1999 год 2 страница

А где он был?

Перелезая через пни, огибая непроходимые заросли, натыкаясь на ползучие побеги и корни, спотыкаясь под тяжестью тела мертвого ребенка, он размышлял, где бы он мог быть, если был не здесь, но ничего не мог придумать. «Этому мальчишке недостает воображения», – заметил учитель в прошлом году, как раз перед переходом в шестой класс. Господин Санше никогда особенно не любил его. Ему нравился Адриен, он всегда был его любимчиком. Поговаривали, что господин Санше и мать Адриена… Эта женщина пользовалась духами, не то что мать Антуана. В конце уроков все пялились на нее, она курила на улице и одевалась как…

Это должно было случиться: он снова шлепнулся, ударился головой о ствол дерева, уронил свою ношу и вскрикнул, увидев, как Реми перелетел через него и тяжело упал на землю. Антуан инстинктивно протянул руку… На какое‑то мгновение он даже вообразил, что Реми больно, он подумал о нем как о живом.

Антуан видел его спину, ножки, ручки, до чего же его жалко…

Он больше не вынесет. Он лежал, распростершись среди листьев, вдыхал запах земли, как прежде вдыхал запах шерсти Улисса. Он так устал, что хотел бы уснуть, вжаться в землю, тоже исчезнуть.

Придется отступиться: у него не хватит сил.

Его взгляд упал на часы. Мать, наверное, уже вернулась. Сложно объяснить, но если ему удастся встать на ноги, то только ради нее. Она такого не заслужила. Она умрет. Она убьет его своими руками, если узнает…

Он с трудом поднялся. Реми ободрал руку и ногу. Антуан не мог отделаться от мысли, что ему больно, хотя это безумие. Но у него не укладывалось в голове, что Реми мертв, нет, он не мог с этим смириться. Это не труп, это мальчишка, которого он знал, которого он снова взвалил себе на спину и потащил через лес Сент‑Эсташ. Тот самый мальчуган, которого он поднимал на платформе вместе с Улиссом, а малыш кричал: вау! Он обожал этот подъемник!

Антуан начал бредить.

Он продвигался вперед быстрым шагом и видел там, прямо перед собой, Реми. Мальчуган улыбался, махал ему рукой. Он всегда восхищался Антуаном. Ух ты, надо же, шалаш? Круглолицый мальчишка с живыми глазами смотрит вверх. Он здорово говорит для своего возраста. Да, он еще мал, он рассуждает как ребенок, но с ним интересно, он задает забавные вопросы…

Антуан даже не заметил, как дошел. Он на месте.

Это здесь. Большой поваленный бук.

Чтобы добраться до ствола и отверстия под ним, надо было пробиться сквозь назойливые заросли, к тому же в этой части леса довольно темно.

Антуан не раздумывал, он шел. Он оступился, потерял равновесие, хватаясь за что только можно, едва не упал, от рубашки оторвался рукав, но он шел вперед. Голова Реми ударилась о дерево, издав глухой звук… Дважды Антуан попал в терновник, и ему пришлось сделать усилие, чтобы освободиться.

И вот наконец, после долгих мучений, он был у цели.

В двух метрах от него, прямо под мощным стволом, зияла огромная черная щель норы… Пещера. Чтобы до нее добраться, надо было подняться на холмик.

Тогда Антуан осторожно опустил тело на землю, наклонился и покатил его. Как свернутый ковер.

Голова ребенка то и дело обо что‑то ударялась, но Антуан, зажмурившись, продолжал движение. Открыв глаза, он увидел, что находится на середине склона. Глубокий черный провал, к которому он приблизился, испугал его, как жерло печи. Пасть людоеда. Никто не знает, что там. И насколько там глубоко. И вообще, что это? Антуан всегда думал, что это яма, оставшаяся от пня какого‑то другого, давно вырванного дерева, куда теперь повалился бук.

Ну вот. Он был на месте.

Но облегчение так и не наступило.

Тело малыша Реми было распростерто у его ног, на краю отверстия, а над ними обоими нависал гигантский ствол поверженного бука.

Теперь надо было его столкнуть. Антуан не мог решиться.

Обхватив голову руками, он завыл от горя, вытянул вперед правую ногу, подсунул под ляжку ребенка и слегка шевельнул ее.

Потом, подняв глаза к небу, сделал резкое движение ногой.

Тело неторопливо покатилось, на самом краю зияющей ямы оно как будто помедлило, затем мгновенно сорвалось и упало.

Последнее, что запомнит Антуан, – это рука Реми, его пальцы, словно пытающиеся вцепиться в землю, удержать тело от падения.

Антуан замер на месте.

Тело исчезло. Мальчика внезапно охватило сомнение, он встал на колени, протянул, поначалу робко, руку в пустоту, пошарил там на ощупь.

Рука ни на что не наткнулась.

В полном отупении он поднялся с колен. Вот и все. Никакого Реми, ничего, все было кончено.

Лишь воспоминание об этой постепенно исчезающей ручке со скрюченными пальцами…

Антуан отвернулся от ямы и поспешно удалился, механически продираясь сквозь густой кустарник.

Добравшись до края лесосеки, он взобрался на холм и побежал…

Если выбрать самый короткий путь, придется дважды пересечь шоссе. Антуан крался, пригибался за кустами. Оказавшись на повороте, где за изгибом дороги не были видны проезжающие машины, он прислушался, но это проклятое сердцебиение…

Он распрямился, наспех бросил взгляд направо, потом налево – и решился. Бегом пересек шоссе и снова углубился в лес в тот самый момент, когда из‑за поворота выскочил грузовичок господина Ковальски.

Антуан кинулся в придорожную канаву и замер. В трехстах метрах от въезда в город он ненадолго задержался в зарослях, но чувствовал, что раздумывать больше нельзя, наоборот, надо решаться, и поскорей. Антуан вышел из леса и начал двигаться, как ему представлялось, уверенным шагом, пытаясь восстановить дыхание.

Нормально ли он выглядит? Он поправил взъерошенные волосы. На руках было несколько едва заметных царапин. Антуан торопливо стряхнул со штанов и рубашки землю и травинки…

Он думал, что ему будет страшно вернуться домой. Но нет, наоборот, привычные места – пекарня, бакалейная лавка, ворота мэрии – вернули его в нормальную жизнь, заслонив собой кошмар.

Чтобы никто не заметил порванного рукава рубашки, он попытался ухватить его за манжет и зажать в кулаке.

Антуан опустил глаза.

Он потерял свои часы.

Часы для подводного плавания, с черным циферблатом, зеленым флуоресцентным браслетом и впечатляющим набором функций: тахеометр, крутящееся круглое окошко, показывающее время во всем мире, еще одно для определения погоды, калькулятор… Часы были ему велики, болтались на запястье, но именно этим они ему и нравились. Антуану несколько недель пришлось приставать к матери, чтобы получить разрешение на их покупку, и он добился его лишь в обмен на кучу обещаний и обязательств. А еще ему пришлось выслушать массу нравоучений в отношении бережливости, необходимых и пустячных трат, контроля над своими желаниями и еще каких‑то довольно неясных для него понятий, почерпнутых матерью из журнальных статей о проблемах детства и воспитания.

Как он объяснит внезапную пропажу часов? Мать наверняка заметит, в таких вещах ее не проведешь.

Может, стоит вернуться? Где он мог их потерять? Может, они упали в яму под старым буком… А если он потерял их на обратном пути? Прямо на дороге? Если их кто‑нибудь найдет, станет ли это уликой против него? Или, того хуже, приведет следствие прямиком к нему?

Терзаемый этими вопросами, Антуан не сразу заметил, что в саду у Дэме царит непривычная суматоха.

Группа из семи‑восьми человек, в основном женщин, что‑то взволнованно обсуждала. Среди них – торговка бакалеей, которую невозможно было застать в ее лавке, госпожа Керневель и даже госпожа Антонетти, такая худющая, что ее почти не было видно. Эта старая ведьма говорила дрожащим голоском и сверлила вас своими злющими голубыми глазками.

Слышался слегка гнусавый голос госпожи Дэме, фигуру которой не сразу можно было разглядеть в этой кутерьме. Она страдала насморком круглый год. «Аллергия на опилки, – вечно по‑ученому заявляла она. – Что ты будешь делать в здешних краях!..» Тут она обычно опускала руки и со звуком пощечины хлопала ладонями по ляжкам, чтобы подчеркнуть неотвратимость выпавшей ей доли.

Увидев такое скопление народа в соседском саду, Антуан замедлил шаг. Позади него послышались торопливые шаги. Эмили. Она как раз поравнялась с ним, тяжело дыша, когда чей‑то голос воскликнул:

– А вот и он! Антуан!

Работая локтями, госпожа Дэме с носовым платком в руке выбралась из сада и бросилась к нему. Все кинулись за ней следом.

– Не знаешь, где Реми? – поспешно спросила она.

Антуан тотчас понял, что не сможет соврать. Дыхание у него перехватило, он отрицательно покачал головой. Нет…

– Значит… – только и сумела выговорить госпожа Дэме.

Это единственное слово, произнесенное срывающимся голосом, было исполнено такой тревоги, что Антуан едва не разрыдался. Лишь вмешательство бакалейщицы помогло ему сдержаться.

– Разве он был не с тобой?

Антуан сглотнул слюну, посмотрел по сторонам. Его взгляд упал на Эмили. Остановившись в полушаге от Антуана, она с большим любопытством следила за этой сценой.

Ему удалось едва слышно выдавить:

– Нет…

Он уже был готов сдаться, но бакалейщица продолжала:

– Где ты видел его в последний раз?

Он собирался сказать, что не видел Реми целый день.

С белым как простыня лицом он неопределенно махнул рукой в сторону сада.

Тотчас посыпались комментарии:

– Но ведь не мог же ребенок испариться!

– Если бы он проходил по улице, его бы видели…

– Поди знай!..

Госпожа Дэме не спускала глаз с Антуана, но, пожалуй, смотрела она сквозь него и не совсем понимала, что на самом деле происходит. Ее нижняя губа отвисла, взгляд остановился. Ее подавленность ранила Антуана в самое сердце. Он медленно развернулся и, даже не взглянув на Эмили, пошел к себе.

Прежде чем открыть дверь, он оглянулся. И обнаружил странное сходство госпожи Дэме с женой господина Превиля, которой иногда удавалось обмануть бдительность сиделки, и тогда больную находили на улице, с растерянным взглядом, она горестно оплакивала свою единственную дочь, умершую больше пятнадцати лет назад. Белокурые локоны Эмили, ее свеженькое личико составляли мучительный контраст со зрелищем этого горя, этой подавленности.

Зайдя в дом, Антуан испытал облегчение. В гостиной, словно вывеска магазина, весело мигала увешанная гирляндами рождественская елка.

Он соврал, и ему поверили. Действительно ли он выпутался?

А часы…

Матери еще не было дома, но скоро она вернется. Антуан поднялся к себе, снял рубашку, скомкал ее и сунул под матрас. Потом натянул чистую футболку, подошел к окну, немного раздвинул шторы. И сразу увидел здоровенную тушу господина Дэме. Возвращаясь с завода, он направлялся прямиком в сад, куда вернулась небольшая группа соседей. От него исходила такая грубая мощь, такая необузданность, что Антуан невольно попятился… При одной только мысли, что он может оказаться рядом с этим человеком, у него сводило живот. Его затошнило, он прижал руку к губам и едва успел добежать до туалета и склониться над унитазом…

В конце концов тело Реми все равно обнаружат и снова заявятся с расспросами.

Может быть, меньше чем через час, если на дороге найдут его часы, все поймут, что он соврал…

Бригада жандармов прикажет оцепить дом, чтобы не дать ему сбежать. Они блокируют всю округу, жандармов будет трое или даже четверо. Вооруженные, они станут медленно подниматься по лестнице, прижимаясь спиной к стене. А с улицы через мегафон будут требовать, чтобы он сдался, спустился, подняв руки над головой… Он не сможет защищаться. На него сразу наденут наручники. «Это ты убил Реми! Где ты спрятал труп?»

Может быть, голову ему чем‑нибудь накроют, чтобы не подвергать унижению. Он пройдет мимо рыдающей на первом этаже матери, которая будет твердить «Антуан, Антуан, Антуан…»

На улице столпится весь городок, будут слышны выкрики, вопли: подлец, преступник, детоубийца! Жандармы станут подталкивать его к пикапу, но тут появится господин Дэме, одним движением сорвет наброшенную на голову Антуана куртку, чтобы тот увидел, как он прижимает к бедру свое ружье, и выстрелит.

Антуан почувствовал ужасную боль в животе, ему захотелось вернуться в туалет, но он остался у себя в комнате. Ноги у него подкосились, подавленный, он опустился на колени… И тут раздался голос матери:

– Антуан, ты дома?

Нужно срочно сделать вид, что он чем‑то занят…

Антуан поднялся с колен и уселся за письменный стол.

Мать с обеспокоенным видом уже стояла в дверях.

– Что происходит? У Бернадетты такая суматоха!

Он изобразил неведение: откуда я знаю.

Но ведь госпожа Дэме его спрашивала, он не может не знать, что происходит.

– Это из‑за Реми… Его ищут.

– Да что ты? И не знают, где он?

В этом вся мать.

– Раз его ищут, мама, значит не знают, где он, иначе бы его не искали.

Но госпожа Куртен его не слушала, она подошла к окну. Антуан встал позади нее. С тех пор как вернулся господин Дэме, народу в саду еще прибавилось: его собутыльники, работники с фабрики Вейзера. По нахмурившемуся небу плыли свинцовые облака. И в этом сумеречном свете собравшиеся вокруг господина Дэме показались Антуану похожими на свору собак. Он вздрогнул.

– Тебе холодно? – спросила мать.

Антуан нетерпеливо отмахнулся.

Взгляды стоявших в саду обратились к входившему в сад мэру. Госпожа Куртен открыла окно.

– Постойте, постойте, – твердил господин Вейзер. Он часто повторял эти слова. Он выставил вперед ладонь перед необъятной грудью господина Дэме. – Не следует вот так, по пустякам беспокоить жандармов.

– Что значит «по пустякам»?! – проревел господин Дэме. – Конечно, вам нет дела до того, что мой сын пропал…

– Да ладно вам, пропал, пропал…

– Или вы знаете, где он? Шестилетний мальчик, которого никто не видел вот уже… – (он взглянул на часы и посчитал, насупив брови), – почти три часа. А по‑вашему выходит, он не пропал!

– Хорошо, где ребенка видели последний раз? – спросил господин Вейзер, явно стараясь быть полезным.

– Он немного проводил своего отца, да, Роже? – дрожащим голосом сказала госпожа Дэме.

Господин Дэме кивнул. В полдень он обычно шел домой перекусить, а когда возвращался на завод, Реми частенько проходил с ним часть пути, а потом спокойно возвращался.

– И где вы с ним расстались?

Чувствовалось, что господину Дэме не по душе, что директор завода, на котором он работает, изображает из себя следователя. Может, он теперь еще станет приказывать ему, как управляться в семье? В ответе Роже слышался плохо сдерживаемый гнев:

– Может, все‑таки лучше не вам, а жандармам взяться за это дело?

Будучи на голову выше мэра, он подошел к нему совсем близко, так что контраст стал еще более очевидным. Голос у господина Дэме был зычный, и господину Вейзеру приходилось прилагать немало усилий, чтобы не сдать позиции. Он опирался на свой авторитет и должность. Женщины отступили, мужчины подошли поближе. Столь неожиданная конфронтация навела кое‑кого на мысль о безработице, которая так или иначе грозила всем. Было непонятно, кто разъярен больше: Дэме‑отец или Дэме‑рабочий.

Не обращая внимания на спор, затеянный господином Дэме с мэром Боваля, госпожа Керневель решила взять инициативу в свои руки. Она зашла в дом и позвонила.

Появления жандармов госпожа Куртен уже не смогла вынести. Она бросилась на улицу.

Соседи продолжали собираться, прохожие останавливались, информация передавалась из уст в уста. Те, кто не смог поместиться в саду Дэме, расположились на улице. Вся эта маленькая толпа перемещалась, переговаривалась, приглушенно перекликалась. Люди перешептывались, в гуле голосов преобладала серьезная озадаченная тональность.

Антуан не мог думать ни о чем, кроме жандармского пикапа. Он частенько проезжал по городу, жандармов знали в лицо, они с удовольствием заглядывали в кафе, подчеркнуто заказывали только безалкогольные напитки и всегда оплачивали свои заказы. Иногда они выступали посредниками во время стачек, при передаче официальных документов. Их появление всегда превращалось в событие, все спрашивали друг у друга, в чем причина. А если пикап останавливался не слишком далеко, с любопытством подходили поближе.

Антуан не разбирался в знаках отличия и решил, что их шеф очень молод. И ему почему‑то стало спокойней. Трое жандармов протиснулись сквозь толпу, чтобы попасть в сад.

Шеф задал несколько вопросов госпоже Дэме.

Напряженно прислушиваясь к ее ответам, он взял мать Реми за руку и заставил вернуться в дом.

Господин Дэме пошел за ними, напоследок обернувшись, чтобы бросить взгляд на мэра, который, в свою очередь, тоже пытался к ним присоединиться.

Потом все исчезли. Дверь захлопнулась.

Небольшая толпа распалась на группки по интересам: рабочие мануфактуры Вейзера, знакомые между собой соседи, родители школьников. Никто не проявил ни малейшего желания разойтись.

Антуан заметил, что атмосфера изменилась.

Появление сил охраны порядка вознесло мелкое обстоятельство в ранг настоящего события. Речь уже шла не об отдельном происшествии, но о чем‑то, что касалось всего общества. Антуан это почувствовал. Голоса стали сдержаннее, вопросы – тревожнее; происходящее принимало в его глазах все более угрожающий характер, поскольку касалось его непосредственно.

Он поспешно закрыл окно: ему срочно требовалось вернуться в туалет. Антуан присел на унитаз и согнулся пополам. Ничего не получалось. В животе бурлило, его мучили жуткие спазмы. Он прижал руки к животу…

И тут он различил какой‑то шум… Боль сразу прекратилась, он поднял голову. Антуан вспомнил оленя, которого однажды заметил в лесу. Тот замер и только медленно поворачивал голову, нюхая воздух и стараясь услышать то, чего не мог видеть. Он почувствовал присутствие Антуана и тут же превратился в затравленное животное, нервное и напряженное…

Антуан сразу догадался, что мать не одна. Снизу доносились какие‑то голоса. Мужские. Он поднялся с горшка и, не успев застегнуть ремень джинсов, проскользнул к себе.

– Сейчас я за ним схожу, – говорила мать, поднимаясь по лестнице.

Антуан отскочил как можно дальше от двери. Следовало бы взять себя в руки, но он не успел.

– Там жандармы, – сказала она, входя. – Хотят поговорить с тобой.

В ее тоне не было никакого беспокойства. Антуану даже послышались нотки удовольствия: ее сын, а значит, и она сама стали объектом интереса властей, их мнение хотят знать, от них ждут ответа. Все это придает значимости.

– Поговорить со мной… о чем? – спросил Антуан.

– Ну… о Реми, разумеется!

Госпожу Куртен поразил вопрос Антуана. Но появление жандарма еще сильнее выбило их обоих из колеи.

– Вы позволите?..

Он вошел в комнату. Медленно, но уверенно.

Антуан не мог бы назвать его возраст, но в любом случае он был не так молод, как казался в саду. Жандарм дружелюбно взглянул на мальчика, быстро окинул взглядом комнату, подошел к Антуану и опустился перед ним на колени. У него были тщательно выбритые щеки, живые и проницательные глаза и довольно большие уши.

– Скажи‑ка мне, Антуан, ты ведь знаком с Реми Дэме?

Антуан сглотнул и утвердительно кивнул. Жандарм протянул руку к его плечу, но не дотронулся до него.

– Не надо бояться, Антуан… Я просто хочу знать, когда ты в последний раз его видел.

Антуан поднял глаза и увидел, что мать, стоя у двери, с удовольствием и даже с гордостью наблюдает за этой сценой.

– Смотреть надо на меня, Антуан. Отвечай.

Голос его изменился, теперь он стал тверже. Жандарм ждал ответа… Которого Антуан‑то как раз и не придумал. С госпожой Дэме было проще. Чтобы набраться храбрости, он повернулся к окну.

– В саду, – удалось ему выговорить. – Там, у них в саду…

– Сколько было времени?

Антуан почувствовал облегчение оттого, что голос его не слишком дрожал. Не больше, чем у любого двенадцатилетнего мальчишки, отвечающего на вопросы жандарма.

Он задумался: что же он только что сказал госпоже Дэме?

– Примерно полвторого, что‑то вроде того…

– Хорошо. А что Реми делал в саду?

Ответ прозвучал неожиданно:

– Смотрел на мешок с собакой.

Жандарм нахмурился. Антуан прекрасно понимал, что без разъяснений его ответ непонятен.

– Ну, в общем, отец Реми… Вчера он убил свою собаку. И положил ее в мешок для мусора.

Жандарм улыбнулся:

– Ну и ну, ишь ты, что у вас тут в Бовале делается…

Но Антуан был не расположен шутить.

– Ладно, – продолжал жандарм. – И где же этот мешок для мусора?

– Там, – отвечал Антуан, указывая через окно на соседский сад. – Рядом со строительным мусором. Он выстрелил в нее и положил в мешок для мусора.

– Так, значит, Реми был в саду и смотрел на этот мешок, так?

– Да. Он плакал…

Жандарм поджал губы: мол, да, да, понимаю…

– И потом ты его больше не видел…

Нет, отрицательно покачал головой Антуан. Жандарм, не разжимая губ, внимательно смотрел на него, сосредоточенно размышляя над тем, что только что услышал.

– А ты не видел, чтобы останавливалась какая‑нибудь машина или что‑то в этом роде?

Нет.

– Ты хочешь сказать, ничего необычного?

Нет.

Жандарм хлопнул ладонями по коленям: ладно, но это еще не все…

– Спасибо, Антуан, ты очень помог нам.

Он поднялся. Выходя, он едва заметно сделал знак госпоже Куртен, приглашая ее за собой на лестницу.

– Ах да, скажи‑ка мне, Антуан… – Он остановился на пороге и обернулся. – Когда ты увидел его там, в саду… сам‑то ты куда шел?

Рефлекторный ответ:

– К пруду.

Антуан и сам почувствовал, что ответил слишком быстро. Чересчур быстро.

Тогда более спокойно он повторил:

– Я был на пруду.

Жандарм кивнул: значит, на пруду. О’кей, ладно.

Жандарм в сомнении остановился на тротуаре возле дома.

Толпа на улице постепенно уплотнялась и все больше беспокоилась.

Раздавались нетерпеливые громкие требования прояснить обстановку. С наступлением вечера возвращение Реми становилось все менее вероятным. Что будем делать? Кто за что возьмется? Мэр метался от сбившихся в кучку рабочих к жандармскому пикапу, пытаясь успокоить одних и расспросить других… Не следовало исключать возможность коллективного возмущения, потому что каждый, разумеется по своим, особым причинам, ощущал себя жертвой несправедливости и видел в этой ситуации возможность высказаться.

Молодой жандарм встрепенулся. Хлопнув в ладоши, он подозвал своих коллег.

Кто‑то принес план местности. Жандарм обратился за помощью к жителям, и добровольцы, как в школе, подняли руки. Их пересчитали. Обнаружив исчезновение Реми, госпожа Дэме самостоятельно обследовала центральные кварталы, теперь же каждый получил задание патрулировать внешние зоны шоссе и проселочные дороги, ведущие в Боваль.

Заурчали моторы. Усаживаясь за руль, мужчины поводили плечами. Казалось, они отправляются на охоту. Мэр тоже погрузился в свой муниципальный автомобиль, чтобы принять участие в поисках. И хотя все собирались потрудиться на благо общества, в атмосфере витал какой‑то завоевательный и мстительный дух, некая энергия разрушительной воинственности, часто сопутствующие самосудам и погромам.

Глядя из окна на сборы, Антуан почему‑то был убежден, что все эти люди, удаляясь от него, на самом деле движутся ему навстречу.

Молодой жандарм не сразу сел в машину. Он задумчиво наблюдал за всеобщей решимостью. Возможно, нелегко будет остановить то, что сейчас только набирало обороты.

По департаменту объявили тревогу.

Во все публичные места были разосланы фотографии и описание примет маленького Реми.

Женщины по очереди приходили в дом Дэме, чтобы составить компанию Бернадетте. Разложив покупки и приготовив ужин, госпожа Куртен крикнула сыну снизу:

– Я к Бернадетте!

Ответа она не дождалась. Антуан видел, как мать торопливо пересекла сад.

Мальчик был совершенно подавлен встречей с жандармом, он почувствовал, что тот проницателен, подозрителен…

И не поверил ему.

Эта мысль буквально пронзила Антуана. Он уверился в этом, увидев, что тот долго стоит на улице, словно обдумывая сказанное Антуаном, размышляя, не следует ли снова подняться и потребовать уточнений.

Антуан смотрел на опустевший соседский сад и не смел пошевельнуться. Едва он обернется, жандарм сразу окажется здесь, в его комнате, запрет дверь, усядется на кровати и пристально уставится на него. Снаружи станет удивительно тихо, как будто город лишился жизненных сил.

Жандарм выдержит длинную паузу, и Антуан поймет, что его собственное молчание – это признание. И ничего тут не поделаешь.

– Значит, ты был на пруду…

Антуан кивает: да.

Вид у жандарма расстроенный, он сжимает губы и издает ими звук, выражающий разочарование.

– А знаешь, Антуан, что теперь будет? – Жандарм кивает в сторону окна. – Они вот‑вот вернутся. Большинство из них, конечно, ничего не обнаружит, но вот господин Дэме остановится на дорожке… Той, что ведет в лес Сент‑Эсташ…

Антуан сглатывает слюну. У него нет никакого желания слушать продолжение, но жандарм решительно настроен рассказать все.

– Он найдет твои часы, доберется до старого бука. Нагнется, пошарит в яме рукой и нащупает что‑то. Потянет – и что появится, а, Антуан? Малыш Реми… Совершенно мертвый. С безвольно висящими ручками и ножками, с головкой, болтающейся как тогда, когда ты нес его на спине. Помнишь?

Антуан не в силах шелохнуться, он открывает рот, но не может выдавить ни звука.

– Тогда господин Дэме возьмет сына на руки и понесет домой. Представляешь себе зрелище: господин Дэме идет по Бовалю с мертвым сыном на руках, а за ним все жители… И что же он сделает, по‑твоему? Он спокойным шагом войдет в дом, передаст Реми его матери, возьмет ружье, пройдет через сад, поднимется по лестнице и появится здесь…

В это мгновение на пороге возникает господин Дэме с ружьем. Он такой высокий, что вынужден наклонить голову, чтобы пройти в дверь. Жандарм не двигается, он пристально смотрит на Антуана: я ведь тебя предупреждал, чего же ты от меня теперь хочешь?

Господин Дэме приближается, прижав ружье к бедру, его тень надвигается и закрывает от Антуана окно у него за спиной и весь город за окном…

Выстрел.

Антуан завопил.

Он стоял на коленках и держался за живот. Его вырвало, и на полу растеклось немного желчи.

Он бы отдал все, чтобы оказаться подальше отсюда!

От этой мысли он мгновенно пришел в себя.

Оказаться подальше отсюда…

Вот что ему надо сделать. Бежать.

Пораженный столь очевидным решением, он поднял голову. Как же он раньше не догадался! Эта мысль вывела его из оцепенения. Мозг вновь заработал в полную силу. Антуан пришел в небывалое возбуждение. Он утер губы рукавом и заметался по комнате. Чтобы ничего не забыть, схватил тетрадь и фломастер и принялся лихорадочно записывать все, что приходило на ум: одежда, деньги, поезд, самолет (?), Человек‑паук, паспорт! Документы, еда, палатка (?), дорожная сумка…

Надо поторапливаться. Уехать сегодня вечером. Или ночью.

Тогда завтра утром, если все пойдет хорошо, он будет уже далеко.

Он отбросил мысль тайком сбегать попрощаться с Эмили: она все разболтает, тут и думать нечего. Лучше так: назавтра она узнает, что Антуан уехал один куда глаза глядят, и никогда больше ничего о нем не услышит… Или нет: он будет посылать ей открытки со всего света, она станет показывать их одноклассницам, а по вечерам плакать, разглядывая их, и будет хранить их в коробке…

В каком направлении двигаться? Решат, что он поехал в сторону Сент‑Илэра, значит надо в другую. Антуан не знал, куда именно, потому что прежде уезжал из Боваля только в Сент‑Илэр. Посмотрит по карте.

Мозг продолжал лихорадочно работать. Любая проблема тут же находила решение. Вокзал Мармона в восьми километрах, он пойдет ночью, держась подальше от шоссе. Там надо купить билет. Чтобы его не узнали, он кого‑нибудь попросит. Эта уловка ему очень понравилась. Проще обратиться к какой‑нибудь женщине. Он скажет, что мама привезла его на вокзал и уехала, а отдать билет забыла… Он покажет деньги… Деньги! Сколько у него на счете?

Он сбежал вниз и выдвинул ящик комода в прихожей, едва не уронив его. Сберегательная книжка была на месте! Отец добросовестно снабжал его на каждый день рождения. Тысяча пятьсот шестьдесят пять франков! До сегодняшнего дня эта сумма представлялась ему совершенно абстрактной, мать вечно твердила, что он сможет распорядиться ею, но «лишь когда станет совершеннолетним, чтобы приобрести что‑нибудь полезное». Она сделала исключение единственный раз, в прошлом году (после изрядного сопротивления!), ради покупки часов для подводного плавания.

Часы…

Антуан взбодрился.

У него на счете больше полутора тысяч франков! С такими деньжищами он может уехать далеко, хоть на край света!

В крайнем возбуждении он отнес сберкнижку к себе в комнату. Спокойно, во всем требуется порядок, метода. Ему не терпелось выбрать направление. Сперва поездом до Парижа? Или до Марселя? Наиболее надежными пунктами назначения ему представлялись Австралия и Южная Америка. Но он не был уверен, что туда можно добраться из Марселя… Разберется на месте. Лучше всего сесть на корабль, он бы мог наняться исполнять какую‑нибудь работу, чтобы оплатить билет и сэкономить деньги, которые ему понадобятся там… Он махнул рукой куда‑то в сторону глобуса… Нет, потом… Ночью… Чемодан, нет, дорожная сумка, коричневая, которую мать держит в подвале. Антуан сбегал вниз. Поднявшись к себе, заметил, до чего она огромная. Сумка почти волочилась по полу, когда он тащил ее. Не будет ли осмотрительнее взять с собой что‑нибудь другое, рюкзак например? Он положил их рядом на кровать. Одна оказалась слишком велика, другой – слишком мал… Принять решение, быстро. Антуан выбрал рюкзак и тут же начал складывать в него носки и футболки. Человека‑паука он сунул в наружный карман, а потом спустился в подвал, чтобы положить на место дорожную сумку и взять паспорт и документ, который мать справила ему, когда он ездил к отцу в Германию. Как это называется? А, разрешение на выезд. Интересно, оно еще не просрочено?

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒