Над Китаем. В трудные дни. Небо принадлежит нам!. В Восточной Пруссии. Вместо эпилога. Вива Русия!. Первые добровольцы

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 6Следующая ⇒

Над Китаем

Перед новыми испытаниями

В боях над Наньчаном

Курсом на Сиань

В трудные дни

Накануне

В небе Белоруссии

На подступах к Москве

Перебазирование

Небо принадлежит нам!

Снова в боевом строю

"В небесах мы летали одних..."

На пути к Смоленску

Впереди — Белоруссия

В Восточной Пруссии

Над чужою землей

Прорыв

Последние боевые вылеты

Вместо эпилога

Примечания

Вива Русия!

Первые добровольцы

Как только покинули севастопольский рейд, всех нас охватило нетерпеливое желание поскорее добраться до порта назначения. Мы были первой группой советских летчиков, отправляющихся в Испанию, и были горды, что из тысяч военных летчиков выбор пал на нас.

На подходе к испанскому порту Картахена наше судно "Карл Лепин" сутки простояло в море на якоре. Сначала нас прикрыла ночь, потом — туман. Наш капитан оказался мудрым человеком: как мы потом узнали, фашисты подвергли сильной бомбардировке порт именно в те часы, когда ожидалось прибытие нашего корабля, и капитан из соображений безопасности намеренно нарушил график прибытия. Если бы мы шли по графику, точно бы угодили под бомбы.

Стоим на верхней палубе с Павлом Агафоновым. Сощурившись от яркого солнечного света, смотрим на берег земли, овеянной поэтическими легендами. До чего же она хороша даже с первого взгляда! Никакими бомбардировками невозможно изуродовать такую красоту. Трудно даже поверить, что из этого высокого, пронизанного светом и теплом неба на город падают бомбы... Но это так. Кое-где еще дымятся дома, сооружения. Сверху Испанская республика беззащитна.

Порт и причалы Картахены были наводнены испанцами.

— Вива Русия! — восторженно ревела пестрая и доброжелательная толпа.

Мы, конечно, не рассчитывали на столь бурный прием по причине сверхсекретности рейса. Но здесь, на этой [40] горячей земле, еще не оставив палубы судна, все уже убедились, что понятие секретности у испанцев отсутствовало.

Выгрузка самолетов началась тут же, на наших глазах. Ящики с разобранными самолетами грузили на автомашины и отправляли в небольшой городок Мурсию. Здесь, под Мурсией, шла сборка истребителей.

Самолеты собирали с рекордной скоростью. Наши техники во главе с инженером эскадрильи Леонидом Кальченко, рабочие специалисты авиационного завода и испанцы проявляли чудеса взаимопонимания. Собирать самолеты помогали и летчики. В первые же часы мы собрали несколько машин, среди них — мой истребитель. Но вот работа прервана — нас приглашают обедать.

За столом завязывается оживленный разговор. Мы внимательно слушаем наших старших товарищей. Петр Ионович Пумпур, которому предстоит командовать советскими истребительными авиагруппами в Испании, Иван Копец, Антон Ковалевский и Евгений Ерлыкин прибыли сюда недели на две раньше нас сухопутным путем и успели частично освоиться во фронтовой обстановке, даже сделать по нескольку боевых вылетов на машинах времен первой мировой войны.

— На чем ты летал? — спрашивает Павел Агафонов Ивана Копеца.

— На "ньопоре".

— На чем?! — изумляется Агафонов, опуская ложку. Я и сам есть перестал — смотрю на Ивана до неприличия долго. А Копец продолжает есть, словно не о нем и речь.

На "ньюпоре", из которого по ветхости больше ста двадцати километров не выжмешь, против "фиатов"?..

С ручным пулеметом против крупнокалиберных? Да его пальцем можно проткнуть, этот "ньюпор"!

— Дела-а... — протягивает Агафонов, и наши товарищи рассказывают о том, что успели узнать о противнике.

До прибытия следующих истребительных авиационных групп нам придется рассчитывать только на свои силы. Нас направляют на важнейший участок фронта — в мадридский сектор.

Мы стараемся запомнить все до мелочей. У нас не будет времени на постепенное врастание в обстановку. Как только попадем под Мадрид — сразу воевать, сразу в бой!..

Да, все здесь удивительно, все неожиданно для нас, даже этот обед, с которым, надо сказать, вышла целая история. [41] Пришли мы в столовую, сели за столы, а на столах пусто — только графины с водой. По цвету — вроде малиновая вода. Графинов много. Жарко, Тут по жаре, подумалось, верно, много пьют.

Кто-то, не дождавшись первого блюда, налил стакан малиновой, залпом осушил и зажмурился от удовольствия: вино, отменное виноградное вино!

— Ну да, — сказал наш дегустатор, — это же Испания! Тут и чая-то не знают. У них вместо чая — вино. Обычай такой...

Обычай всем понравился. Вино разлили по стаканам, и графины враз опустели. На отсутствие аппетита, надо сказать, мы не жаловались, но если, по обычаю, сначала надо пить вино— значит, вино. Появились испанские девушки-официантки. Только вместо ожидаемого первого они принесли полные графины, а пустые убрали. Мы сразу почувствовали уважение к товарищу, который так хорошо знал испанские обычаи, и теперь уже опорожнили графины без тени сомнения. Но они снова тут же были заменены полными... Обед становился все прекраснее, хотя несколько смущало некоторое однообразие меню, и я стал подумывать, как долго мы протянем, если будем выпивать по ведру вина в день без хлеба и мяса. А все, кажется, шло к этому;

Я поднес к губам очередной стакан, поднял глаза и чуть не поперхнулся: с десяток голов торчало в окнах, с немым любопытством наблюдая, как мы разделываемся с вином. Наваливаясь друг на друга, стараясь не дышать, испанцы едва ли не падали через подоконники внутрь столовой.

Польщенные таким вниманием, мы все же спросили, что привлекло к нашей трапезе такое количество наблюдателей.

— Ждут, когда вы начнете драться, — последовал ответ.

Мы с недоумением посмотрели на переводчика.

— Русские выпили столько вина, что наверняка подерутся, — перевел он чье-то душевное предположение и тоже поспешил занять место поудобней в зрительских рядах.

Мы расхохотались, на лицах испанцев появилось глубокое разочарование. Но вскоре стали смеяться и они. Тут нам, наконец, подали обед, который после такого необычного вступления был весьма кстати. [42] Но вот первые одиннадцать самолетов собраны и облетаны. Ждать, когда соберут остальные, некогда, Леонид Кальченко с несколькими своими помощниками уже улетел готовить наш будущий аэродром. Теперь пора лететь нам.

Группу ведет Пумпур. За ним наше звено, Рычагова. Справа от Павла — Ковтун, слева — я. Мы идем плотным строем: терять друг друга из виду нельзя. Здесь не сядешь где придется, чтобы уточнить курс. Не Украина.

Наш первый аэродром — Альбасета. В Альбасете мы не задерживаемся. Заправляемся и вылетаем на Алькалу де Энарес. Этот аэродром находится километрах в тридцати от Мадрида. Здесь нам предстоит пробыть несколько дней. Впоследствии мы уступим аэродром другим группам — в Алькале будут бомбардировщики и истребители И-16, а мы перелетим в Сото.

Сото — фактически окраина Мадрида, точнее, пригород. С этим названием произошла анекдотическая история. Кто-то из наших командиров, рассматривая карту Мадрида, прочитал это название как "Сото". На своих летных картах многие названия мы вписывали сами, ну и записали: "Сото" так "Сото"...

Между тем все названия на испанских картах написаны были, естественно, латинскими буквами. Букву "С" в русском варианте надо воспринимать как латинское "К". Следовательно, не "Сото", а "Кото". Ошибка эта выяснилась через несколько десятилетий, когда, снова попав в Испанию, я встретился со своим боевым другом летчиком Хименесом. Как водится в таких случаях, ударились в воспоминания. В рассказе о былом я упомянул Сото, но Хименос вдруг наморщил лоб, мучительно пытаясь вспомнить, о каком аэродроме идет речь. Я, в свою очередь, не понимал, как он мог забыть аэродром, с которого не раз поднимался в небо Мадрида. У меня была обычная туристская карта города, и, развернув ее, я ткнул пальцем в пригород, который многие месяцы служил нам в боевой работе.

— Не Сото! — закричал Хименес. — Не Сото! Кото!!

Тут только до меня дошел комизм ситуации: мы исправляли ошибку более чем тридцатилетней давности.

Вернувшись домой, я рассказал об этом своим боевым друзьям по Испании, но оказалось, что исправлять ошибки, имеющие столь долгую историю, — дело весьма непростое. Звучание "Кото" моим друзьям ни о чем не говорило. В их рассказах, воспоминаниях и публикациях наш [43] мадридский аэродром по-прежнему проходил как "Сото" И, чтобы не вносить диссонанс в нашу общую память, я тоже оставляю здесь то неправильное, но привычное нам название — "сoto", пригород Мадрида, откуда мы ежедневно вылетали на боевые задания.

...Но пока что мы добираемся до Алькалы. Летим уже в сумерках. Последним приземляется Ерлыкин — один, без ведомых. У него произошла задержка со стартом — не сразy удалось запустить мотор. Поэтому Ерлыкин дал знак ведомым следовать за нашей группой. Ведомые взлетели, и Женя Ерлыкин не сомневался, что они вместе со всеми благополучно прибыли в Алькалу. Как же он расстроился, узнав, что ведомых нет. Обеспокоены были и остальные летчики. Мы ждали, что с минуты на минуту услышим шум моторов и наши друзья расскажут, каким образом они потратили на перелет времени в три раза больше, чем требовалось. Однако скоро стало ясно, что ждать бесполезно: в воздухе их быть не могло — запас горючего кончился. Оставалось надеяться, что наши товарищи сели на республиканской территории. Но и эти надежды не сбылись...

Так еще до боев мы потеряли двух летчиков. Нас осталось шестнадцать человек: Рычагов, Мирошниченко, Ковтун, Шмельков, Агафонов, Артемьев, Матюнин, Кондрат, Митрофанов, Воронов, Пуртов, Самсонов, Копец, Ерлыкин, Ковалевский и я. Воевать начали сразу. В первые бои наши группы водил Петр Пумпур. Потом — Павел Рычагов. В ту пору фашисты стояли под стенами Мадрида.

Помню так. Зеленая ракета в воздухе. Забираюсь в кабину. А тут — красная ракета. Значит, отбой. Только приляжем на траве около своих машин, по первой же команде готовые взлететь, поднимаются две зеленые ракеты — это значит, что вылет состоится. Автомобиль-стартер отъезжает от самолета Рычагова. Три зеленые ракеты. Пора!..

Наша группа в воздухе. К Мадриду летят "юнкерсы". Над ними — "хейнкели" и "фиаты". Мы — выше всех.

Рычагов держится над строем бомбардировщиков. Огонь от них становится слишком плотным. Мне кажется, что все трассы нацелены в нас — головное звено группы. Но Павел невозмутим — он идет так, будто это не пули, а праздничный фейерверк.

Внезапно его самолет резко пикирует. Теперь только бы не отстать от него. Проваливаемся сквозь строй вражеских машин. Рычагов маневрирует — бросает свой истребитель круто вверх. Мы за ним. Меня сильно прижимает [44] к сиденью — перегрузка слишком большая. Но зато выскакиваем под самое брюхо ведущему "юнкерсу", и тут Рычагов открывает огонь. Я тоже жму на гашетки. После меня по "юнкерсу" бьет Ковтун. Бомбардировщик начинает крениться, но все-таки тянет.

Сверху на нас наваливаются "фиаты".

Вижу, как один пикирует с большой высоты, стараясь зайти ко мне в хвост. Стреляет издалека и неприцельно. Я резко убираю газ, и "фиат" проскакивает вперед. Теперь он у меня в прицеле! Бью с близкого расстояния, почти в упор. Самолет, перевернувшись, начинает падать.

Вообще догонять пикирующий "фиат" — пустая затея: он тяжелее И-15, на пикировании у него скорость больше. Итальянские пилоты это знают и таким образом всегда выходят из боя. Но подбитый "фиат" догнать можно. Только зачем его догонять? Он и сам упадет как надо... Для проверки еще раз смотрю вслед: валится! А долго наблюдать за сбитым противником опасно — самому можно оказаться в прицеле. И я набираю высоту.

Бой затухает.

Бомбардировщики уходят. Погода портится: облака прижимают нас к земле. Я ищу внизу сбитый "фиат", и вижу — вот досада! — "неуправляемый" "фиат" над самой землей улепетывает восвояси!..

Впоследствии мы поняли, что у фашистов это был распространенный прием: они часто пытались спастись тем, что переводили машину в беспорядочное падение. Создавалось полное впечатление, что либо летчик убит, либо машина серьезно повреждена. А у самой земли, убедившись, что их не преследуют, они уходили на бреющем. Когда несколько таких случаев ясно показали нам, что это — один из хитрых приемов, мы стали более внимательно приглядываться к "подбитым". В первые же дни нас обманывали таким образом.

В том полете, обнаружив такой обман, я ужасно разозлился на себя и чуть было не совершил оплошность; хотел погнаться за наглецом, что было бы крайне неосмотрительно с моей стороны, а главное — совершенно бесполезно. "Фиат" уже был слишком далеко.

Тогда я подумал, что все фашисты наверняка не успели уйти: часть бомбардировщиков прячется где-то в облаках, а может быть, над облаками идет еще бой. И полез вверх. [45] Долго пробивал облака. Наконец вижу чистое небо. Хожу над верхней кромкой облачности метров на 600— 800 выше и жду противника. Позиция превосходная! Но вокруг — ни души. Над облаками я один.

Не оправдалось мое предположение. Не везет мне...

А Ковтун уже открыл боевой счет. Рычагов двух свалил. Повезло и Коле Мирошниченко.

Мирошниченко повезло во всех отношениях. Погнавшись за одним "фиатом", он не заметил второго. А когда заметил, два других уже зажали Николая, как в клещах. по тому, как они вели себя, было видно, что в кабинах сидят не новички. Если б не высокая маневренность И-15, не о чем было 6ы и говорить. В этот драматический момент Иван Копец заметил машину, попавшую в трудной положение, и обрушился на одного из преследователей. Фашист пустился наутек. Тогда роли переменились; теперь уже Николай с Иваном зажали в клещи брошенный "фиат", и после удачной очереди Мирошниченко фашист был сбит.

Когда этот бой анализировали на земле, Николай хотел переадресовать "фиат" Ивану, поскольку если б не Иван, то фашист наверняка записал бы его, Мирошниченко, на свой счет. Но Копец, посмеиваясь, успокоил Николая, заявив, что этих "фиатов" тут хватит на всех.

Вообще, с самого начала боевой работы Коля Мирошниченко оказался в центре внимания. Заставил немало всех поволноваться.

Чуть ли не в первый же день он вышел из воздушной свалки с отбитой "ногой". Другими словами, одна стойка шасси была подрублена очередью крупнокалиберного пулемета, и Коля должен был приземляться на колченогой машине. Для хорошего летчика такая посадка — полбеды, но беда была в том, что сам Коля об отбитой "ноге" самолета ничего не знал и, следовательно, неизбежно попал бы в тяжелую аварию.

На счастье, он садился не первым. Когда мы с земли увидели, что самолет без "ноги", то, как могли, начали сигнализировать летчику руками. Коля ушел на второй круг. Каждый в той тревожной ситуации жестикулировал по-своему, и Мирошниченко потом рассказывал, что наши жесты можно было расценивать как угодно. Но полет тот завершился все-таки благополучно. Взлетел Ковтун и в воздухе руками как-то объяснил Мирошниченко, что не в порядке стойка шасси его самолета. Довольный Ковтун [46] тут же сел, но теперь почему-то не торопился садиться Мирошниченко и все продолжал кружить над аэродромом. Оказывается, Ковтун забыл самую малость — не показал, какая именно стойка снесена!..

В конце концов мы сделали то, что следовало сделать сразу: выложили полотнище — эту азбуку каждый из нас знал с курсантских времен, — один конец загнули. Николай понял, покачал крыльями и пошел на посадку. Сел он мастерски — с креном на уцелевшую "ногу". Стойка, правда, не выдержала и во время пробега сломалась. Сломался и самолет. Но сам Николай был цел и невредим. Испанские летчики с восторгом оглядывали Мирошниченко и в тот же день подарили ему наручные часы.

Надо сказать, площадка, которую мы использовали в качестве аэродрома (в ту пору мы уже сидели в Сото), была минимальных размеров — бывший ипподром. На ней вскоре после того, как совершил аварийную посадку Николай Мирошниченко, пришлось испытать на прочность боевую машину и мне.

Перед самым уже вылетом в стойке шасси упало давление. Самолет, естественно, завалился на одно крыло, техники тут же помогли. Алексей Шмаглий сумел что-то сделать на скорую руку и дал гарантию, что при взлете стойка выдержит, а большего в тот момент и не требовалось. Но вот в воздухе приспособление умельца разладилось, неисправная "нога" самопроизвольно удлинилась, и пришлось мне садиться с "ногами" разной длины. Обошлось...

А свой боевой счет я вскоре все-таки открыл — через четыре дня после прибытия в Испанию. Не бог весть что — устаревший двухместный бомбардировщик "Арадо" тоже вот прилетел бомбить Мадрид. Встретились с ним за облаками. "Арадо", заметив меня, делает переворот, чтобы снова укрыться в облаках, но тут я уже не зеваю. Вовремя успеваю отвернуть после очереди в упор — и тоже в облака. Выхожу из облачности на высоте около 500 метров, встаю в круг, посматриваю по сторонам: где-то должен быть этот "Арадо". Дважды обмануть себя не дам... Действительно, через несколько секунд вываливается из облаков бомбардировщик, но частями: сначала крыло, потом хвостовое оперение. То ли от перегрузки бедняга развалился, то ли я так удачно дал ему вдогонку очередь. "Арадо" развалился раньше, чем упал на землю. Это несколько приподняло мне настроение после истории с "фиатом", так просто обманувшим меня. [47]

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒