поистине общечеловеческие. Они в наибольшей мере удовлетворяли оскорбленное нравственное сознание общества и на них, собственно, строились многие прежние системы наказаний, хотя заметим, что и современные принципы санкций и наказаний в значительной мере основаны на них же. Как писал по этому поводу Вентам: "Наказание более легко оставит след в памяти и окажет более сильное влияние на воображение, если оно имеет сходство или аналогию с характером преступления, или же общую с ним природу. Lex talionis в этом отношении восхитителен "око за око, зуб за зуб". Самое несовершенное сознание способно понять и воспринять эти принципы. Но этот вид наказания редко уже практикуется, и в большинстве случаев он слишком накладен"203. Да, в буквальном смысле законы талиона практикуются редко разве что у полудиких еще народов, но их принципы (наказание как акт мести) лежат в основы всякого уголовного права. Что же касается

ш Там же.- С. 84, 85.

"Ol Readings in Jurisprudence...- P.352.

отношений между государствами, то законы талиона тут действуют в полную силу, всякий недружественный акт со стороны одного государства в отношение другого, встречает, как правило, адекватный ответ со стороны последнего в полном соответствии с принципом "око за око". И это в наше "цивилизованное" время с его широковещательными призывами к следованию общечеловеческим принципам. На поверку же оказьюается, что самый общечеловеческий из этих предполагаемых принципов, общечеловеческий в полном смысле слова, поскольку ему следовали и продолжают в значительной мере следовать и поныне, это все тот же принцип талиона, все те же "око за око, зуб за зуб". Собственно говоря, наказание в виде смертной казни типичное проявление законов талиона; а ведь смертная казнь сохраняется и поныне в большинстве самых цивилизованных государств, несмотря ни на какие доводы ее противников. Одним из них был, кстати, тот же Беккариа, который помимо общего принципиального неприятия смертной казни выступал против нее и на том основании, что она, по его мнению, оказывает меньшее воспитательное воздействие на людей, нежели длительное тюремное заключение206.

Как было, однако, показано, наказание если и служит цели исправления преступника или устрашения его возможных подражателей, то лишь второстепенным образом. В этом смысле его польза или эффект более чем сомнителен. Истинная же функция наказания, повторяем, удовлетворение оскорбленного общественного нравственного чувства, сохранение или поддержание общественной связи, а тем самым и общества как культурно-нравственной ценности. Мы даже склонны считать, что в этом смысле важно даже не само наказание, тем более что его реализация скрыта от глаз людей, а судебный процесс и главное приговор. Именно он непосредственно связан с общественными чувствами, именно он вызывает положительную или отрицательную реакцию общественности. Ведь для общества в целом личность лре-ступника это лишь некая абстракция. Кроме узкого круга близких людей, она никого не тревожит. Десятки тысяч таких "абстрактных" лиц содержатся в тюрьмах и исправительных колониях, и общество не интересуется их судьбой. Его волнует главным образом судебный приговор, сила определенного им наказания и его соответствие силе нанесенного общественной нравственности оскорбления. Что дальше это уже за пределами его живого интереса. Его даже не волнует, действительно ли наказанное лицо совершило преступление. Мы возьмем на себя смелость высказать предположение, что если после вынесения приговора и назначения удовлетворяющего общество наказания, лаже если им будет смертная казнь, преступника каким-то образом выпустят незаметно для общества, то это ничего не изменит, поскольку интерес общества и его чувство удовлетворения или неудовлетворения заканчиваются с приговором. Но тут нельзя не брать во внимание силу общественного мнения в другом аспекте: если наказан невиновный, особенно в случае высшей меры, и если обнаруживается судебная ошибка, то этот факт оскорбляет общественное нравственное сознание не в меньшей, если не в большей мере, нежели само преступление, поскольку жертвой судебной ошибки гипотетическим может стать каждый. Общество действительно не проявляет интереса к личности преступника и его дальнейшей судьбе после вынесения приговора, если его вина была доказана во время судебного разбирательства. Но эти вещи мало того, что должны интересовать соответствующие официальные лица и юридические органы, но самое внимательное и тщательное к ним отношение входит в круг прямых их обязанностей. И тут мы согласимся с тем же Бентамом. "Необходимо, - пишет он, чтобы приносимый ущерб не был абсолютно необратимым и невосполнимым, так как, к сожалению, могут быть случаи, в которых обнаружится, что наказание не имеет законных оснований. До тех пор, пока свидетельства и показания остаются несовершенными, пока видимые признаки обманчивыми, пока люди не имеют определенного критерия, посредством которого можно было бы отличать правду от лжи, одна из самых важных предосторожностей, требующей взаимной безопасности, это не определять совершенно необратимых наказаний, кроме случаев полной очевидности в их обоснованности и необходимости. Разве мы не были свидетелями того, как вокруг головы обвиняемого собирались все видимые свидетельства преступления, а его невиновность доказывалась тогда только, когда ничего не оставалось, кроме сожалений по поводу совершенной в са-

монадеянной спешке ошибки? Насколько же мы слабы и непоследовательны! Мы судим как существа, которым свойственно ошибаться, а наказываем так, будто мы не способны заблуждаться ".

Главный философский вопрос происхождения права состоит в том, чтобы является ли право абсолютной необходимостью, без которого человеческое общество вообще не может существовать, или оно есть лишь следствие определенных общественных состояний.

Если изначальное ("естественное") состояние людей - это вражда, произвол и борьба за существование, то право абсолютно необходимо. Если же люди способны жить не только по сугубо эгоистическим побуждениям, то право является лишь историческим моментом.

На основании вышеизложенного материала можно утверждать, что право есть необходимое зло, обусловленное нашей слабостью. С одной стороны, мы боимся права как угрозы, сдерживающей нашу свободную активность, а с другой - нуждаемся в праве, как в защите, сдерживающей угрожающую нам свободную активность тех, кто сильнее нас.

Можно ли себе представить человека, который был бы настолько силен, что вообще ни при каких обстоятельствах не нуждался бы в правопорядке, человека, который был бы способен противостоять и хаосу человеческих отношений, и организованной силе государств? Это должен быть, воистину, сверхчеловек. Это должен быть такой человек, которому никто не мог бы навязать своих правил и которому не нужно было бы прибегать к помощи права, чтобы добиваться своих целей. Человек, который способен жить вне каких бы то ни было правил - ни чужих, ни своих. Чужих, поскольку следовать кем-то выдуманным правилам унизительно; своих, поскольку нет ничего глупее и безнадежнее, чем самому себе выдумывать правила.

Право всегда возникает тогда и только тогда, когда некоторые требования к поведению людей, не принимаются этими людьми, в результате чего появляется необходимость навязывать им выполнение этих требований силой.

207 Ibid,- 1951.-P.353.

По Йерингу, цель права - мир, путь к нему - борьба. Борьба есть сущность работы права. Не все сталкиваются с этой сущностью, и поэтому некоторые считают, что право может возникать и функционировать гладко и мирно. Однако они не видят оборотной, реальной стороны права. Что касается субъективного права, то оно возникает в момент нарушения естественного права. Борьба за него есть долг управо-моченного по отношению к самому себе, а также к обществу (если речь идет не о споре по поводу права, но об отстаивании самого принципа правопорядка, например, о праве собственности).

В англо-саксонском праве право есть результат решения суда. Суд, в свою очередь, руководствуется обычаем, обычным правом (common law). Вполне вероятно, что в Англии все так и было: там право возникло самым естественным образом именно из обычая, когда между людьми, поступающими так, как это принято в обществе, стали возникать споры по разным поводам. В этом пункте историческая школа права совершенно права: право может возникать и в целом ряде случаев возникает из обычая, и при этом все происходит наиболее естественным и мирным способом.

Современный немецкий философ права О.Хёффе, развивая свою концепцию, задает вопрос об основании права на принуждение. Одержимые видят свое право принуждать других в том, что они живут правильно, тогда как другие не только живут неправильно, не только упорствуют в этой неправильности, но и мешают другим жить правильно.

В любой классификации человеческих сообществ можно выделить два типа людей - заинтересованных в стабильном порядке и незаинтересованных в нем. И первые всегда навязывают право последним. Зачем нигилистам в принципе право? Они в принципе могут прекрасно существовать и без него. Поэтому "ubi societas, ibi jus est" - право существует везде, где есть общество.

Создание любого общественного порядка всегда связано с активностью группы людей, одержимых религиозной идеей. Под религиозной идеей мы будем понимать такую идею, которая указывает предельные основания человеческой активности. Предельные основания человеческой активности -это такие основания, которые стоят над любыми конкретными условиями ее осуществления. Именно выход за пределы

этих условий (трансценденция) позволяет человеку выделиться из природной среды и создать специфическое сообщество, цели которого уже не ограничиваются биологическим существованием в рамках того или иного геобиоценоза. Общественный порядок - это такой порядок, который, с одной стороны, взламывает исконный порядок природных сил и преобразует его (цивилизация), а с другой - ограничивает природные силы человека и направляет их на достижение сверхприродных целей (культура).

С момента установления какого-либо общественного порядка, основанного первоначально на чистых импульсах религиозной идеи, которой одержимы создатели данного общества, способность следовать этим импульсам неуклонно угасает. Это угасание происходит по двум основным причинам.

Во-первых, число одержимых людей постоянно уменьшается, поскольку одержимость идеей противостоит инстинкту самосохранения и делает индивида, хотя и гиперактивным, но менее жизнеспособным. Благодаря этому одержимые люди быстро гибнут, а на их место приходят те, у кого инстинкт самосохранения, если не перекрывает импульс идеи, то, по крайней мере, гармонирует с ним. Идея, от которой исходят первоначальные требования к существованию, еще продолжает служить образцом, к которому все стремятся, и является реальной основой общества, задавая его общий уклад, однако, живя благодаря идее, люди в большинстве своем уже перестают строго следовать ей. Таким образом, поведение отклоняется от идеала в сторону следования инстинкту самосохранения, повинуясь природным и экономическим импульсам. Духовная общность, основанная исключительно на единстве смысла активности, превращается в этнос, основанный на единстве исходного ландшафта, последующей исторической судьбы, хозяйственного уклада и социальной структуры.

Во-вторых, требования, исходящие от какой-либо идеи всегда остаются неизменными, тогда как стихия жизни непрерывно изменяется. Благодаря этому, выдвигаемые жизнью требования, которые изначально соответствовали требованиям идеи, перестают им соответствовать. Жизненная ситуация, в которую попадают носители той или иной идеи, неизбежно теряет устойчивость, и в ней постепенно накап-

ливаются импульсы, не только не совпадающие с импульсами идеи, но и прямо противоречащие им. В итоге идея теряет значительную часть своего потенциала жизнеспособности, благодаря чему возникает кризис предельных основ человеческой активности. Часть носителей идеи разочаровывается в ней и приступает к поиску иных оснований активности. Духовная общность, основанная на единстве смысла активности, превращается в более или менее рыхлое собрание индивидов, у которых ослабло чувство единения и вытекающих из него взаимных обязанностей.

Таким образом, исходный импульс идеи, создающий новое общество, ослабевает и нуждается в подкреплении. Наиболее одержимые носители этой идеи стремятся навязать ее другим членам общества. Это навязывание последовательно выражается в трех формах.

Во-первых, в виду наступающего идейного разброда и сомнения в истинности исходной идеи, в целях сохранения единства, требования религии отделяются от религии и превращаются в мораль. Мораль - это совокупность ни на чем не основанных и ни чем не подкрепляемых требований к человеческой жизни. Мораль утверждает, что нечто хорошо, и требует поступать определенным образом, потому что это хорошо. При этом нечто хорошо не потому, что это нечто соответствует исходной религиозной идее, но хорошо само по-себе. Мораль обращается не к одержимости идеей, а к абстрактному внутреннему чувству, общему для всех людей данного общества, в том числе для сомневающихся. Наиболее распространенный и сильный фактор формирования морали -появление в данном обществе носителей конкурирующих религиозных идей. В этом случае мораль складывается как компромисс требований основных религиозных идей, претендующих на господство в данном обществе.

Во-вторых, когда и мораль перестает быть действенным средством, регулирующим совместную активность людей в рамках одного общества, требования морали подкрепляются авторитетом обычая. Мораль теряет эффективность, когда она перестает соответствовать требованиям реальной жизни, в результате чего появляются новые моральные системы, составляющие конкуренцию исходной морали. Главное преимущество последней состоит в ее давности и опробированности. Моральные требования превращаются в. логическое и историческое в ПРАВЕ

требования обычая. Теперь некий поступок хорош уже не сам по себе, а в силу того, что так давно поступали и продолжают поступать многие люди. Если отступления от требований религии и морали влекут только внутреннее наказание в виде мук совести, то отступления от требований обычая ведут к общественному осуждению в той мере, в какой общество признает авторитет того или иного обычая.

В-третьих, если и обычай теряет свою эффективность, последним средством подкрепления исходных требований является непосредственная сила. Система требований, подкрепленных силой, есть право. В праве разделение "хорошо - плохо" заменяется разделением "законно и незаконно". Главный принцип права: поступай так-то, потому что тебя за это поощрят, и не поступай так-то, потому что тебя за это накажут.

Таким образом, право есть система требований, исходящих от лежащей в основе общества религиозной идеи л навязываемых силой людьми, одержимыми этой идеей, тем людям, которые уже не подчиняются этим требованиям добровольно.

Религия в право превращается наиболее насильственным путем, поскольку такой скачок наименее естественен - он происходит либо путем внутреннего переворота, либо путем внешнего завоевания В этом случае сила, стоящая за правом, проявляется в наиболее очевидных и резких формах. Мораль в право превращается в итоге глубокого социального кризиса, раздоров и т.п. Обычай в право превращается естественно и почти незаметно. Классическими примерами превращения религии в право является мусульманское право, морали в право - римское право, обычая в право - англосаксонское право.

Следует отметить, что право, будучи итогом эволюции общественного сознания от спонтанного действия исходной религиозной идеи к осознанию необходимости насилия, вбирает в себя, помимо собственно религиозных требований, те требования, которые основывались на иных - природных либо экономических - импульсах.

Право, таким образом, - это одновременно и плод прогресса, и плод регресса цивилизации. С одной стороны, право возникает в результате последовательного освобождения человеческого духа, основанного осознании предельных основ

активности. С другой стороны, право возникает в резу ль тате падения нравов, утраты исконной одержимости и мо рольной чистоты.

Здесь следует подчеркнуть особую культурную ценность права. Как указывает С.С.Алексеев, "юриспруденция всегда была тесно связана с искусством, с литературой, с театром. В Древней Греции юридические проблемы, конфликты между свободой и деспотизмом прямо воплощались в трагедиях Эсхила и Софокла и выносились на сцену древнегреческого театра, столь авторитетного и широко посещаемого в то время. Весьма показательно, что история права и искусства на первых порах как бы сливаются. Исторические факты свидетельствуют, что в таких очагах древних цивилизаций, как Древняя Греция и Древний Рим, судебное красноречие было одной из главных разновидностей риторики, которая в свою очередь являлась важнейшей областью духовной жизни - источником и фактором развития литературной речи. Цицерон в своих трактатах об ораторском искусстве, которые ныне признаются одним из первых опытов теории словесности, указывает на право и на судебную речь как на основу риторики. Устами одного из персонажей "Трактатов", утверждавшего, что ораторское искусство - в общем детская игра, он говорит: "И только в судебных прениях это поистине великая и едва ли не величайшая из всех человеческих работ" (С. 114). Право можно рассматривать в качестве института цивилизации, который призван фиксировать в нормативной форме духовные ценности и достижения, накапливаемые человечеством,- духовное совершенство, моральную чистоту и требовательность, житейскую мудрость, милосердие и т.д. - все компоненты, которые выражают качественное состояние общества, и быть их стабилизирующим "передаточным механизмом". Все это богатство накапливаемых человечеством духовных ценностей через право, через юридические нормы, через весь механизм правового регулирования получает нормативную жизнь в мире объективированных явлений, фиксируется, распространяет свою силу на будущее, реализуется в жизненных отношениях, в поведении людей209. Быть может, именно через право воплоща-

Алексеев С.С. Теория права.- С.58. Там же. - С.58.

ется главное, что заложено в предназначении культуры, - потенциал накопленных духовных богатств, призванных и способных оградить и защитить человека от непреклонных демонических сил природы и общества210. И опять-таки, как и применительно к феномену цивилизации в целом, культурный потенциал права коренится в особенностях правовой материи. В частности, в том, что правовая материя воплощена в письменных текстах211 (это имеет решающее значение для конституирования права как особого объективированного институционного феномена), а также в том, что нормативность права углубляется путем развития в правовой материи нормативных обобщений и, следовательно, путем повышения в ней интеллектуальных элементов, сторон. А это приводит к тому, что в самую ткань права проникают иные проявления культуры, прежде всего духовной212.

Итак, если право возникает непосредственно из религии, оно устанавливается исключительно посредством силы и приобретает только форму позитивного права. Если же религиозные нормы успевают в соответствии с логикой преобразования духа конденсироваться в мораль, а из морали возникает право, то оно, перед тем как оформиться в позитивное право, проявляется в форме естественного права, то есть в виде некоего минимума требований морали, всеобщая обязательность которого подтверждается общественным согласием (договором). Если же мораль естественным образом превращается в обычай, то право возникает из обычая при совпадении логики и истории развертывания духа, приобретая форму живого права, рождающегося непосредственно из разрешения спорных ситуаций в суде.

С правом, с юриспруденцией сопряжено и развитие культуры письменного слова. Древнейшие памятники письменности - это законодательные, правовые документы. Притом для своего времени документы с хорошо отработанным стилем, с наиболее совершенной формой изложения. Недаром в Древнем Риме детей учили читать по законодательным документам, в частности по Законам XII таблиц.

212 Алексеев С.С. Указ. соч. - С.58.

Позитивное право есть конечная форма всякого права, представляющая собой данную в опыте объективную реальность. Как уже отмечалось, чтобы стать таковой, содержание права должно проделать определенный путь становления. Однако существуют ситуации, когда те основания активности, которые присутствуют в праве, не проходят никаких стадий преобразования, но сразу же объективируются в виде позитивного права.

Речь идет о ситуациях, когда люди, видящие смысл в определенном образе жизни, навязывают этот образ жизни другим людям. В этих случаях религиозные основания активности непосредственно превращаются в право на' основе чистой силы. Обобщение подобных случаев дает повод многим исследователям, во-первых, отрицать какие-либо формы права кроме права позитивного, а во-вторых, отождествлять право с властью как с проявлением чистой силы.

1. РЕЛИГИЯ И ПРАВО

Понимание сущности религии является весьма сложной проблемой, к решению которой религиоведение сегодня подошло так же близко, как правоведение подошло к решению проблемы сущности права. Вместе с тем, для моделирования отношений между религией и правом необходим такой подход, который усматривал бы в них общие начала и при этом устраивал бы в целом и религиоведов, и юристов. В религиоведении такой подход существует и набирает силу как так называемый "экзистенциальный подход", согласно которому ядром всякой религии является вероучение, содержащее предельные ответы на вопрос о смысле человеческой активности1. Среди крупных философов, социологов и религиоведов данный подход так или иначе разделяют такие мыслители и исследователи, как И.Кант, М.Вебер,

' Подробнее об этом см.: Тихонравов Ю.В. Религии мира.- М.- 19%.- С.13-16.

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒